Умереть, чтобы больше не жить. Часть первая

– Не только на тебя. Мне на весь мир плевать. И за всё то время, что я здесь, я смог запомнить лишь пару тройку имён, и не на много больше лиц.

– Мы познакомились десять лет назад. – выбросив шприц и пустые ампулы в мусорное ведро, произнесла девушка. – И ты не стал меня убивать вместе с той дрянью. Но как это часто и бывает, после спасения меня пришлось спасать ещё больше. – она разогнула его руку у себя на коленях, забрала ватку, несколько раз осторожно протёрла красную точку и, убедившись в отсутствии крови, выкинула её в мусор. – Люди из бюро привезли меня в это место. И я стала замечать, что и ты тут частенько появляешься, то в качестве палача, то в качестве пациента. И однажды я зашла в туалет, а там ты – сидел на полу и добирался до дна своей бутылки. Ты спросил, почему я здесь. Помимо того, что я едва не проебала свою душу. Я рассказала тебе, что меня изнасиловал мой учитель по гимнастике. Ты сказал, что тебе жаль. А вечером ты вернулся и сообщил о том, что Тоби, так его звали, подох от того, что конец швабры, зашедший ему в очко, чудесным способом вышел у него изо рта. И что иногда становится немного легче, когда знаешь, что тот, кого ты ненавидишь, сдох в жутких муках. И мне действительно стало легче. В тот вечер мы впервые занялись сексом. И вот, теперь я всегда здесь, поначалу в качестве пациента, а теперь и в качестве медсестры.

– Почему ты всё ещё здесь? Ты же больше не больна.

– Я больна, Мэттью. Я неизлечимо больна тобой. Ничто не проходит без следа. Изнасилование, глубокая депрессия, одержимость. Ужасное было время. И вот уже более десяти лет любые прикосновения людей, неважно каких: мамы, папы или друзей, вызывают у меня панический приступ. Но не твои. И больше всего на свете я хочу вцепиться в тебя обеими руками и никогда не отпускать. Бывает, по ночам я просыпаюсь с криками и думаю, что всё опять повторяется, и тогда я начинаю звать тебя. Мои родители после каждого раза спрашивают: «Кто такой Мэттью?» И я пытаюсь им объяснить, но через час или два они всё забывают. Как и мои знакомые. Я, наверное, уже тысячу раз и всем, кому можно, рассказала о тебе, но никто и ничего не запомнил. А иногда я пытаюсь найти тебя вне стен этой больницы, я даже знаю, где ты живёшь, и когда бы я не пришла в твою квартиру, она всегда открыта, но тебя там нет. Тебя нигде нет, и никто не знает, где ты. Тебя как будто просто не существует. И вот я здесь. Всегда. Когда бы ты не пришел.

– Но нельзя же так жить.

– Может и нельзя, но я не знаю, как по-другому.

– И что же делать?

– Возьми меня замуж. – улыбнулась девушка.

– Это невозможно.

– Почему?

– Уверен, ты знаешь почему.

– Конечно же знаю, Мэттью. Но стоило попытаться.

– Сколько тебе лет?

– Переживаешь о том, не трахнул ли ты ребенка?

– Не особо.

– Почему?

– Потому что секс с малолетками – это не самый страшный мой грех.

– Ты насиловал детей?

– Не могу сказать точно.

– Почему?

– Потому что я не всегда могу отличить свои воспоминания от чужих.

– И что, прям от самого начала и до встречи с самим собой, со всеми вытекающими ощущениями?

– Да.

– И как это, видеть себя со стороны?

– Для своего размера у меня очень тяжёлая рука.

– Сколько их всего было?

– Понятия не имею. Много.

– Ну, допустим, что за один месяц – десять. Это реально?

– Вполне.

– Это значит сто двадцать в год. Я тебя знаю десять. До встречи со мной ты прожил… Лет шесть?

– Вроде.

– Почти две тысячи, и, если брать хотя бы по двадцать, то выйдет сорок тысяч лет. Не удивительно, что у тебя проблемы с памятью.

Мэттью, усмехнувшись, подтянул штаны и застегнул ширинку. Потом, засунув руку в рукав, дотронулся её лица и произнёс:

– Ты не должна так жить.

– Почему нет? Все мы несчастны, а если взять тебя, то, наверное, ты вообще страдаешь за всё человечество.

– Может быть, я заслужил?

– Почему.

– Потому что так я прожил свою первую жизнь. А ты… ты хороший и сильный человек. И тебе нельзя тратить свою жизнь на такого как я.

