─ Я не видел никакой рощи.
─ В темноте её не увидишь, только при свете дня.
Лирида спустилась к нему. Взглянула на рыбу.
─ Ты не голоден?
─ Я оставил тебе. Решил, ты будешь голодна утром. По крайней мере я не видел чтобы ты съела хоть что-то…
─ Я редко ем, ─ улыбнулась губами, будто ей стало неловко, ─ Рэй… обещай мне кое-что.
Он смотрел в её глаза ─ две хрустальные капли, стеклянная вода, ─ наполненные грустью, страхом. Он уже знал о чем она попросит. Рэй был готов.
─ Не отходи от меня в том месте.
─ Хорошо.
Лирида схватила его за руку, крепко, как если бы цеплялась из последних сил, готовая сорваться в пропасть.
─ Обещай!
─ Обещаю, Лирида. Я не отойду от тебя ни на шаг. Мы просто соберем сухие ветки и уйдем.
─ Вот и хорошо, ─ вздохнула, но так и не отпустила руку. Маленький ребенок, напуганный чем-то грандиозным. Великим убийцей, который подавно обратился в прах.
Рэй взял кувшин с водой, которую ему вручила Лирида, одну палку с рыбешками и большую сумку для сухостоя. Он пошел впереди, свободный от того страха, что сковывал её. На холме возвышался космодром. Над пусковыми башнями кружили птицы ─ древний храм человеческой любознательности облюбовали те, кто лишен всякого интереса.
Лирида шла с той безысходностью, с какой идут заключенные. Она понимала что огонь необходим, но доводы разума казались ей пустыми, мертворожденными перед лицом ужаса. Рэй взял её за руку, и сам не поверил, что осмелился на это. Тепло её руки, дрожание тела… Он отбросил это странное чувство, что росло в груди новой опухолью. Я давно излечился, давно, уверял он себя, как последний дурак. Фанатик своего же вранья. Вскоре я уйду, обогну море, и продолжу идти на юг. Я запомню её, запомню, но не останусь, ни за что не останусь.
Они взбирались молча. Изредка обменивались фразами всяких путников, связанных с водой, едой, усталостью. Холм нищал, беднел на глазах. Редкая трава все больше походила на подаяние природы, тех жалких отщепенцев, которые готовы выживать в любых условиях. В то же время нельзя было не восхититься стремлением жизни окопаться, осесть где-то, даже в окружении соли и смерти.
Западнее космодрома, со стороны моря, показалась та самая роща. Маленькие деревьеца, тощие, изголодавшиеся по густой, жирной почве. Они напоминали скорее врытые в землю столбы, чем живые, дышащие существа. Прогоревшие спички. Скорее всего они уже давно не дышали, а просто закостенели в соли, стали частью камней, что порой встречались на берегу пустого моря. Как жалко это смотрелось сейчас.
─ Это и есть роща, ─ произнес Рэй.
─ Это она. Когда-то деревья были другими. Они были зелеными. Под ними росла трава, цвели желтые бутоны…
─ Все это очень грустно. ─ Он огляделся по сторонам. ─ Все.
Рэй взял её за руку и повел прямиком к роще. Они обогнули ненавистный космодром, миновали тощую, дырявую решетку, обошли старые ангары. В самой роще все уже давно высохло. Редкие зеленые листочки стали последней агонией; вся земля под деревьями превратилась в одну сплошную ловушку из сухих веток, бревен и поваленных стволов.
─ Это кладбище, а не роща.
─ К сожалению. Давай уйдем поскорее.
Они собирали мелкие прутья, отламывали от мертвых тел ветки, клали их в сумку, безвольно ощущая себя падальщиками. Такие же падальщики, как и они, вороны кружили над мертвым космодромом. Над пусковыми башнями, в поисках еды, в поисках жизни. Солнце висело над ними, отбрасывало тени птиц, и только где-то на горизонте зрела буря.
Лирида с трудом дотащила огромную ветку, похожую на извивающуюся змею. Еле как она бросила её на покрывало, замотала все это, завязала узлом. Рэй закинул останки на плечо, обхватив руками.
