«В ходе доблестной контртеррористической операции был устранён лидер террористов, некто Виктор Меласки. К сожалению, террористам удалось подорвать заряд, бессовестно уничтожив ценный исторический монумент и гордость всего Старограда, а именно нашу славную телебашню!»
Вестник Цитадели, выпуск 6.12
… родится новая любовь?
25.12.84
Любовь – самый странный миф на этой планете, ибо в её существование почему-то верят все вокруг. Дарят друг другу странные подарки, проводят бессмысленный досуг, страдают при расставании и вновь ищут свою «вторую половинку». Те, кто поумнее, пользуются этим, бесцеремонно эксплуатируя эту тему и зарабатывая неприличные суммы на ней, при этом так же продолжая верить, что существует какая-то штука в сердце, заставляющая его биться чаще рядом с «любимыми».
Как профессиональный хирург, я могу заявить, что это полная чушь, а сердце – просто уродливая мышца. Но, возможно, людям просто нравится обманываться и обманывать других. Они искренне считают, что, испытывая примитивное влечение, на деле занимаются чем-то возвышенным, чем-то, чему можно посвятить свою бессмысленную жизнь и миллион однотипных произведений.
Хорошо, что я не привыкла врать самой себе, а потому здраво оцениваю все эти отношения, используя их исключительно в прагматичных целях. Нет, я отнюдь не меркантильна, ибо деньги – это совсем не то, что мне действительно нужно. А вот целая страна, захлёбывающаяся в хаосе и терроре, – это совсем другое дело. Какой же это простор для творчества и научных изысканий! Особенно в плане образцов для тестирования и отсутствия контроля с чьей-либо стороны.
Да, тот же Салем всё же направляет вектор моих исследований, но в то же время он определённо без ума от меня, а потому я без проблем получаю всё, что мне нужно для работы, и большую часть времени могу посвящать тому, что интересно лично мне, лишь иногда показывая сделанные на коленке сыворотки и химикаты. Так что очень большой вопрос, кто кем командует на самом деле.
Да, иногда мне приходится ходить с ним по разным местам досуга, где он наивно пытается мне угодить, на что я обыденно стараюсь вовсе не обращать внимания, как и на его причитания, к слову. Ибо меня он, видимо, вообразил каким-то психологом, которому можно излить душу обо всех своих проблемах и получить нужный совет. Но и это тоже можно стерпеть.
Даже периодические вынужденные встречи с максимально неприятными мне людьми я могу пережить. Но вот его периодические опоздания на наши «свидания» – это просто невозможно…
Я променяла мой любимый лабораторный халат на сковывающее движения вульгарное платье и неудобные каблуки, дабы изобразить ложный интерес к его персоне, а он решил пренебречь моим наиценнейшим временем, которое я могла потратить на что-то действительно полезное. Надеюсь, хоть блюда на сегодняшнем ужине будут хороши так же, как и в прошлый раз, и за очередным пустым разговором я смогу хорошо подкрепиться перед ночными экспериментами с депривацией сна у психостимулируемых подопытных.
Прошло около часа, прежде чем Эрвин наконец решил явиться. Выглядел он неважно и явно был чем-то очень встревожен, так что, похоже, что меня опять ждал рассказ о государственных делах и бесконечных проблемах коменданта. Так и получилось, бесцеремонно плюхнувшись на стул напротив, Салем сразу же начал взволнованно разглагольствовать:
– Как думаешь, Элл, может ли человек выжить, упав с высоты шестьсот метров?
Что за безмерно глупый вопрос?
– Нет, а у тебя есть сомнения?
– Да так… Вот читала, наверное, про то, что мы проводили вчера контртеррористическую операцию?
– Я не читаю газет, ибо в них никогда не пишут ничего нового и уж тем более хоть сколько-нибудь полезного.
И почему Эрвин меня никогда не слушает? Этот факт я озвучивала раньше, и далеко не один раз.
– Ну, тогда вкратце расскажу. Вчера мы подорвали телебашню «Атлант», ту, что посреди старого паркового комплекса, ну и не просто так, ведь там в тот момент находился Меласки да горстка безумных сектантов. И знаешь что?
