Любопытнее всего, однако, было то, что юноша говорил сам с собой.
– Озеро, как и всякий водоем на острове, подобно злому Океану, но зла в нем, конечно, никакого нет. В нем живут пестрые рыбки и растут дивные растения, многие из которых пригодны в пищу или для ручных дел. На дне его рождены прекрасные водные нимфы, они селятся там целой общиной. Так почему боятся одной воды, не боясь другой? Какое зло живет в Океане? Почему отец не дает мне понять, что это за зло? Может, суть его в бесконечности Океана и бояться следует бесконечного?
Крионис теперь никуда не прятался, но пламенный волшебник будто бы совсем не видел его на берегу. «Не очень-то мило с его стороны нарочно не замечать меня, – подумал Крионис. – Но что мне жаловаться? Я здесь незваный пришелец и не могу ждать от него почестей и любезностей, как от простодушных людей».
– Ты не из здешних мест, – сказал негромко огненный юноша, даже не обратив взгляда в его сторону, и красные волосы опустились. – Сядь.
Озадаченный Крионис сделал шаг к нему, не говоря ни слова. Садиться возле огнерожденного он не стал, это привело бы к известным неприятностям. Он и без того пожалел, что с ним нет волшебного кувшина – у озера стояло почти пустынное пекло. Он соорудил себе небольшой ледяной лежак – на это, к счастью, сил хватало – и устроился на нем, как будто в гостях у человека.
Пирис, в отличие от людей, поначалу был немногословен. Как видно, он не привык выражать мысли вслух в присутствии посторонних. Он продолжал наблюдать то ли за озером, в котором отражались бледно-золотое небо и зеленые гряды, тронутые легкой рябью, то ли за фиолетовым домом на островке.
– Интересно, – наконец сказал он и зачем-то пошлепал ногами по серовато-красной земле. Лед постепенно оседал под Крионисом, и тот подумал, что надо бы разговорить этот застенчивый огонь, да поскорее.
– Какая тут особая погода, – начал холодный волшебник. Он закутался в плащ и достал из кармана голубой платок, чтобы утереть лоб. – Счастье, что озеро при такой жаре еще не иссохло.
Эти слова должны были задеть Пириса и вывести его из оцепенения, но огнерожденный только медленно покачал головой.
– Здесь почти каждый день бывает дождь. Берег остывает, озеро пополняется холодной водой. Оно достаточно глубоко, чтобы скрыть своих детей от любой напасти. Да и я не так уж горяч, если не подходить ко мне вплотную.
«Как же», – с досадой подумал Крионис, хлюпающий штанами на мокром месте; однако начало было положено.
– Что это за домик?
– Он построен из волшебных водорослей, – отвечал задумчивый юноша. – Эти водоросли быстро каменеют на суше, только успевай плести. Эльфы делают из них довольно милые украшения. Феи почему-то воротят нос.
– Давно ли ты сидишь здесь?
И взлетели искры.
– Несколько лет.
– Несколько лет?
– У меня нет цели, – пылко ответил юноша. – В волшебном лесу огонь никому не нужен: тут круглый год тепло и светло даже по ночам, а готовить пищу местным обитателям ни к чему. Я мог помогать людям в их быту, но люди сторонились меня, и я их ни в чем не виню. Те же, кто соглашался на такую компанию, презирали меня, услышав, что я не знаю своей цели; а откуда, скажите, возьмется цель, если я не могу о ней спросить?
– Фея Сора сказала мне, что ты помог ей сделать клей из древесной смолы, – напомнил Крионис, обрадованный поворотом событий.
– Это пустяковое дело, – махнул рукой огнерожденный. – Такой помощи просят редко, а в остальное время я бесполезен.
– Ты неотрывно смотришь на домик среди озера, – заметил Крионис, – будто он и есть твоя цель.
– В этом доме живет моя возлюбленная, водная нимфа Лора, – рассказал Пирис. – Вернее сказать, она обитает не в доме, а на дне озера, наверху ей не очень уютно. Но она выходит дважды в день, чтобы говорить со мной – ранним утром и поздним вечером, когда ее никто не увидит.
– И вы встречаетесь в доме?
