– Великое Цифровое Бессмертие – открытие двадцать первого века, при котором вся мозговая активность, все воспоминания, характер и знания переносятся в Единую Сеть Сознания. В Сети сохраняется всё: от внешности и голоса человека до привычек и чувства юмора. Это новая жизнь для тех, кто когда-то умер, это новая жизнь для тех, кто когда-то потерял своих близких. Вы можете всегда услышать и увидеть своих родных, вы сможете спросить у них совета или поговорить обо всём на свете. Суть в том, что это тот же самый человек. Наше физическое тело, к сожалению, не вечное, но разум вечен, и поэтому благодаря нашим великим учёным мы смогли сохранить сознание и жизни людей в вечности. Великое Цифровое Бессмертие – единственная научно-доказанная форма бессмертия. Это открытие смогло разбить представления о прошлых религиях и показать истинный путь всем людям без исключения. Проживите эту жизнь в удовольствие, а затем наслаждайтесь вечным счастьем. Верьте, любите, творите добро, заботьтесь о близком своём и живите счастливо. Ведь только искренне желая счастья, можно стать счастливым. Только стремясь к бессмертию, можно по-настоящему обрести его. И да хранит вас Канцлер.

Я наблюдаю за мальчиком, за его взглядом, полным восторга и огня, и дверь сама отворяется.

Отца почти никогда не бывает дома. Он уходит на работу слишком рано, чтобы позавтракать со мной и Элом. Он приходит слишком поздно, чтобы поужинать. Он постоянно на работе, но у нас всё равно никогда нет денег, и всё происходит само собой слишком быстро.

Ты слишком быстро взрослеешь. Слишком быстро учишься взрослым вещам. Ты стираешь, убираешься в доме, готовишь завтрак, обед и ужин. Сам воспитываешь младшего брата. Твоя жизнь исчисляется неделями, прожил одну, настали выходные, и ты отчитываешься перед отцом, что произошло с тобой за эту неделю, и чего ты достиг.

Учись, готовь, прибирайся, следи за маленьким братиком.

Это детство, из которого убрали всё детство.

Ты живёшь только два дня в неделю, всё остальное время выполняешь одни и те же действия: как заведённая игрушка. Ты один из собранных на заводе человечков.

Мы сидим с Элом на диване в гостиной и смотрим Черепашек-ниндзя. На часах одиннадцать утра, отец ходит из комнаты в комнату. Он спрашивает, готовы ли мы, всё ли мы собрали. Мы с Элом киваем, не отрывая глаз от телевизора. Эл радуется каждый раз, когда в кадре появляется Леонардо, мне же больше по душе Микеланджело. После каждой серии Эл пересказывает мне её, и спрашивает меня, что будет в следующей. Когда я рассказываю ему, он внимательно слушает, словно смотрит ещё одну серию.

– Ребят, нам пора, – говорит отец.

– Пап, ну пожалуйста, можно мы досмотрим.

– Ладно, – вздыхает он, – я подожду вас в машине. Эф, закрой квартиру, пожалуйста, и захвати вещи брата. Твои я забрал.

Я киваю ему.

– Леоналдо похитили, – кричит возмущенный Эл.

– Братья спасут его, – говорю я и треплю Эла по голове.

Мы едем в машине на заднем сиденье и поём песни. Сегодня суббота, и мы едем в поход с палатками за город. Какое-то время спустя Эл говорит, что больше не хочет петь, и отец делает музыку тише, смотрит в зеркало заднего вида и спрашивает:

– Чем займёмся? Может в города?

Эл мотает головой.

– Тогда ваши предложения? Рассказывайте, как у вас дела, что нового?

Эл поворачивается к окну, смотрит и начинает болтать о всяком. Он рассказывает о новом садике, о новых друзьях и новых приключениях. Отец внимательно его слушает, и когда Эл заканчивает, он смотрит на меня в зеркало заднего вида и спрашивает:

– Ты как, сын? Освоился потихоньку в новой школе?

Я киваю и стараюсь улыбаться.

– А квартира как вам?

– Хорошо, – отвечаю я, поглядывая на деревья, мелькающие в окне.

Мимо нас проезжают автомобили, в небе летит косяк уток в лучах тёплого солнца, а в машине Эл рассказывает истории о том, как они играют в пиратов, что обычно он ест в садике, и какие некоторые девчонки глупые.