Какой вообще он ожидает услышать ответ? «Знаю, я же там была!»?
– Нет…
Это было одно из тех многозначительных «нет», которые собеседник никак не может понять, а потому продолжает говорить, как ни в чём не бывало.
– Я почти сразу же снарядил несколько поисковых отрядов, ну чтобы найти труп чертового бунтаря и показательно его повесить.
– Да ты настоящий гуманист! Хотя мне даже интересно, как бы ты весил ту лепёшку, в которую он, скорее всего, и разбился. С такой высоты вряд ли хоть что-то получится собрать…
– Ну, по крайней мере, я рассчитывал выставить то, что осталось на всеобщее обозрение, как музейный экспонат. Но вот главная шутка в том, что за целый день работ они его так и не нашли. Ни в каком виде! Ни одного кусочка! Кучу сектантов откапать смогли, а вот Меласки и след простыл, словно и не было его.
– Может, его и правда не было? Стал бы герой войны и лидер повстанческой организации ударяться в какую-то маргинальную религию, это очень бьёт по имиджу, знаешь ли.
– В этом я уверен на сто процентов, мои разведчики работают почти идеально, и Меласки точно был в тот момент в башне. Сбежать он тоже бы не успел, ибо за входом, да и за той площадкой, где он находился, следили снайперы. Его бы пристрелили, если бы он вышел раньше времени. Конечно, может, его ещё и получится отыскать, но пока результаты настораживают.
Боже, ты жалуешься мне на то, в чём даже не уверен.
– Я надеюсь, что ты не собираешься потратить весь вечер, плавая в догадках по поводу какого-то доходяги.
– О нет, нет, прости, я просто только что встречался с управляющим поисками, вот и решил поделиться. Давай лучше о тебе поговорим.
Ну вот, опять он будет льстить…
– Хорошо. Спрашивай!
– Мне вот давно было интересно, Элл – это же явно сокращённое имя, как тебя зовут на самом деле?
Ещё хуже…
– С чего ты взял, что у меня есть полное имя? Чем тебе моё текущее не нравится?
– Да нет, что ты, очень нравится, просто оно, ну… нетипичное. Не думаю, что твои родители были большими фанатами коллектива «Э.Л.Л.»52.
Если это первое, что тебе пришло в голову, Эрвин, то у тебя самого довольно специфичный вкус. Более того, ещё и паршивый.
– Нет у меня родителей. Если у тебя настолько крутая служба разведки, мог бы и осведомиться обо мне.
– О, прости, я этого не знал. Да и не слежу я за теми, кто не представляет опасности для протектората, я же не диктатор-параноик.
– Да нечего тебе извиняться, в этом, в сущности, нет ничего страшного, я без них вот всю жизнь провела и ничего, всё равно стала одним из умнейших людей на земле. Да и детский дом, в котором я и провела всю юность, дал мне жизненные уроки, за которые я ему до сих благодарна, какой бы адской дырой он не был. А что насчёт твоих родителей, Эрвин?
Мне, конечно, неинтересно. Я спрашиваю из приличия.
– О, ну мои вроде в порядке, мать вон сейчас живёт на своей фермочке недалеко от города, и я её периодически навещаю. Ну а отец… Он, как бы это сказать, странный и в последнее время очень сильно избегает меня. Я, конечно, искренне рад тому, что он держится от меня подальше, ибо в последние годы его помешательство прогрессирует, и общаться с ним ну просто невозможно, но в то же время мне его не хватает.
Мне плевать на твои сопли, Салем, честно!
– Довольно трогательная история. Очень жаль, что у вас с ним такие отношения.
– Это точно. Ну, ты так и не ответила на мой вопрос…
И что он так прицепился к моему имени? Ладно…
– Эпсилон Фон Глиммер-Мительмарх – такое у меня полное имя.
– Фон… Так, получается, ты из знатного рода?