– О нет. Я не могу плыть по этому озеру, даже касаться воды. Я рожден из пламенной материи, а вода – смертельный враг огня. И Лора, одетая влагой, овитая водорослями, смотрит на меня из окошка дома, не сходя на берег, – она стремится уберечь меня, и к тому же ей там спокойнее. Перед уходом она снимает с себя водоросли и складывает в сырую корзину, а местные феи забирают их после утреннего облета, когда высоко стоит солнце.
– А дождь? Как ты спасаешься от дождя?
– Во время дождей я спускаюсь в глубокую яму, где можно укрыться, хотя и там приходится несладко.
– Выходит, за всю свою жизнь ты и пальцем воды не касался?
– Только не по своей воле, – ответил Пирис, махая пылающими от возбуждения руками. – Вода вокруг нас, и трудно избегнуть ее, как избегают опасных мест или нежелательных встреч, но отец оставляет меня жить, когда в происшедшем нет моего умысла. Если я войду в это озеро, то распадусь на угли, которые осядут на дно и будут портить погоду ни в чем не повинным рыбам и нимфам. Какая радость бедной Лоре от того, что я окажусь рядом с ней в таком виде!
Крионис кивнул, потому что ожидал подобного ответа.
– Но мне страшна не только вода. С огнерожденными случаются вещи и похуже.
– Похуже?
– Ты видел, как горят леса во время сильного зноя? Это мои безумные братья, отрекшиеся от отца и утратившие способность мыслить. Мышление – великая вещь, и только оно хранит разум и тело огнерожденных созданий. Но стоит дать волю чувствам, и всему приходит конец. Даже любовь к отцу может свести с ума каждого из нас… Несчастные, забывшие себя совершенно, возвращаются в самый огонь. Они рвут и мечут от бессилия, истребляя все на своем пути, покуда не захлебнутся пеплом. Слышал бы ты, как рыдали феи, рассказавшие мне об ужасных бедствиях! От этих слез содрогается сердце. Та же судьба ждет меня, если любовь толкнет меня на сумасбродство. И дожди не избавят лес от мучения: они не всегда начинаются вовремя, да и, сказать откровенно, никакой дождь не помешает такому огню наделать бед, а если и подавит его, то уж точно не в тот же день.
Помолчав минуту, он добавил:
– Мне приходила мысль о том, что на пепелище может явиться на свет новый волшебник – в конце концов, наш отец мудр и милостив, он не позволит нам исчезнуть с лица земли из-за нашей глупости. Впрочем, к своему стыду, я должен признать, что я слишком привязан к Лоре и даже ради больших открытий не стану гоняться за безумцами, которым ничем не могу помочь. Эта мысль – пустяк в сравнении с Лорой.
Крионис решительно спрыгнул с лежака, который медленно, но верно превращался в теплую лужицу.
– Что, если я попрошу тебя помочь мне? Мое дело не пустяковое.
– И я буду тебе полезен? Как?
– Мне сказали, что где-то в лесу можно найти великого мудреца, который дает ответы тем, кто в них нуждается…
– Я видел его, – тут же сказал Пирис, ничуть не удивившись.
«Какая удача!» – вскричал про себя странник, и сердце его екнуло.
– Если ты ищешь его, я могу проводить тебя.
– Неужели! А что же твой домик на озере?
– Я не хочу уходить надолго от Лоры. Но раз я и впрямь могу побыть таким полезным, то, вероятно, это новый знак. Пошли.
Он перекатился на бок, уперся рукою в землю и вскочил на ноги с необыкновенной легкостью, свойственной волшебникам, которые полны жизненных сил. Он поднялся на цыпочки, расправил и развел руки – и наконец-то повернулся к пришельцу лицом. По его телу разлилось яркое пламя задора.
– Идем скорее, если хочешь попасть туда засветло, – позвал он и, сам не теряя времени, обогнул маленькое озеро и ланью заскочил в лес.
Крионис не без труда догнал его. Пирис шел быстрым, пружинистым шагом, запросто уклоняясь от покачивающихся низких веток с их большими высохшими листьями, которые могли вспыхнуть от одного его дыхания. Должно быть, он не чуял под собой ног от восторга, хотя и не спешил в этом признаться.