– Скоро всё наладится, обещаю, – говорит отец, поглядывая на меня через зеркало заднего вида.

Я вновь киваю.

– Я знаю, пап, – улыбаюсь я, он улыбается в ответ.

Мы приезжаем на место, выходим из машины, и Эл радостно бежит в сторону огромного мерцающего в лучах солнца бескрайнего голубого озера.

– Эл, будь осторожнее, – кричит отец, затем просит меня помочь ему с вещами. Мы переноси сумки, выбираем место для лагеря, и отец говорит:

– Сходите за хворостом для костра, а я пока установлю палатку.

Мы идём по траве, мимо кустов и деревьев, Эл подбирает сухие ветки и кладёт мне в кучу, которую я несу на руках.

– А когда мама велнётся?

– Нескоро, она надолго уехала.

– А мы можем ей позвонить?

– У них там нет телефона.

– А можем поехать к ней?

– Не знаю. Надо поговорить с папой. Пойдём обратно, Эл. Думаю, уже хватит.

Эл идёт впереди меня, пинает ногой еловую шишку по земле, а палкой в руке бьёт по встречающимся кустам и веткам деревьев, спадающих вниз. Он поворачивается ко мне и весело кричит:

– Я Леоналдо.

Мы пролетаем мимо высоких домов, мимо торговых центров, в которых продаётся одно и то же, мимо развлекательных центров, в которых нечего делать. Планер несётся мимо пластиковых кустов, построек, людей, а навстречу несутся точно такие же планеры, в которых сидят точно такие же, как и я люди. И каждый из них непременно счастливый, весёлый и улыбчивый.

В этом мире не осталось ничего ценного.

Вокруг светятся рекламы и переливаются щиты:

«Однажды и навсегда! Центр по пересадке органов».

«Спасите себя и своих близких. Великое Цифровое Бессмертие».

Всё лишь стеклянный снежный шар на полке магазина.

Глава 9

Он лежит передо мной. Сморщенный, высохший, тощий настолько, что прекрасно видны очертания его черепа. Настолько, что его руки – это лишь кости, покрытые тонким слоем кожи. Он спит, и по венам, выступающим на висках можно увидеть, как бьётся его сердце.

– Папа? – тихо окликаю его я, пытаясь разбудить.

Его глаза кажутся невероятно огромными, губы – две тонкие бледные полоски, а на голове уже давно нет волос. Он весь рассыпается, растворяется, высыхает, постепенно становится ничем.

– Папа? – повторяю я чуть громче.

Даже когда мы смогли создать пилюли, полностью заменяющие пишу…

Когда мы продлили жизнь на сотни лет…

Даже учитывая тот факт, что мы смогли высадиться на трёх новых планетах…

Мы всё равно не можем отменить старение и смерть физической оболочки.

– Отец! – вновь повторяю я.

Он медленно открывает глаза и поворачивает голову на меня.

– Эф, мальчик мой, – медленно говорит он сухим голосом. Я вижу его набухшие на висках вены, вижу, как движется его челюсть.

– А где Эл?

– Я видел его сегодня, он передавал тебе привет.

– Как он? У него всё хорошо?

Я киваю.

– Когда он придёт навестить своего старика?

– Скоро, пап, – я подхожу к кровати, смотрю на приборы, из которых торчат трубки и провода, подключённые к отцу, – ты хорошо держишься.

– Чувствую себя отлично, – улыбается он и начинает кашлять. Я даю ему стакан с водой, он делает глоток и вновь падает на подушку.

– Ты голоден?

– Нет, меня уже покормили, – он тычет длинным сухим костлявым пальцем в аппарат и смеётся, – кстати, сегодня понял, что совсем не помню вкуса курицы, говяжьих стейков, или вообще хоть какой-нибудь еды. А ты?

– Что-то помню, – улыбаюсь я.

– А где Эл? – спрашивает он.

– Он скоро придёт.

– Отлично. Замечательно. Я очень по нему соскучился.

– Пап, у меня к тебе серьёзный разговор, – говорю я, он тяжело дышит, облизывает губы и вопросительно глядит на меня.

– Совсем скоро ты обретёшь Великое Цифровое Бессмертие.

– Так… Здорово, – улыбается он, – а что это?

