Слишком хорошая няня

5

От неожиданности начинаю смеяться.

Но мужчина потрясающе серьезен.

Нет, правда? Няней?

– Для начала, добрый день, – говорю я, продолжая улыбаться. – Как вас зовут?

– Александр, – роняет мужчина. И добавляет после весомой паузы: – Владимирович.

– Так вот, Александр Владимирович, вы совершенно правы. Я ищу работу. Но вполне конкретную, а не любую работу, понимаете?

Что делать с девочкой, я не понимаю. Она жмется ко мне, тычется головой в живот, и я кладу руку ей на макушку.

Александр Владимирович морщится, глядя на нас. Не нравится, что я трогаю его дочь? Недоволен моим ответом? Или действительно зуб болит.

– Садитесь, – снова говорит он. – Обсудим.

– Не думаю, что тут есть, что обсуждать, – честно признаюсь я. – Няней я точно не пойду.

– Почему? – вдруг спрашивает он, и я даже теряюсь.

– Потому что я специалист в области айти с хорошим резюме, у меня нет педагогического образования и склонности к работе с детьми?

– Образование для этого не нужно.

– Вы меня не слышите, – вздыхаю я.

– Это потому что вы далеко. Садитесь в машину, тут удобнее разговаривать.

Похоже, этот мужик из тех, что «будет по-моему или никак». Ну вот в данном случае – точно никак. Хотя, признаюсь, сопротивляться такому давлению мне сложно.

Помогает то, что предлагает он реальную дичь.

Где я и где дети?

Он быстрее уговорил бы меня уборщицей работать, ей-богу, там я хоть что-то умею.

– Тут нет темы для разговора. Вообще ни одной, – твердо говорю я, поглаживая девочку Дину по голове. Неужели она ко мне прониклась такими нежными чувствами только из-за того, что я притащила ее в полицию? Я бы скорее испытывала нечто противоположное.

– Вот повод, – говорит Александр Владимирович, указывая на дочь.

– Почему?

– Потому что единственное слово, которое она произносит с того момента, как я ее забрал из полиции – Лала. Я так понимаю, Лала – это вы. Я навел о вас справки, вы мне подходите.

– А вы мне?

Это уже переходит все границы! Вот где-то сейчас уже пора отцепить от себя чужого ребенка, каким бы он ни был милым, развернуться и уйти домой. И мой собеседник тоже чувствует изменившееся настроение.

Он выходит из машины, безжалостно пачкая и второй сияющий ботинок. Но остается стоять рядом, глядя на меня оценивающим взглядом.

Высокий, мощный, широкие плечи слегка натягивают костюм, словно он подкачался с момента, когда купил его. Или сшил. Наверное, такие мужчины из «роллс-ройсов» костюмы шьют на заказ.

– Лариса Михайловна… – начинает он низким усталым голосом, словно ему приходится не в первый раз объяснять очевидные вещи. – Понимаете, это бессмысленный спор, который все равно завершится тем, что вы согласитесь. Давайте сократим этот этап, у меня нет времени. Готов выслушать ваши условия работы у меня.

Качаю головой улыбаясь. До чего упрямый тип!

– Мои условия, – говорю я ему в тон. – Крупная айти-компания из первой десятки рейтинга, ДМС и соцпакет, интересные мне проекты и идеи, перспективы карьерного роста. Зарплата обозначена в моем резюме. Опыт вы можете увидеть там же. Как и должность, на которую я претендую.

Александр Владимирович всерьез задумывается. Он не играет, он действительно размышляет. Я немного разбираюсь в людях, это необходимое условие моей работы.

Поэтому меня так шокирует следующее его предложение.

Потому что он серьезно.

– Оформляю вас по трудовой в компанию номер один в рейтинге. Вписываю в свою медстраховку – поверьте, это лучше ДМС. Вместо карьерного роста – зарплата в два раза выше ваших ожиданий, – Александр делает паузу в один вдох и продолжает, не меняя делового тона: – Садитесь в машину, Лариса. Дождь начинается. И вы все равно уже торгуетесь, а там это делать удобнее.

