20. В темноте
Вселенная однозначно меня за что-то наказывает. Кажется, будто я ей задолжала очень много, и это будет убийство с особой жестокостью.
Я потихоньку разбирала привезённые продукты и вещи, но никак не могла расслабиться. Каждый раз, услышав шорох шин проезжающего мимо автомобиля, неслась к окну, высматривая очертания белого мерседеса.
Да. Я его ждала.
Несмотря на все обстоятельства, ждала.
Боялась до дрожи и ужасалась только от одной мысли о новой встрече или разговоре, но ждала.
Как полная дура, мысленно строила диалоги, в которых он приходит извиняться, просит прощения, а я… А я даже в мыслях ничего не могу ему ответить.
Ни-че-го.
Ведь он всё тот же. Короткий ёжик волос, который очень приятно трогать, особенно сразу после стрижки. Если поцеловать в чувствительное местечко чуть ниже подбородка, его кожа покроется мурашками. Глубокий шрам за правым ухом – это он в семнадцать вступился за какую-то девушку у ночного клуба. Её парень держал куртку Кости, пока он защищал её облапанную задницу.
Самое уютное и безопасное место – у его сердца.
Когда весь мир сошёл с ума и перешёл на удалёнку, меня невероятно успокаивала только возможность в любой момент забраться к нему на колени и уткнуться куда-то в подмышку. В те дни внутренняя паника после прочтения новостей сажала все аккумуляторы до нуля. И я бежала к своему солнцу хоть немного погреться. Прислониться ухом к груди и слушать, слушать стук сердца.
Чаще всего я так и засыпала, убаюканная ровным ритмом.
Конечно, я хочу свою семью обратно.
Ведь он всё тот же? Но перед глазами всё ещё стоит картина его объятий и поцелуев с другой. Его слова-пощёчины и равнодушный взгляд. Это почему-то оказалось отдельным ударом. Он смотрел, как я плачу, корчусь от боли, и не только не утешал, ему было плевать.
Точно ли я хочу свою семью обратно? Не знаю. Не понимаю, но каждый раз, обнаруживая себя у окна, списываю эти приступы любопытства на ожидание мастера. А вовсе не жду, когда прилетит золотой дракон, который снова заберёт свою принцессу обратно в замок. От всех переживаний я не заметила, как расчесала кровавые раны на руках. Содранный слой кожи неприятно саднил при соприкосновении с тканью.
Вечер пришёл неожиданно. Красно-розовые сумерки кто-то выключил рубильником, и воцарилась темная ночь.
Делать было больше нечего. Только из дальнего уголка комнаты на меня смотрели рабочие материалы. Устроилась на диване подальше от них и коротким “Спасибо” отвечала на поздравления. Если кто-то звонил, трубку не брала. Не уверена, что смогла бы ответить, если спросили бы про Костю.
Не уверена, что смогла бы вообще внятно ответить. Горло першило, хотелось сглотнуть неприятную боль, но становилось только хуже. И голова болела всё сильнее. Стрела, пропущенная сквозь висок прямо в затылок, медленно и с наслаждением проворачивалась, причиняя ещё больше неудобств. Заболеть было бы совсем не вовремя и, заварив очередную кружку чая, я уселась за стол с последним капкейком.
Холод шёл откуда-то изнутри, и согреться не получалось.
Накидываю вязаный кардиган, выкручиваю обогреватель на максимум, обжигаю губы чаем, пальцы – огнём. Поджигаю праздничную свечу, погружая её в масляный крем.
Где-то в другой жизни меня ждёт чёрное шёлковое платье, сочный шоколадный торт с пьяной вишней в начинке и любящий муж.
Маленькая розовая свечка с витиеватым узором сгорела почти наполовину, капая воском на крем. Придумать желание никак не получалось. Для себя точно. В голову лезла всякая ерунда вроде мира во всём мире и отмены глобального потепления.