– Но есть возможность обрести его гораздо раньше.

Он молча смотрит на меня.

– Ты хочешь обрести его раньше?

– Конечно, хочу.

– Отлично, – радуюсь я.

– А где Эл?

Я приоткрываю рот, чтобы ему ответить, но понимаю, что смысла с ним что-либо обсуждать, уже нет.

– Ты, наверное, хочешь поспать немного? Поспишь, и Эл придёт.

– Правда? Я так по нему соскучился.

В этот момент мальчик незаметно подходит ко мне и дёргает меня за рукав

– А где у вас туалет? – шепчет он.

– Малыш, я же просил тебя подождать в другой комнате, – шепчу я.

– Эл? – спрашивает отец, завидев мальчика, – Сынок! Ты пришёл. Как же я рад! Ну иди, обними старика.

– Пап, ты ошибся. Малыш, вернись, пожалуйста, в коридор, я сейчас провожу тебя в туалет.

– Сынок, куда ты? Эф, дай мне его обнять.

– Папа, это не Эл, он придёт позже.

– Не ври мне, – сухо кричит он тихо, но так громко, как только может, – сыночек, пожалуйста, подойди ко мне.

– Это не…

Мальчик отпускает мою руку и подходит к отцу, на глазах которого наворачиваются слёзы.

– Ты совсем не изменился, малыш. Какой же ты красивый, как же я соскучился по тебе, – он обнимает его, а мальчик стоит неподвижно. Он оцепенел, как и я, не в силах сказать ни слова.

– Ну, рассказывай, – говорит отец трясущимся голосом, – всё-всё рассказывай, – он вытирает слёзы, скатывающиеся по его щекам одной рукой, а другой держит мальчика за руку.

– Пап, ты всё немного не так понял, – говорю я и аккуратно тяну мальчика за руку, пытаясь увести его из комнаты.

Он никак не реагирует никак на мои слова, а лишь смотрит на мальчика, который переминается с ноги на ногу. Я слегка тяну его за руку.

– Пап, мы скоро вернёмся, буквально на минутку.

– Хорошо, сынок. Как же я рад, как же я рад, – он плачет и слёзы катятся по каналам его глубоких морщин на коже, которая тонкой плёнкой покрывает его череп.

– Только возвращайся, скорее, – шепчет он. Я вывожу мальчика из комнаты и показываю ему, где туалет.

Когда мальчик возвращается, я спрашиваю, не голоден ли он, он кивает. Я отвожу его на кухню, он садится за стол, перед ним из стола вылезает коробочка белого цвета. Коробочка открывается, и перед мальчиком появляются две розовые пилюли.

– Я не буду пить таблетки, – мотает он головой.

– Попробуй, это вкусно и полезно.

Он вновь мотает головой.

– Я тоже вместе с тобой выпью, – говорю я, и мальчик соглашается. Мы закидываемся таблетками, я вновь вспоминаю рекламу со счастливой семьёй.

Треть суточной нормы калорий, необходимые минералы и витамины. Обед ещё никогда не был таким быстрым, простым и вкусным.

– Понравилось? – спрашиваю я.

– Ага.

– Посиди тут ещё немного, – говорю мальчику, выхожу из белоснежной кухни в белоснежный коридор, а затем в белую комнату, в которой лежит мой отец.

Эф?

Да, брат.

Ты должен доставить этого мальчика к Канцлеру.

Зачем? Отвезём его домой во Второй город.

Ты был когда-нибудь во Втором городе?

Конечно.

Один раз до Великого огня.

Ну, был же.

Послушай, тебе ни к чему тратить на всё это время. Просто отвези его к Канцлеру, так ты спасёшь нашего отца.

Мне кажется, лучше будет вернуть мальчика домой к его семье.

Напомни пожалуйста, что будет с человеком, который не обретёт Великое Цифровое Бессмертие?

Эл, не надо.

Что будет с человеком, у которого не хватило денег на оцифровку сознания?

Хватит. Прекрати.

Это всё не просто так. Дети никогда не появлялись в этом городе, понимаешь? Если ты скроешь это от Канцлера, он узнает, и не видать отцу Бессмертия, понимаешь? Сказать тебе, что будет в таком случае?

Я знаю, что будет.