В лицо действительно летела мелкая противная морось того сорта, который я ненавижу в ноябре сильнее всего. Хороший повод пойти уже домой. И отправить девочку Дину в папину машину, потому что куртка на ней была непромокаемая, а вот шапки не было.

– Александр, – снова скопировала я его деловой тон. – Давайте остановимся на том, что я не хочу работать няней. Только деврелом.

– Я не знаю, кто это, – равнодушно отозвался он.

– Вот видите!

– Садитесь, пожалуйста, – он открыл пошире дверцу машины. – Лариса, я серьезно. Моя дочь чудом не заболела во время пропажи. Мы же не хотим, чтобы это все-таки случилось из-за вас?

И хотя я понимаю, что он попросту манипулирует ребенком – это работает.

– Хорошо! – сквозь зубы говорю я. – Но это исключительно ради Дины!

Александр серьезно кивает и придерживает дверь, пока я сажусь в машину. Дина обегает автомобиль и забирается в детское кресло на другой половине сиденья. Александр закрывает за мной машину, помогает пристегнуться дочери, а сам садится на переднее.

Мягко щелкают замки, и «роллс-ройс» плавно двигается с места.

– Эй! – возмущаюсь я. – Куда! Мы об этом не договаривались! Остановите машину!

Я стучу по спинке переднего сиденья, но седой мужчина на месте водителя как будто вообще меня не слышит.

– Перестаньте кричать, – говорит Александр невозмутимо, не поворачиваясь ко мне. – Вас никто не похищает.

– Тогда как это называется?!

– Переговоры, Лариса Михайловна. Это называется – переговоры.

6

Пока я подбираю слова, чтобы достойно ответить на наглость Александра, Дина открывает подлокотник кресла, достает из встроенного холодильника бутылочку с яблочным соком и отпивает несколько глотков, а потом, спохватившись, протягивает ее мне.

Мда. Я едва замечаю окружающую меня роскошь, потому что сижу как на иголках.

Таких напряженных переговоров о работе у меня еще не было.

– Итак, Лариса, расскажите, кто такой этот ваш деврел, – говорит Александр, поворачиваясь ко мне. – Может быть, я действительно был неправ. Может быть, и мне в компании нужен такой специалист.

Вот это прямо не в бровь, а в глаз. Это тот вопрос, на который я отвечаю даже чаще, чем на «а когда замуж» на семейном застолье.

– Если коротко, – говорю я. – То это маркетолог в айти. Тот человек, который создает имидж компании среди разработчиков. Чаще всего я говорю, что я – Мэри Поппинс для программистов. Я их развлекаю, утешаю, уговариваю попробовать что-нибудь новое. В общем, специфическая профессия для быстро развивающихся айти-компаний. У вас такая?

Александр игнорирует мой вопрос. Он поднимает брови и с легкой иронией интересуется:

– То есть, вы справляетесь с толпой айтишников и при этом утверждаете, что не справитесь с одной маленькой девочкой?

– Я просто не няня! У меня нет нужных качеств для этого! —

– Ну как же нет, Лариса? Вы только что назвали себя Мэри Поппинс. Это идеальная няня, если я правильно помню детскую классику.

Открываю рот… и закрываю обратно.

Вот это я молодец. Сама себя загнала в ловушку.

– Да… – растерянно говорю я. – Но это же не дети! Да и зачем вам именно я? На мою зарплату можно семь нянек взять!

– У семи нянек дитя без глаза, помните? – Александр даже шутит с недовольным выражением лица. – Я уже пробовал. Мы отсмотрели десяток нянь. Самых лучших. Я переманил даже няню одной наверняка известной вам звезды.

– Неужели ни одна не подошла?

Александр вздыхает и отворачивается.

Некоторое время смотрит на дорогу, которая несется нам навстречу. Теперь я знаю, чем хорош «роллс-ройс» – пока мы выбирались из моего района, я не почувствовала ни одной кочки, хотя когда таксисты везут меня вечерами домой, они вытряхивают всю душу.