Как только я хочу задуть пламя с банальным “здоровья”, в глубине коридора что-то щёлкает и выключается весь свет.
За что ж ты меня так, вселенная?
21. Кружится
Сердце замерло на несколько секунд и понеслось галопом от внезапно захлестнувшей меня иррациональной тревоги. Ну кто в тридцать лет боится темноты? Я!
Единственным источником света остался только огонёчек у меня в руках, от которого и толку почти не было. Крохотная свеча догорала, нужно было действовать быстро.
Со стороны я, наверное, выглядела уморительно. Подсвечивая себе дорогу капкейком, гремела кухонными ящиками и выискивала хозяйственные свечи. Я их сегодня уже видела, но вот где именно – большой вопрос… Ах, да, в шкафчике с чаем и кофе им самое место.
В недрах этого дома обязательно должен был быть подсвечник, но зачем его искать, если есть фарфоровое блюдце? Осколки бабушкиного сервиза в красный горох. Вышло даже симпатично.
Последними вздохами пламени поджигаю большую свечу, а малышка гаснет, прогорев до конца. Всё у меня никак у людей. Даже желание ухватить за хвост не успела.
В голове шумело всё сильнее и моментами казалось, что я плыву. Расстояние до стула или дивана растянулось на километры. Покорив очередную волну, сползаю на пол.
Прислониться виском к дверце холодильника – настоящее блаженство. Металл приятно холодит кожу. Если надавить чуть сильнее, то даже кажется, что огненная пульсация утихает.
Совсем не так я мечтала отметить свои тридцать. Капкейк смотрит на меня с укором, но есть совершенно не хочется. От одного вида ядовито-зелёного крема, залитого потёками розового воска, тошнота подкатывает к горлу. Голова кружится. Мысли ускользают, не позволяя себя додумать. Хочется спать, но непонятная тревога не даёт расслабиться. Добраться бы до дивана, немного передохнуть и идти в темноту коридора искать щиток. Явно же пробки из-за обогревателя выбило.
Закрываю глаза и на секундочку отключаюсь.
Выныриваю из вязкой мути, когда слышу непонятный шум из коридора. Открыв глаза, вижу перед собой пару мужских кроссовок. С ногами в них.
Тут бы испугаться по-настоящему, это не безмолвная темнота, а вполне себе реальный и, возможно, опасный человек, но мысли растворяются в головной боли, а сверху звучит знакомый, тёплый, но обеспокоенный голос.
– Тебе плохо? – он уверенно спрашивает и присаживается на корточки.
Ну наконец-то. Очень хотелось посмотреть, кто там обладатель ног, но тяжёлая голова не позволяла.
– Угу, – тихо мычу, боясь вызвать очередную волну боли.
Прохладные пальцы касаются моего лба и нежным движением отводят волосы от лица. Они приносят мимолётное облегчение, и я тянусь за рукой как кошка, лишь бы продлить это чувство.
– Мирра, давай я уложу тебя на диван?
Сильные руки обнимают меня и качают на волнах теперь в реальности, пока голова не касается подушки на диване. Он укрывает меня пледом и собирается уйти, а я протестующе мычу, боясь снова остаться одна.
– Подожди минуту. Пойду посмотрю, что там со светом, и вернусь.
Его тело меня покидает, а в руках появляется кружка горячего чая. Отпиваю глоток, и тепло смывает часть острых осколков в горле. Я, видимо, снова проваливаюсь, но яркий свет потолочных светильников озаряет кухню и немного приводит меня в чувство.
Мы с Костей за шесть лет вместе проросли в друг друга. Знали и чувствовали. Всегда ловили настроение. Мы сплелись корнями, и будет очень сложно выкорчевать из сердца огромный кусок жизни.
Теперь совсем другая улыбка меня греет.
В книгах часто встречается выражение “слёзы закончились”, но у меня, кажется, запас в целое озеро. Они тихонечко катятся из уголков глаз, стараясь не беспокоить.