Они в любом случае знают об этом мальчике и уже его ищут. Если же ты отвезёшь его, как это и должно быть, то поможешь им решить эту проблему, а они помогут тебе решить твою. Понимаешь?

Компромис.

Смотри также:

Шантаж. Условия. Неудовлетворённость одной из сторон. Выбор, который тебя вынудили сделать.

Я захожу в комнату отца, тихонько его окликаю, он открывает глаза и смотрит на меня.

– Эф? Привет, сынок.

– Привет, пап. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо.

Я одобрительно киваю.

– А где Эл? – спрашивает он.

– Эл скоро придёт, папа.

– Я так по нему соскучился.

У него осталось совсем мало времени, Эф.

Глава 10

Я хожу по коридорам и открываю по очереди все комнаты, связанные с ним. Дни рождения, праздники, смешные ситуации. В одной комнате его день рождения, который мы провели на ферме: катались на лошадях, играли с пастушьими собаками, гладили коров и овечек. В следующей комнате новый год, на который Дед Мороз подарил Элу железную дорогу, а мне подарил огромный конструктор, который позволяет построить целый город, и в этот город отлично бы вписалась железная дорога.

Следующая комната – первый наш полёт на воздушном шаре. Затем поход в музей со скелетами динозавров. За каждой дверью я, отец и маленький Эл. Каждый раз он убегает впереди меня, либо плетётся позади. Каждое воспоминание наполнено деталями, их настолько много, что может показаться, что я на самом деле заново проживаю этот момент, но каждый раз, когда я пытаюсь разглядеть лицо Эла, у меня ничего не выходит. Либо он слишком далеко, либо он в тени, либо стоит ко мне спиной. Я подбегаю к нему так быстро, как только могу, опережаю его, а он разворачивается и стоит ко мне спиной. И так каждый раз. Я бегаю по воспоминаниям снова и снова, и наконец, в одной из комнат я догоняю его, хватаю за плечо, разворачиваю Эла и вижу пятно вместо его лица. Оно всё размыто и смазано.

Как выглядел мой маленький Эл?

Я захожу в архивы фотографий, но там ничего нет. Некоторые семейные фото бесследно исчезли. У меня не осталось ни одного снимка моего брата. Я всё удалил.

Всю свою жизнь, я пытаюсь восстановить по крупицам воспоминания о самых близких людей, и за одно мгновение теряю почти всё.

Я не помню. Я не помню лицо младшего брата. Я не помню моего маленького Эла.

Ты здесь?

Да.

Знаешь… как бы сказать… я забыл, как ты выглядишь.

Смешно.

Я стою в комнате, в которой находится сегодняшний пожар, и наблюдаю, как моя точная копия в прошлом кричит и удаляет без разбора собственную жизнь.

День за днём. Шаг за шагом. Кадр за кадром.

Моя точная копия стоит и выкрикивает одно и то же слово.

– Удалить.

Я стою смотрю на это и кричу:

– Нет! Сохранить! Сохранить!

Но ничего не выходит. Это лишь моё воспоминание.

Я открываю глаза, и спрашиваю себя, существовал ли мой брат на самом деле?

– Скоро мы приедем? – спрашивает мальчик, разглядывая город в окне.

В окнах мелькают люди, уткнувшиеся в свои ладони.

Это всё какая-то глупая шутка.

В окнах мелькают одинаковые здания. Копии других зданий, настолько они одинаковы, что ты не знаешь, какое здание изначально было скопировано.

В окнах мелькают красочные билборды, готовые продать тебе всё, что угодно.

Я говорю, что да. Что мы уже почти на месте, и осталось совсем немного.

Говорю и смотрю в ничто, в этот пустой мир, в голове моей остаётся висеть вопрос без ответа, а мимо проносятся яркие билборды.

«Две почки по цене одной»

«Здоровая семья – здоровое человечество»

«Тотальная распродажа капсул для сна»

– А мы точно с тобой никогда не виделись?

Мальчик мотает головой.

– Я бы вас запомнил, – улыбается он, – я вообще всё помню!

– Повезло тебе, а вот меня что-то память в последнее время стала подводить.

– Ну, в вашем возрасте это неудивительно, – говорит мальчик и начинает хихикать.

– Тут я с тобой согласен, – улыбаюсь я, а перед глазами у меня лежит мой отец. Скелет, покрытый кожей.

В неведении есть свои плюсы.

