Переход

Связь с Землей на Хоросе имелась. Особенность заключалась в том, что связь представляла собой односторонний формат. Не было такого, как показывают в старой фантастике, где космонавты общались с центром напрямую по видео. Реальность расстояния вносила свои коррективы. И если в пределах Солнечной системы еще существовала возможность как-то разговаривать не прерываясь, при условии, конечно, что все происходило с чудовищными задержками, то в межзвездном пространстве такого даже не представлялось.

Связь внутри нашей системы напоминала интернет первых времен. Для обстоятельной беседы требовалось достаточное время, поэтому многие приспособились говорить только необходимое. За пределами же влияния Солнца связь осуществлялась по методу Красовского. Путем передачи пакетного видео. Наговариваешь все, что нужно, аппаратура записывает и отсылает. Через неделю Земля принимает твой сигнал и реагирует. Соответственно, еще через неделю получаешь ответ. Разумеется, все зависит от расстояния. Для ближайших к земле звезд время доставки сообщения сокращается.

На Земле у меня был человек, к которому я частенько обращался за помощью. Саша Зерцало, коллега по Институту Дальнего Космоса. Бывший, можно сказать, коллега, поскольку я не работал в институте лет восемь. С тех самых пор, как стал космонавтом-исследователем. С Сашей мы поддерживали, впрочем, приятельские отношения. И ему я отправил сообщение с просьбой кое-что узнать.

А у меня в запасе – две недели, чтобы постараться найти ответ – зачем Лазареву понадобился прибор. И через три дня после этих двух недель завершался срок самоизоляции. Самое время для того, чтобы снова сделать вылазку и посмотреть, что представляет из себя та пещера, куда мы так и не успели попасть.

Шестаков, однако, отреагировал на мое предложение довольно сухо.

– Там видно будет, – сказал он с интонацией, отдающей пессимизмом. – Вы пока поправляйтесь.

Оставшееся время я провел плодотворно. Порылся в Пашкином рабочем компьютере, просмотрел и скачал себе последовательность аппаратных действий материализатора в его каюте. И занялся упорными вычислениями в своем кабинете. С утра и до вечера. С небольшим перерывом на обед.

К концу этих двух недель появилась и разработка – свой вариант носимого материализатора. И вариант браслета связи с гнездом под приборчик.

Проверил кое-какую информацию. Браслеты Лазарева и остальных девяти тоже исчезли из кают. И на связь после пропажи их обладатели не выходили.

К концу второй недели Саша прислал объемистое видеописьмо с прилагавшимися файлами.

– Серега, – сказал он мне с экрана, – тут все, что ты просил. Про первую экспедицию не особенно много получилось разузнать. Там не все так просто, как кажется. Из бывших на карантине никого не удалось найти. Непонятно как-то. А из не бывших никто по этому поводу ничего не говорит. Молчат, короче говоря. У меня такое ощущение, что им есть, что сказать. Но молчат. Ты сам как там? Давай, держись. Пиши, если что еще нужно будет.

Серега – так звали меня только друзья. Коллеги называли всегда Крисом. Производная от фамилии – Крестовский. Крис, не Крест. И на том спасибо.

Ответ Зерцало насторожил. И еще больше насторожило, когда поискал в справочниках сведения о тех, бывших в первой миссии на карантине. Все они заканчивались на моменте возвращения из экспедиции. Хотя про их коллег сведения имелись более подробные – чем они впоследствии занимались, где находились, какие выполняли работы.

Когда срок карантина завершился, Фомин по отдельности снова осмотрел всех нас. Облачен он при этом был в тот же костюм, что и при первом обследовании. А потом огорошил:

– Посидите пока еще недельку. Приказ командира. Нужно кое-что выяснить.

Что именно нужно выяснить, доктор не ответил. Вскользь упомянул только, что не все показатели пришли в норму.

И на мою просьбу уточнить, есть ли здесь связь с теми ребятами из первой миссии, ничего определенного не сказал.