– У тебя аптечка есть? – он присаживается у дивана, а я в ответ могу только растерянно пожать плечами.
Об этом при сборе вещей я не подумала, а здесь если и оставались запасы лекарств, то они уже давно просрочены.
– Я тогда схожу к себе за лекарствами и деталями для котла. Посидишь одна немного?
Смотреть ему в глаза всё ещё немного стыдно даже в таком состоянии, да и отпускать не хочется, но я всё равно согласно киваю.
Он неожиданно нежно вытирает слезу со щеки и встаёт, чтобы уйти.
– Спасибо, Марк, – севшим голосом хриплю ему в спину.
– Я скоро вернусь. Задание – не плакать. Справишься?
22. Неожиданный подарок
Не успеваю понервничать по поводу ухода Марка, сразу засыпаю. Тёмное гудящее марево поглощает меня, как только смыкаются веки. Это даже не сон, а просто отключение сознания без картинок и ощущений.
– Мирра, проснись, – слышу сквозь туман, но глаза открывать не хочется.
Время ведёт себя очень странно. Такое впечатление, что Марк меня будит практически сразу. Или не сразу, я не понимаю. Он мягко гладит меня по плечу, и приходится осмотреться. Судя по тому, что обогреватель отключен, а в комнате тепло, сплю я уже довольно давно.
Марк носится со мной как с маленькой. Измеряет температуру, выдаёт жаропонижающее и целебный чай. Вкусный чай. На основе облепихи и каких-то травок. Я опознала только мяту. Он с первого глотка принёс облегчение.
Попутно Марк забалтывал меня всякой ерундой. Не уверена, что невнятное мычание может считаться участием в беседе, но всё же.
– На вид это самый неудобный в мире диван. Пойдём уложим тебя в кроватку? – сказал он, когда я допила вторую полулитровую кружку его фирменного антипростудного зелья.
Я с грустью посмотрела на лестницу, и он всё понял. Молча подхватил меня на руки и понёс. Меня! Это не так уж и просто. Я та ещё любительница булочек.
Он даже не запыхался, пока доставлял нас на второй этаж по узкой лестнице. Оставил меня одну, чтобы я переоделась, и вернулся через пару минут с водой и градусником.
– Тридцать семь и три. Скоро лекарство подействует и станет лучше.
Он укрыл меня, лёг рядом, поверх одеяла, своей прохладной рукой поглаживал меня по лбу.
Это была слишком интимная ласка и неожиданная забота от почти незнакомого человека. Даже несмотря на то, что между нами уже случилось. Почти случилось.
Мы о чём-то разговариваем. Я не улавливаю смысл диалогов. Скачем с темы на тему, которые никак не связаны между собой. Мне ужасно плохо, но уютно и спокойно. Проваливаюсь в темноту снова неожиданно. Наш разговор будто обрывается на полуслове. Цветные картинки снов размыты в акварельные пятна. Они переливаются нежно-пыльными оттенками аквамарина, индиго, аметиста. Прожилки золота вплетаются трещинами мрамора. Оно чернеет и затапливает весь свет.
Просыпаюсь я одна. Утро оказывается не таким ужасным, как обещал его вечер. Не знаю, что за колдовство применил Марк и как работает его зелье, но голова почти не болит, и у меня даже достаточно сил встретить этот день.
Спускаюсь со второго этажа, крепко цепляясь за перила. На ногах я стою твёрдо, но эта винтовая лестница меня всегда пугала.
Впервые за все эти дни просыпается аппетит. На подходе к кухне меня встречает тихое позвякивание посуды и восхитительно-горький аромат кофе, от которого текут слюнки. К нему идеально подошёл бы вишневый тарт. Тоненькое хрустящее песочное тесто, кислая сочная начинка с упругой мякотью, лепестки миндаля для украшения. Если добавить шарик мороженого, можно будет сойти с ума от счастья. Не жалко.