Мы подъезжаем к огромному белоснежному мерцающему в свете солнечных лучей зданию.

– Мы ведь всё ещё в вашем городе, – оглядывается по сторонам мальчик.

– Да, это Министерство, которое занимается такими делами, как пропажа детей и возвращение их домой. Они помогут тебе найти твой дом и вернут к маме и папе.

– Здорово, – говорит мальчик.

– Малыш?

– Да?

– Всё хотел спросить, – смеюсь я, – а как ты собственно оказался в планере?

– Что?

– Как ты оказался в городе и залез в планер?

Мальчик задумчиво смотрит в окно.

– Я, если честно, не помню.

– Ты ведь ничего не забываешь, – улыбаюсь я.

– Я помню только то, что я был дома, заснул, а когда проснулся, увидел вас.

– Ты просто уснул, а проснулся в другом городе?

Мальчик кивает, и я спрашиваю себя, как такое возможно.

Ничего удивительного.

Эл, что ты имеешь в виду? Что происходит?

Возможные ошибки во время транспортировки доноров.

Транспортировки? Доноров?

Это конфиденциальная информация.

Рассказывай, что происходит.

Это конфиденциальная информация.

Мой планер стоит перед многоэтажным зданием, вокруг ходят люди по пластиковым дорожкам и зелёной пластиковой траве.

Эл, что ещё за доноры? Дети? Доноры чего?

Это конфиденциальная информация.

Из здания выходят три человека в серых костюмах и идут навстречу моему планеру, пока перед моими глазами пролетают билборды.

«Плюс сто лет за час операции»

Всё то, о чём ты сейчас думаешь, на самом деле, не является проблемой.

«Самые низкие цены и самое высокое качество»

Единственное, что сейчас важно – спасти отца, обеспечив ему Великое Цифровое Бессмертие.

«Органы, работающие лучше ваших на сто процентов. Осталось только записаться»

Этот мальчик – всего лишь случайность. Недоразумение. Но скоро это закончится.

В одну секунду всё становится ясно. Долгая жизнь, счастливое беззаботное существование,

Это жизнь из которое убрали все тревоги, оставив лишь необходимость замены деталей в срок.

Всего лишь сумка с органами для богачей?

Если тебе так будет удобнее. Давай уже закончим с этим пожалуйста.

Ты слышишь себя? Это же маленький беззащитный ребёнок.

Это необходимость. Решённое дело. Просто прими это и вспомни, что мы здесь только по одной причине.

Смириться. Смотри также:

Проигнорировать. Не вмешиваться. Закрыть глаза.

Каждый раз, когда я разговариваю с братом, перед моими глазами стоят какие-то кадры из прошлого. Обычные картинки, которые ничего не скажут постороннему человеку, но именно сейчас перед моими глазами лишь тьма, а в моей голове два голоса: мой голос и голос моего брата.

Я не позволю пустить этого мальчика на запчасти.

Это лишь необходимая составляющая жизни, которая помогает другим людям жить.

Заткнись.

Тебе нужно немного успокоиться и принять…

Замолчи.

Принять тот факт, что не всё в этом мире происходит так, как бы ты этого хотел.

Завершить работу.

Принято.

Мальчик смотрит на меня, и что-то в нём удерживает меня от того, чтобы прямо сейчас не отдать его министерству и Канцлеру. Что-то в нём не даёт мне получить заслуженную награду за помощь, и начать подготовку к празднику по случаю смерти моего отца.

– Давай знаешь, как с тобой поступим?

– Как?

– Отвезём тебя поскорее домой.

Мальчик пожимает плечами.

– Как скажете.

Пластиковый планер поднимается над пластиковой землёй и летит навстречу границе купола, в сторону Второго города.

Глава 11

Чей-то весёлый детский крик пробуждает меня ото сна. Открыв глаза, я вижу голубое небо с пушистыми облаками и тёплое солнце, которое то прячется, то вновь выглядывает из-за этих облаков. Где-то вдалеке раздался громкий всплеск воды, словно только что в воду упал гигантский валун.

– Давай же, скорее! Чего ты ждёшь? – кричит мужской голос. Это мой отец.

Затем ещё один всплеск гораздо тише первого, и до меня доносится детский заливной смех. Это Эл, и что-то мне подсказывает, что это его первый прыжок в воду.