Разумеется, у нашей пятерки такой вердикт Шестакова особого энтузиазма не вызвал. Да, конечно, приказ есть приказ. Только за три недели все уже порядком засиделись. Космонавт-исследователь – человек действия. И подбирают на эту работу людей с определенным темпераментом. Оставаться без дела нам противопоказано.

Наш план работ на предстоящую неделю в лабораторных условиях был исчерпан. Все уже выполнено за время карантина. В дальнейших перспективах значились только полевые исследования, которые, похоже, наступят не скоро.

Но для меня кое-какие дела нашлись. Я сверил свои разработки с тем, что прислал институтский товарищ. Частично внес в свои чертежи. Некоторые вещи не совсем выглядели понятными. С ними предстояло разобраться. И с удовлетворением отметил, что в каких-то деталях мои идеи оказались несколько совершеннее, чем в патенте Лазарева. Что ж, иногда себя можно и похвалить. Особенно, когда хвалить больше некому. Поскольку рассказывать о разработке пока особенно не хотелось. Нужно еще какие-то вещи довести до ума. И пару-тройку пунктиков проверить.

Чем я и занялся на следующий день. Не вылезал из-за рабочего стола несколько часов, пропустил обед. Зато к ужину все было готово. Завтра утром можно включать материализатор.

– А что у тебя с браслетом? – спросил на следующий день Глущенко. – Командир проверить попросил.

– Не нравится, как старый работает. – я почти поверил в то, что говорю. К тому же, все являлось в большей степени правдой. – Кое-что усовершенствовал. Если интересно, могу рассказать поподробнее.

– Хорошо, так и доложу. Расскажешь, когда карантин у вас закончится.

Весь оставшийся день я наводил порядок в своем рабочем компьютере, перекачивал с него на браслет нужную информацию, даже подчищал файлы. Подсознание смутно твердило, что если Пашка никаких следов после своей работы не оставил, значит мне и подавно стоит так поступить. Хотя бы на всякий случай. Уж интуиция подводила меня редко.

Когда на следующее утро я зашел в каюту Лазарева, большинство обитателей базы еще спали. Шесть утра по местному времени. Подъем по расписанию через час. Не знаю почему, но мне показалось, что чем раньше сделаю то, что наметил, тем будет лучше.

Я включил на пульте браслета материализатор, ввел нужные параметры. И ничего не произошло. Пространство не изменилось, комнаты не расширились.

Внезапный громкий вой сирены заставил меня вздрогнуть. Всегда пугаюсь от неожиданных резких звуков. После небольшого ступора я быстро выключил прибор, но сирена не умолкала. Я выскочил в коридор, оставив дверь в каюту Пашки незатворенной. Бросился к своему кабинету. Открывая вдруг ставшую тяжелой и неподатливой дверь, соскальзывая в спешке руками по ручке, с ужасом успел заметить нереальность происходящего в коридоре.

Ребята из моего отряда повыскакивали на вой сирены, спросонья пытаясь сообразить, что происходит.

– Назад! Прячьтесь! – кричу им я. Моего крика никто не слышит. Вой все перекрывает. И я вижу сквозь накрывающую волну страха, как в дальнем конце коридора из выхода в другие отсеки бегут к нам люди отряда космодесанта во главе с командиром базы. И у всех в руках боевые бластеры. Которые стреляют. Уже закрывая дверь, отмечаю, как падают мои товарищи.

У меня пять минут для того, чтобы успеть. Если только расширитель работает. Если нет – мне конец. Дверь взломают ровно через пять минут. Именно столько времени понадобится их приборам, чтобы расшифровать код и зайти в каюту. По-другому дверь не откроешь. Взорвать ее нельзя – никакая земная техника не сможет это сделать. Слишком прочный материал. Взрыв просто разворотит коридор станции.

Трясущимися руками я настраиваю прибор. Внимательно слежу, чтобы не упустить ни одного параметра. Время буквально летит. Пытаюсь не зацикливаться на этом. Кажется получается. Нажимаю ввод и кнопку пуска.

