Африканская симфония
Редкие прохожие возле дома по адресу Озерная, 45 опасливо косились на окна первого этажа. Оттуда доносился странный шум, похожий на звуки кошачьей оргии, которую эти милые животные устроили бы еще и на работающей лесопилке. Слыша странный грохот, грузные мужчины ускоряли шаг, а маленькие старушки крестились и что-то шептали: то ли про адских бесов и наркоманов малолетних, то ли про малолетних бесов и адских наркоманов – разобрать было трудно. Только человек с необычайно острым слухом мог изредка разобрать отдельные слова из всего звукового потока, именуемого песней.
А слова были следующего содержания: «Кровь, кровь тиранов наполняет наши реки! Воздух свободы рвет наши легкие!». С улицы казалось, что эту оригинальную поэтическую тираду мог извлечь из себя только смелый двухметровый гигант. Но это только казалось. На самом деле хозяйка жуткого нечеловеческого визга была около метра шестидесяти ростом, и то на высоких каблуках, и звали будущую грозу оперных див планеты просто – Маруся. В музыкальной тусовке её величали еще проще – Белка. Никто не помнил, откуда взялось это прозвище, но сами металлюги шутили: мол, будешь много пить, так к тебе средь бела дня явится белка. Но Белка представляла себя милым пушистым зверьком, которого распирает изнутри дух творчества. Неподалеку от девушки самозабвенно дергал струны кудрявый парнишка среднего роста – Веня Гольцберг, которого Белка в шутку звала Марком. Она в каком-то новомодном сериале услышала, что Марк – это сугубо еврейское имя, и поэтому при каждом удобном случае употребляла его по отношению к Вене в разных уменьшительно-ласкательных формах.
Веня-Марк рос в классической еврейской семье и на гитаре стал играть по причине того, что на его скрипку во время празднования папиного дня рождения присела тетя Роза, а так как родственница была женщиной очень объемной, то скрипка приказала долго жить. Тогда в семье рассудили, что гитара по форме напоминает скрипку, и теоретически можно попробовать поучиться игре на этом инструменте. Правда, очень скоро мама Вени пожалела об этом решении, и, когда мальчик на всю квартиру нарезал очередные пассажи из песни AC DC, она, вздыхая, говорила: «Венечка, солнце мое, ты сильно не увлекайся искусством, а то закончишь, как дядя Боря». Что случилось с дядей Борей, Веня не знал, но, судя по атмосфере мрачной тайны вокруг его судьбы, ничего хорошего из будущей музыкальной карьеры Вени получиться не могло. В углу комнаты с яростным видом лупил по барабанам коренастый лысоватый мужичок средних лет – Федор Степанович, в коллективе именуемый просто Степанычем. Он не понимал, что за музыку они играли, и можно ли это вообще называть музыкой, но группа была отличным поводом слинять от жены и детей. Семья безропотно отпускала кормильца на репетиции, потому что считала его очень талантливым барабанщиком, почти гением, который в недалеком прекрасном будущем станет всемирно известным, и это несомненно улучшит нынешнее незавидное положение семейства Степаныча.
Внезапно Степаныч прекратил играть. Вслед за ним, повинуясь духу коллективизма, перестал бить по струнам Веня, и только Белка истошно продолжала вопить: «Кровь! Кровь!». Степаныч начал ее пародировать, выпучив глаза и скривив рот в вампирской гримасе. Веня засмеялся и, весело похрюкивая, обнял колонку, чтобы сохранить равновесие. Рок-дива заметила это явное неуважение к ее звездной персоне и, швырнув микрофон в нарушителя спокойствия за ударной установкой, прошипела:
– Что вы ржете, бездари! Сначала играть научитесь, а потом веселитесь!
Степаныч, все еще давясь от смеха, ответил:
– Белочка, лапочка, а можно что-то сделать с репертуаром? Есть ли что-нибудь более лирично-романтическое? Вот в духе Цоя, например, «белый снег, серый лед»?
– Кто такой этот Цой?! Не знаю я никакого Цоя! В те годы даже моя мама еще была школьницей. Лично я хочу следовать духу современности. Транснациональные корпорации уничтожают душу и тело нашей многострадальной страны, а вы спокойно спите и еще хохочете, – с обидой в голосе сказала Белка.
– Ну ладно, ладно, не ворчи. Ну хотя бы поменьше пафоса, а может, у тебя есть что-нибудь про любовь? – поправив очки, спросил Веня.