– Почему на земле рядом с озером не растут ни цветы, ни грибы, ни травы? – спросил Крионис. – Ведь ты говорил, что феи летают сюда каждое утро.
– Ты думаешь, что это моя вина, – заметил пламенный юноша, – но здесь давно нет мелких растений, потому как земля закрыта от лучей солнца густой листвой больших деревьев. Их кроны смыкаются наверху воедино и вбирают в себя дождевую воду. Мне очень повезло оказаться здесь – в других местах куда труднее прятаться, когда нагрянет ливень.
– Это весьма полезно знать, – кивнул Крионис. – Моей наблюдательности не хватило. Получается, что так оно устроено по мудрости отца?
И в ответ ему блеснули искры.
Скоро с вершины леса начал проникать свет, и земля постепенно снова покрылась зарослями. Пирис ловко разбирал дорогу, стараясь обжечь как можно меньше папоротников и цветов. В отличие от спутника, он имел большей частью обнаженные ноги и теперь, чтобы не сгубить подлесок, перемещался резвыми прыжками, едва касаясь земли. Мелкие травинки все равно превращались в труху у его ног, и над землей расходились тонкие струйки дыма. Ремешки на его икрах вздрагивали в преломленном свете.
По пятам за ним шел Крионис и брызгал на растущие язычки огня талую воду. Сам он держался на таком расстоянии от проводника, чтобы плавиться достаточно быстро, не слишком утомляя тело. Нет, этому красавцу не чета была великая пустыня – та обходилась со встречными незнакомцами куда своенравнее. Крионис мог даже отдаваться праздным мыслям; и как не отдаться, когда над головой не зудящие тучи песка, а роскошные пальмы и колы, и на каждом шагу белеют яркие жасмины, и рассыпаются розовые олеандры, и возятся неустрашимые воробьи, одетые в перья всех цветов, и ноздри дразнят чарующие, острые запахи вечного лета!..
Еще через некоторое время путники вышли на широкую тропу, протоптанную тысячей ног, лап и копыт. Пирису больше не приходилось метаться в разные стороны, так что он снова мог свободно говорить.
– У этой дороги множество развилин, – сказал он. – Положиться на мою память нельзя, но я могу дать тебе один совет: держи в уме свое заветное желание. Я не хочу сказать, что это непременное условие, но если мои догадки верны, вдвоем мы отыщем старика гораздо скорее.
– Как ты узнал о нем? И как нашел его в первый раз?
Огнерожденный волшебник сделал глубокий вдох, воспаливший его киноварную кожу.
– Я жил среди людей и слышал от них легенду о существе колоссальной величины и совершенной мудрости, обитающем в потаенном месте на острове. Нет ничего удивительного в том, что люди прознали об этом колоссе, да и всяких других волшебных вещах. Сами они не отваживаются покидать селения, где живут испокон веку, но лесные феи имеют среди них много любовников.
Крионис не мог удержаться от улыбки, а рассказчик загорелся чувством, и огонь облизнул кисти ягод, висящие над ними большим клубом.
– Так вот, люди в своем большинстве не менее болтливы, нежели феи, и передают друг другу все, что слышат. Нельзя сказать, чтобы я любил ублажить праздное любопытство, но толки находили меня сами, где бы я ни остановился. Легенда менялась, одни говорили одно, другие – другое, и я решил, что эти разговоры не стоят внимания. Потом я жил вдали от людских селений, потом скитался, как ты, и в конце концов очутился в этом лесу.
Жители леса невзлюбили меня. Может, невзлюбили – не самое справедливое слово, все-таки моя природа не оставляет большого выбора. Так или иначе, ни одно разумное существо тогда не хотело со мной знаться. Но и тут мне удалось подслушать достаточно, чтобы понять, что легенда – не вымысел.
Я нашел себе местечко в тенистом ущелье реки и жил там вполне смирно, не причиняя никому беспокойств. Изредка я выбирался наверх по берегу и прислушивался к гомону эльфов, гуляющих на больших полянах. Трудно было укрыться от их глаз – я не мог спрятаться в траве или в кустах. К счастью для меня, эти беззаботные создания не замечают никого, кроме друг друга, когда сходятся вместе.