– Я не могу, Мэттью. И тут неплохо. Здесь я помогаю людям. Ну или не только людям.

– А если я всех здесь убью? Подарю им всем бесконечный покой.

– Не все хотят смерти, Мэттью. Многие хотят просто жить, и для них совсем неважно, какой она будет.

– Жизнь не стоит того, чтобы за неё страдать.

– Ещё как стоит, милый. Пойми, ты зациклен на боли, насилии, на смерти, на всех самых ужасных вещах. И я не виню тебя, потому что такова твоя жизнь. И ты не видишь ничего хорошего в этом мире только потому, что ты никогда не придёшь в то место, где нет боли. Потому что в таких местах не требуются твои услуги.

– Стань тогда хотя бы врачом, – немного помолчав, ответил Мэтт.

– Это нужно идти учиться, а сейчас уже середина октября.

– Позвони Джеймсу, он поможет. Скажи, что я просил. И я обещаю, что буду тебя навещать.

– Каждые выходные?

– Раз в два месяца.

– Раз в два месяца и на каникулах ты будешь ложиться на недельку в больницу.

– Только если обещаешь не жалеть транквилизаторов и других всяких разных вкусняшек.

– Хорошо, но любовью мы будем заниматься каждый день.

– Договорились. И… как тебя зовут?

1.6

И вновь я сижу в такси, уперевшись лбом в запотевшее стекло. Странно, почему я раньше не обращал внимания на нового водителя? Был ли это всегда один и тот же, или они меняются каждый день? Я не знаю.

– Жаль было Чарли. – вздохнула Сэйли, сидящая рядом. – А с ним ты уже встречался.

В моей голове столько как будто бы реальных лиц, что реальные смазываются как во сне. Никогда не замечал, что во сне нельзя чётко разглядеть лицо? Ты просто знаешь, что он – это он. В моих снах очень много лиц, которые знакомы мне как моё собственное, но я их не знаю.

– Здесь. Остановись здесь. – произнёс Мэтт, и машина припарковалась у обочины.

Общежитие. Там, в одной из многочисленных грязных комнат находится девочка. Ей тринадцать, душа заперта в теле и не хочет его отдавать. Сопротивляется. Он проник в тело, но не смог с ним слиться, она ещё в нём. Мина, так её зовут. Она уже вторые сутки зовёт меня, умоляет избавить её от боли. Уже на входе я почувствовал невыносимый запах проёбанных жизней. Все эти люди не знали настоящего счастья, я видел это по их серым глазам. Жить, чтобы страдать – удел глупцов. Жизнь недостойна того, на что идут эти люди. Ради бессмысленного существования.

Слушая детский вопль вперемешку с громкими молитвами двух мужчин, я шёл по душному коридору. Из открытых дверей смотрели люди. Возможно они думали: «Вот оно! Пришло спасение!» Но я не спасение. Я тот, кто приходит последним, я тот, кто ставит точку. В большинстве случаев.

Мэтт толкнул приоткрытую дверь и сделал шаг. Один из мужчин перегородил ему путь:

– Мэттью, постой! Может её ещё можно спасти? Пожалуйста, дай нам ещё немного времени.

– Достаточно, Джоуи. Я устал её слушать.

Девочку широкими ремнями притянули к кровати. Она громко кричала и в диких корчах яростно рвалась на свободу. Мне знакома её боль, и от этой боли есть лишь одно лекарство.

Мэттью отстранил мужчину и прошёл к девочке.

– Не надо, Мэттью, умоляю тебя! Дай нам ещё немного времени! – рухнув на колени, просил Джоуи.

Но он не в силах помешать мне, никто не в силах.

– Как же сейчас будет больно. – вздохнул Мэтт и положил ладонь на её грудь.

Жилы на кистях его рук, на ее шее и на лице вздулись, и по ним, словно тысяча змей, медленно расползлась чёрная кровь. Бледная кожа потемнела, а глазные яблоки поглотила чернота. Тело девочки забилось в конвульсиях, крик перерос в оглушительный вопль, а изо рта начали вырываться искры и копоть. И вдруг она оцепенела и через мгновение, побледнев, обмякла.

Крик прекратился. Я рухнул на пол. И вновь тяжело дышать, вновь ломит кости, и вновь я загибаюсь в судорогах. Я засыпаю.

– Мэттью, пора вставать. Проснись!

Глубокий вздох.