В моей каюте расширитель заработал. Гостиная на глазах становится в три раза больше. Расширенное пространство четко отделяется от старого – на полу нет коврового покрытия. Лихорадочно перетаскиваю туда рюкзак с личными вещами. Рабочий комп легкий, но требуется время, чтобы забрать его из кабинета. Наконец, самый трудный этап. Материализатор. Он в кухне, тяжелый. На подставке, которую я и волочу по полу, обдирая руки о косяки дверей, сминаю мешающее ковровое покрытие.

Наконец, прибор на месте. Перебегаю границу действия расширителя, набираю на браслете пару комбинаций. Все. Падаю в угол, чтобы отдышаться.

Теперь я в совершенно изолированном помещении – той части гостиной, что возникла после работы прибора. Между мной и остальной частью капсулы прозрачная стенка, похожая на стекло. Перейти назад можно только при помощи моего расширителя. Чтобы изготовить такой же, нужно быть мной. Или Пашкой Лазаревым. Или воспользоваться нашими наработками. Но этого мало. Чтобы сгенерировать код, дающий команду на открытие стенки, понадобится лет пятьсот работы самого современного искусственного интеллекта. И то не факт, что получится. Вот почему в каюте Павла мой прибор не сработал. Поле действия было перекрыто Лазаревским расширителем. Два аппарата не могут работать в поле действия друг друга. И у них разные коды. Всегда.

Мысли пролетают мгновенно. В этот самый момент я вижу, что дверь в каюту им наконец-то удалось открыть. Вижу перекошенное лицо Шестакова. Вижу людей из десанта. В руках у всех действительно боевые бластеры. Оружие, из которого убили моих ребят.

С той стороны каюта представляется в обычном виде. Стена гостиной на месте. Все как прежде.

– Ищите, – кричит командир. Бойцы разбегаются по всем комнатам. Шестаков в гостиной. Он понимает, что меня здесь нет. Никто не знает, в какой комнате прибор сработал.

– Ушел, сволочь. – Всегда спокойный, здесь командир открывается мне с совершенно иного ракурса. Таким его видеть не приходилось никогда. Он озлоблен, и, похоже, чем-то напуган.

– Крис, – кричит он мне, – ты здесь, я знаю. Ты не должен уходить. Ваша болезнь смертельна. Ты должен вернуться. Только на Земле тебя вылечат. Вернись. Это приказ.

Так он кричит еще минут пять. То упрашивает, то угрожает. Взывает к моему чувству ответственности за свою жизнь. За жизни других тоже. Люди по ту сторону меня не видят и не слышат. Я их – да. Но я застыл и боюсь пошевелиться. Я не хочу умирать прямо сейчас.

Как же, вернись. Если бы я не видел гибели ребят, может и повелся бы на все эти увещевания. Но теперь выйти – значит погибнуть после выстрела из бластера. Наверное, это произойдет быстро.

Нет, я все же поживу еще немного. Разберусь, что с болезнью на самом деле. Тем более, никаких симптомов уже не проявляется. Да и всяко лучше умереть не от их выстрелов.

Я вижу, как Шестаков грязно ругается.

– Да и шут с тобой, – кричит он. – Все равно подохнешь.

Сплевывает и уходит. Десантники следуют за ним. Следующие полчаса я провожу в прострации. Такова реакция организма на все происшедшее. Ноги и руки трясутся, и эту дрожь ничем не унять. Пусть себе. Все равно никто не видит. Даже не пытаюсь взять себя в руки.

После в каюту приходит Глущенко со своей бригадой. Устанавливают датчики по всем комнатам. Маскируют, чтоб не бросались в глаза. Вот почему сирена сработала. Не просто на движение, а именно на действие расширителя. Любое действие.

Значит, Пашку ждали. И он, скорее всего, жив. Неужели правда? Это умозаключение окрыляет меня. Ничего, господин Шестаков. Мы еще повоюем.

Выходит, путь назад мне пока закрыт. Что делать дальше, тоже неясно.