Мы развели костёр, сытно пообедали, и я задремал в гамаке в лучах тёплого солнца. Литья шелестят по ветру, а птицы на ветвях убаюкивающе щебечут. Я протираю глаза, сладко зеваю, потягиваюсь и переворачиваюсь на другой бок, покачиваясь в гамаке, словно в колыбельной. Отец с Элом плещутся в воде. Они весело кричат и смеются.

– Давай, вот так! У тебя отлично получается, – подбадривает Эла отец. Мой младший брат учится плавать, как когда-то учился я.

– Ладно, надо бы тоже искупнуться, – думаю я, – погода что надо, и вода теплая.

Я сажусь в гамаке, свесив ноги, ещё раз зеваю, а птицы продолжают сладко щебетать. Я тру глаза, пытаясь поскорее прийти в себя, и ногами ощупываю землю в поисках шлёпанцев, которые оставил под гамаком. Спустя пару минут поисков, я нахожу их и надеваю. Я подхожу к нашему обеденному столу, наливаю в кружку уже тёплый апельсиновый сок и выпиваю всю кружку залпом.

– Хорошо, – говорю я и вновь потягиваюсь. Птицы щебечут, ветер шелестит листьями и растрёпывает мои волосы. Спустя минуту я уже бегу к озеру. Наш лагерь находится за небольшим холмом, который надо преодолеть, чтобы затем спуститься к озеру. Я поднимаюсь на холм, вижу отца с Элом в воде, и аккуратно спускаюсь к берегу. Слева от меня большой лес, справа – небольшой пригорок, с которого обычно ныряют люди. Вокруг меня камни. Большие и маленькие. Тупые, острые, круглые. Сотни камней самых разнообразных форм и размеров. Я спускаюсь и вижу, как смеётся отец, придерживая Эла, пока тот изо всех сил барахтается в воде, стараясь не утонуть. Я ступаю аккуратно, не хочу задеть камни, подвернуть ногу и покатиться кубарем с этого холма. Я уже спустился к песчаному пляжу, как сзади кто-то окликнул меня по имени. Мне приходится обернуться. Я поднимаю голову слегка наверх. Меня слепит солнце, и правая рука прикрывает глаза. В лучах солнца чей-то силуэт человека, который что-то кричит мне. Я не слышу его, словно он находится в километре от меня.

– Что? Я вас не слышу. Чего вы хотите?

– Эф! – кричит человек.

– Да? Кто вы? Вы знаете меня?

– Что произошло?

– Вы о чём?

– Что случилось, Эф? Что произошло? – он кричит так, словно вот-вот разрыдается.

– Я не понимаю, о чём вы! – кричу я в ответ, – Мне надо идти, извините.

– Эф! Что случилось? Как это произошло, Эф?

– Я… Я не знаю, мне надо идти.

Я оборачиваюсь, иду по песчаному пляжу, в лучах заходящего солнца он стал нежно розового цвета и смотрю на озеро, где секунду назад плескались, кричали и смеялись мой отец и Эл. Отца нет.

Я оборачиваюсь назад, силуэт всё так же стоит в лучах солнца и кричит. Он задаёт мне один и тот же вопрос. Я снова смотрю на озеро и вижу Эла в самом его центре без движения.

– Эф! – кричит человек, – Что случилось?

Я не отвечаю, продолжаю идти по влажному розовому песчаному пляжу, постепенно переходя на бег. Я бегу, и ноги вязнут в мокром рыхлом песке. Человек смотрит на меня, я чувствую это. К моим ногами приливает пенистая и розовая в свете заката вода. Я захожу в неё по колено, вижу Эла без движения, лежащего на водной глади.

– Эл? Ты меня слышишь? Где отец?

Он не отвечает. Человек всё так же смотрит на меня и что-то кричит, пока я захожу в воду уже по пояс. Медленно иду, буквально вязну в этой густой воде, и только сейчас понимаю, что вода наполнена кровью. Розовый песок такого цвета именно из-за неё, а не из-за заката, а мой маленький брат неподвижно лежит на водной глади в центре озера из крови.

– Здесь направо, – говорит голос, и я понимаю, что это голос мальчика на заднем сиденье планера.