Что со мной? Я вырубился. Это хорошо, отличное было лекарство. Нужно вставать. Мать девочки, всё это время стоящая на коленях возле кровати, не понимала, что произошло. Друг Джоуи забился в угол и с ужасом смотрел в мои чёрные глаза. А Джоуи… Он всё понимал, молча сидел у стены на стуле с пустым взглядом, не прикуренной сигаретой в губах и опущенными руками.

Мэттью медленно встал, забрал у Джоуи сигарету, из обездвиженных рук спички и, прикурив немного трясущимися руками, пошёл на выход.

– Что ты сделал? А?! Моя дочка! Нет!

Мать трясла бездыханное тело дочери. Отказывалась верить, что она больше не вернётся. Увидев, что Мэтт уходит, она вскочила, неуклюже бросилась к нему и перегородила ему путь.

– Где моя дочь?! Верни мне её обратно! Слышишь! Чудовище! – лупив Мэтта по лицу, кричала женщина.

Она рыдает, но мне её не жаль, она сама выбрала такую судьбу и наградила такой же мерзкой жизнью и свою дочь.

Мэтт молча стоял и принимал удары.

Хочется схватить её за волосы на затылке и с размаху уебать зубами о чугунную батарею. Как думаешь, после этого она наконец заткнётся? Я устал.

Он схватил женщину за лицо и, отшвырнув её к кровати, пошёл дальше.

…

Мэтт вышел на улицу и глубоко вдохнул вечерний воздух.

Давно я не видел Джоуи.

– Пора навестить и второго. – девочка стояла сбоку и смотрела на Мэттью.

– Ага. – не взглянув на неё, согласился Мэтт и пошёл к машине.

Из-за плотного трафика дорога до места длилась около часа. Мэтт с закрытыми глазами, развалившись поудобнее, неподвижно сидел на заднем сиденье.

Такси остановилось. Мэттью вышел из машины и, чуть вздрогнув от прохладного ветра, направился к десятиэтажному дому.

Как описать безысходность? Мои глаза видели столько насилия и жестокости, но ничто не смогло вызвать у меня столько страха, как безысходность. Безысходность порождает отчаяние. Бесконечное и холодное отчаяние. Я шел по тёмному, забитому людьми коридору и чувствовал, как этих существ пожирает отчаянье. Ещё я чувствовал запах мочи, рвоты и пота. Мои силы вновь возвращаются. Голоса… они становятся всё громче. Как же их тут много. И что же может помочь этим людям? Наркотики? Насилие? Злость? Это не поможет. Любовь? Какая ещё нахуй любовь? Это проклятое место, здесь только те, кто проебал своё прошлое и настоящее. А будущее… Какое нахуй будущее? Вся жизнь этих людей заключается в том, чтобы найти что пожрать, с кем потрахаться и чем убиться.

– Ты сам ничуть не лучше этой грязи.

Но у меня же есть оправдание…

– У всех есть оправдание, Мэттью. Но проблема в том, что от него не становится лучше.

1.7

Серые мешки под красными глазами, роняющими на пол грустный взгляд. Глубокие морщины, больше походившие на загрубевшие порезы. Серая потасканная мешковатая одежда. Существо с дырой вместо сердца вернулось домой в надежде поспать хотя бы пару часов.

– Здравствуй, Авраам. – негромко, будто боясь спугнуть мягкую тишину, прозвучал из темного угла уставший голос Мэтта. Он затушил бычок в переполненной пепельнице, вытащил из полупустой пачки новую сигарету и продолжил, – Я у тебя сигарет взял, ты не против? – Мэтт чиркнул спичкой и прикурил.

– Угощайся. Выпить хочешь? – ответил Авраам, не особо удивившись незваному гостю.

– Я уже, – Мэтт стряхнул пепел и указал на пустую бутылку. – Ты постарел. Сколько мы не виделись, лет пять?

– Пять. – усмехнулся Авраам. – Всё также сидишь на жёстких препаратах? Мэтт промолчал.

– Вспоминаешь детский лагерь?

– Не особо.

– А ты постарайся, и вспомнишь, когда мы виделись в последний раз.

Мэтт никак не отреагировал.

– Что? Нет? А я всё ещё помню. Особенно запахи. Почему именно там, Мэттью? Почему их было так много? И среди всех этих тварей… были же даже дети.

– Не было там детей. Лишь их тела.

– Вот так просто? Как ты мог такое допустить? Та секта, она не по щелчку же пальца появилась.

– Я не знаю.

– И ты меня бросил, с тем мёртвым ребёнком у меня на руках. – из его красных глаз потекли слёзы.

– Это вы меня оставили.

– Не оставляли, ты сам решил остаться. Мы же были друзьями.