Я достаю из рюкзака паек и обедаю. Аппетита, конечно, нет. Успокаиваю себя тем, что нахожусь в безопасности. Действия? Понадобится время, чтобы обстоятельно все обдумать. Утро вечера мудренее. Подкладываю под голову рюкзак и проваливаюсь в мутную дремоту, переходящую в тревожный сон.

Чуть раньше, когда новый браслет был готов к изготовлению, мне на ум пришло внести в него еще кое-какие усовершенствования. Функцию запрета передачи данных о своем состоянии и местоположении. Сигнал входящего звонка заменить на вибровызов. И включить защиту от пеленгации. Все происходило путем набора пары комбинаций на виртуальной клавиатуре.

Руки еще дрожали, когда проделывали эту несложную операцию. Глаза закрывались от усталости. Вот теперь база не видела, где я нахожусь. Так оно надежнее. Техника должна верно служить только ее владельцу. А сейчас можно перевести дух. С этой мыслью сон совершенно одолел меня.

Сон отпускал постепенно. Как огромное ватное одеяло, он навалился и окутал тревожной дремотиной, сулящей не отдых, а заполняющей организм еще большей усталостью. Такое бывает, когда предыдущий день приносит массу не вполне положительных впечатлений. Всю ночь я отчаянно закрывал дверь в свою каюту. Ничего не выходило. И я снова и снова видел коридор, Шестакова и десантников, расстреливающих мой отряд. После командир подходил ко мне, отбрасывал бластер, протягивал руки к моей шее и душил меня с выражением величайшего наслаждения.

Проснулся я от нехватки воздуха. Издал даже громкий всхлип. Испугался. К счастью, звуки дальше расширенного пространства не проникали, тут же напомнило подсознание.

В моей каюте уже вовсю возились люди из вчерашней команды. Прибирали помещение. Я увидел издалека, как в прихожую затаскивают новый материализатор, заносят рабочий компьютер.

Потом приходили техники из бригады Глущенко. Что они делали, из гостиной видно не было. Приборы расставили на прежних местах.

Теперь многое стало проясняться. Похоже, для Земли будут передавать версию с нашим бесследным исчезновением. Как с прошлой сменой. Вот только поверит ли им Земля?

Догадки подтвердились, когда человек из инженерного отряда обошел все комнаты, фиксируя обстановку на камеру своего браслета. Явно для отчета.

Старший техник Миша Белькевич. В прихожей он вдруг подошел к моей прозрачной стенке и пару минут смотрел прямо на меня. Я застыл и постарался даже не дышать. Потом понял, куда он смотрит на самом деле. В иллюминатор каюты. Что там может быть интересного?

Я осторожно встал на ноги, подошел к окну и тоже выглянул. Там, за окном, шумел сосновый лес, вдалеке виднелась неширокая речка, а мимо базы проходила хорошо утоптанная тропинка. Пейзаж явно не Хороса. Обычный земной пейзаж. Такой, как например, в Оптиной пустыни, куда дед возил меня в детстве.

Только сейчас до меня дошел смысл ситуации. Я смотрел не из иллюминатора базы. Из окна. Натурального пластикового окна, левая створка которого была к тому же еще и закрыта москитной сеткой. И смотрел я на пейзаж, для данного места непривычный.

Явный результат работы расширителя. Продукта земных технологий. Я тут же потянул за ручку и открыл створку настежь. Минут пять с наслаждением дышал свежим сосновым воздухом. Стоял и любовался пейзажем.

Окно находилось примерно в паре метров от поверхности. Я выглянул наружу. Стенка из желтого огнеупорного кирпича, уходившая вверх тоже метра на два. По стенке вьется дикий виноград. Вся эта сторона в нем. А сама стена шириной метров десять.

Все-таки надо проявлять осторожность. Я вытащил из рюкзака респиратор, тут же надел. Мало ли что. Здесь не Земля. Я на Хоросе. Только в каком пространстве, пока неясно.