– Александр? – напоминаю я о себе.

– Она вопит так, словно увидела сатану, – отзывается он. – Мне кажется, ее в этот момент слышит полгорода. Человеку невозможно это выдерживать. Одна из нянь, та самая, звездная, предложила не обращать внимания, мол, когда-нибудь ей надоест. Она сдалась через десять минут.

Все это время молчаливо сидящая рядом Дина тянется ко мне, хватая за локоть.

Задирает голову и смотрит светлыми глазами. Очень серьезно смотрит.

– Дина говорит только одно слово – «Лала». И носится с вашим зайцем, как ненормальная.

– В смысле, одно слово?! – дергаюсь я. – Ей же лет пять?

– Пять с половиной. И раньше она нормально разговаривала, но после… пропажи она говорит только ваше имя, Лариса.

– Вы показывали ее врачам и психологам?

Александр снова поворачивается ко мне, несколько секунд пристально изучает мое лицо. Глаза у него такие же светлые, как у Дины, но взгляд тяжелый, неуютный. Хочется ерзать на сиденье, а лучше – куда-нибудь сбежать.

– Лариса, – говорит он раздраженно. – Я выгляжу идиотом? Конечно, показывал.

– И что они говорят?

– Что у нее психологическая травма, но вполне обратимая. Просто надо этим заниматься. Но к психологам и врачам ее нужно водить. У меня нет на это времени. Поверьте, я очень люблю дочь, но есть действительно серьезные проекты, на которых я незаменим.

– Не можете взять отпуск даже ради любимой дочери?

Я понимаю, что лезу не в свое дело, но мое «похищение» это тоже серьезное нарушение границ, так что в ответ я могу не стесняться.

Тяжелый взгляд вновь придавливает меня к роскошному сиденью «роллс-ройса».

– Вы бы сказали так президенту, допустим? Что там страна, давай отпуск на пару месяцев возьмем, чтобы сидеть под дверями кабинетов? Я готов найти лучших специалистов в стране ради Дины и заставить их работать на себя. Это принесет гораздо больше пользы.

– Если вы ее так любите, как она оказалась на улице? – не выдерживаю я. – Вы сами создали эту травму, так вам и справляться!

Александр вновь молча отворачивается.

На этот раз пауза длится куда дольше, и я успеваю заскучать.

За окном однотипные многоэтажки моего района сменяются на историческую застройку центра, автомобиль едет по людным улицам, и я всерьез рассматриваю идею выскочить на дорогу и сбежать. Когда «роллс-ройс» притормаживает на светофоре, я дергаю ручку двери – но она, конечно, заблокирована.

– Пожалуйста, не надо, – говорит Александр. – Я не буду удерживать вас насильно. Мне просто нужна была возможность спокойно пообщаться. Если не договоримся, водитель отвезет вас обратно.

– Мы, вроде, все уже обсудили? – непонимающе говорю я.

Он снова тяжело вздыхает и поворачивается:

– Это мой последний козырь, Лариса. Несколько дней никому не было дела до Дины. Вообще никому. Даже ее матери. Так уж получилось, что в этом городе только вам стало не все равно. И она это тоже понимает. Вы видите, какая она сейчас спокойная? Улыбается? Все эти дни после возвращения она либо сидела, глядя в пространство и обнимая этого проклятого зайца, либо плакала. Когда я сказал, что мы едем к ее «Лале», она оказалась в машине мгновенно, даже зайца вашего забыла. Вы понимаете?

– У нее есть мать? Где она была, когда Дина потерялась? И где были вы?

Александр морщится, словно от боли. Нет, видимо, его не зуб беспокоит.

– Давайте отложим эту тему, Лариса, – говорит он неохотно. – Когда мы договоримся, я вам все расскажу. А пока давайте обойдемся без упреков. Я не люблю искать кто виноват. Меня больше волнует вопрос, что делать.