– Ты не был один.

– Что?! Джеймс?! Этот бессердечный пидр?! Или Джоуи?! Который нахуй

помешался на своей выдуманной хуйне!

– Почему ты меня не нашёл?

– Серьезно? Да тебя невозможно найти! Ты вообще реален?! – Авраам резко вытащил револьвер и наставил его на Мэтта. – А?!

– Что ты сделал, Авраам.

– Хватит! К чему это всё?! А?! Что, ёбаная прелюдия?! Решил меня успокоить?! По старой дружбе? Эта вся сраная система! Добро! Зло! Свет и тьма! Белое, сука, и, нахуй, чёрное! Мир так не работает! – прокричал Авраам и робко опустил оружие. – Мэттью, ты же должен меня понять. Пожалуйста.

– Что ты сделал? – привстав со стула, прорычал Мэтт

– Я же спасал их. И этот мир, я спасу его. – тихо произнес Авраам. – И ты не в праве мешать мне.

Прогремели выстрелы, Авраам разрядил барабан в его грудь. Мэтт опустил голову, свесил руки и выронил изо рта сигарету. Тишина вновь окутала темную комнату.

Авраам, не веря в то, что Мэттью отключился так быстро, всё ещё продолжал целиться разряженным револьвером и периодически спускал курок, в надежде произвести ещё один выстрел. Вдруг в тишине послышался хрип, переходящий в нарастающий смех. Пара секунд и смех превратился в дикий хриплый хохот. Авраам оцепенел от ужаса и замер, как бетонная статуя. Мэтт сделал рывок и уже через долю секунды Авраам со сдавленной глоткой был прижат к стене.

– Открой глаза! – прокричал Мэтт, все сильнее сдавливая горло. – Посмотри на меня! Этот мир, он проклят! Слышишь! Он проклят! И ты не сможешь его спасти!

Мэтт разжал пальцы, Авраам глубоко вздохнул, опустился к его ногам и через кашель и слёзы начал жадно глотать воздух.

– Никто не сможет его спасти. – тихо произнес Мэтт.

– Но как же, Мэттью. Тогда почему мы здесь? За что с нами так? – твердил Авраам сквозь слёзы.

– Я не знаю.

– Я устал, Мэттью. О, Мэттью, как же я устал! Вся эта боль, все эти крики. Ты же тоже их слышишь, я знаю, ты всегда их слышал. Так ты их ищешь. Раньше мы думали, что ты просто компас. Но ты слышишь их боль и мольбы о помощи. Как же ты держишься, Мэттью? – немного приподнявшись, сказал Авраам.

– Никак.

– Я не хочу больше страдать. Меня же не отправят обратно. Прошу, Мэттью, не дай им забрать меня.

– Почему ты решил, что я позволю причинить тебе боль?

– А что, что-то поменялось?

Мэтт опустился на колени и прижал ладонь к его груди.

– Ты всегда был сильнее всех нас. Как долго они тебя терзали, Мэттью?

– Не знаю. А порой мне кажется, что я всё ещё там. А у тебя?

– Тихо. Ты же ещё никогда не приходил за такими как я?

– Нет.

– Ну вот и узнаешь, как там.

Его глаза поглотила чернота. Авраам не кричал, лишь негромко хрипел, выдыхая искры и дым. Мёртвое тело неспешно опустилось на бок. Окаменевший Мэттью повалился рядом на спину и задыхаясь начал биться конвульсиях.

– Мэттью! – прозвучал плаксивый детский голос, – Найди нас, Мэттью, пожалуйста! Тут страшно, и он скоро вернётся Пусть он ответит! Заставь его! Сделай ему больно! Он не заслужил пощады! Мэттью!

Мэтт покрасневшими глазами смотрел на стоящую рядом маленькую девочку в белом платье.

Нет, это не она. Такое я слышу постоянно. Их очень много, и все они знают, что я слышу и могу помочь. Как же хочется выстрелить себе в висок, чтобы вновь, хотя бы на мгновение, услышать тишину.