В боксе между тем навели порядок и ушли. Так-то оно спокойнее – можно и позавтракать. Сухой паек из рюкзака. Им я запасся основательно. Самым лучшим, по собственной рецептуре. Не знаю, что толкнуло меня позавчера дать команду материализатору изготовить хороший запас провизии. Сегодня можно с удовлетворением отметить, что предчувствия меня никогда еще не подводили.

После завтрака я повесил рюкзак на спину, открыл створку окна, и спустился по виноградным веткам вниз, предварительно затворив половинку окна за собой. Москитную сетку пришлось оставить в комнате.

Виноград у земли рос довольно давно, похоже, не меньше пятнадцати лет, поэтому его ветки и ствол без труда выдержали мой вес. Окно еще не заросло листьями. Значит, по нашим меркам, сейчас самое начало лета. К его середине в зеленых побегах была бы вся стена. Ее попросту нельзя было бы различить.

Снаружи моя капсула представляла из себя старый дом из желтого огнеупорного кирпича, увенчанный черепичной крышей. Красной. Я обошел вокруг, подергал входную дверь с противоположной стороны. Там, где у каюты был вход. Заперто. Изнутри. Снаружи ни замочной скважины, ни картоприемника, ни чего-либо похожего. Попытался приложить к месту под ручкой браслет с командой из специального приложения – результата ноль. Что ж, значит сегодня эту дверь не открыть. Отложим на неопределенное время желание посмотреть, что находится в каюте в другом измерении.

Я пошел по течению реки. По идее, она должна бы куда-нибудь впадать. В нашей реальности в том направлении было море, а что расположено здесь – посмотрим. Идти было комфортно. И не жарко – в тени сосен, окружавших тропинку с обеих сторон. Земля выглядела утоптанной. По всем признакам, по тропинке ходили регулярно. Значит, есть надежда встретить кого-нибудь.

Пели птицы. Судя по всему, в этом мире имелась не только растительность. Пару раз на глаза мне попалось животное, похожее на земного ежа. Еж неспешно пересекал тропинку, совершенно не испугавшись моего появления. И насекомые летали тоже.

Часа через полтора неспешной такой прогулки моему взору предстала опушка леса. Дальше шел песок – метров двадцать. И берег моря. Там, где заканчивались сосны, почти у самого песка, стоял деревянный дом размером примерно с тот, который я не так давно покинул. Дверь была приоткрыта. Я шагнул на крылечко, украшенное резьбой, почувствовал прохладу из коридорчика.

Свист позади испугал. Довольно резкий звук, который всегда вводит в ступор, хоть внешне это не всегда проявляется.

Но испуг быстро прошел. Поскольку свист этот я знал очень давно. Так свистеть мог только мой лучший друг.

– Так и заикой можно остаться, – сказал я, оборачиваясь.

– Тебя оставишь, как же. Сам останешься.

Павел Лазарев стоял передо мной собственной персоной. Такой же, каким я всегда его помнил. Испытующе смотрел на меня пару секунд, как будто сканируя. Наконец, улыбнулся как обычно.

– Заходи, коль пришел. Будешь гостем. Респиратор снимай. Не нужен он здесь совсем.

Когда я недоверчиво потянулся рукой к респиратору, Лазарев широко улыбнулся.

– Я тебе больше покажу. Пошли.

Он направился к морю. На берегу скинул с себя комбинезон, разбежался и нырнул в воду.

– Присоединяйся!

На земле мы только в книгах и учебниках читали, что раньше люди плавали в морях и реках. После 2020 года проделывать подобное было строжайше запрещено. Угроза смертельной болезни – так твердили средства массовой информации и ученые, которым эти средства предоставляли слово. Так было написано во всех учебниках с первого класса. С тех самых пор купались только дома, в особым образом обработанной воде. Или в бассейнах. На станции тоже такой имеется.

Говорят, была раньше развита и индустрия отдыха на берегу моря. Отели и санатории. Разной степени комфорта. Сегодня они тоже сохранились. С бассейнами. Такие отели на самом деле стали появляться в начале 21 века. Приезжаешь как бы на море, и все время отпуска проводишь, в само море ни разу ступив. Потому что в отеле бассейн. Странная традиция.