– Есть, как же нету. Вот, например, песня «Тысяча разорванных сердец», или вот еще «Сто миллионов черных слез», – листал свои записи одаренный ребенок. –
– Или «Миллиард разорванных бюстгальтеров», – парировал Степаныч, и Веня опять в приступе смеха обнял колонку.
– Смейтесь, смейтесь. Но признайте же, гоблины вы бесталанные, что только благодаря моему гению наша группа существует и стремительно идет на взлет! – невозмутимо сказала Белка.
– Да-да, на взлет – и камнем вниз, – не унимался Степаныч.
– Ой, прекратите, пожалуйста, коллеги, я больше не могу смеяться, – взмолился Веня, вытирая слезы радости с покрасневшего лица.
– А где, кстати, Фонарь? – вдруг насторожилась Белка. – Уже почти девять вечера, а это слабое звено нашего славного коллектива безбожно сачкует. Если так и дальше пойдет, то придется дать ему под зад кованым рок-н-ролльным сапогом.
– Но-но, Мишку не тронь. Он душа нашей группы. Можно сказать, ее бессменный фетиш, – вступился за товарища Степаныч.
Тут дверь с шумом распахнулась, и в комнату ввалился запыхавшийся Мишка, именуемый в народе Фонарем. Так его прозвали за большой рост и копну рыжих волос, что в совокупности с добродушной улыбкой издалека создавало впечатление, будто Миша излучает естественное природное свечение. Он был простоватым и доверчивым подростком, чем регулярно пользовались всякие хитроватые и нагловатые личности вроде Белки.
– О, рыжее явление нарисовалось! Ты где шлялся? Мы уже все хиты по 20 раз переиграли. Тошнит уже от них немного, – принялась допрашивать его Белка.
– Меня и от первого раза подташнивало, – съязвил Степаныч.
– Дайте отдышаться, – отмахнулся Мишка. – У меня для вас сногсшибательные новости.
– Что, что произошло, рассказывай, не томи, – заинтересовалась Белка.
– Ни за что не поверите, но мы вырвемся из нашего подвала к мировой славе, – продолжал интриговать Фонарь. – Наши фото будут на обложках всех глянцевых журналов и порталов.
– Я буду ездить на «Ламборджини» и ходить в золотой унитаз, – со смехом выкрикнул Степаныч.
– Фонарь, или ты немедленно рассказываешь, что такого фантастического произошло, или я сяду в тюрьму за зверское убийство рыжего таинственного бас-гитариста одной местечковой группы, – рассвирепела Белка.
– Ну, устраивайтесь поудобнее и слушайте, друзья мои, – торжественно объявил Фонарь и вынул из кармана немного помятый почтовый конверт. – Чувствуете запах? Это пахнет известностью и признанием! – и он понюхал конверт.
– Это пахнет твоей гибелью! – вскричала Белка и молниеносно выхватила конверт из рук Фонаря. С проворством безбилетника, выпрыгивающего из троллейбуса, она вскрыла конверт и стала громко читать:
– Здрафствуй, мой далекая руская друга! С превеликой любовь я получил твое письмена и возрадовался. – Белка вдруг запнулась. – Это что за бред? Мы едем на фест к пингвинам? – уставилась она на Фонаря.
– Гораздо увлекательнее! Мы едем в Сомали! – весело ответил тот и сверкнул глазами. Позади них раздался грохот и ряд отборных нецензурных выражений. Это Веня, оступившись, упал спиной на ударную установку Степаныча, а тот в свою очередь застыл в немом вопросе, раскрыв рот. Лицо Белки стало наливаться нездоровой краской, но Фонарь, не обращая внимания на реакцию коллег по цеху, самозабвенно продолжал:
– Помните, я рассылал по всему миру рассказ о нашей группе с предложением поиграть на местных конкурсах? Так вот, всем слал по е-мэйлу, а адрес этого чувака я нашел на одном сайте, но там был только почтовый – электронной почты якобы у него нет. Я и отправил письмо почтой на бумаге. И представляете, никто не ответил, а он прислал приглашение!
Белка посмотрела на юношу и ничего не ответила, хотя взгляд ее говорил: «За что небеса наградили меня знакомством с этим человеком, с которым я теперь вынуждена нести тяжкое бремя славы, желая пробиться на вершину мирового музыкального андеграунда?».