Мэттью неохотно поднялся на ноги. Глубокий вдох, захрипели простреленные лёгкие, он резко согнулся, схватился за колени и залился кровавым кашлем. Сплюнув сгустки крови, Мэтт осторожно коснулся ран – тёплая кровь медленно поползла по холодным пальцам и, скатываясь по запястью, забралась под чёрный рукав. Он посмотрел на остывшее тело, опустился на колени, закрыл его глаза окровавленной ладонью и осмотрел карманы. Найдя шприц и пузырёк с морфином, Мэтт встал, фыркая носом, аккуратно открутил пузырёк и, прикусив зубами, стащил с иглы колпачок. Твёрдая, холодная и острая сталь погрузилась в тёплый раствор, большим пальцем он оттянул поршень до отметки в три миллилитра. Вытащив иглу, Мэттью осторожно закрутил пузырёк, убрал его в карман и закрыл глаза. Игла проникла в вену, поршень немного сдал назад, добавив немного красок в прозрачную радость. Мэтт пошатнулся и пустил препарат по вене. Тепло и приятная дрожь разбежались по уставшему телу. Он вытащил иглу из шеи, надел на неё колпачок, убрал шприц в карман и, достав телефон, нажал на вызов.

– Говорите.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Мэттью.

– Один.

– Принято.

– Спасибо, до свидания.

– До свидания, Мэттью.

Он убрал телефон в карман и, подойдя к входной двери, открыл её перед девочкой. Она вышла из квартиры, Мэтт вышел следом и осторожно прикрыл за собой дверь.

Подойдя к машине, он открыл дверь и заглянул внутрь.

– Ты чего, Мэттью? Залезай.

– Это… ты ничего не брал?

– В смысле?

– Ну, там полиэтилен какой-нибудь?

– А, взял. В багажнике.

– Давай постелим?

– Давай.

Мужчина вышел из машины, достал из багажника рулон с полиэтиленом, открыл левую заднюю дверь, положил плёнку на сиденья и катнул её к Мэтту, чтобы та раскрутилась. И на пару они быстро развернули полиэтилен и застелили сиденья.

– Нормально?

– Вполне. – устало улыбнулся Мэтт и залез в машину.

1.8

Я видел много того, чего не должен видеть никто. Совершал поступки, о которых Тебе и подумать будет страшно. И перед моей отбитой психикой уже не стоит вопрос: «что я могу?», вопрос лишь в этом: «что я почувствую?». Авраам был прав, там действительно тихо. Я не должен был ждать так долго. Нужно было намного раньше освободить его от жизни. Он не заслуживал пережитой боли.

И что же я чувствую? Вину? Но почему? Это же не я виновен в том, что он не смог уйти, и после сошёл с ума. Или же нет? Мы же были друзьями. Почему меня не было рядом, когда ему было плохо? Где же я был? Деградировал и умирал от одиночества? Смешно… Одинокие, даже если будет возможность, никогда не расстанутся со своим одиночеством.

Небеса снова нахмурились тёмными тучами. Пошёл дождь. Такси остановилось у старых жестяных складов. Мэтт вывалился из машины и шатаясь пошёл к постройкам.

– Тебе сюда. – показывая пальцем, сказала девочка.

Мэттью неспешно подошёл к жестянной двери, упёрся в неё горячим лбом и закрыл глаза. Постояв так с полминуты, он открыл глаза, взялся одной рукой за холодный замок и, приложив немного усилий, сорвал его с петель.

Холодный свет люминесцентных ламп осветил чистое и тёплое помещение. В центре комнаты стоял металлический прямоугольный стол. На середине стола лежала небольшая красная монтировка, а позади, за столом, полукругом пять белых закрытых пластиковых бочек.

– Ты нашёл нас, Мэттью. – обрадовался маленький мальчик.

– С тобой есть кто-то ещё?

– Да.

– Тогда выходите.

– Не сейчас, он скоро вернётся. – испуганно произнёс мальчик и спрятался за бочкой.

– Кто?

Позади Мэтта захлопнулась дверь.

– Ты кто такой?

Немного пошатываясь, Мэтт обернулся. Это был высокий, крепкий мужик лет тридцати с грубой щетиной на лице. Он был напуган и немного ошарашен видом нежданного гостя. Мэттью выглядел устало. Худощавая, немного сгорбившаяся невысокая тень в подмокшем чёрном балахоне. Голова, утонувшая в капюшоне и израненная грудь, из которой сочилась тёплая кровь.

– Я твоя смерть. – улыбнулся Мэтт.

Недолго думая, здоровяк кинулся к Мэтту и, сделав проход в ноги, уронил его затылком на бетонный пол. У Мэтта сбило дыхание и заложило уши. Он попытался приподняться и сделать вдох, но удар кулаком в лицо вернул его на холодный бетон.

– Ты кто нахуй такой?!

Удар за ударом прилетали в его бледное лицо. Он пытался увернуться и поднять руки. Тогда бычара схватил Мэтта за волосы и, придавив щекой к полу, начал ещё сильнее забивать его голову в бетон. После десятка ударов в висок дико заломило ободранную руку, но Мэттью всё ещё продолжал дышать.