По словам Лазарева, никакой инфекции на самом деле у нас не существовало. Здесь человеческий организм, соприкасаясь с местной атмосферой, постепенно возвращался к первозданному состоянию гармонии с окружающим миром. На Земле мы давно лишились такой возможности и жили, окруженные целым рядом надуманных условностей. Эти условности, как результат внушения, а нередко и самовнушения, мешали современному человеку, создавали вокруг некий пузырь, препятствовавший трезвому взгляду на происходящее. Кому такое выгодно? Вопрос хороший.

Я видел, что Павел плавает. Ничего ему не делается. И последовал за ним. Еще полчаса назад думал, что уже ничему не способен в этой жизни удивляться. Ошибался, выходит. Никогда не мог представить, какое же наслаждение доставляет плавание в обычной морской воде. Соленой на вкус, позволяющей держаться на плаву. Ощущения такие, словно попробовал настоящий гриль, хорошо замаринованный и подготовленный, после того, как всю жизнь питался суррогатами вроде фастфуда.

Про еду здесь аналогии не зря появились. Похоже, в измерении, куда я попал, все раскрывается с натуральной стороны. Чего лишено современное человечество.

Пашка тоже, оказывается, любил готовить. Пока мы уплетали продукты местного животноводства, я узнал об этом немало интересного. Он разводил кур и уток, выкармливал поросят. Яичница с ветчиной, потрясающий вкус давно забытой настоящей еды. Еды из детства. Перед моим прибытием Лазарев как раз вернулся с площадки, которую оборудовал специально под свиноферму. Курятник располагался за домом и представлял собой большую огороженную территорию с сарайчиком. Там же находился загон для лошадей.

– Мои ребята тоже все погибли, – сказал он после того, как услышал историю, предшествовавшую моему появлению здесь. – Их расстрелял командир с десантниками, так же, как и твоих.

Напрашивались несколько выводов. Командиры экспедиций знали о переболевших нечто такое, что требовало немедленной их ликвидации. Получается, дороги назад нам не было.

Смиряться с таким выводом совершенно не хотелось. При всех прелестях измерения, где мы сейчас находились. И кое-кто даже очень неплохо здесь устроился.

Насчет съемки техниками отчетов мы не пришли к единому мнению, для чего это понадобилось. Согласились друг с другом, поскольку сам факт такой съемки присутствовал, что на Землю передавались искаженные сведения. Кажется, капитаны использовали ситуацию в соответствии с только им понятными установками. Центр, похоже, вводили в заблуждение относительно некоторых вещей. Когда Павел узнал, что вся группа второй экспедиции считалась пропавшей, лицо его помрачнело.

– И вас также будут считать пропавшими.

В общем, получалось только резюмировать, что руководство на Земле не владело полной информацией. Все зависело от доклада командиров, которые действовали одинаково. Причина оставалась для нас загадкой.

Ладно, пожалуй останусь пока здесь. Поживу, подумаю, что делать дальше. Для первого дня с массой впечатлений – очень даже неплохо. Напоминает сказку.

Чуть позже можно поразмыслить, как вернуться назад и выяснить, что же происходит там на самом деле. Мой мир именно там. Там близкие люди, пусть и за двести световых лет отсюда. А что здесь?

Из рассказов Лазарева о времени, проведенном за последние семь месяцев, я уяснил для себя, что прошло оно с максимальной пользой. По мнению Павла, действие расширителя позволило наблюдать настоящий Хорос. Тот, который существует на самом деле. То, что видели люди, прилетая на базу – своего рода иллюзия. Планета обладает сознанием. Здесь подтверждается нечто, похожее на теорию Вернадского о ноосфере. И не всякому себя открывает. Почему? Не каждый из прибывших несет пользу здешнему миру. Сначала его как бы изучают.

– То, что видно в том измерении – как маскировочная сетка. Понимаешь, о чем я говорю?