– В общем, даже интересно, что будет написано дальше в данном манускрипте, – пробормотала Белка и продолжила зачитывать текст послания:
– Мой дорогой и любильный друг. Мы нашел сайт твоя групешка и послушал твой музык. Он очень веселый и думающий. Мы проводить сбор групешек в нашей столица Магадишу в дворец президент. Мы очень ждать по тебе и твоя музык. Пропитание и сон платим мы, не будь тревожен. А после концерта дадим тебе ящик с большой доллар. Ждать тебя сильно. У нас тихо и благодатно, война нет, все веселы.
P.S. Перед вылет сдай все анализ у местный врачеватель, и возьми справка, что твой почка в полном здоровье.
P.P.S. Не думай, что я бандит и хотеть твоя почка. Я работник веселой культур Сомали.
P.P.P.S. Не волновайся, а бери талон на самалеты.
С великой любовь,
Мохаммед Али Баба».
Белка закончила читать и вопросительно посмотрела на ребят. В комнате стояла полнейшая тишина, и только под потолком слышалось жужжание залетевшей с улицы мухи.
– Чем ты думаешь, Фонарь?И какие мысли у тебя сейчас в устройстве, которое располагается над шеей? – поинтересовалась девушка.
Фонарь посмотрел на потолок и задумчиво произнес:
– Я думаю вот о чем: как муха может ползать по потолку и не падать вниз? Что в ней есть такого, чего нет во мне?
Веня тоже поднял глаза на потолок и сказал:
– Все дело в том, что муха по-иному смотрит на мироздание, нежели ты, Фонарь. Она не сковывает себя рамками нашего материального мира. Расширь сознание, и ты тоже будешь ползать по стенам, параллельно играя на бас-гитаре партию из какой-нибудь песни «Металлики».
Белка со вздохом опустилась на стул и запричитала:
– Ну зачем, зачем я бросила технологический колледж? Изучала ж нужную в народном хозяйстве специальность – наладчик доильного оборудования. Сейчас налаживала бы себе – и в ус не дула. Не пела бы в группе под названием «Три дебила и Фея».
– Вообще-то мы называемся «Стальные крысы», – поправил ее Степаныч.
– Ах, спасибо за напоминание! Лично я после прочтения этого письма переименовываю нашу группу! – крикнула Белка. – В общем, я домой, репетировать сегодня нет настроения. Завтра созвонимся! – И, подобрав с пола свой рюкзак, ушла, гулко хлопнув дверью.
Фонарь и Веня продолжали увлеченно наблюдать за мухой, а Степаныч о чем– то задумался, тихонько касаясь барабанной палочкой тарелки на ударной установке, которая издавала нежный металлический звук, смешиваясь с радостным жужжанием мухи – и все это можно было бы назвать Мушиной симфонией № 4.
– А я бы поехал в эту забытую богом Сомали, – сказал Степаныч и изо всех сил хряснул, уже обеими палочками, по тарелкам, которые издали такой жуткий звон, что заставили резко вздрогнуть Веню и Фонаря, а муху – замереть на одном месте.
Степаныч крепко спал и видел красочный завораживающий сон: будто он в белой, обтягивающей мощный торс майке и в легких льняных шортах идет по пляжу. Ноги приятно слегка проваливаются в белый прохладный песок, а в лицо дует свежий морской бриз. Утро, и солнце только-только взошло, и прозрачные морские волны с нежным шелестом накатывают на берег. Степаныч идет прямиком к девушке, которая сидит на песке и ловит ногами пенную морскую влагу. Красавица оборачивается к Степанычу и с легким французским акцентом томно произносит:
– О, хдье ти бил, Стьепьяныч? Я так ждьял тебя этой ночь.
– Срочно надо было разруливать дела с поставкой нефти из Нигерии, любовь моя, – говорит Степаныч. – Ну а теперь не будем терять время и займемся другим делом, – и он привычным движением закоренелого мачо привлек девушку к себе и начал гладить ее трепетное тело.
– О, уи, уи, мон шери, – шептала в неге красавица.
Степаныч нажал на ее упругую грудь, но тут внезапно раздался звук дверного звонка. Степаныч опешил, но только он снова попытался прикоснуться к груди знойной красавицы, как опять раздался звук дверного звонка.
– Что за хрень! – встревожился он и проснулся от резкого удара в бок.
– Вставай, чего лежишь? В дверь звонят! – проворчала его супруга Люся.
– Блин, два часа ночи, кого черти принесли, такой сон обломали, – недовольно ворчал Степаныч, ища ногами на полу тапки.
Шаркая по полу, он добрался до двери и хрипло спросил:
– Кто там? У нас, славян, гонцов в два часа ночи принято сразу кастрировать!