Во Втором городе я не был с детства, и здесь мало что изменилось. Это тот же город, каким я его помню, просто с летающими планерами, цифровыми билбордами, продающими тебе всё на свете, и цифровыми голограммами людей повсюду. Всё это вместе теперь находится под куполом, переливающимся голубым цветом.

– Ты точно знаешь, где твой дом? – спрашиваю я мальчика, он уверенно кивает и говорит мне, что скоро будет красное здание, после него нужно будет свернуть налево.

Мы пролетаем мимо кирпичных домов, разваленных построек, мимо куч мусора и спящих на асфальте людей в рваной одежде. Прошло уже столько лет, а всё осталось, как было.

Мы пролетаем мимо билбордов, где изображены улыбающиеся члены семьи, а внизу красными буквами надпись: «Счастливая и долгая жизнь в каждом доме». Резкий контраст с реальностью.

Мы пролетаем мимо людей, у которых нет никаких положительных эмоций. Даже фальшивых улыбок, даже капельки любезности к окружающим людям. Мы пролетаем мимо серых грязных домов с прогнившими крышами и разбитыми окнами. Мы пролетаем мимо грязных детей в обносках. Летим по разбитой дороге в сторону возвышающего над остальными трёхэтажного дома из красного кирпича.

Мы останавливаемся возле него, на фоне других домов он выглядит очень богато. Красный кирпич, огромные окна, колонны из мрамора и совсем новая черепичная крыша. Справа виднеется бассейн, а слева огромный сад. Мальчик выбегает из планера в сторону дома и кричит маме, что он вернулся. Я медленно следую за ним. Странное ощущение при ходьбе, после идеально ровного и чистого пластика, которым застелен весь Первый город, асфальт такой неровный и грязный, такой болезненный и кривой.

К нам навстречу выходит девушка. Она невысокая, ей на самом деле около тридцати. У неё тёмные длинные волосы, карие глаза. Она в красном вечернем платье, словно собиралась на званый ужин в одном из ресторанов города. Я на секунду ловлю её взгляд. В нём прослеживается испуг и удивление. Я её понимаю. Когда твоего сына привозит столетний мужчина из другого города, это кажется немного странным. Непредвиденным. Мальчик что-то ей шепчет, и девушка улыбается, машет мне рукой и зовёт меня в дом. Я машу рукой, что якобы нет, спасибо, мне пора ехать, но мальчик подбегает ко мне, хватает за руку и ведёт в дом.

Внутри дом выглядит столь же богато, как и снаружи. Лепнина, ковры, антикварная мебель, мраморные полы, огромные люстры из хрусталя и огромное количество золота.

Мама мальчика приглашает пройти в гостиную, она говорит, что как раз испекли яблочный пирог. Мы проходим в огромный зал, столь же богато украшенный, как и всё, что я видел ранее. Мы садимся за стол из красного дерева. Подают пирог и чай.

Всё происходит само собой.

Я перед дверью с отполированными до блеска цифрами на ней. У меня всего пять таких комнат, где мы все вместе сидим просто так и хорошо проводим время. Мама разливает по чашкам что-то какао. Я ясно помню этот сладкий, молочно-шоколадный горячий напиток и наблюдаю, как прямо сейчас десятилетний я пью его, болтая ногами на стуле. Все детали тех вечеров появляются, словно по щелчку пальцев. Они максимально подробно сохранены. Самих деталей, конечно, стало меньше, но всё самое важное здесь.

Я плохо помню маму. Лишь какие-то детали, отрывки дней вместе с ней, но в этот вечер я прекрасно её помню. На маме красное платье в горошек, на шее жемчуг, у неё нежные тёплые руки, от которых пахнет персиками. У мамы голубые глаза, длинные прямые золотистые волосы, которые она слегка завивает. У мамы густые ресницы, маникюр кремового цвета, по дому она обычно ходит в тапочках с розовыми помпонами. Она целует меня в лоб и кладёт кусок яблочного пирога, который она совсем недавно вытащила из духовки. Мама садится справа от меня, наливает себе чай, улыбается, и я помню её улыбку. Я помню, что улыбка мама – самая прекрасная из всех улыбок, что я когда-либо видел.