– И что же вы делаете? Переваливаете свою проблему на меня?

Александр качает головой и разворачивается к дочери:

– Дин, будешь яблоко?

Она энергично кивает, и он бросает ей в ладони огромное зеленое яблоко, в которое та вгрызается с сочным хрустом.

– Все эти дни, Лариса, моя дочь отказывалась есть, – говорит Александр, глядя на нее. – Удавалось уговорить только на фруктовое пюре и то после пары часов истерик. Я не переваливаю проблему, я решаю ее. Если она ест, улыбается, радуется только в вашем присутствии – значит мне нужны вы.

– Но это не мое дело, Александр! – в отчаянии всплескиваю я руками.

Этот мужчина вообще способен принимать отказы?

– Ваше, – спокойно роняет он. – С того момента, как вы к ней подошли.

– Доброта не остается безнаказанной?

– Совершенно верно, – кивает он. – Вы не прошли мимо Дины и тем самым взяли за нее ответственность. Вы же не бросите ребенка?

– Александр! Это совсем уж грубая манипуляция!

– Зато рабочая, – говорит он, и я понимаю, что дальнейший разговор бесполезен.

– Я отказываюсь! – говорю я и скрещиваю руки на груди.

Александр молчит.

Дина грызет яблоко.

«Роллс-ройс» едет по Невскому, то и дело застревая на светофорах.

Я строю планы, как сейчас попрошу высадить меня у «Зингера» и пойду куплю себе в утешение пару книжечек, чтобы успокоить нервы после самого стрессового собеседования в своей жизни.

– Лариса Михайловна, – снова начинает Александр, и я внутренне вою. – Давайте так. Вы проработаете у меня до тех пор, пока мы не найдем другую няню, которую Дина примет. С вами это будет проще. Мне нужно, чтобы дочь была спокойна и ходила к врачам. Давайте ограничим срок предложения. Вы работаете три месяца, получаете в три раза больше вашей зарплаты, а когда мы расстаемся, я даю вам рекомендацию в любую компанию на ваш выбор. Поверьте, моя рекомендация – это золотой билет.

Не могу поверить, но я…

Всерьез рассматриваю его предложение.

Три месяца. Деньги, которых хватит на хороший ремонт, а я давно собиралась привести свою квартиру в нормальный вид. Рекомендация.

Дина стучит меня по плечу, я поворачиваюсь, она протягивает мне огрызок яблока и говорит:

– Лала…

– Лара, малышка, я Лара… – говорю я, забирая у нее огрызок. Вздыхаю: – Господи, я ненормальная.

– Значит, договорились! – Александр протягивает мне ладонь для рукопожатия, и я вкладываю в нее огрызок.

– Договорились… – упавшим голосом говорю я, пытаясь понять, как ему это удалось. – А теперь везите меня домой.

– Я и везу, – говорит Александр, брезгливо рассматривая огрызок.

– В смысле? – не понимаю я.

В этот момент автомобиль сворачивает в переулок и останавливается.

Дина начинает выкарабкиваться из кресла, водитель выходит и огибает машину, открывая дверь с моей стороны.

– Я не упомянул? – говорит Александр. – Жить вы будете с нами.

7

Квартира Александра оказалась в Золотом Треугольнике Петербурга – самом шикарном районе города. Внутри трех его сторон – Дворцовой площади, Фонтанки и Невского – располагается куча достопримечательностей: Эрмитаж, Спас на Крови, Марсово поле, Михайловский замок. А еще – гостиницы, рестораны и, разумеется, квартиры. В старых, но еще крепких домах, каждый из которых может похвастаться интересной историей.

Дом, в котором обитал Александр, выделяется даже среди этих домов с историей. Это оказывается Писательский Небоскреб – дом, где расположен музей Зощенко, где во время Блокады жила Ахматова и обитало огромное количество других писателей, которым когда-то и выделили тут квартиры.

В парадной тут стоят статуи, на подоконниках колосятся цветы, а сама квартира, куда мы приходим по длинному запутанному коридору – разветвленный и запутанный лабиринт с множеством комнат.

