На ветру меж высоток столичных,
На пути у московского трафика,
Не пытаться казаться приличным,
Не боясь, выбиваться из графика.

Жить вопреки всем законам,
Вопреки устоявшимся правилам —
Ночевать под своим же балконом,
Потому что ключи оставила.

Побросать в турникет все жетоны,
Не бояться жить в понедельнике.
Здесь таких же, как ты – миллионы,
Просто трутни в большом муравейнике.

У входа в метро, как на паперти,
Из вагонов все врассыпную.
Все лишились давно памяти,
Здесь влюбляются только вслепую.

Здесь забыты морали, приличия,
Вся правда – в чате приватном.
Здесь на каждом шагу безразличие —
Убедить не пытайся в обратном.

Здесь вечный сквозняк и холодно,
Все каноны твои вверх тормашками —
На теле гигантского города
Мы кажемся просто мурашками.

Как всегда – ты снова без голоса,
И совсем уже стало привычным —
Стоять в ожиданьи автобуса
На ветру меж высоток столичных.

Надо ли

Убрать все скобки, удалить кавычки,
Жизнь уместить всего лишь в две строки,
Проехать зайцем в полуночной электричке,
Запомнить теплоту твоей руки.

Забыть совсем обратный путь до дома,
Париж увидеть, чтобы умереть,
Запить сигару тремястами рома,
Кота на месяц дома запереть.

Курсивом прописать вчерашний вечер,
Закинуть в стирку паспорт и ключи,
Забыть о запланированной встрече
И договор кредитный заключить.

Прощупать пульс на безымянном пальце,
Вдыхать в минуту только восемь раз,
И перестать быть просто постояльцем —
Уйти в утиль, на склад или в запас.

Стереть все номера в контактах,
Снять дверь входную со своей петли,
Всегда пытаться быть на низком старте…
Все это можно, только НАДО ЛИ?

АбонентНЕабонент

Ну! Давай же, просто растопчи,
Просто выбрось в урну, вытри ноги.
Ты найдешь, пожалуй, тысячу причин,
Чтоб не выдавать своей тревоги.

Ты, наверно, и сама себе не раз
Признавалась – иногда бывает страшно;
Сквозь поток фальшивых сотен фраз
Ты для всех всегда во всем прекрасна.

Ну же! Выложи всю правду! Все как есть —
Выпусти скелет из шкафа, пусть подышит.
Сунь подальше свою приторную лесть,
Говори на чистоту. Никто не слышит.

Щелкни тумблер или, может, кран включи,
Сдерни шторы, вскрой замки, откройся.
Хочешь плакать – плач, кричать – кричи,
Страшно в первый раз, но ты не бойся.

Сложно быть заложником сетей,
Ото всех скрывать эмоции и жесты,
В мире жить, где большинство людей —
Это просто редактированные тексты.

Ну же! Выбрось в урну, растопчи,
Как об половую тряпку вытри ноги!
Для себя мы сами – палачи…
Жить во лжи сегодня – участь многих.

Для храбрости

На краю огромного города,
Чуть поодаль от здешних мест
Не чокаясь. Часто без повода
Пьем, пока не надоест.

Пьем за здравие, пьем для памяти,
Пьем просто за что-нибудь;
За столами пьем и на паперти,
Пьем взахлеб и по чуть-чуть.

От грусти пьем, от страдания,
Пьем вместе за радость побед;
Пьем даже на первых свиданиях,
И для аппетита – в обед.

Мы нервам «спешим на подмогу» —
Выпиваем для храбрости тоже.
…и спиваемся все понемногу
…и ничто уже не поможет.

Нам с вами плевать на цены,
И на все новостные сводки.
В нашей стране нетленны —
Алкаш и рюмочка водки.

На краю огромного города,
Чуть поодаль от здешних мест
Выпиваем спасаясь от холода —
На себе ставя жирный крест.

Бжезинка

Кипит работа за забором лагерей,
Дымит труба всепоглощающей печи.
Истошный крик из-за захлопнутых дверей
И черные от гари кирпичи.

Мы въехали в «Ворота смерти» в октябре.
И шансы выйти были сведены к нулю.
Был начат заново отсчет в календаре —
Кого, когда и как теперь убьют.

Повсюду лай собак и ненависть в глазах,
И тошнотворный запах от немой толпы.
Теперь на нас лишь униформа в полосах
И впавшие глаза, лишенные мольбы.

Мой номер восемь тысяч триста двадцать пять.
Я в списке. Нет ни рода, ни семьи.
И звуки выстрелов в толпу. Опять! Опять! Опять!
Мы как игрушки для эсэсовской свиньи.

Забыл еще ребенком то, чему учила мать,
И стерлось все, чему отец учил.
Теперь одно во мне – не отставать, шагать,
Поскольку выстрелами подгоняют со всех сил.

За каждым шагом – неуёмной силы боль,
За каждым поворотом – липнет смерть.
На коже номер, как единственный пароль,
Без выхода. И остается лишь терпеть.

На Маршах смерти кто-то потерял семью,
Оставил сына, дочь, друзей или родных.
Паскуды Гитлера, я на могилы вам плюю!
За всех, кто не стоит сейчас в рядах живых.

За крики жарких, «очистительных» печей,
За миллионы съеденных болезнью тел,
Плюю вам в ноги, кучка жалких палачей!
За всех кто выжить в годы те «посмел».