Он отпустил его волосы и попятился к столу.

– Да кто ты такой?! – держась за опухшую, окровавленную руку со страхом в голосе сказал мужик.

Но вместо ответа он услышал лишь тихий хохот, звучавший через хрип и кашель. Мэттью медленно перевалился на живот, встал на четвереньки и, подогнув ноги, сел на пятки. Его нос был сломан, на лице не было живого места, а под левым глазом набух здоровенный кровавый мешок. Мэтт крепко взялся за сломанный нос, с хрустом вправил его на место и, высморкавшись кровью, продолжал хохотать уже во весь голос.

– Хули ты ржёшь?! Больной ублюдок!

Мэттью медленно поднялся на ноги и перестал смеяться:

– Да ты всего лишь человек.

Через дикую боль бугай сжал разбитый кулак, развернулся, схватил со стола монтировку и с разворотом кинулся к Мэттью. Прогремел выстрел. Здоровенная туша с простреленной коленной чашечкой, свалилась на пол и холодную пустоту заполнил дикий, истошный вопль.

Мэтт, прищурившись, чтобы лучше рассмотреть попадание, убрал пистолет в кобуру:

– А хорошо попал.

Он осторожно дотронулся до синяка, который уже начинал закрывать левый глаз. Окровавленная улыбка сошла с его разбитых губ, он достал кинжал и вскрыл опухшую скулу; из раны, как из вспоротого мешка, брызнула горячая кровь. Сжимая чёрную стальную рукоять, Мэтт медленно подошёл к рыдающему существу и сел перед ним на колени.

– Мужик, пожалуйста, прости! – стонал тот, державшись за рану. – Помоги мне! Пиздец! Как же больно!

– Убери руки.

– Ладно, ладно. Давай, пожалуйста, друг, помоги мне! Надо жгут наложить, или ремнём затянуть.

Мэттью посмотрел на рану и, резко схватившись за здоровую ногу, вогнал лезвие под колено сбоку. Мужик завопил еще сильнее. Мэтт, смотря в его дикие глаза, крепко держал ногу и медленно проворачивал клинок. Горлодёр пытался отмахиваться руками, и тогда Мэттью поймал его правую руку за предплечье, вытащил кинжал из колена, встал и, уперевшись своим коленом ему в плечо, перевернул тушу на живот. Затем выпрямил руку и, загнав лезвие под локтевой сустав, сдернул предплечье. Недобитая тварь билась в шоке и, казалось, начала кричать ещё громче. Мэтт убрал кинжал и, перевернув его обратно на спину, наступил ногой на глотку, тем самым понизив уровень воплей до свистящего хрипа.

– Когда меня рвали на куски… Мне постоянно, раз за разом, повторяли, что такие как мы, только через неистовую боль сможем обрести покой. Ну что? Тебе спокойно, друг мой?

Мэттью сдавил горло сильнее, так, чтобы даже малейший звук не смог покинуть его глотки. Лицо покраснело, на лбу выступили вены. Он крепко сжимал его ногу, пытаясь сдвинуть её с места. Но силы закончились и рука повалилась на окровавленный пол. Зрачки закатились под веки, мышцы обмякли, и тело перестало дёргаться.

– Убей его! Он должен страдать! Призови его к ответу! – требовали стоящие рядом дети.

Мэтт стиснул зубы, из его почерневших глаз потекли слёзы. Глубокий вдох. Падший схватился за горло и начал жадно глотать воздух. Мэттью преклонил колено и положил ладонь на его грудь.

Пламя прогорело, Мэтт повалился на бок, немного отдышался и, поднявшись на четвереньки, медленно подполз к детям и сел на колени. Они подошли ближе и обняли уставшую тень.

– Простите меня. – прошептал Мэтт.

Его тело дымилось и тряслось, дети светились тусклым, холодным светом. Веки разомкнулись, взор устремился к небу и из его рта повалили искры и копоть. Один за другим дети медленно распадались на мелкие частицы света, и когда исчезли все, Мэтт с усилием выдохнул из себя остатки гари и, обессилев, рухнул окровавленным горячим лицом на холодный бетонный пол.

1.9

– Ну что, километра хватит?! – обернувшись к Мэтту, прокричал пилот вертолёта.

– Вполне!

– Ох, ебать! А ты где обувь проебал?!

– Нихуя! А я и не заметил!

– Ха! И чё ты собираешься делать?!

– Прыгать!

– Серьёзно?! Но у меня же нет парашютов!