─ Послушай, Рэй, а ведь бывают и другие леса?
─ Бывают. Красивые, густые, живые. В них легко потеряться, они заполнены звуками, перешептываниями лесных духов, непонятным человеку общением животных. Там все по другому.
─ А бывают и такие места… ─ Лирида оглядела рощу. ─ Я не знала других лесов.
─ Бывают и такие. Бывают и болота, что с жадностью поедают деревья, траву, все топят в своих водах. Но даже там, в трясине, в этом желудке, кипит жизнь. Здесь же и в самом деле кладбище.
Они бежали оттуда. Предчувствие смерти, её неизбежность пропитало все вокруг. Уже возле дома они дали себе отдых. Рэй сбросил ношу на землю и уселся на стул возле пепелища. Со стороны моря надвигались тучи, угрожая солнцу, которое в этой рукотворной пустыне стало символом забвения; неминуемого заката, завершения, а не рассвета чего-то нового, прекрасного. Каждый новый день обрекал на жару, на мучительный ветер, какой гнал песок, соль и пустоту. В этой огромной, почти бескрайней могиле, царстве покоя и тишины, надвигающаяся буря виделась спасением ─ движением, сутью самой жизни. Она обещала изменения. Долгожданный дождь.
Лирида тоже смотрела на густую, пенную волну из туч. Будто само небо закипало.
─ Пойдем в дом. Совсем скоро польет дождь. Это только кажется, что тучи далеко. На самом деле они уже у порога.
─ Ты рада дождю, Лирида?
Она с облегчением вздохнула; воздух и в самом деле пах по другому, свежо и чисто.
─ Безумно. Он давно не заглядывал ко мне, старый черт.
Рэй улыбнулся её детской наивности, радости. Она ─ маленький ребенок. Боится страшных чудовищ, которые погубили людей, и радуется дождю, не думая о промокшей одежде, грязи и слякоти. Только дети способны на это. Рэй взял охапку дров и впервые переступил порог её дома. Стоя в дверях он обернулся на ведро с ракушками.
─ Их оставим? А если смоет?
─ Дай им насладиться водой, живой, быстрой, буйной. Они уже давно не ощущали её. Оставь их, они будут счастливы снаружи.
Рэй взглянул на небо: тучи, дикий табун темных, жилистых лошадей, надвигались на них. Скорее в дом, подумал он, и в то же время… Остаться бы снаружи. Насладиться тем, как капли бьют по лицу, покалывают холодом всю твою душу, застилают глаза. И этот шум… Как он скучал по нему. Идеальная музыка, которую только и способна написать природа. Человеку неподвластны эти звуки ─ дождя, ветра, течения реки и шепота листьев, ─ не способен он воплотить в них всю ту гармонию, на которую способна природа. Только воспроизвести, по обыкновению жалко, бездарно.
Внутри было куда уютнее чем он представлял. Так всегда бывает, когда маленькое, скудное жилье обживают год за годом. Такой уют создается лишь временем, а не усилиями. Небольшой деревянный столик износило время, однако придало ему какую-то загадочность; наверняка за таким столом творились многие таинства, как и обычная повседневность, вроде готовки и вязания. На столе одиноко стояла масляная лампа, давно поросшая слоем пыли. Шкаф в углу был заставлен книгами, морскими останками; на одной из полок красовалась, играя позолотой, странная диадема, похожая на древнегреческую. Рэй сомневался в её подлинности, и все же, выполнена она была искусно. Между шкафом и кроватью, у стены, втиснулась печка, заваленная черным, масляным пеплом, покрытая сажей и копотью.
─ У меня здесь скудно, ─ будто бы начала оправдываться Лирида, но Рэй тут же её перебил: − У тебя очень хорошо. Правда. Лучше того места, из которого я ушел много лет назад.
─ Положи здесь… ─ указала на печку, ─ а откуда ты ушел?
─ Из города. Я жил в квартире, но однажды просто ушел.
─ Я никогда не видела квартир. Какие они? Такие же, как и города ─ одинокие?
Рэй присел на стул. Сжал руки в замок у себя на коленях.