Мне сразу вспомнились переплетенные корни деревьев, трава. О чем и было сообщено рассказчику. Павел улыбнулся.

– Не только это. Хорос не так прост, как кажется поначалу.

По его словам, и люди, живущие здесь, встроены в эту систему. Они помогают окружающему миру, а тот – им.

– Здесь есть люди?

Вот так новости. Сразу появилось желание узнать об этом поподробнее.

– Скоро узнаешь, – усмехнулся Пашка. – Надеюсь, не разочаруешься. Здешнее общество вот так вдруг не пускает к себе. Значит, ты уже готов.

Готов к чему? Однако, пусть все произойдет в свое время. Скоро – так скоро.

Дом Лазарева представлял собой точную копию наших кают на базе. Да и к чему выдумывать что-то другое, если наши жилые помещения спроектированы почти идеально. Пожалуй, в них воплощен весь опыт человечества относительно представлений о комфортном жилье, переплетенный с научным подходом. Без всяких этих пошлых дворцов, двух- и трехэтажных особняков, прочей шелухи. Практичность, эстетичность, экономичность – кажется, таков девиз нашей современной архитектуры.

Единственная вещь, которой не имелось в каютах – камин. У Лазарева он располагался на кухне, и рядом с ним мы сейчас и сидели за столом. Камин, конечно, не горел. Лето вступило в свои права, вечером и ночью уже можно чувствовать себя комфортно. Да, и хозпостроек на станции у нас тоже не имелось. Все, что может потребоваться, получали из материализатора.

Материализатор Павла, к слову, стоял рядом с нами, на подставке, как и полагается. Интересно, каких трудов ему стоило приволочь тяжелый прибор сюда? При воспоминании о недавних событиях мои мышцы ощутимо отозвались – вспомнили, как перетягивали аппарат.

– У тебя тут электричество? – спросил я друга.

– Солнечные батареи. И прибойная электростанция, на случай, когда нет солнца. И генераторы немного усовершенствовал.

Лазарев, как оказалось, перетащил материализатор в последнюю очередь. Сначала на базе изготовил батареи с проводкой, доставил их сюда. Батареи висели на соснах. На достаточной высоте. Где-то в песке тянулся к дому кабель от электростанции.

Вечером мы снова плавали в море. За день вода прогрелась. Было ощущение, что купаешься в теплом молоке. И вылезать на берег совершенно не хотелось.

Теперь я начинал понимать друга, у которого не виделось никакого желания покидать это место. Если и имелся где-то в наших мечтах рай, для многих он выглядел именно так.

Наутро после завтрака Павел снова заставил мои нервы немного пошалить.

– Сиди здесь, – сказал он. – Сейчас кое-что покажу. Только не делай резких движений.

Заинтригованный, я в недоумении уставился на дверь кабинета, за которой скрылся Лазарев. Через минуту дверь открылась. На пороге комнаты стоял человек, которого я где-то когда-то встречал.

– Ну как? – спросил он голосом Пашки. Затем щелкнул по экрану браслета и спросил уже другим голосом:

– А теперь узнал?

Голос я узнал. Когда-то довелось несколько месяцев поработать вместе с его обладателем. Передо мной стоял вылитый Николай Ряскин, командир второй миссии на Хоросе. Высокий, похожий на медведя. С добродушным взглядом.

– Ну ничего ж себе. – Только и смог сказать я. Сходство было абсолютным. Даже для меня, который знал Ряскина достаточно хорошо.

Мой друг сконструировал еще один прибор, который позволял его обладателю становиться другим человеком. Действие прибора состояло в подробном сканировании воспоминаний мозга на предмет общения с тем, в кого хочешь преобразиться. Затем все параметры переносились в память преобразователя (так назвал Павел свое изобретение). Прибор умещался в браслете в виде дополнительной программки.

Я сразу вспомнил сказки про то, как хлопнулся Иванушка об землю, и стал… Кем же он там стал? Кажется, ясным соколом. Что ж, мы рождены, чтоб сказку сделать былью.

– И часто ты здесь перевоплощаешься? – спросил я.