– А если нельзя кастрировать по физиологическим причинам? Может можно помиловать? – пропищал из-за двери тонкий девичий голосок.
– Белка, йоптель-моптель, ты, что ли? – удивленно переспросил Степаныч.
– Я, я, и мне очень нравится беседовать за закрытой дверью, – опять пропищал голосок.
– Ах, пардон, мадемуазель, – усмехнулся Степаныч, открыл дверь и бочком прошмыгнул на лестничную клетку.
– Извини, жена спит, в квартире комендантский час. Ой, что это с тобой, душа моя? – участливо спросил Степаныч, оглядывая Белку.
Выглядела она и в самом деле уже не так воинственно, как на репетиции: бледная, с опущенными плечами, девушка, казалось, стала в полтора раза меньше. В голосе уже отсутствовала былая наглость. В один миг рок-дива превратилась в милое и кроткое создание.
– Ох, такая нелепая нелепость получилась, – выдохнула Белка и села на ступеньку лестницы.
– Да-да, и случайная случайность. Ты не томи, продолжай, – с нетерпением сказал Степаныч.
– В общем, помнишь знакомого моего, Шифера? Панк такой вечно укуренный? Ну так вот, идем мы как-то с сейшна металлкоровского, а нам навстречу наряд идет. Увидев нас, они сразу таким целенаправленным шагом пошли в нашем направлении. Тут Шифер побледнел и как бы незаметно сунул мне сзади свой рюкзак, и прошептал: мол, выручи меня, Белочка. Пока я тормозила, что к чему, наряд уже подошел. Представились и сразу же начали обыскивать, обыскали рюкзак Шифера, а там шмаль. Шифер, сволочь, сказал, что познакомился со мной только сейчас на концерте и знать меня не знает. Меня тут же в отделение, вызвали родителей, ну, и как с несовершеннолетней взяли подписку о невыезде на время следствия. Попала я конкретно. Если Шифер не сознается, то могут и срок дать. А он трубку не берет, дома не ночует. Тварь, торчок конченый! – в сердцах промолвила Белка и заплакала.
– М-да…дела…попала ты, мать, хотя, если осудят, не надо на ближайшие пять лет думать о том, где взять деньги, как прокормиться, не надо слушать храп жены под боком, – мечтательно произнес Степаныч.
– Какой жены? У меня нет никакой жены! – возмутилась Белка.
– Ах, извини, что-то я замечтался, – очнулся от ночных грез Степаныч.
– Не вижу простого человеческого сочувствия, – снова захныкала девушка.
– Что, не спится вам? – неожиданно послышался снизу знакомый голос, и из-за лестничного пролета показалась голова Вени.
– О, сам академик Рубинштейн к нам пожаловал, – обрадовался Степаныч. – Тебя тоже с наркотой взяли?
– Меня никто не брал, я сам ушел из места психологических пыток под названием родительский дом, – гордо произнес Веня.
– Надорвался, Маркуша, вынося мусорное ведро, и решил, что с него хватит? – съязвила Белка.
– Мы не сошлись в вопросах моего жизненного пути. Маман хочет, чтобы я пошел в бухгалтеры, и для меня уже заготовлено тепленькое местечко в конторе дяди Йоси. А я вижу свое призвание в творчестве, в хэви металл! – громко и пафосно заявил Веня.
– Не произноси слово «хэви металл» в этом подъезде в два часа ночи! Ты можешь вызвать стража подъезда – бабу Леру из 128-й квартиры. Она живо определит твой дальнейший жизненный путь – и будет он начинаться на букву «Х», – с улыбкой остановил его Степаныч.
– Хм… чутье мне подсказывает, что если есть три мушкетера, значит, где-то притаился Д’Артаньян, – задумчиво сказал Степаныч.
– Ничего я не притаился, – раздался голос с верхнего этажа. – Я не хотел мешать закономерному развитию событий.
– Ого! Да сам барон де Фонарь пожаловал в наше скромное герцогство! – бросил в темноту Степаныч.
Сверху спустился полузаспанный Фонарь.
– А тебя какого лешего принесло сюда? – спросил Веня.
– Лотерейку купил на все деньги, что были, – тихо сказал Фонарь.
– И итог, соответственно, предсказуемый: ты выиграл сто миллионов долларов плюс кофемолку и авторучку в довесок? – съязвила Белка.
– Ну, типа того, кукиш с маслом я выиграл, – буркнул в ответ Фонарь.
– Выручай, Степаныч, бабла полный зеро, – взмолился неудачливый игрок.