И пусть вам, сволочи, не спится никогда,
И пухом ни за что земля не будет! Пусть!
И знайте, вы теперь «воспеты» навсегда,
«Геройства» ваши выучены наизусть.

Но я назло всей вашей скотской суете
Счастливым случаем остался дальше жить.
Я пережил всех вас, и вынес на хребте,
Теперь не вы, а я буду свою судьбу вершить.

Я вышел за ворота. За спиною «Аушвиц-2».
Боюсь закрыть глаза, чтоб счастье не спугнуть.
И пусть война для нас, для всех, останется в словах.
Останемся людьми. Хотя б чуть-чуть.

Сиренивова

Я каждый день смотрю в твои глаза,
И каждый раз боюсь поймать себя на мысли,
Что не успею вдруг чего-то рассказать
Или слова внезапно в воздухе зависнут.

Я каждый день держу твою – в своей руке,
Теряется значение всего. Бесповоротно.
От сумасшествия вишу на тонком волоске,
И, кажется, сорвусь вполне охотно.

Ловлю я каждый шорох, шепот, вздох,
И каждое движение ненароком.
Ты шепчешь что-то – я уже оглох.
Дотронешься – ударит, к черту, током.

Я провожаю тебя взглядом каждый день,
Боясь, что не увижу завтра снова.
Вдали грохочет гром, цветет сирень,
И я все тот же глупый мальчик Вова.

И каждый раз стою и жду твои глаза,
И каждый раз ловлю себя на мысли —
Мне нужно тебе что-то рассказать.
Вот только есть ли в этом смысл?

Город-сплин

Я брожу по сонному Питеру,
По задворкам холодной Невы,
В вязаном старом свитере,
Не боясь потерять головы.

На краю у Дворцовой площади,
Ранним утром, пока тишина,
Еле слышно прошу я: «Господи!
Поскорей бы уже весна».

У ворот Петропавловской крепости,
Под ворчанье старушки невы
Пару стопок для пущей смелости,
Не боясь потерять головы.

Мы бродили ночами по Питеру,
И в метель, и в жару, и в дожди.
С одним на двоих свитером
И сердцем большим в груди.

Мы уверены были в будущем,
Ты из Питера, я – из Москвы,
Мы любили под звуки бушующей,
Часто ворчливой Невы.

И теперь я брожу по Питеру,
Роюсь в памяти наших мест,
Мы подобны Венере с Юпитером,
Далеко. Нужно ставить крест.

Глубоко. На задворках сознания,
Под ворчанье старушки Невы
Я вспоминаю признания,
Что тебе не сказал. Увы.

Пару стопок для пущей смелости,
До вылета пару часов,
Я клянусь тебе в вечной верности,
Обещаю вернуться еще.

Пролетариат

Все звери отныне (а точней, с сентября)
Согласно Указу лесного Царя
Обязаны сдать по шестнадцать рублей
На новый коттедж для Царя всех зверей.

Житель лесной не понял расклада:
– Зачем на коттедж? Да кому это надо?!
– Потише, потише! Благие же цели!
– Да как же благие?! Мы месяц не ели!

– Да скоро за снег будут требовать деньги!
И катится вниз весь царский рейтинг.
– Мы зиму в берлоге обязаны спать,
А Царю подавайте печь и кровать?

– Так не пойдет! – решили всем стадом.
– От такого Царя избавиться б надо!
Импичмент! И свергнуть беспрекословно!
Нынче ведь жечь революции модно.

Решились! Собрали народное вече.
Явкой высокой сбор был обеспечен.
Пришли. Все молчат. Слово взял Волк:
– Че делать с ним будем?
И смолк.

Посыпались версии слева и справа,
Кто – за войну, кто – за отраву.
– Да будьте ж, людьми, хоть вы и не люди,
– Мы звери, давайте зверями и будем.

А зверь, как мы знаем, дикий народ
Решили Царя утром на эшафот.
Долго судачили: как приведут?
Смогут ли? Смогут. Найдут ли? Найдут.

Утро. Над лесом проснулось светило.
Лесного Царя шумом вдруг разбудило:
– Выходи же, ворюга! Глаза покажи,
Перед народом слово держи!

Чего это вдруг коттедж нужен стал?
Ты, что, заболел? Или просто устал?
– Так от конторы ниче ж не осталось, —
Царь начал давить на народную жалость.

– А ничего, что скоро зима?
И нам бы самим пополнять закрома,
А не в казну деньжата нести!
– Хорошо! Понижаю до десяти!

Часть толпы от счастья чуть обомлела

Но для приличия уйти не посмело.
– Хоть десять, хоть пять! Хоть пару монет!
Ни того, ни другого давно уже нет.

– Обещаю: что после окончания стройки
В округе лесной проведу «перестройку».
Устроим «хрущёвскую оттепель», люди
И демократию чествовать будем.

На Рождество, чтоб жилось веселей
Я каждому выдам по пять тыщ рублей.
Будем строить в кредит новые норы,
В судАх разрешать все сложные споры.

А вообще, создадим-ка один документ,
Чтоб не Царь теперь был, а Президент.
И выберем вместе Президента зверей
(Но помните все про пять тыщ рублей).

Толпа осчастливилась! Надо же, диво!
Все так идеально и, вроде, красиво!
– Ладно. Живи. Проверим попозже!
Не получится? Что ж, храни тебя, Боже!

Все звери отныне (а точней, с сентября)
Каждый месяц сдают по четыре рубля,
Царь жив, его свита тоже здорова.
Что значит сила лестного слова.