– Дина! – гаркает Александр, едва мы заходим в прихожую. – Руки мыть быстро!

Девочка, едва успевшая стянуть сапожки, пулей мчится куда-то вглубь коридоров, а я с упреком смотрю на ее отца. Она сама недавно скиталась на улице, и не по своей вине. Совершенно нет необходимости так ее строить.

Оборачиваюсь, чтобы ему об этом сказать и вижу минуту слабости Александра Владимировича. Этот огромный суровый мужик с вечно недовольным лицом стоит посреди прихожей все с тем же огрызком яблока в руках и явно не знает, куда его деть. Положить на столик под зеркалом? В карман? Отдать обратно мне?

Его рука дергается в такт каждому варианту, который проносится в его голове и явно рисуется на лице, и мне становится его жаль.

Я уже сняла ботильоны, поэтому просто забираю у него огрызок, прохожу в огромную кухню-гостиную, разделенную на зоны плиткой и паркетом, и выбрасываю его в мусор.

Оборачиваюсь и врезаюсь прямо в грудь Александру, который последовал за мной, не снимая ботинок, но так тихо, что я его не заметила.

– Откуда вы знаете, где тут мусорное ведро? – спрашивает он с подозрением.

– У большинства людей оно под раковиной, – пожимаю я плечами.

– Хм… – он останавливается, обдумывая эту мысль. – И то верно…

Пока Александр раздевался, я прогулялась по обозримой части квартиры, немного опасаясь забираться далеко, чтобы не заблудиться. В квартире была видна женская рука – подушечки, занавесочки, нежные обои, статуэтки, цветы.

– Тут кто-нибудь знаменитый жил? – начинаю я издалека. – Писательский дом же.

– Не знаю, – пожимает плечами Александр. – Я не интересовался. Это бывшая коммуналка. Сначала ее разбили на три разные квартиры, потом соединили обратно.

– Можно, наверное, погуглить?

– Наверное.

Он пожимает плечами. Явно видно, что история дома его интересует мало.

Зачем тогда он тут живет?

Ах да, вид на канал Грибоедова!

Я оценила – и Итальянский мостик, и корпус Бенуа, и, если высунуться, наверняка и Спас на Крови увижу.

Но это потом. Сначала – главный вопрос.

– Так что, Александр, с матерью Дины? Раз уж я согласилась – рассказывайте.

Он тоже подходит к окну, встает рядом, но каналом не любуется, а со вздохом трет ладонью лоб. Уже было открывает рот, но…

– Лала! – из глубины квартиры прилетает Дина, уже успевшая переодеться, виснет на мне и задирает мордашку, глядя восторженными глазами. – На!

Протягивает мне моего зайца. Я прижимаю его к себе и смаргиваю слезы с век. Бедная малышка. Я еще не знаю ее историю, но уже понимаю, что простой она не будет.

– Лариса Михайловна… – начинает Александр, но я обрываю его.

– Можно просто Лара? Я не врач и не преподаватель. Мне так комфортнее.

– Хорошо, Лара, – кивает он. – Тогда для вас просто Александр. Впрочем, вы и так… Я, честно говоря, живу тут только последние несколько дней. С тех пор, как сорвался из Москвы по звонку Дины. Вообще не имею понятия, где тут что, как с ней себя вести, что делать. В том числе поэтому вы мне и нужны тут постоянно.

Оглядываю гостиную.

Она производит странное впечатление роскоши вперемешку с заброшенностью. Диван явно дорогой, но на обивке жирные пятна. Кофейный столик в виде друзы кристаллов весь в кругах от чашек и бокалов. Засохшие цветы на давно не мытом окне. Криво висящая картина и под ней на расписном столике лампа с расколотым абажуром.

– Нет, Александр, – мотаю я головой. – Я уже вам сказала, что на проживание не согласна. Категорически.

– Я вас услышал, – серьезно кивает он. – Значит, вас будет привозить шофер. Но все-таки иногда нужно будет оставаться на ночь.