– Да откуда у семьянина с двадцатилетним стажем деньги? Все было давно изъято карательными силовыми структурами, которые мирно посапывают сейчас в моей квартире, – вздохнув, ответил Степаныч. – Хотя, ребята, постойте. Рождается сейчас у меня в голове одна мысль. Это, конечно, не выход, но все же какое-то время перекантоваться сможем, – и в глазах у Степаныча промелькнула загадочная хитрая искорка.
– Степаныч, ты решил сдать меня в милицию за вознаграждение и таким образом начать зарабатывать не на музыке, а на музыкантах? – настороженно спросила Белка.
– Ой, ты хорошую мысль мне подала, но, к сожалению, нет. Работает один мой приятель в представительстве ООН. Так вот, они посылают в Кению по специальной программе ветеринарных врачей для лечения верблюдов и коз местного деревенского населения. Мы могли бы проскочить под видом друзей кошечек и собачек, а оттуда пробрались бы в Сомали и заработали бы деньжат на концерте, – задорно выпалил Степаныч.
– В письме есть телефон этого так называемого работника культуры? – спросил он у Фонаря.
Тот пошарил в карманах джинсов, достал письмо и промолвил:
– Да, есть, написано, что могу звонить даже ночью, и он будет ждать моего звонка.
Веня, повернув голову куда-то в сторону окна, многозначительно произнес:
– Нас приглашают в Сомали, в страну бандитов и пиратов, у нас требуют проверить почки. Вам не кажется, что тут что-то не так?
– Конечно кажется, – ответил ему Фонарь с видом детектива, который только что распутал сложное дело. – Я уверен, что они не оплатят нам проживание. Вот в этом-то и подвох!
– Умница, Фонарь! – гоготнул Степаныч. – Я предполагаю немного не это, но все-таки за деньги мы с этим африканцем решим все вопросы на месте, а уж потом главное – попасть в президентский дворец и там грянуть рок за свободно конвертируемую валюту!
Вдруг сверху послышались шаркающие шаги. Ребята замолчали и стали напряженно вслушиваться. Шаги приближались, а с ними приближалась и тревога. Потом из темноты постепенно выплыла фигура легендарной бабы Леры из 128-й квартиры.
– Бездельничаете все? Дармоеды! Управы на вас никакой нету! – проворчала баба Лера и пошаркала дальше.
– Уф, – облегченно вздохнул Степаныч.
И тут баба Лера резко развернулась и, глядя прямо в глаза Вене, строго сказала:
–А где ты был 8 июня 1975 года? Что сделал для истории своей Отчизны?
И, развернувшись, старушка поплелась вниз, мурлыкая под нос какой-то хит с последнего диска Бритни Спирс. Все в недоумении посмотрели друг на друга, а Фонарь, сползая по стенке и давясь от смеха, еле слышно пролепетал:
– Кажется, мне нужно срочно в туалет!
– Не одному тебе, – обрел дар речи Веня.
Через два дня мегазвездная группа «Стальные крысы» катила в направлении Москвы на автобусе, на котором только и можно было возить такие музыкальные коллективы. Старенький «Неоплан» еще был свидетелем бандитских разборок 90-х, и Веня даже предположил, что сие чудо германского автомобилестроения застало еще времена Брежнева. Понятие кондиционера в автобусе отсутствовало, поэтому все люки и окна были открыты нараспашку, и по салону весело гулял лихой ветер с просторных русских полей.
Степаныч методично допивал второй полуторалитровик пива. Фонарь участливо спросил любителя пенного напитка:
– Степаныч, а не многовато ли тебе будет пивка-то? Остановок мало, устроишь еще нам тут вселенский потоп.
– Не боись, салабон. Мой мочевой пузырь еще три таких выдержит. Спартанская тренировка! – гордо ответил Степаныч и опрокинул остатки жидкости себе в рот.
Белка мечтательно посмотрела в потолок и сказала:
– Представляете, ребята, мы приедем в жаркую африканскую страну на берегу Индийского океана. На пляже я сниму одежду и в одном купальнике пойду плавать, ловя на себе восхищенные взгляды брутальных чернокожих мужчин.
– Пойдешь, ты-то пойдешь, и даже в воду войдешь, а вот выйдешь ли ты оттуда целой? Вряд ли. Я смотрел передачу о том, что акулы в тех водах дюже голодные и юркие. А если ты уцелеешь и выйдешь на сушу, то твои брутальные чернокожие мужчины будут не прочь увести тебя в дальние подвалы для утех. Так что, может, акулы будут лучшим вариантом, – саркастично заметил Степаныч.
