Камо было всего пять лет. Он и его сестра Баако принадлежали племени Ашанти – «объединяющиеся для войны». Их родители всегда гордились принадлежностью к этому племени – племени непокорных, храбрых, сильных духом. Но сейчас у Камо не осталось ни племени, ни родителей – только он и сестра, закованные в цепи. Храбрость оставила его сразу как только его забрали с земли Ашанти и погрузили на корабль с остальными невольниками. Сейчас он был обычным ребёнком пяти лет, в ужасе представляющим что его ждёт завтра.
Закуток у лестницы, где их с сестрой приковали, оказался отличным убежищем. Когда приходил Капитан или кто-то из матросов, Камо с сестрой могли оставаться невидимыми, прячась за тыльной стороной лестницы, но сами при этом всё видели отлично. Видели, как некоторые из матросов приходят специально чтобы поиздеваться над рабами, видели, как Улли приходит почти каждую ночь, когда думает, что никто не видит, к той клетке в дальнем углу трюма и просто стоит там и смотрит на пленника, будто очарованный.
Как-то раз, Камо увидел, как в дальний конец трюма пробежала огромная крыса. Она не искала еды или воды, она специально бежала в клетку, где был заперт тот странный человек. Она без труда проскочила сквозь прутья и забралась ему на плечо и, дьявол, Камо мог поклясться, что они разговаривали. У незнакомца были зашиты губы, да. Крысы не говорят, да. Но то, что происходило между ними, иначе как разговором не назовёшь. Узник то кивал, то качал головой, будто пытаясь что-то донести, а потом, в одно мгновенье повернулся и посмотрел прямо Камо в глаза.
«Это всего лишь крыса, а вот ты мог бы выпустить меня».
Камо проснулся от тяжёлых шагов Капитана, отдающих ударом каждый раз, когда он наступал на ступеньку. Чаще это делал один из матросов, но сегодня, Капитан решил сам привести девушку, с которой он развлекался прошлой ночью. Несчастная явно с трудом держалась на ногах и, хоть и не плакала, была невероятно подавлена. Капитан шлёпнул её по попе чтобы она поторапливалась и прибавил:
– На корабле всё общее, милочка. Так что пока ты здесь, у тебя много мужчин – привыкай.
Капитан был самым ужасным из всех, кто спускался в трюм невольников. Каждый вечер после захода солнца Капитан приходил к ним чтобы проверить целостность «груза» и выбрать себе девушку на ночь. Ночью в трюме все лежали спина к спине, и когда он проходил по рядам невольников чтобы проверить, все ли из них живы, он просто бил их палкой и, если слышал стон, продолжал идти дальше, а если же после удара оставалась лишь тишина или пленник отзывался недостаточно громко, он бил ещё и ещё, до тех пор пока не расслышит желаемого звука, и только затем продолжал путь. Хотя многие из пленников уже к середине плаванья были настолько слабы, что даже громко стонать были не в состоянии. Особенно женщины и дети.
Камо вместе со своей сестрой был прикован почти у самого выхода из трюма, под лестницей, и поэтому каждый вечер, когда корабль засыпал, а приглушённая болтовня сменялась сонным дыханием невольников, он застывал, парализованный томительным ужасом ожидания тяжёлых, нарочито медлительных шагов Капитана на скрипучей лестнице. Не было и ночи, когда в сумрак сырого и вонючего трюма не спустился бы этот монстр в поисках новой жертвы.
И он, дрожащий, маленький мальчик, каждую ночь смотрел на шатающуюся фигуру капитана, спускающегося в трюм и деловито рассматривающего пленников. В воздухе висел густой, кислый запах пота и нечистот, перебить который был не способен даже терпкий запах трубки, поэтому капитан часто сплёвывал и морщил нос. Он проделывал всегда один и тот же путь: спускался по лестнице, проходил мимо Камо, обнимающего сестру, затем шел до самого конца трюма, проверяя живой груз. Убедившись, что все невольники на месте и надёжно закованы, он возвращался к середине скамеек, напротив лестницы, за которой был прикован Камо.
В этом месте свет с верхней палубы падал прямо на скамью и капитан мог рассматривать девушек, сидящих на ней. Он стоял так с минуту или больше, покуривая трубку и наслаждаясь ужасом, нарастающим в их сердцах. Камо прятался за лестницей, прямо у него за спиной и как можно крепче сжимал руку сестры – Баако. Он знал, что ему ничего не грозит, знал, что пришли не за ним, но страх, дюйм за дюймом выедавший его изнутри, всё глубже просачивался в его душу, парализуя не только тело, но и рассудок. Он боялся за сестру.
Капитан навис над самыми молоденькими девушками, как и всегда, а затем, покачнувшись, опрокинул бутылку и сделал глубокий глоток. Некоторые из них взвизгнули, опасаясь, что этим вечером выбор падёт на одну из них, но в этом и была суть игры. Капитан специально делал паузу, давал страху сделать своё дело. Страх. Именно он был самым верным союзником Капитана. Как в море, так и на суше. И он прекрасно это понимал.
Он схватил за ворот рубахи и рывком поднял со скамейки одну из девушек. Чёрная как смола, стройная, грациозная как дикая кошка, юная девушка шестнадцати лет, Акеч привлекла капитана сразу, как только он завидел её. Самая красивая из невольниц, её судьба была предрешена, как только её нога ступила на борт. Но тогда она этого ещё не знала. Обычно работорговцы старались беречь товар во время перевозок. Состояние рабов напрямую влияло на цену, которую за них заплатят. Но капитан придерживался иного мнения на этот счёт. Вся его команда знала, что Капитан очень состоятельный человек, возможно даже принадлежит одной из знатных семей, или владеет хлопковой плантацией, а рейсы в Африку для него не более чем развлечение. Поэтому причин относиться хоть сколько-нибудь бережно к невольникам у него не было. Его корабль довольно быстро оброс слухами. Рабы, которых он поставлял, часто приезжали с увечьями, на пристани не могли досчитаться иногда десятков голов, а девушки, которые должны были поставляться в публичные дома часто приезжали либо беременными, либо со следами пыток на теле и лице. Но его боялись, так что дела у капитана шли хорошо.
Акеч, стояла перед Капитаном и смотрела ему прямо в глаза и в её взгляде читался лишь вызов: «только тронь меня и я выцарапаю твои глаза, искусаю лицо, откушу твой хрен и затолкаю его тебе же в глотку». Она сопротивлялась с яростью, на которую способен только человек загнанный в угол. Она кусалась и царапала его, пыталась отбиться. Акеч надеялась, что, дав отпор заслужит безопасность и даже успела оставить на его лице две глубокие царапины от ногтей. Её попытки пресёк тяжёлый удар в живот, после которого она обмякла на руке Капитана. «Дикая сучка» – прохрипел он. Безвольную как куклу, он закинул её к себе на плечо и утащил на верхнюю палубу.
Откуда-то из верхних кают всю ночь доносились то крики, то приглушённые стоны, то глухие удары и вот, на утро, когда она наконец затихла, один из матросов привёл её обратно. Он скинул её вниз, с лестницы ведущей на верхнюю палубу. Она упала прямо посреди трюма, в пятно света, проникающего через решётку верхней палубы. Оборванные юбки, грубая, испачканная кровью рубаха… Лицо её почти не тронули – пара ссадин, не более того. Капитану явно нравилось её красивое, нежное личико. Но всё остальное… Казалось, что над ней поработал мастер, который точно знал, что и как делать, чтобы оставить девушку в живых, при этом не повредить ни её красоте, ни здоровью. У капитана был богатый опыт.