Разумеется, меня видели бывающие там легкокрылые феи. Если какая-то из них намеревалась присоединиться к эльфам, то предупреждала их о моем присутствии, и тогда все перебегали на другое место. Но чаще феи просто пролетали мимо. Некоторые заглядывали в ущелье, по дну которого я слонялся большую часть времени, а иногда даже оставляли мне какую-нибудь еду. Прошло время, и многие феи начали мне доверять. Они ведь не только болтливы, но и весьма любопытны, а любопытство сильнее всякого предрассудка. Они делились со мной новыми слухами, а я расспрашивал их о секретах леса.
Я услышал много занимательного, но слишком уж различались эти рассказы, и все не о том, что мне больше всего хотелось выведать. Только одна история повторялась. Она тоже звучала из разных уст по-разному, но главное сходство очень скоро стало очевидно. Говорили о длинной и запутанной дороге, которая сбивала с толку своими разветвлениями всех, кто ей следовал, и неизменно приводила назад, к тому месту, где на нее вышли.
Я заинтересовался этой дорогой, потому как ее тайна внушала мне самые большие надежды, а сидеть без дела еще многие месяцы, уповая только на внимательность девочек, мне не улыбалось. Я попросил Зеро, самую опытную из фей, которых знал, помочь мне добраться до нее безопасным путем. Зеро милостиво согласилась и в тот же день вывела меня к озеру, а невдалеке от озера мы отыскали эту тропу.
Я был исполнен сомнения, ступая на коварную дорогу. Но я подумал вот что: коль скоро она проторена чьими-то ногами, то кто-то должен был достичь самого ее конца. И вот я шел по тропе несколько дней, думая только о том, как хорошо было бы найти для себя какую-нибудь цель. Собственно говоря, мне не о чем больше было думать. Дорога казалась бесконечно длинной, а тяжесть в ногах – неодолимой, и ожидание бременило как недуг… но я был вознагражден за свои усилия. Встреча с мудрецом показалась мне ужасно странной, но потом…
– Что тебе сказал мудрец? – не выдержав, спросил Крионис.
– Это не важно. Ведь я услышал самого отца.
– Отец велел тебе сидеть на берегу озера?
– Отец просил меня предаться размышлению, – молвил Пирис. – Он говорил, что огорчен моим положением, но я должен заслужить свой ответ. Потому я возвратился к озеру. С тех пор я гляжу в гладь воды: она приводит мне на ум разные мысли.
– Что это за мысли?
– Мысли обо всем, – сказал Пирис, полыхнув волосами. – Я уже открыл тебе некоторые из них. Я ищу среди них свою цель так же, как ты ищешь свою в разных странах. По счастливой случайности я встретил у озера Лору. Теперь я могу быть к ней настолько близко, насколько дозволил мне отец.
– Наверное, вам непросто услышать друг друга, – сочувственно сказал Крионис.
– Неправда. Я навострил уши за годы жизни вблизи берега, а у Лоры отличный слух от природы, так что мы не испытываем особых трудностей.
– Почему тебе не войти в воду? Может быть, твоя цель – Лора? Разве она не появляется в твоих мыслях и не зовет тебя к себе, как настоящая цель? Так неужели отец не поможет тебе достигнуть ее?
– Если бы сношения стали целью, – отвечал Пирис, ощетинившись языками пламени, – весь лес, весь остров потерял бы всякий смысл. Что это за цель, которой можно добиваться каждый день?
– Но ведь ты сам не теряешь смысла и без цели, – заметил Крионис, вспомнив свои недавние мысли. – И я за это ручаюсь. Так разве невозможно жить без нее? Посмотри, как твои соседи радуются жизни. Если ты спросишь об их цели, наверняка они скажут о любви к отцу и друг к другу, и ничего кроме. Все может быть куда проще, чем ты думаешь.
– Знаешь что, странник… Как тебя зовут?
Крионис назвал свое имя.