– Нахуй парашют! Я так умею!

– Нихуя! Ты чё, ещё и летать умеешь?!

– Не знаю! Ещё не разу не пробовал!

– Еба-ать! Братан, ты опять колёс обожрался!

– Конечно, но не в этом дело!

– А в чём?!

– Ты же тоже обдолбанный!

– Ну да! Не будь я вмазанный, я бы хуй сел за руль!

– Это штурвал!

– Чево?!

– Похуй! Я полетел!

Мэтт пошатнулся и повалился спиной из тёмного звёздного неба на холодный и мёртвый памятник современному человечеству.

1.10

– За что ты просишь прощения, Мэттью? За то, что тебе плевать на этот мир? Или за то, что ты позволил их изнасиловать, а после забить насмерть монтировкой? Ты видел это. Они кричали, плакали, живые звали маму, а мёртвые, наблюдавшие за этим, звали тебя, Мэттью. Но ты не хотел их слушать. Где же ты был? Трахал грязных шлюх? Вскрывал себе вены? Или же, как всегда, обожравшись всяким дерьмом, заблёванный и обоссанный валялся в помойке? Но ты же не у них просил прощения. Думаешь, Он тебя слышит? А если бы даже и слышал. Ты не заслуживаешь прощения, Мэттью. При всей своей силе, ты даже и не постарался сделать этот мир хоть чуточку лучше. Ты болен, Мэттью. И тебе нужна помощь.

Мэтт, пуская кровавые слюни и сопли, хрипел, уткнувшись лицом в пол, и косился правым глазом на красную монтировку, лежащую в луже крови рядом с уже остывшим телом.

– Не нужно этого делать. Хватит, Мэттью. Идём домой.

Он, с трудом оторвавшись от пола, медленно поднялся на ноги, шатаясь, подошёл к трупу и подобрал монтировку. Смотря на его мёртвое лицо, он всё больше и больше набирался злобы и старался всё крепче сжать в руке холодный, красный металл.

Твёрдая сталь разбивалась о мягкую, побледневшую кожу лица. Снова и снова оставляя разорванную плоть и сломанные кости. Мэттью хрипел от злости, из красных глаз текли слёзы. Рука при каждом взмахе дрожала от усталости. Кровь, кожа и кости разлетались в стороны. Снова и снова он делал взмах и с каждым разом старался ударить всё сильнее.

Раздался гулкий звон, и Мэтт остановился. Отпустив монтировку, он шатаясь отошёл назад. Вдруг его пробил холодный пот, и начало лихорадочно трясти. В горле образовался ком, Мэттью попытался сделать вдох, но лёгкие как будто сжало изнутри. Он посмотрел на свои судорожно трясущиеся, окровавленные руки и в панике начал стряхивать с них кровавые ошмётки.

Мэттью опустился на колени и крепко обнял себя за плечи. Немного выровняв дыхание, он потянулся в карман. Фыркая носом, Мэтт трясущимися руками открутил крышку, зубами стащил с иглы колпачок и, опустив иглу в раствор морфина, вытянул поршень до упора. Опустошенный пузырек упал в лужу загустевшей крови, Мэттью щёлкнул по шприцу и слегка надавил на поршень, высвободив немного счастья вместе с ненужным воздухом наружу. Выплюнув пластиковый колпачок и вогнав в шею всё, что было в шприце, он медленно поднялся, накинул капюшон и, шатаясь, поплёлся на улицу.

Несильный дождь перерос в проливной ливень. Водитель, разглядев в пелене дождя шатающийся силуэт, завёл двигатель, но сообразив, что тот шагает в другую сторону, дважды просигналил и моргнул фарами. Не обращая внимания, Мэттью шёл к мосту. И дойдя до середины, он упёрся животом в перила, закрыл глаза, неуклюже перевалился на другую сторону и через десяток метров плашмя, лицом вниз ушел под воду.

1.11

Музыка играла негромко, темнота и неоновый свет поглотили пространство. Что играло – не важно, Мэттью этого не слышал. Он просто танцевал. Танцевал один, не попадая в такт. С голым торсом, в зубах сигарета, а в руке бутылка чего-то, что помогало забыться.

– Возьми-ка, сладкая. Жахни этого пиздюка ещё разок.

– Может не надо?

– Да не, ему понравится. Давай, между лопаток.

Звонкий щелчок. Мэттью парализовало и в судорогах он рухнул на пол.

– Ха! Стой, стой, не отпускай кнопку.

– Кажется, всё.

