Окна напротив
Раз уж я заболел и не выходил из квартиры пять дней, решил поразвлечься и последить за соседями. Мне повезло (хотя раньше я считал иначе), окна моей квартиры выходили на соседний корпус и рассмотреть людей напротив не представляло большого труда. Я вытащил на балкон стул, хорошенько укутался в шарф и взял собой стакан с терафлю – согревать болеющее нутро.
Я понимал, что рискую; понимал, что холод, пришедший к нам традиционно в конце октября, способен довести меня до осложнений. Десять лет назад я уже покурил простуженным на балконе – и все новогодние каникулы провёл в стационаре, принимая в задницу уколы от острой пневмонии. Но пять дней в душной непроветриваемой комнате, гора капель, порошков и таблеток довели меня до исступления, мне хотелось упереть свой взгляд куда-то кроме двух сияющих в комнате мониторов: ноутбучного и телевизионного.
Довольно быстро я почувствовал, как нутро подло дрожит под лёгким пуховиком – окно пришлось закрыть. Соседи вели себя легкомысленно: зажигали свет и не задёргивали шторы, ходили по комнатам в трусах, хватали еду из кастрюль руками, целовались. Я постарался отсесть в тёмный угол и посматривать украдкой; порой возникало желание включить камеру на телефоне и увеличить масштаб, рассмотреть некоторые сцены в деталях. Через час, уже подумывая вернуться в измятую постель, я заметил мужчину на восьмом этаже, который мелькал в окне словно маятник – вот на него я мог смотреть без украдки. Мужчина сверлил взглядом пол.
Порой я видел, как меняются предметы в его руках, но не мог разглядеть, какие именно. Пришлось отыскать в комоде старый театральный бинокль, который валялся у нас уже лет десять, не меньше. Как театральный бинокль оказался у нас дома, я не уточнял – знал только, что никто из нашей семьи не ходил по театрам.
Пока я искал бинокль и немного погрелся у ещё не остывшей плиты, свет в комнате мужчины уже погас, остались лишь неяркие блики на стенах его квартиры. Похоже, мужчина смотрел телевизор. Расстроенный, я вернулся в постель, закутался в одеяло и попытался заснуть. Сквозь наваливающуюся дрёму я чувствовал, как меня колотит.
Кажется, поход на балкон действительно был плохой идеей.
И, знаете, лучше бы я не просыпался. Восстал в пятом часу вечера, мокрый, холодный – даже испугался, что уже труп. Сильно болела голова, нос не дышал, боль раздирала горло. Я тут же ринулся запихивать в себя лекарства: обжигая губы, выпил терафлю, прыснул в нос спреем от насморка, съел мятный леденец. На улице темнело, люди напротив зажигали свет. Подойдя к балконной двери, потянулся за оставленным там же биноклем – и с радостью обнаружил, что соседние окна видны даже отсюда. Не найдя в себе сил рассматривать чужие жизни стоя, притащил с балкона стул (не закутался перед выходом, замёрз за секунду – ещё пожалею об этом). Сидя на стуле, прислонил бинокль вплотную к дверному стеклу.
Мужчина на восьмом этаже снова шагал из угла в угол. На этот раз я смог разглядеть детали – в руке он держал бутылку вина с оранжевой этикеткой; поверх шерстяного свитера болтались провода от наушников, лица же я не рассмотрел. Он отпивал из горла и задумчиво кивал в такт музыке. Данное зрелище быстро мне наскучило, но через несколько минут мужчина вернулся, зажимая бутылку подмышкой. В руках он держал тарелку, из которой ложкой лениво клевал что-то рассыпчатое. То ли макароны, то ли рис… Еда сваливалась с ложки и падала на пол. В конце концов бутылка выскользнула у него из подмышки и он отпрыгнул, побоявшись то ли испачкать штаны, то ли порезаться об осколки. Вздохнул, перешагнул через невидимую мне лужу и ушёл прочь. Появился через пару минут – уже без тарелки, но с новой бутылкой.
Периодически он уходил в слепую для меня зону; думаю, там располагалась гостиная. Его однообразные шатания и завораживали, и бесили меня, так что я периодически отвлекался и смотрел вниз, на людей, забегающих в парадные. В конце концов мужчина снова пропал надолго, но возникшую скуку своим смехом и визгом разбавили соседи справа – вторые сутки что-то праздновали, пели караоке. Разбираться или жаловаться не было сил, так что я умылся, нагрел кипятка и сел пить чай, прислушиваясь к поющим пьяным людям. Они что-то громко обсуждали, смеялись, но в конечном счёте я мог различить только мужской отрывистый мат.
Ближе к ночи соседи упились и уснули, а окно мужчины оказалось распахнутым настежь. Сам он, по пояс голый, стоял недвижимо, грубые тени от ночных фонарей подчёркивали его подтянутый рельеф. Вылитая статуя! Я хотел было выйти на балкон и прокричать ему что-то вроде «закрой окно, идиот, замёрзнешь!», но, проговаривая эту фразу на кухне, понял, что осип.
Увиденное так смутило меня, что я и сам беспокойно зашагал по квартире. Каждый раз я бросал взгляд на его окно и каждый раз заставал там одну и ту же картину. Он стоял и не двигался.
Последующие часов десять помню смутно… Очнулся уже засветло, часов, наверное, в шесть утра. Мужчина, весь бурый от переохлаждения, стоял у кухонной стойки и тряс каким-то предметом. Затем он отодвинулся, я увидел в бинокль рюмку – похоже, посыпал водку перцем. Он пил, наливал новую порцию из бутылки, снова тряс и снова пил. К тому времени горло моё воспалилось настолько, что я уже не мог даже языком пошевелить, не то что произнести фразу. Отчего-то (возможно, в бреду) я подумал, что и мне поможет водка в перцем, не даром же дед лечился ей всю свою долгую жизнь. Я распаковал поллитровку Абсолюта, подаренную коллегами на юбилей, выпил три рюмки – горло обожгло, стало только больнее.
Где-то через полчаса я надумал вызывать скорую. Сейчас… это было в тот момент, когда я понял, что брежу: часы показывали что-то около восьми, а на улице не было ни одного человека. Прежде чем нажать кнопку вызова на телефоне, я специально подошёл к окну, высмотреть хотя бы пару прохожих… И увидел, что мужчина стоит на табуретке прямо посреди кухни, привинчивает что-то к лампочке. Петлю. В бинокль чётко видна была верёвка – белая такая, толстая. Бельевая.
Смутно помню, как подорвался, напялил на себя пуховик, влез в кроссовки неимоверно быстрым движением, даже шнурков не завязывал, хотя обычно всегда шнурую обувь туго – привычка с детства, чтобы не сорвали, не отняли. Спуск по лестнице дался мне неимоверно тяжело, всё вокруг скакало, меня лупил озноб и дышать было совсем нечем – в дыхательные пути будто ваты набили, мне казалось, что я даже начал синеть. Толкнул дверь парадной всем телом, потом залетел в дом напротив… У нас ключи подходят ко всем парадным, мы в УК пишем чуть ли не каждый день, но они почему-то не шевелятся. Я уже знал, на каком этаже он живёт и просто побежал дёргать всё ручки подряд, колотить в двери. И вот самая крайняя дверь справа, ровно такая же, как у меня, неожиданно поддалась, я влетел в квартиру и мигом узнал обстановку – я же рассматривал её больше суток. А мужчина уже болтался на верёвке и у меня потемнело в глазах, голову сдавило, будто клещами. Я подбежал к нему, не зная, как подобраться и зачем-то схватил его за подрагивающие ноги, развернул к себе лицом…