– Нам лучше говорить поменьше, Крионис. Когда я начинаю что-нибудь рассказывать, то делаю это с жаром, а он теперь не идет никому на пользу.
Так в безмолвном путешествии они провели несколько часов. Дорога противилась им как могла: раздваивалась, троилась, сходилась воедино и сужалась, почти пропадая во мхах, крутила голову петлями, прорастала ложными тропками, которые то приводили в самую чащу, то замыкались кольцом. Она проваливалась в глубокие овраги и тонула в зыбких трясинах, губительных для порождения огня и способных надолго задержать порождение льда. Однажды, к немалому удивлению Пириса, тропу пересекла мелкая речка, и волшебники были вынуждены искать запруду. К счастью, не так далеко, на небольшой возвышенности, кто-то перекинул через реку висячий мост из прочных лиан; похоже, не каждому здесь нравилось переправляться вброд.
Издевки издевками, но тропа не уходила назад, как сулила ее дурная слава, а вела все дальше и дальше в глубины волшебного Леса. По сторонам ее вырастали новые и новые кустарники и деревья; столько растений на всем острове не сыщешь, думалось Крионису. Такое разнообразие прибавляло уверенности. «Быть может, те, кто не добрался до конца, поворачивали обратно сами и просто боятся это признать? Но что эти трясины и ямы волшебным созданиям, легким как воздух, прытким как горные козы, живущим под землей и над землей? Неужто и впрямь не хватило только силы желания?»
С течением времени волшебный лес мрачнел. Золотое небо стало тусклым, а потом совсем стемнело, будто вечер осенил остров покровом черной мглы раньше срока. Над дорогой склонились угрюмые сикоморы. Утих певучий свист, прекратились жужжания и стрекот, и дух, предвещающий недоброе, наполнил окрестности.
Крионис размышлял над словами Соры. «Люди называют лес недобрым местом. Но волшебный лес не может быть злым, пусть в нем бушуют пожары, находит кромешная тьма при свете дня и бесконечно вьются глухие дороги. Воистину он таит в себе немало загадок… Но почему люди вообще говорят о лесе? Может, они только повторяют слова других фей? А может, кто-то из них все же бывал здесь? Было бы так интересно увидеть его».
– Как странно, что мы никого не встречаем, – сказал он не без сожаления. – Пускай они хорошо умеют прятаться, но разве два волшебника способны распугать целый лес?
Пирис фыркнул, не то соглашаясь с ним, не то намекая на глупость сказанного. В конце концов, вызывать неприязнь местных могла и сама дорога. Все кругом теперь выглядело таким жутким, что нельзя было и представить себе, чтобы в этом путаном коридоре, поглощенном тенью, в ночи среди бела дня забавились веселые эльфы и сновали трудолюбивые феи, и звери степенно прогуливались рядом с ними, и вся мелюзга подыгрывала им как умела, а в воздухе разливались дивные ароматы.
Картина радости явилась ледяному волшебнику всего на мгновение и исчезла. В свете огненных переливов он увидел, что сикоморы превратились в кипарисы, надвинувшиеся на них, как скалы. Зеленые своды нависли так низко, что кончики хвои разалелись от близости огня и мерцали, словно звезды над слепой равниной. Он боялся брызнуть в них водой, чтобы не попасть на открытую кожу Пириса. Гирлянды их так и вились дрожащими узорами в снотворной тиши, и оба невольно любовались ими, теряя бдительность.
По бокам дороги из земли поднялись столбы уродливых камней выше человеческого роста и сгрудились между стволами. Красно-белый свет пролился по их морщинам, и десятки безжизненных лиц проступили на них и уставили в незнакомцев немые взгляды.
У нового поворота в хвойной куще, как круглые зеркала, неожиданно сверкнули два самых больших глаза.
Крионис первым рассмотрел среди пушистых ветвей белесую шерсть и открыл рот, чтобы привлечь внимание проводника, но в этот самый момент громадная бестия взвилась над дорогой и с глухим шумом опустилась в десяти шагах перед ними – так, что сотряслась земля.
Лесной тигр теперь мерил их свирепым взглядом, топорща усы. Он закрыл собой, казалось, всю ширину тропы, а обойти его было нельзя – с обеих сторон их тесно обступили каменные фигуры.