Надеюсь, в морозилке найдётся вишня. Отчим не мог не привезти, он знает, как её люблю. Могу съесть всю упаковку и не заметить. Не размораживая, ага.
Я уже распланировала, как буду готовить и продумала, что делать, если не найдётся нужных ингредиентов, но тихое и уютное утро – это не про меня, да?
Сердце тревожно застучало, когда я заметила, как на диване абсолютно бесстыдно развалился огромный букет алых, почти чёрных роз в обрамлении крафтовой бумаги. Полутораметровые ножки и крупные плотные бутоны, как для идеальной инстаграмной картинки. Никогда не любила такие. Они совсем не про меня.
Неужели я вчера сболтнула Марку про День рождения?
23. Красная роза – эмблема любви?
У всех роз бутоны как близнецы. Каждый будто выверен до миллиметра. Идеально бархатные, идеально ровные до последнего изгиба лепестки. Ни одного лишнего листика, ни одной колючки. Эта искусственная, почти стерильная красота очень пугает. Представляю, как за малейшую погрешность их отбраковывают на сорт ниже.
Впрочем, у людей всё точно так же. Если ты выделяешься из большинства, тебя могут не взять на работу или просто выкинут из “приличного общества”. Чем ты ярче, тем сильнее тебя пытаются подогнать под рамки. Или, в противном случае, вытесняют из своего круга.
Если бы я была цветком, то точно пионом. Весенним, растрёпанным, рассеянным. Источала головокружительную энергию, заряжая, увлекая за собой, с каждым дуновением ветра теряя лепестки. Все, кого любила и кем дорожила, уходя, забирали с собой частичку меня. Все эти люди клялись в вечной любви, верности, дружбе. Каждый раз пытаясь обтесать меня под личные хотелки. И всех до единого пришлось отрывать прямо с кожей. Потому что я никогда не умела пускать в свою жизнь людей, не доверяя им своё сердце.
Кончиками пальцев пробегаюсь по бутонам цветов. Внешний вид не обманул. Они совсем не “мои”. Они идеально гладкие, нежные, алые. В тон помады той самой девицы, которую так страстно целовал мой…
Не успеваю додумать эту мысль, как из кухонной кладовки выходит Костя.
Пальцы сразу же холодеют от страха. Сердце стучит где-то в горле, не позволяя дышать. Нет, нет, я не готова сейчас с ним разговаривать. Я и присутствие его непонятно как вынесу.
Простые джинсы и футболка сделали его уютно-домашним, родным до боли. В последнее время он столько торчал на работе, что я уже и забыла, как может выглядеть без своих костюмов.
Впиваюсь ногтями в ладонь, оставляя красные полумесяцы. Больно. Пока пытаюсь понять, в какой вселенной проснулась, он проходит мимо и, как обычно, целует в нос. Простая, привычная ласка. Ничего особенного. Но свежую рану, только-только покрывшуюся хрупкой, тонкой корочкой, сдирают снова до крови. Сдирают с особым удовольствием. Больно. Зачем он это делает? Зачем?
– Доброе утро. Я надеялся застать тебя в кровати. Не успел немного со своим сюрпризом. Понравились? – кивает на розы и уходит к кухонному островку.
Он говорит, а я не могу и слова вставить. Неужели он думает, что после произошедшего, всё будет так просто? Я притворюсь, что ничего не видела, не слышала, и всё будет как раньше? Будто мы отмотали время и ничего плохого с нами и не случалось. Но насколько отматывать?
К вечеру четырнадцатого февраля? Я останусь дома и ничего не узнаю.
На несколько месяцев? Я замечу изменения в его поведении, буду больше уделять внимания и всё наладится.
В тот вечер, когда мы впервые целовались? Не пойти в аудиторию, а сразу уехать домой. Или лучше даже не приходить на ту вечеринку вовсе.