– Отец мой, Клаус Фон Мительмарх когда-то был частью знатного рода, но он погиб во время «Германских погромов»53 в Босгоре, за месяц до моего рождения, успев тайно обвенчаться с моей матерью, Шарлотой Глиммер. Она же, к слову, умерла уже при родах, успев дать мне это дурацкое имя, которое теперь мне приходится сокращать.
– И что никто из родственников не решился забрать тебя?
– Родственники моего отца – те ещё подонки, ибо отказались от меня только потому, что мать моя была обычной учительницей математики и, соответственно, не являлась достойной парой Клаусу. Ну а я, с их точки зрения, вообще была, да и остаюсь «грязным» ребёнком, что не заслуживал богатства и достойной жизни. Вот я и открестилась от отцовской фамилии и вообще от какой-либо принадлежности к «сливкам общества».
– Боже, это просто ужасно!
Так ты и прочувствовал двадцать лет лишений и унижений, конечно. Лучше бы ты просто промолчал, вместо этого притворно сочувствуя высказываниям.
– Опять же, ничего страшного на самом деле нет. Пускай мне обидно за моё скудное детство, а им сейчас ещё обиднее, ибо они явно кусают локти, смотря на мои успехи. К чёрту, давай лучше сменим тему и поговорим о чём-нибудь полезном, например, о работе.
– О да, я тоже хотел об этом с тобой поговорить. Раз уж ты почти закончила проект психотоников, то, может, захочешь заняться кое-чем абсолютно новым?
– Я ещё не закончила тесты на людях, да и те, которые провела, показывают, что препарат не всегда действует запланированное время, а галлюцинации могут быть и вовсе абстрактными, то есть не передающими приказы. А ещё уровень, при котором происходит передозировка, мне тоже пока не известен.
– Это не так важно. Главное, что препарат уже можно использовать в крайних случаях. Сейчас у тебя будет более важная цель. Сможешь ли ты помочь решить проблему повстанцев?
Мне кажется, он совсем не понимает, о чём просит.
– Я не солдат, Эрвин, я учёный! Вряд ли я смогу помочь тебе в вашей мышиной возне с этими аборигенами, тем более я вовсе не стремлюсь вставать на чью-либо сторону. Ты же знаешь, я приехала сюда не для того, чтобы лезть в политику, здесь просто гораздо больше свободы, чем в той же Европе. У Ронии вообще есть невероятный потенциал стать Меккой для учёных со всего мира, если бы ты того захотел и всё-таки решил основные проблемы этого милого края.
– Может быть, когда-нибудь так и будет. По крайней мере, когда я окажусь под покровительством Снёрдхейм, у меня будет гораздо больше возможностей, чтобы поменять местный общественный базис. Но перед тем мне действительно необходимо избавиться от проблем. Одну я уже решил и обезглавил их. И если ты поможешь мне избавиться от остальных повстанцев, мы оба станем ближе к нашим мечтам, касательно этого края.
– А как же твоя хвалёная разведка? Они разве не могут справиться со столь простой задачей: просто взять да и накрыть всех этих оборванцев там, где они засели? В конце концов, это их прямая обязанность.
– Они словно сквозь землю провалились. Нападают из ниоткуда, исчезают в никуда. У меня даже не получилось заслать к ним агента, чтобы тот узнал о местоположении их структур. Не хочу быть параноиком, но мне порой кажется, что у них точно есть лазутчик в моём стане, который докладывает им о каждом моём шаге.
Знал бы ты, как близко был к истине, вырвал бы себе все волосы на голове.
– Я смотрю, ты всё пытаешься подмести задний двор до приезда его настоящей хозяйки?
– У меня нет выбора, Элл, либо я подчинюсь, либо не будет ни меня, ни Ронии вообще…
– Выбор есть всегда, просто другие варианты тебя не устраивают, а их, на самом деле, очень даже немало. Не знаю уж, действительно ли ты её боишься, или она тебе просто нравится, но ты сам выбирал преклонить колено.
– Ничего она мне не нравится! Это ты просто ревнуешь.
Наивно думать, что я могу полагать, что у тебя есть хотя бы шанс даже просто поговорить на равных с такой, как Кая.