Огненный юноша замер как вкопанный, и волосы взметнулись над головой.
– Поверить невозможно, – прошептал он, распахнув рубиновые глаза. – Как тут оказался дикий зверь? Эти звери боятся меня как…
Но он не договорил. Охваченный нетерпением большой тигр раскрыл бездонную черную пасть и разразился громовым рыком.
Страшный жар ударил из пасти зверя. Пирис сделался желтого цвета, и воздух накалился так, что ледяной Крионис начал оседать и растекаться на глазах.
– У него ничего не выйдет, – хрипло сказал он огнерожденному, – помоги.
Тигр припал к земле и выгнул спину, готовясь к новому прыжку.
Пирис вытянул руки вверх ладонями, неслышно промолвил заклинание – на удивление краткое, словно прощание, – и из рук вырвалось бушующее пламя. Оно было больше, сильнее и страшнее лесного зверя; огонь перекинулся на беззащитную хвою, и в воздухе пронесся душераздирающий стон.
Крионис упал на левый бок. Тигра отбросило в заросли за поворотом, и снаружи виднелась только его фыркающая голова с пристыженно моргающими глазами; он начал медленно отступать, пытаясь сохранить остатки достоинства. Крионис, чье сознание уплывало с льдинками из расколовшейся левой руки, махнул уцелевшей правой рукой – но брызги не могли достигнуть огня. Тогда он вцепился в полу плаща и слабым голосом проговорил свое заклинание.
С верхушек деревьев, как с покатых крыш высоких домов, посыпался снег. Пирис одним скачком очутился за поворотом. Снег валил стеною несколько минут, перемешиваясь с хлопьями пепла, пока не угасла последняя искра ужасного пламени.
Крионис, лишенный обеих ног и одной руки, лежал без чувств. Огнерожденный, все еще полон сил, ринулся было к нему, но осознал, что в такой час приближаться будет совсем неблагоразумно.
Переменится ветер и выйдет из берегов река, луна закроет солнце и жидкий огонь превратится в прозрачные самоцветы, злой Океан уймет свои волны и, может быть, повернет вспять само время – но волшебное создание никогда не потеряет своих волшебных свойств, и тут уж ничего не попишешь. Каким бы жалким он теперь ни выглядел, Крионис был одним из чудес острова высших Благ, – а чудо, даже самое маленькое и незначительное, невозможно спрятать ни в мучимой жаждой земле, ни в зыбучих песках, ни в клейкой топи, ни в вечных снегах, ни в самой глубокой пропасти, ни в мерзлой пещере, ни в извилинах гор, ни в озере леса, ни в облаке на небе; сам Океан, увидев, что все удивительное чуждо злу, неохотно вынесет его на сушу, и рано или поздно оно снова станет заметно миру.
– Пирис… – проговорил лежащий юноша как бы во сне, когда очертания губ вернулись на обезображенное лицо. – Ты ведь прекрасно слышишь меня… или только то, что дает слышать сердце? Пирис. Ты еще в своем уме, не так ли? Случился пожар – из-за меня. Но твое тело не исчезло, и твой разум не тронут безумством. Так смертен ли ты, Пирис? Не обречен ли ты жить и возвращаться к жизни, как и все, что вокруг тебя?
– Мы договорились, – отвечали ему отблески на снегу и изморози. – Никаких лишних споров, и слов не нужно тратить понапрасну. Ты теперь не сможешь спасти меня, если беда повторится. Отдыхай, прошу тебя.
Пирис сидел на камне у занесенной снегом и пеплом дороги, подперев ладонью щеку, и смотрел на оживающий лед так, как обычно смотрят на огонь костра. Отросла левая рука, отросли одна за другой крепкие ноги, налилась впавшая грудь. Только лицо долго оставалось неузнаваемым, перекошенным непонятной гримасой; из закрытых глаз отчего-то продолжали течь еле видные струйки воды.
Наконец Крионис зашевелился. Снег уже почти стаял, и на тропе показались обожженные ветви, шишки и куски коры. Слабый ледяной юноша с трудом поднялся на локоть новой руки и оглядел мир смущенными глазами.