Он говорит это с такой же уверенностью, с какой утверждал, что я все равно соглашусь.

И я согласилась!

Но почему-то сейчас меня это бесит.

– Извините, пожалуйста, Александр, что я вмешиваюсь не в свое дело… Хотя теперь оно и мое тоже. Но мне все-таки кажется, что вы рановато планируете личную жизнь! Если вы не жили раньше с Диной, для вас приоритетом должно быть налаживание с ней отношений, а не ночевки… Непонятно с кем.

Я проглатываю большинство ехидных комментариев и стараюсь звучать строго и профессионально. Но, боюсь, получается плохо.

Александр смотрит на меня с удивлением:

– Лара, я не личную жизнь планирую, а дедлайны.

– Дедлайны запланировать нельзя!

– Запланировать можно все, – твердо говорит он.

Я только развожу руками – таких людей я тоже встречала.

Мне ужасно становилось их жаль, когда все планы разбивались вдребезги, и приходилось жить в условиях вечно меняющейся реальности. Они либо быстро меняли свои убеждения, либо ломались.

– Тогда я бы попросила предупреждать меня заранее о ваших ночных «дедлайнах» и задержках, – говорю я, руками показывая кавычки к слову «дедлайн».

Потому что он меня не убедил.

Нет никакой необходимости ночевать на работе, когда у тебя маленькая дочь дома.

– Зачем? – спрашивает Александр недоуменно. – У вас же нет мужчины, я узнавал.

8

Сказать, что я офигеваю – значит не сказать ничего.

– Откуда вы вообще это знаете? – ахаю я. – И какого черта…

Не договариваю, потому что просто задыхаюсь от возмущения.

– Вас, разумеется, пробили по всем базам, – спокойно говорит Александр. Он будто не замечает того, как я киплю. – Последние пять лет точно. Почему вы не замужем, Лара?

Гораздо интереснее вопрос, почему я опять чувствую себя, как на семейном сборище по поводу чьей-нибудь свадьбы или похорон.

«Когда замуж-то, Ларка?»

«Не завела еще детишек?»

«Опять одна?»

Сначала я орала в ответ, потом ехидничала, потом пробовала по очереди все советы из интернета для подобных ситуаций.

Теперь отвечаю коротко:

– Это не ваше дело.

К сожалению, Александр – не мои родственники, которые тут же переключаются после этого ответа на тему: «Ларка зазналась и охамела».

– Теперь мое, – говорит он. – Я должен знать, что не так с человеком, которому доверяю свою дочь.

– Пффффф! – выдыхаю я. – Тогда я увольняюсь! Найдите другую няню, замужнюю и с выводком детишек!

Александр морщится. Теперь я понимаю, что зубы у него не болят. Просто я ему не нравлюсь, но он вынужден меня терпеть.

– Лара, давайте договоримся, – говорит он раздраженно. – Мы еще подпишем официальный договор, по которому вы не сможете уволиться вот так, в одночасье. Но в нем всего не предусмотреть. Поэтому я прошу вас – постарайтесь обойтись без этих вот женских истерик. У меня на них аллергия.

Я бы тоже могла рассказать о том, на что у меня аллергия в Александре.

Но мне платят мою отнюдь не маленькую зарплату на работе не за раздувание конфликтов, а как раз наоборот. Поэтому я беру себя в руки и отвечаю:

– Кроме семейной жизни у девушек может быть много других интересных занятий по вечерам.

– Каких? – удивленно спрашивает Александр.

– Вы серьезно?

– Вполне.

– Концерты, кино, балет, опера, музеи, экскурсии. Книжку почитать. На лыжах в лес сходить. В конце концов, просто выспаться и побыть одной.

– Это не мешает личной жизни, – гнет свое мой упорный работодатель.

Точно надо с тетей его познакомить. Она абсолютно уверена, что без мужчины женщина – неполноценное существо. Они найдут общий язык.