– Если только её к тебе. И даже не оправдывайся, словно дитя. Она действительно очень даже ничего, вся из себя такая идеальная, бесчувственная и властная, да ещё и абсолютно недостижимая. Даже я не могу не признать то, что в неё невозможно не влюбиться.
– Чушь, абсолютная чушь! Она настоящий монстр, и в день её приезда я увидел это максимально чётко. А чтобы не попасть в чрево чудовища, необязательно его любить, достаточно не класть голову в его пасть.
– В отличие от «монстров», к которым ты её относишь, она справедлива. В её суровости и жестокости, на самом деле, лишь прагматизм и забота. Обывателям вряд ли когда-нибудь получится понять ход её мыслей. Но я-то понимаю, что Кая любит всех своих подданных так, как могут любить только лидеры и политики, жестокой любовью.
– Получается, что я не политик и, вероятно, ещё и не лидер…
– А тебя, Эрвин, никто к ним и не относит.
– Прозвучало чересчур обидно и несколько жестоко.
– Не хочу тебя обидеть, правда, но факт есть факт: ты всего лишь номинальный предводитель этой страны, пусть и обладаешь некоторой свободой. И ты будешь таким, что при магистре, что при конунге, что в вольном плаванье. Может, просто такая судьба у тебя.
– Я не считаю себя фаталистом, так что это, вероятно, можно исправить. И лучше бы ты мне подсказала, как мне стать таким же ужасающим тираном, как эта ледяная ведьма. Только без открытия секретов бессмертия, овладения силой хлада и прочих вещей, неподвластных простым людям. В конце концов, в отличие от неё, внутри я всё ещё человек.
– На самом деле, чисто биологически, вы не столь разные, как тебе кажется. Внутри она тоже сапиенс, хоть и пытается это скрыть всеми возможными способами. Я самолично выяснила это, когда пыталась решить некоторые её проблемы… А в итоге досконально изучила это чудо человеческой природы. Не представляешь, но на ощупь, кожа её мягкая и тёплая.
– Да… Да… Очень интересно… – с нескрываемым отвращением произнёс комендант, а уже через секунду, видимо, осознав смысл моих слов, с удивлением воскликнул. – Погоди, ты что, ещё и касалась её?! Я слышал, что это невозможно, и все, кто пытался, обращались льдом.
– Верно, но, насколько мне удалось выяснить, она сама управляет своими силами и может подавлять свой защитный механизм, если захочет, конечно… Возможно, я вообще единственный человек на земле, кому удалось это выяснить и лично проверить, чем я, конечно, горжусь.
– Я должен говорить, что всё, о чём ты сейчас мне рассказала – самое странное из того, что я когда-либо слышал?
Даже учитывая положение дел в твоей стране?
– Ох, прости, я что-то слишком увлеклась, у меня в этом плане чисто профессиональный интерес, да… И меня просто нездорово влечёт к таким чудесам человеческой природы. Давай теперь наконец вернёмся к работе, пока я все свои странные увлечения не выложила…
– Да уж, – он усмехнулся, – знаешь, если у вас такие «особенные» отношения с конунгом, то почему ты сбежала от неё? Если не секрет, конечно.
– Нет никакого секрета. Здесь просто нет больше свободы и нет никаких внешних преград. Нет тебе ни ледяных объятий, ни кучки много из себя строящих академиков, ни устоявшейся бюрократии. Настоящее непаханое поле! Знаешь ведь, что чтобы что-то построить, нужно сначала что-то разрушить. А тут прямо таки чистый лист.
– Не очень лестное сравнение, но, в целом, я тебя понимаю. Я ведь и сам согласился быть комендантом, осознавая весь потенциал этой земли, что ж, могу тебя заверить, что я был полным дураком.
Первая стоящая мысль за весь вечер. Ты действительно круглый дурак, дорогой Эрвин.
– Ну ладно, хватит про личное. Так тебе нужно просто что-то, что могло бы быстро уничтожить всю организацию повстанцев?