─ Квартиры… Они забитые, зажатые. С одной стороны ты один в них, с другой ─ всегда в окружении миллионов других таких же квартир, и забитых людей. Странное чувство.
─ Звучит ужасно. Не хочу жить в квартирах.
─ Тебе повезло, ─ он улыбнулся. ─ Ты сразу жила у моря. Не знала пыли, грязи, лжи в газетах и улыбках людей.
─ Может и так.
Дождь обрушился неожиданно, как обычно и случается с дождем. Тучи вздымались, похожие на темные замки из смолы, из тяжелых мыслей, и вдруг разом упали слезами. Все вокруг взорвалось красками, шумом, музыкой. Лирида радостно засмеялась, а Рэй только и успевал дышать, задыхаясь в этом свежем, непривычном воздухе. Они вышли на улицу, оставив в доме печь, дрова, уют… Вышли навстречу дождю. Лирида танцевала. Она кружилась вокруг пепелища костра, подхватив ведро с ракушками и панцирем; платье намокло, и её тонкая, стройная фигура вырисовывалась каждой каплей. Вода рисовала её силуэт заново. Как наивны мы были, ─ думал Рэй, раскинув руки небу, ─ как наивны в своем стремлении укрыться от дождя.
─ Рэй, давай танцевать!
Она подхватила его руки и вдруг он почувствовал, что его завлекает в водоворот чувств, новых открытий. Как давно он не испытывал подобного. Переживания, волнения, радость… Все это принес один лишь дождь. Или же Лирида? Он боялся ответить честно, а потому оттолкнул все, что копошилось в нем, точно в муравейнике, и отдался целиком и полностью танцу. Вода смывала их усталость, растворяла в себе страхи, слова. Оставался один лишь миг, мгновение, подвластное дождю.
Когда кружиться не было сил, они стояли вместе, опершись друг на друга, и молчали. Музыка вокруг заполняла все свободное пространство, так, что не оставалось места и шагу. Зажатые в этой многоликой, но такой звонкой тишине, они не двигались. Вокруг кружились капли, падали, но не самозабвенно, как падают здания или ракеты, а падали потому, что то было их единственным стремлением ─ упасть. Подобно каплям, они упали на землю. По лицу ударяли миллионы прозрачных, мокрых светлячков. Что оставалось усталым людям, измученным душам, кроме как наслаждаться этим детским забытьем.
Когда же они зашли в дом, вся их тяжесть осталась снаружи; впиталась в землю, унеслась тысячей подземных ручьев и рек. И вот, стояли двое, мокрые, продрогшие от холода, но неимоверно счастливые. Лирида без стеснения скинула мокрое платье, даже не заботясь, смотрит ли Рэй на неё. Казалось, она попросту не видела в этом ничего пошлого или ужасного ─ собственное тело было для неё, как и чужое, частью красоты. Она залезла под одеяло.
─ Растопи печку, Рэй. Я хочу погреться…
Рэй хоть немного, все же оставался рабом своих предрассудков. Уж лучше мокрым, чем голым, решил он. Двигаться было неудобно, одежда начала высыхать и обтягивать все тело, подобно смирительной рубашке. Все туже и туже стягивалась ткань вокруг плеч, ноги будто заковали в гипс. Он закинул в печку дрова, отыскал спички, старые газеты… Как давно он не читал газет, а теперь, когда они попали в руки, не смог бы так просто отложить их в сторону, или сжечь.
─ Господи… Ты все ещё хранишь старые газеты. Откуда они у тебя? Прошло уже шестьдесят лет.
─ Не помню, ─ ответила она спокойно, безразлично. ─ Рэй, открой окно. Пусть все вокруг дышит. Я хочу дышать.
Он подошел к окну, распахнул окна. В комнату ворвался целый мир, вся его красота, боль, стенания и вопли радости. В одно мгновение ветер выбил ставни, подхватил шторы и устремил к самому потолку, должно быть надеясь показать им небо, и как красиво может быть порой снаружи. Капли разбивались о руки, о подоконник, о пол; все это ещё больше толкало Рэя к очагу, уюту, теплу. В такие минуты в нем пробуждался тот спящий мещанин, а может и обыкновенный зверь, который грезил о тепле в окружении холодной воды. Он обернулся: Лирида с упоением смотрела на дождь, спрятавшись под одеяло. Она дышала полной грудью, потеряв себя в собственном дыхании.