– Это ответ на вопрос, зачем предупреждать меня заранее, что вы задержитесь или не придете на ночь, – поясняю я. – Чтобы я успела сдать билеты. А почему у меня нет личной жизни – все еще не ваше дело. Эта тема закрыта. И вы все еще должны мне ответ на вопрос про мать Дины. И вообще про то, как она оказалась на улице. Это точно мое дело! – повышаю я голос, заметив, что он снова поморщился и открыл рот, чтобы прервать меня. – Врачи будут задавать вопросы, да и я должна понимать, что происходит с вашей дочерью и почему она шарахается от пьяных женщин!

На последних словах Александр уже не просто морщится. Он кривится так, будто раскусил кислый леденец.

Он молча трет лоб кончиками пальцев и наконец говорит со вздохом:

– Давайте сначала поужинаем, Лара. А потом поговорим об этом. Я заказал еду, должны привезти с минуты на минуту.

В этот момент начинает звонить телефон Александра, который он выложил на круглый стол, накрытый льняной скатертью.

– Слушаю, – говорит он таким голосом, что сразу хочется попрощаться. – Да, я понял. Где вы стоите? Возле какого дома? Вы читали примечания к адресу? Да, я понял, что на набережной, где конкретно?

Александр подходит к окну и пытается там кого-то высмотреть.

Дина сажает зайца среди подушек в центре дивана, кладет ему поближе пульт от телевизора и хватает меня за руку.

– Что ты хочешь? – шепотом спрашиваю я.

Она мотает головой, улыбается и тянет меня из комнаты.

А мне интересно дослушать, чем кончится общение Александра с курьером. Потому что тот как-то совсем жестоко тупит.

– Да, набережная Грибоедова, девять! Это мой адрес. Нет, в арку вам не надо. Выйдите на улицу. Вышли? Что вы видите? Вы снаружи арки? Она перед вами? Вы видите справа супермаркет? Нет, я же говорю, в арку не надо.

Чем дальше, тем спокойнее становится голос Александра. Смотрю на него с удивлением. Я обычно наоборот – к этому моменту уже раздражаюсь, а потом начинаю орать.

– Вы видите арку перед собой? А магазин справа? А железную дверь справа от магазина? Да, это нужный вам адрес, все верно, Грибоедова, девять. Нет, через арку вы не попадете ко мне.

Этот мужчина умеет быть терпеливым. Ставлю ему плюсик и иду за Диной.

Она приводит меня в свою комнату.

Здесь намного уютнее, чем в той части квартиры, которую я успела увидеть. Желтые обои, мебель из светлого дерева, легкие занавески цвета первой листвы – даже в питерском ноябре кажется, что в комнату заглянуло летнее солнце.

Кровать под белым балдахином, письменный стол, стеллажи с книгами, диван, заваленный игрушками, мягкий ковер на полу – все очень гармонично и спокойно, никаких ядовито-розовых оттенков «для маленькой принцессы». Или девочки начинают хотеть жить в домике Барби лет с десяти?

Ох, я совсем не знаю…

Никогда не имела дела с маленькими детьми. У меня есть брат, но – старший.

Чем вообще интересуются дети в пять лет? Во что играют? Что читают? Что умеют? Что едят, в конце концов!

Сумасшедшая затея – сделать меня няней.

Кроме гугла, у меня никакой информации о детях.

Кстати, домик Барби тут все-таки есть. Роскошный трехэтажный особняк выше головы Дины… был. Потому что сейчас он безжалостно смят, будто на него наступила Годзилла. Из-под обломков торчит голова Кена с белозубой улыбкой.

– Что с ним случилось? – спрашиваю я Дину, которая прижимается к моему боку.

Она прячет лицо и что-то невнятно бормочет.

– Что ты говоришь? – я присаживаюсь на корточки и ставлю ее перед собой. – Я не понимаю. Кто это сделал?

Она смотрит на меня, не по-детски кусая губы и явно сдерживая слезы.

А потом опускает голову и говорит второе слово, которое я от нее вообще слышу:

– Мама…