– Да, и желательно, чтобы при этом пострадало как можно меньше людей из городского гарнизона, да и потери среди гражданских мне не нужны. Я предоставлю столько подопытных из числа военнопленных, сколько тебе потребуется, только придумай способ раз и навсегда избавиться от этой опухоли на лице Старограда.
– Вообще у меня уже созрела одна идея…
«Уважаемая мисс Глиммер, если вы вдруг читаете нашу газету, пожалуйста, всадите скальпель в шею коменданта или глаз, как хотите. Так вы точно вылечите Ронию от её главной болезни».
Революция ЗАВТРА, выпуск 6.12.
––
Gula «Поклонение без жертвенности»
IV – Луч света
«Потом Бог сказал: да будут по всему небосводу светила, и для дней, и для годов, и для знамений, и для науки.
А два светила он сделал более великими, чем прочие.
Одно властвовало над днём, а второе над ночью.
И были они равноценны.
Для светлых душ было привлекательным спокойное благоденствие серебра луны.
А тёмные души привлекала палящая ярость злата солнца.
И узрел Бог, что это хорошо.
Был вечер, и было утро: день четвёртый».
Птичка и клетки
30.12.84
Я всегда очень любила снег, зиму и в особенности новогоднюю пору, даже несмотря на то, что, как и у любого артиста, у меня в это время полный завал. Ибо сколько бы труда не было вложено мной в каждую песню и каждый концерт, он всегда окупится, так как дарить людям радость и ощущение праздника гораздо приятнее звона тысяч монет и отзвуков миллионов оваций.
Кто-то может посчитать это по-детски наивным и даже несколько глупым в реалиях нашего мира. Но ведь со всеми его ужасами должен кто-то бороться? Пусть мне далеко до настоящих героев, вроде пожарных, спасателей, миротворцев и прочих людей, которые делом доказывают, что для человечества ещё не всё потеряно, но я всё же вношу свой маленький вклад как в искусство, так и в настроение слушателей. Он маленький и незначительный, в масштабах цивилизации, однако, как говорится в оливийской поговорке: «По капле будет океан». И свою капельку я исправно вношу год от года.
Для сего я всегда стараюсь сохранять оптимизм и писать, да самолично, в наше время это редкость, только радостные и добрые песни, благо солнечный Cote d'Azur в моей родной Оливии54 находится, можно сказать, в самом сердце европейского благоденствия и потому сохраняет плодотворную, для подобного творчества, атмосферу, пока весь остальной мир бьётся в агонии войн и революций.
Когда же мой продюсер, во время большого североамериканского тура, внезапно заявил мне, что на Новый год я отправлюсь выступать в Ронию, счастью моему не было предела, ибо я могла подарить праздник тем, кто не видел его уже долгие годы.
Mon Dieu, сколько же горестей выпало на головы этих несчастных людей! Ибо после пяти лет разрушительной войны они попали в цепкие лапы диктатуры и непрекращающейся гражданской войны, что превратили руины некогда процветающей страны в кровавый ад, где не щадили даже детей. По крайней мере, так писали в наших СМИ.
И именно такую картину я рассчитывала увидеть по прибытии в самый канун Нового года. Реальность же оказалась несколько более удручающей и несколько менее ужасающей.
Ещё на подлёте к городу, из иллюминатора вертолёта отчётливо виднелись развалины, что простирались к самому горизонту и заканчивались лишь на стыке бетона и необыкновенно тёмного океана, вдоль которого и ютились более-менее сохранившиеся постройки, в том числе и несколько небоскрёбов из стекла и бетона, ещё хоть как-то напоминающих тот цветущий город, который я посещала шесть лет назад, будучи тогда ещё никому не известной молодой девушкой.
Городской аэропорт, когда-то принимавший тысячи человек ежедневно, выглядел так, словно его покинули десятки лет назад. Его место заняла наспех построенная кирпичная коробка. Сквозь потрескавшийся бетон тут и там росла трава, терминал, когда-то являвшийся шедевром архитектурной мысли, вовсе был теперь снесён под самое основание, а прямо напротив него забытым хламом громоздились проржавевшие стальные гиганты, когда-то разрезавшие небеса.