Рэй взял одну из старых газет, когда те ещё печатались, и уселся возле печи. Начал читать вслух.
─ Запуск экспедиции отложен ввиду неполадок на станции… Я не застал этот запуск. Когда я родился, люди уже жили на Марсе.
─ Я видела его.
─ Ты не могла его видеть, ─ спокойно возразил он, ─ он состоялся шестьдесят три года назад. Речь о записи?
Её взгляд растворился за окном.
─ Да, конечно запись. Растопи печь, не читай эти проклятые газеты. Я никогда не смотрю на них ─ сразу кидаю в печь. Неужели тебе интересно?
─ Не особо, ─ он взял спички со стола, поджег край газеты. Черные, чернильные буквы таяли в огне. ─ Скорее любопытно. Порой стоит вспоминать каким был мир.
Рэй закинул горящую, исчезающую бумагу внутрь печи. Мельком прочитал заголовки других газет: "Население Земли достигло рекордного максимума…", "Первая колония на Луне примет ещё десять миллиардов человек…". Закинул все эти пережитки прошлого в огонь. Следом уложил сухие ветки. Затрещало пламя, как в далекие, первобытные времена, когда огонь приносил радость человеку.
─ Интересно, ─ заговорил он тихо, ─ а в тех колониях, среди звезд, человек ещё разжигает огонь?
Лирида потянулась в постели, усталая, сонная; утомленное солнце её сердца мерно светило сквозь старое, пыльное покрывало.
─ Не знаю. Думаю, да. Люди везде остаются людьми. Они так же разводят огонь, сидят в тени деревьев, смотрят на звезды.
─ Наверное ты права…
Рэй сидел у огня, ощущая как тепло уносит влагу из тиснений одежды. Вода всегда уходит. Удержать её ─ настоящее чудо, как и добыть огонь. Это те навыки, который знает каждый, в отличие от поведения на орбите и правильному размещению веса на Марсе.
─ Рэй, расскажи что ты видел.
─ Что именно ты хочешь знать? Когда многие годы проводишь в дороге, вещи забываются. Память затирает все, чтобы оставаться свободной для нового.
─ Расскажи что помнишь.
Она укуталась в одеяло.
─ Но сперва, сними эту мокрую одежду…
─ Я ведь не лягу к тебе.
Лирида взглянула на него, как на дурака. Легкое возмущение, румянец на щеках, тяжелый выдох, как у быка, готового сорваться.
─ Конечно не ляжешь! Я дам тебе другое одеяло. Не дело сидеть вот так, в мокрой одежде. Ещё не хватало чтобы ты заболел, а мне потом носится вокруг тебя. Здесь нет лекарств, а все травы ─ сухие и безжизненные.
Рэй уже давно не раздевался. Многие годы в том не было нужды. Он часто спал в лесах, в пещерах, когда лил дождь; в корнях деревьев, на заброшенных заправках, в маленьких придорожных магазинчиках. Вдруг, совсем незаметно, все это опустело: следы недавней жизни всегда преследовали его в таких местах. Неубранные подносы с пустыми стаканами, старые журналы, незаконченные рулоны бумаги в туалетах, ржавые краны, кислотные литиевые батарейки, какие всегда продавались на заправках, давно разъели пластиковые упаковки. В таких местах как никогда прежде Рэй ощущал себя заброшенным; будто вся Земля ─ и есть та далекая планета, которую колонизируют люди. Он всегда гнал мысли, что Земля теперь ─ брошенная мать, свободная от своих детей-тиранов. Калибан устремился в небо, и все ─ леса, реки, озера, снега, ─ вздохнули с облегчением. И все же Рэю не хватало порой этого Калибана, тирана, который однако же способен был любить, понять, выслушать. ─ Что за мысли! ─ одернул он себя со скрытой злобой на всю эту сентиментальность. ─ Сейчас ты здесь. Завтра будешь там. А это "там" всегда будет убегать, и в этом счастье.