Каменные столбы ушли под землю. Кипарисы будто бы расступились, разняв перепутанные черно-зеленые лапы, и мрак испарился в открытое небо. Стало ясно, что деревья сохранили волю к жизни, несмотря на ожоги, и юноша вздохнул, мысленно прося их простить его дерзость. Покрутив головой, он обратил внимание на свой неподходящий для волшебника вид и натянул неуязвимые штаны и туфли на новые ноги.
– Долго ли я спал? – спросил он.
– Еще светло, – ответил Пирис, – и, кажется, идти осталось немного. У меня хорошее предчувствие на этот счет, хотя мне непонятно появление на дороге такого грозного зверя. Ты же не забыл, чего здесь ищешь?
Крионис свесил голову набок и глянул на него с болезненной улыбкой.
– Это мне пока не под силу. Скажи, а ведь я дал тебе новую пищу для размышления, верно?
– Верно, – кивнул Пирис. – Но лучше бы не задумываться об этом, пока я не вернусь домой.
– О чем же ты будешь думать? – вставая, спросил Крионис.
– О том, о чем думал всю дорогу – то есть ни о чем.
– Ты умеешь не думать ни о чем?
– Думать, – поправил Пирис. – Не думать совсем я, конечно, не могу, но мысли ни о чем успокаивают мое существо, когда это необходимо. Ничто – это ведь тоже такая особенная пища; я обнаружил это, когда подумал о нем в первый раз. Можно сказать, что мы теперь думаем о нем вслух.
Пока он это говорил, он почти не горел.
– Может, поболтаем ни о чем по дороге? – предложил Крионис. – Все-таки скучно бродить по лесу молчком.
– Мысли вслух рано или поздно все равно разгорячат мое тело, – покачал головой Пирис, и его волосы как бы в подтверждение этого слегка вздымались.
Крионис снял с одежды приставшие комья мокрой земли и спаленную хвою, и путники двинулись дальше.
Дорога присмирела и сделалась намного ровнее. Не было больше ни болот, ни впадин, ни петель, ни развилок, а разрезавшие ее ручейки можно было перешагнуть, не замочив ног. Водопады шумели где-то вдали, не вызывая тревоги. Деревья услужливо поднимали ветви повыше, отстраняясь от редких искр, кусты прятали куда поглубже свои сухие колючки, и даже проглянуло ласковое солнце, скромное и дружелюбное – не в пример навязчивой сестре большой пустыни.
По обочинам наконец-то высыпали любопытные: остроухие эльфы, облеченные в тонкие туники и воздушные платья светлых цветов, связавшие в хвосты или распустившие до плеч волнистые волосы из чистого золота, от ушей до пят унизанные обручами, серьгами, бантами, лентами, цепочками, бусами и другими очаровательными вещицами (большую часть этого, очевидно, выменяли для них у людей феи); смуглокожие лесные нимфы, играющие длинными косичками, точно сухой ванилью, выставив на вид расписанные хной животы и бедра; удивительные андрогины, двуполые создания, великолепно сложенные, ловкие и выносливые, одни чистотелые, как эльфы, другие покрытые кошачьей шелковой шерсткой; оборотни из самых смелых, перебегающие, переползающие, перепархивающие с места на место и прикидывающиеся даже кустом или камнем; и еще странноватые, не похожие на людей, маленькие существа с круглыми белыми телами и круглыми мордами, известные тем, что страшно любили поговорить. Все смотрели на волшебников с опаской, но больше были изумлены тем, что огонь и лед держатся друг друга. Они знали о снеге и льде только по рассказам летающих в горы фей, но внешность Криониса и холодный след, что тянулся за ним на сотни шагов, не оставляли сомнений. Одни спрашивали: «Послушайте, откуда он взялся?» «Должно быть, спустился к нам с высоких гор», – отвечали другие. «Значит, так выглядит живой снег? Он создан целиком из снега и льда?» «Да нет же, посмотри на его волосы – не хуже, чем у воображуль ушастых. Уж, во всяком случае, его одежка сделана из чего похитрей».