С другой стороны, и совсем безлюдным он не стал, меня встречали несколько сотен человек, заметно оживившихся и посветлевших, когда я наконец ступила на ронийскую землю. Было даже очень странно оказаться в толпе людей, что претерпели столько лишений, а теперь так чествовали меня, какую-то певичку из Европы, ну что же, я их не разочарую!
Однако мой продюсер Венцеслав Вишневски был явно не доволен такому вниманию к моей персоне и чуть ли не силой затолкал меня в подготовленную для нас машину, грубый военный джип, не дав даже толком поприветствовать встречавших. Я крайне поражена такой его реакцией, ведь ранее он никогда не препятствовал моему общению с простыми людьми, а потому не могла не спросить о причинах такого поведения:
– Ты чего это, Darling?
– Сама знаешь чего. У нас нет столько времени, чтобы тратить его на тех, кто нам не платит.
– Не платит? Это что, какой-то необычный концерт? Я, что же, буду выступать не для этих людей?
– Конечно же, нет, у них еды-то нет, что уж говорить о том, чтобы купить билеты на наш концерт!
– С каких это пор мои концерты стали нашими?!
– С тех пор, как ты вляпалась в долги, просадив почти все наши деньги в казино Веци55.
– Ну я…
– Что ты? Ты хоть знаешь, что мне пришлось заложить дом, чтобы к тебе не пришли весёлые ребята требовать денег, и продать часть своего имущества, чтобы вся эта история не просочилась на телевидение и в газеты?
– Но это всё было больше года назад…
– И весь этот год нам приходится ездить только туда, где нам могут заплатить. Или твоё доброе сердце не заметило, что мы подозрительно мало бывали на благотворительных концертах и бескорыстных выступлениях в последнее время? Теперь наша публика только та, которая может помочь оплатить твои долги, а эти вояки из Ордена вполне подходят на эту роль, награбив в этой стране столько, что на несколько роскошных жизней хватит!
– Может, ты и прав. Роскошная жизнь сама себя не обеспечит…
– Не может, а прав. В любом случае, мы уже подъехали к отелю, а потому хватит уже этого бессмысленного спора. Ближе к полуночи мы с тобой отправимся выступать к этим воякам, а пока отправляйся в свой номер и, пожалуйста, воздержись от бессмысленных прогулок по этим отвратительным улицам, ибо ты мне нужна живой. А я пока займусь одним очень важным делом, усекла?
– Oui…
Староградский отель «Палаци» представлял собой довольно массивное здание, сложенное из кирпича и практически не пострадавшее после войны. Разве что окна кое-где были потресканы или вовсе отсутствовали, но на лучшее место пребывания в этом городе и рассчитывать было сложно. Даже номер выглядел вполне прилично, словно я взаправду оказалась в хорошей четырёхзвёздочной гостинице.
Здесь были все удобства: кровать, радио, неработающий душ, мини-бар и даже небольшой туалетный столик с зеркалом для приведения себя в порядок, за который, к слову, я села только вечером, за несколько часов до назначенного выступления в одной из пригородных усадеб.
Поскольку я не была сторонником эффектных выступлений и предпочитала живые и честные концерты без лишней буффонады и толп статистов на заднем плане, которые, по-видимому, должны были отвлекать слушателей от посредственного пения некоторых «талантов», на все приготовления у меня ушло совсем немного времени.
Однако прежде, чем я собралась выходить из помещения, в него без стука ворвался Венцеслав, в компании какого-то высокого мужчины в парадных доспехах Ордена.
– Твой рыцарь на белом коне прибыл! – начал было Вишневски.
– Кто?
– Герман Шейм, верный воин Ордена, к вашим услугам! – галантно отвесил мне мужчина, снимая с головы свой смехотворный шлем, словно срисованный со средневековых картин.
– Что всё это значит, Венцеслав?!
– Ну, господин Шейм очень хотел с тобой познакомиться и поболтать на досуге.