– Блять, кажется, разрядился. Зайка, принеси-ка другой.

Спазмы отпустили, Мэтт, пуская слюни, поднялся на четвереньки.

– Ну ты и пидр, Гарри. Где ты взял такие шокеры?!

– Мощные, да? Новая модель, такой даже лошадь уронить сможет.

– Бля, аж кислород перекрыло. Хочешь попробовать?

– Не. Меня и кокс неплохо бодрит.

Мэттью встал, поднял бутылку и шатаясь пошёл к длинному полукруглому дивану. Звонкий щелчок, и Мэтт снова свалился на пол.

– Ах вы наглые сучки. Я хотел его жахнуть.

– Слушай, Гарри, а он не сдохнет?

– Не-е-е. Этого бледного уёбка ничто не убьёт. Хотя-а-а… подай-ка телефон.

Гарри набрал текст в телефоне и отпил из бутылки:

– М-м-м, – он поморщился и поставил бутылку на стол. – Как же заебала алкашка. Эй, Фрэнки!

– Чего? – крикнул бородатый худощавый мужик за барной стойкой.

– У нас есть газировка?

– Была вроде. Тебе принести?

– Не надо, я сам. Да хорош его мучать, сломаешь, а я их уже продал.

Мэттью, кряхтя и пуская слюни, на четвереньках дополз до дивана и неуклюже на него залез.

– Вытащи, а. – обратился он к девушке, сидящей рядом, и повернулся на бок.

Девица вытащила из спины электроды, и Мэтт откинулся на спинку дивана.

– А там, ещё чего-нибудь осталось? – спросил он, отпив из бутылки.

– Героин пойдет?

– Вполне.

– Френки!

– Чего?

– Сделай дозу!

– А кто просит?

– Мэттью!

– Пять сек!

– Ну-ка, братишка, подвинься, – Гарри сел рядом с Мэттом и положил руку ему на плечо.

– Что это у тебя?

– Хочешь? Я и тебе взял. Сладкая.

– Давай, а то твоё пойло уже заебало.

– Ага, а я о чём.

– Готово!

– Чё ты орёшь, Френки?

– Не, не, это мне.

Девушка принесла шприц, села рядом и положила руку Мэтта себе на колени.

– Да не, ему нужно в шею колоть.

– Гарри! – крикнул Фрэнк.

– Чё?

– Тут тебе какую-то хуйню принесли!

– Заебись.

Гарри переложил голову Мэтта на плечо девице и пошёл к барной стойке. Она дёрнула плечом, и голова сползла к ней на колени. Уложив Мэтта поудобнее, девушка сунула иглу в его шею и пустила хмурый по вене.

– Дамы и наркоман, – Гарри поставил длинный, чёрный чемодан на стол. -

Винтовка Barrett M107A1 CQ калибра 12,7 мм и длиной патрона 1442 мм.

– Ха! А у Мэтта член размером с пульку!

– Спасибо.

– Ну, это мало, сладкий.

– А, ну да. Иди нахуй.

– Мэттью? – сказал Гарри и открыл кейс.

– Да.

– Ты же вроде бессмертный?

– Доставай.

Мэтт поднялся с дивана и прошёл в центре танцпола. Гарри собрал винтовку, упёрся сошками в спинку дивана и передёрнул затвор.

– Только целься в голову.

– А куда же ещё? Мне всегда было интересно, что будет если твою башку

разорвёт в клочья, – настраивая прицел, сказал себе под нос Гарри. – Готов?!

– Давай.

Раздался оглушительный грохот, ноги Мэтта подлетели вверх, и он шлёпнулся затылком об пол.

– Придурок! Ты на хуя глушитель не накрутил?!

– Пошёл на хуй, Френки! Там не было глушителя!

– Чё ты пиздишь?!

– Эй, глянь-ка, там в ящике есть глушитель?

– Это глушитель?

– Да, давай.

– Пи-и-изде-е-ец. Гарри, ну ты и жирный пидр! – простонал Мэтт.

– Прости, Мэттью! – улыбаясь, крикнул Гарри.

С зияющей сквозной дырой в груди и мучаясь от боли, он медленно поднялся из лужи набежавшей алой крови и выпрямил спину.

– Давай ещё раз. – прохрипел Мэтт и приставил к виску указательный палец.

1.12

Что сказать. Я погружаюсь на дно. Хотя Ты скажешь: «Куда ещё ниже?». Но правда в том, что всегда есть куда падать. Даже мне. Всегда будут поступки, которые опустят меня ещё ниже. И кто бы что ни говорил, пути обратно не существует.