Странная штука воспоминания – ты о них не помнишь до какого-то момента, события, случая. Ты живёшь и даже не осознаешь, что такое событие происходило в твоей реальности. Тебе кажется, что ничего подобного никогда не было, и ты живёшь дальше. Однако стоит услышать аромат, увидеть какую-то деталь, услышать голос, как воспоминание наваливается на тебя огромной снежной лавиной с кучей мельчайших деталей, о которых ты никогда бы и не задумался. Их попросту не было в твоей жизни.

Забавно. В твоей жизни происходит любое, даже самое ужасное событие, но стоит тебе его забыть, как в твоём мире его никогда не было.

Это твоя реальность, и она запросто может отличаться от самой реальности.

Ты не помнишь, и, считай, этого не было.

Ты не помнишь, потому что так гораздо легче.

Но затем, один лишь аромат яблочного пирога, как я уже открываю дверь в гостиную, где рядом с мамой сидит отец прямо напротив меня и рассказывает забавные истории своего детства. Отламывает огромный кусок пирога, аппетитно его жуёт и говорит:

– Чертовски хорош.

– Ничего особенного, – смущается мама.

– Нет, я серьёзно. Это идеальное сочетание тающего во рту теста и начинки из медовых яблок, ванили и погоди-ка… – он задумывается на секунду, – корица? – спрашивает он у мамы. Она в ответ кивает.

– И кардамон, – дополняет его ответ она.

– Ну, точно же, – восхищается отец. – Идеально!

– Очень вкусно, мам, – говорю я с набитым ртом.

Папа кладет нам с Элом ещё по куску пирога. Мама спрашивает, как прошёл его рабочий день, а он рассказывает о нём так, словно и не работал вовсе. Он смеётся и шутит, рассказывает забавные ситуации произошедшие за эту неделю. Он говорит это так, словно не копал всю неделю землю, словно не таскал мешки и не разбирал груды строительного мусора. Он рассказывает так весело, словно он вовсе не устал гнуть спину по двенадцать часов в день, словно он получает от этого сплошное удовольствие. Он смеётся и уплетает пирог, но по глазам я вижу, как сильно он устал, хоть сам он об этом ничего не говорит.

– А у вас, как в школе дела? Ну-ка, Эф, рассказывай, какого это, пойти в первый класс? Уже чувствуешь себя взрослым?

Я что-то рассказываю, и мы все вместе начинаем громко смеяться.

– Ну а ты, Эл? – спрашивает мама, глядя на стул правее меня, – что нового у тебя? Как в садике дела? Больше с тем хулиганом не общался?

Я отламываю кусок пирога, родители смотрят на стул справа от меня и с интересом слушают. Но я не слышу ничего. Белый шум. Я слышу голос мамы и папы, а затем тишина, и лишь белый шум наполняет комнату.

– Так, и как её зовут? – спрашивает мама, выслушав ответ Эла.

Снова в ответ лишь белый шум, а мама с папой в ответ начинают смеяться.

– Ну, надо же, – хором восклицают они.

Я подхожу ближе, и разглядываю их всех снова. Мамины длинные уложенные золотистые волосы, папину чёрную густую бороду. Я вижу пар, исходящий от чашек, слышу аромат пирога и какао, подхожу к стулу, на котором сидит Эл. Там лишь пятно, очертаниями напоминающее моего брата, и белый шум. Я в ужасе отпрыгиваю, а все за столом начинают хохотать, белый шум продолжается. Я подхожу и смотрю на своего маленького брата. Он лишь размытое пятно, силуэт обычного среднестатистического мальчика, на месте которого может быть абсолютно любой ребёнок. Он накалывает вилкой кусок пирога, и пирог становится размытым пятном. Он берёт кружку какао, и кружка становится пятном, когда Эл подносит её ко рту. Все вокруг весело болтают, смеются и не замечают этого, а мой маленький брат, вернее пятно, напоминающее его, издаёт лишь характерный шипящий потрескивающий шум, словно он какая-то ошибка телевещания.

– Чёрт возьми, что происходит? Как так получилось? – спрашиваю я себя.

Я открываю глаза, и понимаю, что мы сидим за столом. Мальчик и его мама удивлённо смотрят на меня, зависшего, словно робот над тарелкой с пирогом.

– Прошу прощения, задумался немного – говорю я.

– Очень интересно, – улыбается она, разглядывая меня, а затем поворачивается к мальчику и просит его продолжить.

Мальчик отламывает кусок пирога и рассказывает маме, что произошло. Всё происходит без единого звука для меня.