– Тогда скажи ему, что я сейчас не в настроении для разговоров. Мне и так придётся жать из себя улыбку на протяжении нескольких следующих часов перед толпой не особо приятных мне людей.
– Ты же сказал, что проблем не будет! – грозно обратился к продюсеру рыцарь.
– Не будет… Не будет… Просто кое-кто ещё не понял, какое счастье упало к ней на голову.
– Ты на что это намекаешь? – раздражённо спросила я.
– Ну как же, герр Герман – очень приятный молодой человек и предмет обожания многих местных девиц, а также твой давний поклонник, который очень уж мечтал познакомиться с тобой поближе…
Всё ещё не понимая, к чему клонит Венцеслав, я заметила:
– А мне какое до этого дело?
– Ну как же ты не понимаешь! Герман – великолепный кавалер, превосходный военный и одна из главных знаменитостей Карнима. А самое главное, что он достаточно богат, чтобы оплатить все твои услуги.
– Скажи, что мне послышалось то, что ты сейчас сказал. Ты что это меня продаёшь?!
– Не продаю, а сдаю в аренду… Да и поскольку сама бы ты ни за что бы не додумалась до столь простого и быстрого способа оплатить все твои долги, мне пришлось самому искать тебе достойную пару.
– Шайзе! Мы далеко не так договаривались! Ты портишь мне всю романтику, мужик! – вмешался Шейм.
– Подожди, сейчас я всё решу, чтоб было так, как договаривались. Будет тебе и романтика, и прекрасный досуг. Я, как внук самого Вацлава Вишневского56, гарантирую! – снова вернул себе слово Венцеслав. – А ты, Вивьен, неужели тебе сложно провести пару ночей в компании этого красавца? Глядишь, и самой бы понравилось…
– Да что ты себе позволяешь?!
– Боже, да хватит брыкаться, словно бешеная кобыла, сама же небось не против, просто гордость внезапно взыграла. Подумай просто, тебе уже за тридцать, а до сих пор никто ягодку не сорвал, ещё пару лет и ты придёшь в такое состояние, что продать тебя будет просто невозможно! Я это тебе не как агент, а как друг говорю.
– Да пошёл бы ты с такими предложениями! Я тебе не товар и никаких больше заказных концертов ты от меня не дождёшься… Я надеюсь, что однажды ты подавишься своими деньгами! И считай, что теперь ты уволен! Видеть тебя больше не хочу!
С этими словами я оттолкнула этих двоих от входа в номер и выскочила из двери. Те удивлённо покосились на меня, но я не придала этому особого значения, ибо всё, чего я хотела, так это убраться подальше от этого места. В эмоциональном порыве я вовсе не заметила, как по итогу оказалась на улице.
Поняв, что мне стоит осмыслить произошедшее, я направилась по местами разрушенной брусчатке, куда глядят глаза. В праздничную ночь перемещение по улицам не ограничивали, и народ устраивал свои собственные новогодние гулянья, в кутерьме которых я и заплутала на несколько часов, которые, к слову, пролетели совсем незаметно, ибо мысли о столь отвратительном предательстве со стороны одного из самых близких мне людей и моих собственных принципах заняли меня настолько, что я вовсе перестала видеть окружавшую меня разруху.
Когда я стала так спокойно относиться к выступлениям на корпоративах и светских балах, которые всегда презирала? С каких пор я позволяю крутить своей карьерой другим? И почему я стала забывать свои настоящие ценности и принципы?
Нет, дело не только во мне… Все мы в какой-то мере оставили наши принципы в прошлом, особенно здесь, в Ронии, сильнее всего пострадавшей от главных пороков современности, – жадности, эгоизма, жестокости и полного пренебрежения к жизням других людей. Неужели мы так просто оставим надежды в прошлом? Неужели огонь в сердцах обездоленных людей никогда не загорится вновь, а война оставит в их разуме незаживающий шрам?