В лесу молва носилась быстрее молнии. Кто-то раздобыл для путников пригоршню мелких яблок, выкатил их на дорогу и успел улизнуть, прежде чем незнакомцы подошли близко. Крионис предложил испечь эти плоды. Пирис, волшебник на редкость талантливый в этом деле, сразу же подобрал их и опустил за пазуху. Потом неожиданно выяснилось, что хватать руками горячее – не лучшее в мире развлечение для хладорожденных, и тогда Крионис выломал пару упругих зеленых прутьев, а Пирис насадил на них готовые яблоки. Сам он отказался от еды, объяснив это тем, что не хочет слишком возбудиться от ее превосходного вкуса. Ледяной юноша позволил себе посмеяться над этим всласть, но все же сердечно поблагодарил огненного за самоотверженность.
Казалось, что все приключения уже позади и дорога более не намерена задерживать неколебимых искателей. Но вот светило дня, только-только нашедшее брешь в золотых облаках, вновь куда-то скрылось; теперь над лесом собирались серебряно-черные тучи, похожие на лавины грязного снега.
Пирис запрокинул голову и потянул носом. Ноздри его ярко покраснели.
– Я чую, грядет сильный ливень, – беспокойно сказал он.
И Крионис с ним согласился.
– Я не успею вернуться к озеру. Придется выкопать яму где-нибудь здесь.
Они нашли в стороне небольшой овраг с мягкой землей и вырыли руками неглубокую ямку, в которой мог с удобством поместиться огнерожденный. Торопясь, они работали вдвоем, друг против друга. Укрытие пропиталось влагой из-за того, что с Криониса хлестало ручьями, но Пирис не жаловался. Он свернулся калачиком на мокрой земле, и его кожа на время перестала тлеть и почернела, точно на ней смешались краски. Крионис забросал яму ветками, оставив по бокам щели, чтобы внутрь проникал воздух.
– Мне дурно, – сказал Пирис глухим голосом из-под веток. – Это укрытие хуже того, к которому я привык. Все мысли, что скопились без внимания, рассеиваются как дым. Может, это еще один знак от отца и я должен очистить свой разум. Странное время и странное место; может, он намеренно разлучил меня для этого с нею. Но я выдержу это испытание ради отца. Иди вперед по тропе, ледяной странник. Если у тебя есть цель, ты не потеряешь ее.
Кроны уже шелестели под ударами капель. Лесные жители, как бы следуя примеру огненного волшебника, скрылись в норах, дуплах, землянках, шалашах и прочих уютных местечках. Крионис простился с новым другом и поспешил обратно к брошенной всеми дороге, открытой и беззащитной перед напором дождя.
Волшебнику, состоящему изо льда, вода была нипочем, но когда она попадала на одежду и тело, Крионису начинало казаться, что он опять тает, а в этом было мало приятного. Он старался держаться деревьев с густой беспросветной кроной, но тяжелые потоки воды скатывались с дрожащих листьев и настигали его, когда он выходил из-под сени ветвей. Это подстегивало Криониса, хотя у него не было причин сломя голову нестись к цели.
«Может, этот гигант обедает или спит, – думал юноша, смахивая дождинки с лица и голубых волос. – Э, нет, едва ли он теперь спит. Все эти мыслители не ложатся отдыхать допоздна, я уверен. Их мысли не дают им заснуть, покуда не получат свое. Но он, вероятно, не обратит на меня внимания, пока я не решу какую-нибудь головоломку из волшебных блоков и платформ… Обойтись бы только без заклинаний! Так или иначе, я готов ждать столько, сколько потребуется, а то и пораскинуть умом. Давно я не развлекался такими играми, а это на самом деле очень забавно».
Еще он немного побеспокоился о Пирисе, но пришел к выводу, что огнерожденный волшебник должен быть достаточно вынослив, чтобы переждать привычный для него налет стихии и не поникнуть духом. «Кроме того, счастливцу ведь есть куда вернуться, – говорил себе Крионис. – У него есть возлюбленная, с которой он неразрывно связан, пусть ни один не желает узнать объятий другого. Он нашел себе место, и это придает ему сил; у него все будет хорошо… никаких затей, никаких разочарований».