– Куда ты нас везешь!? – встрепенулась Белка. – Я думала, что там будет, как в Египте, только немножко жарче, – сказала она.
– Не пугай бедное дитя, Степаныч, – донесся голос Вени с заднего ряда. – Все будет хорошо, Белка. Главное – не ходи одна по диким пляжам.
– Ну, как скажете, – ответила Белка и, замолчав, стала грустно смотреть в окно.
Вдруг на лицо Степаныча легла тень, оно становилось все напряженнее и напряженнее. Казалось, что мужчина сейчас думает над доказательством сложной геометрической теоремы.
– А вот, Степаныч, представь, что мы станем популярными, и я… – началабыло опять мечтать Белка.
– А мамочки! – перебил ее Степаныч и, сорвавшись с места, перепрыгивая через ноги пассажиров в проходе, помчался к первой двери, к водителю.
– Родненький, миленький мой человечек, останови срочно автобус, у нас экстренная ситуация, – запричитал Степаныч.
– Куды ж я тебе остановлю? Не положено тут останавливаться, – запротестовал водитель.
– Останови, ирод! А то я тебе устрою тут петергофские фонтаны! – заорал на весь салон Степаныч.
– Ладно, ладно, останавливаю. Ох, как уже это алкашье мне надоело, – буркнул водила.
Но Степаныч его уже не слушал. Как только автобус остановился, он, спрыгнув со ступенек, как молодой гепард, понесся в заветную лесную чащу.
– Дамы и господа! Остановка! Силь ву пле по кустам! – весело объявил водитель.
– Ну, пошли, и мы сходим на свидание с природой, – сказал Веня Фонарю, и они вразвалочку пошли к выходу.
Отойдя от автобуса на приличное расстояние, парни все никак не могли найти подходящего места, чтобы справить свои естественные потребности. Фонарь буркнул:
– Ты как хочешь, а я тут, возле сосны.
Веня отошел немного дальше, к малиновым кустам.
– Вот скажи мне, Фонарь, и зачем ты послал письмо в эту Сомали? Что тобой двигало? – принялся вопрошать Веня.
Фонарь его не слушал. Он мечтательно закрыл глаза, а когда открыл, то внезапно увидел в метре от себя здоровущего волка. Глаза у Фонаря вмиг стали, как у героев японских аниме – в пол-лица, а челюсть тихо поползла вниз. Волк же задумчиво смотрел Фонарю куда-то ниже пояса. Потом, словно вздохнув, волчара развернулся и посеменил в густую еловую чащу.
– Слышь, Фонарь? Ты слышишь, что я тебе говорю? – раздраженно спросил Веня.
– А? Что? – пришел в себя Фонарь.
– Ай, ладно, забудь, пошли уже к автобусу, – и Веня быстро зашагал обратно.
Придя в себя, Фонарь рассказал про встречу с грозным лесным зверем, но никто не посочувствовал, а Степаныч так вообще развеселился.
– Как, ты говоришь? Посмотрел задумчиво? А-а-а… ха-ха! – снова и снова заливался смехом типичного барабанщика.
– Да, мне показалось, что он что-то мне хотел сказать своим задумчивым взглядом, – настаивалФонарь.
– Он хотел сказать тебе: «Застегни ширинку и больше не мочись в моем лесу, а то я подам жалобу в Гринпис», – перебила его Белка.
И уже весь автобус грохнул от смеха.
К аэропорту Домодедово подъехали уже к вечеру. Выгрузившись из автобуса, вся компашка пошагала к стойке регистрации. Степаныч, остановившись, принялся с важным и деловым видом хозяина ситуации раздавать документы и приглашения, которые оформил его таинственный всемогущий друг. Белка начала вчитываться:
– Ага, я ветврач, еду на конференцию в Найроби, Фонарь – мой компаньон. Степаныч, значится, технический консультант по доильным аппаратам, с нами. Ой, а Веня, Маркуша… – осеклась она, прочитав приглашение Вени, и прыснула со смеху.
– Что там такое, дай-ка мне почитать, – встревожено схватил бумаги Веня.
Читая, он мгновенно залился густой краской.
– Это что такое, Степаныч? – задыхаясь от ярости, прошипел Веня, тыкая бумагами Степанычу в лицо. – Почему я приглашен на ежегодный съезд сексуальных меньшинств в Найроби, да еще в качестве почетного гостя?!