Этого я допустить не могу! Просто не могу! Я ведь «Melodie de l'ame», «Прекрасная Тимелия» и золотой голос Оливии… И я могу растопить лёд даже в сердце самой Снёрдхейм! Я, конечно, не пробовала… Но думаю, что у неё тоже есть хоть какие-то чувства, она ведь такой же человек… Верно?
И вот, посреди гремучей толпы, в самом центре какой-то шумной площади, я запела, запела еле слышно. Без музыкального сопровождения и какой бы то ни было надежды быть услышанной, сочиняя слова на ходу. И, как это обычно бывает во время наваждения вдохновения, фразы благозвучно сплетались сами собой.
Люди, до этого суетившиеся вокруг, увлечённые своими делами и не обращавшие на меня никакого внимания, вдруг услышали мой тихий зов, мой крик души. Они расступились, словно море пред Моисеем, и застыли в изумлении, внимая каждому слову песни, что сама собой сейчас возникала в моей голове.
Поймав наступившую тишину и заметив на себе пристальное внимание толпы, я начала петь всё громче и громче, заполняя своим голосом всё пространство площади и привлекая к себе внимание всех, оказавшихся тут, людей своей простой песней, в которую я вложила всю свою душу и все свои переживания. Песней, что была посвящена их стране и их горю, но при этом взывала к стойкости и предрекала лучшее будущее, если за него бороться. Песней, которая поднималась в высоту, туда, к серым тучам, что в ответ сыпали белым снегом, укрывавшим город от всех бед.
И вот, когда часы пробили полночь, я наконец остановилась и взглянула на толпу, что собралась сегодня предо мной. Тут были все: и женщины, и дети, и мужчины, и старики, и даже сам комендант как ни в чём не бывало стоял среди толпы и внимал моим словам. Все эти люди молчали, но на лицах их были улыбки, даже у Салема, которого я ранее видела только по новостям и только в негативном свете. Кажется, мне всё-таки удалось подарить им всем капельку счастья…
Бах! Что это? Почему мои ноги подкашиваются, а тело так и норовит упасть на жёсткую брусчатку? Это что, кровь…
. . .
Птицелов
30.12.84
История – довольно тонкая и хрупкая вещь, и, как бы заезженно это ни звучало, на её ход может повлиять даже самый незначительный и ничтожный поступок. Что уж говорить о таких масштабных деяниях, как убийство или судьбоносный разговор?
При этом она же не терпит сослагательного наклонения, и, несмотря на то, что мы ясно можем сказать, когда всё пошло не так, изменить это, к сожалению, более не можем. Вот и я был выбран судьбой, чтобы повлиять на дальнейший ход времени, а в итоге совершил самую страшную ошибку в своей жизни.
Конечно, выбран я был не просто так, ибо являюсь лучшим стрелком сопротивления, а может, и самым профессиональным снайпером во всей Ронии. И всё, что от меня требовалось – убить коменданта в тот день, когда он позволил себе неосторожность покинуть свой штаб без сопровождения. Вроде как Салем хотел устроить тайную встречу с каким-то представителем Ронийской Ортодоксальной Церкви Лилит, ну, по крайней мере, мне так сказал агент Дуб, работающий под прикрытием в самом сердце осиного гнезда.
Да, и это достаточно похоже на правду, чтобы не выдвигать иных догадок, касательно того, почему комендант решил столь опрометчиво шляться по городу в одиночестве. Всё-таки эти сволочи из Ордена не приемлят иной веры, кроме как Механицистически-лилитианской Равноапостольной Церкови, которую они вроде как и приплыли защищать много лет назад (и которая почти не отличается от РОЦЛ, в плане всех этих обрядных практик). И конечно, несмотря на то, что они практически не трогают местных церковников, дабы не нажить себе лишних врагов, карнимцы всё же не потерпят, если их прямой представитель будет якшаться с чуждой верой.
Не знаю, что там грозит Салему по кодексу, но патрон 14,5 мм, выпущенный из «Леопарда М5»57, явно не лучшая альтернатива. Конечно, в том случае, если бы я сделал всё так, как и было задумано. О, нет, я вовсе не промахнулся, в моей профессии промах – непростительная роскошь. Всё было несколько иначе…