Нет правильного ответа.
– Поднос вот нашёл, хотел завтрак принести. Совсем немного не дождалась, – махнув рукой, продолжает увлечённо что-то раскладывать по тарелкам.
Он что-то говорит, и я вроде бы даже различаю слова, но связать их вместе не получается. Он приехал поиздеваться?
Паника тянет ко мне свои жадные руки. Бежать больше некуда. Я заперта в клетке с клыкастым зверем.
– Вчера никак не смог вырваться.
А вот эти слова очень чётко бьют в цель, и не ответить я не могу.
– Она не отпустила? – голоса у меня практически нет, но он всё прекрасно понимает.
Костя вскидывает предупреждающий, злой взгляд. Он уже готов высказать мне всё за игру мимо сценария постановки “ничего не было”, но из коридора слышится звук открывающейся двери и шагов, на кухню заходит Марк.
24. Всё в порядке
Войдя на кухню, Марк оценил обстановку и сразу всё правильно понял. Мне достался встревоженный взгляд, а Косте – улыбка, больше похожая на оскал.
– Мирра, всё в порядке? – спросил Марк, отдавая мне принесённую с собой, небольшую плетёную корзинку, накрытую тканевой салфеткой.
Оттуда пахло летом, и будь это обычное утро, я бы уже засунула туда свой лисий носик для проверки содержимого.
Я кивнула Марку мол “всё в порядке” и перевела взгляд на Костю. Он был изрядно удивлён всем происходящим. Да так, что даже нервно крутил обручальное кольцо. Обычно он железно сдерживает свои эмоции, но сейчас что-то пошло не по плану.
Марк стоял между нами. Не закрывая вид, но при этом пряча меня за спиной. Тёплый пряный аромат его парфюма и кожи нежно укутывал и успокаивал. От такой защиты стало немного уютнее даже под колючим взглядом Кости.
– Представишь нас? – выплёвывает сквозь зубы муж, глядя мне в глаза.
– Не думаю, что это уместно, – мой голос хрипит, ломается, но я старательно выговариваю слова как можно чётче, несмотря на боль в горле.
– А заводить хахаля, сбежав от мужа, уместно?
Горячая волна стыда обжигает лицо. Пальцы сжимаются на корзинке, и слышен тихий хруст лозы. Ведь я, и правда, чуть не решилась.
– Костя!
– Что “Костя”? Твоя мать уверяла, что “бедная девочка страдает без мужа”, что “бедная девочка сбежала на эмоциях, но это ничего не значит”, а девочка просто развлечься решила, да? Тогда какие претензии ко мне Мирослава?
Вот теперь включился хладнокровный юрист Константин Жданов. На лице ни единой эмоции, руки спрятались в карманах, чтобы не выдавать лишнего. Но главное оружие – факты, вывернутые наизнанку, которые работают только в его пользу.
– Я не зря ни на секунду не поверил в твою истерику. К чему были все эти слёзы? Или это опять твоя придурь: накрутить побольше драмы вокруг своей персоны?
Он склоняет голову набок, рассматривая меня, как букашку. Кривит губы в отвращении и наносит удар за ударом. А я смотрю в его жестокие, но всё ещё любимые глаза и не могу понять, кто этот человек и почему он так невыносимо похож на моего мужа. Если он разлюбил или не любил никогда, зачем специально делает мне так больно?
Неглупые обвинения слышать больно. Нет. Он всегда во время скандалов выпаливал что-то обидное, чтобы задеть посильнее. Больно понимать, что за шесть лет он так и не узнал, не понял меня. Меня настоящую.
Даже розы в очередной раз это доказывают. Он за шесть лет так и не запомнил, что я их не люблю. Что мне не нужны огромные, пафосные букеты, широкие жесты и роскошные рестораны.
Мне всегда нужен был только он. Возможность погреться в его объятиях и забыть все беды, слушая стук его сердца.