– Да нет. Незачем. Решил просто похвастаться.

Я рассказал другу, как немного поработал над его изобретением. Увидел заинтересованность, и разговор мы продолжили у компьютера. Поделился своими наработками и получил от изобретателя оценку трудам:

– Ты знаешь, неплохо получилось. Кое-что мне и в голову не приходило.

Затем нам предстояло ознакомление с окружающей местностью, которое пришлось провести пешком. На лошади я вообще не сидел ни разу, а уж тем более без седла. Все передвижения здесь осуществлялись почему-то именно таким способом. Планета и ее обитатели, разумеется, имели представление о современных средствах транспортировки. Однако, по словам Павла, пользовались ими только в случае крайней необходимости. Старались жить в гармонии с окружающим миром.

Через полтора часа ходьбы по широкой тропинке вдоль морского берега под защитой леса от солнечных лучей мы увидели небольшая деревушку, вытянувшуюся вдоль побережья. Деревянные дома стояли в тени сосен. Всего их насчитывалось около двадцати.

Впоследствии я узнал, что именно в таких компактных поселениях обитало большинство жителей планеты. В отличие от землян, давно обустроившихся в мегаполисах. На земле, конечно, существовало сельское хозяйство. Но все фермы были настолько автоматизированы, что процессом спокойно могла управлять небольшая семья. Что, собственно, и происходило. Такие люди сохраняли прежний размеренный уклад жизни, можно сказать, наслаждались ей. Никуда не спешили. И их было мало.

Процесс урбанизации, начавшийся с конца ХХ века, неумолимо взял верх к нашему времени. Тогда, в самом его начале, многие ученые и политики били тревогу – село вымирает! Нет, как оказалось, не вымирает. Это неизбежность с развитием науки и техники. И если в начале того же ХХ века без усилий большой группы людей никак нельзя было справиться с выращиванием и уборкой тех же зерновых, содержанием скота, птицы, то к последней четверти того же столетия роль механизмов начала отчетливо вырисовываться. Что говорить про наше век, когда двое-трое фермеров при помощи автоматов собирали урожай, кормивший не только их семью, но и миллионы других.

Здесь, конечно, стоит сказать и о том, какую негативную сторону открыла нам вся эта автоматизация. Вместе с развитием техники развивалась, например, такая наука, как генная инженерия. Урожаи всех культур были, конечно, при ее помощи защищены как от вредителей, так и от природных катаклизмов. Но вся сельхозпродукция изменила свои характеристики. Стала несколько синтетической, что ли. И уже в наше время то, что мы помнили по детству, осталось только воспоминанием.

Одним словом, люди победили природу, но вместо натуральной продукции создали суррогаты. И если это победа, то Пиррова. Как-то так.

Наука наша дошла до того, что пищу можно теперь было получить и из материализатора, который попросту брал из атмосферы необходимые для приготовления элементы. Сейчас эти приборы применялись в основном в космонавтике. Но многие считали, что со временем они заменят для нас продукцию фермеров. Вот оно – будущее человечества. Как по мне, такое будущее все больше отдаляло нас от первооснов.

Вот почему мы не могли на Земле слиться с природой. Достижения науки попросту изменяли человеческий организм. Желудок не способен был уже принимать натуральную воду и пищу. Кожа – соприкасаться с природными водоемами. Ну и так далее. И мне начинало казаться, что чем больше человечество развивало свои возможности, тем большую цену платило за такое развитие. Страшно представить, что может произойти после нас. Когда ресурс Земли исчерпается. И, похоже, ждать осталось недолго.

Хотя, если взять ту же нефть в качестве примера, кое-какие положительные моменты будущего можно уловить. Когда выкачали все ее запасы, а случилось это к концу 21 века, катастрофы никакой не наступило. Может быть потому, что двигатели внутреннего сгорания к тому моменту безнадежно устарели. На смену им пришли новые, совершенно другие технологии. К этому времени изменились взгляды и на многие фундаментальные постулаты физики, что и позволило новой технике появиться.