– Когда же ты поймешь, что это не спектакль и театральные жесты в жизни неуместны?
От его ледяного тона по телу разбегаются колючие мурашки. Возвращаются, уничтоженные волшебным зельем, головная боль и выкручивающая суставы ломота в теле. С неприятной болью в переносице и висках закипают слёзы на глазах. Но их нужно сдержать любой ценой. Костя больше не тот, кому я могу это доверить.
Температура возвращается, и меня снова начинает качать на волнах. Голова кружится, и я хватаюсь за предплечье Марка, чтобы не упасть. Мне не нужно просить, он усаживает меня на диван, освобождая его от цветов, просто сбрасывая их на пол. Садится на корточки передо мной и, заглядывая в глаза, нащупывает пульс на запястье. Хмурится с каждой секундой всё сильнее. Ласково поглаживает чувствительную кожу и, поднимаясь, неожиданно целует в нос.
Пока я пытаюсь прийти в себя от шока, Марк подхватывает идеально-алое безобразие и, подойдя к Косте, впечатывает всю эту прелесть ему в грудь. Роскошный фейерверк из лепестков осыпается на пол кровавой лужицей. Аромат травы и немного химической свежести захватывает всё пространство кухни.
– Тебе, кажется, пора.
Я резко вскакиваю с дивана, чтобы остановить это сумасшествие, голова кружится всё сильнее. Хочу схватиться за подлокотник, чтобы не упасть, и забываю, что у меня в руках корзинка, принесённая Марком. Она с неприятным хрустом падает, и по полу разбегаются крупные красные ягоды клубники. Передо мной минное поле из ароматных осколков лета. Я остаюсь стоять у дивана, чтобы не давить ягоды ногами.
– Марк. Не надо, пожалуйста, – голос срывается, и к концу фразы превращается в хриплый шёпот.
– Я просто провожу, – поднимает ладони, до этого впечатывающие букет в грудь Кости, вверх.
Розы падают ещё одним бархатным всплеском, разливая алое море всё шире.
– Кого ты провожать собрался? Я её муж. Она хоть сказала, что замужем, прежде чем в постель к себе заманивать?
Марк шепчет одними губами “Прости”, хватает за ворот рубашки и от души встряхивает Костю. А дальше, как в том самом страшном сне, когда пытаешься кричать, а голоса нет. Они стоят всего лишь в нескольких метрах от меня, но не слышат. И тогда я делаю самую глупую вещь, которую может совершить девушка во время начинающейся драки двух мужчин.
Взрывая ступнями лето, ныряя в бархатное озеро, вклиниваюсь между ними, пока не начали махать кулаками. Прижимаюсь спиной к Марку, чтобы не упасть на влажных от сока клубники ступнях. Он нежно придерживает меня за талию и шумно дышит куда-то в макушку. Тепло его тела согревает и даже, кажется, придаёт сил.
– Костя, ты очень-очень поздно вспомнил, кто именно твоя жена. Пускай тебе всё кажется наигранным спектаклем, но это я. Я настоящая, которую ты так и не узнал за шесть лет. Не получится притвориться, что ничего не было, пойми ты! – хриплю на одном дыхании, и, когда тянусь отвести волосы от лица, острые бриллианты на кольце царапают кожу.
Я разглядываю кольцо, будто впервые вижу. Символ нашей любви из самого любимого украшения превратился в обычную железку. Всё ещё очень красивую, но не мою.
Любуюсь переливами камней в солнечном свете. В последний раз.
Освобождаюсь из объятий Марка и делаю несколько шагов к Косте. Мучительно больно смотреть в его глаза, но я не отвожу взгляд. Его лицо теряет очертания, размывается и остаются только глаза, в которые я так отчаянно когда-то влюбилась.
Нежным движением веду по предплечью вниз. Разворачиваю ладонь и вкладываю кольцо.
– Уходи, Костя…