Чёрные мокрые ветви то и дело хлестали по лицу, идти становилось всё трудней. Тропинка растворилась меж прелой листвы, ковром устлавшей разбухшую от влаги землю.

Вскоре Митро окончательно убедился, что желание сократить путь через лес было плохой затеей. Но что ж теперь, не поворачивать же назад. Вот и низина.

В деревне рассказывали странные истории об этом месте. Иногда путники видели меж кривых, мёртвых, заболоченных стволов, бледное, худое дитя в лохмотьях. Сложно сказать был ли это мальчик или девочка, просто маленький ребенок, безразличный к вечному дождю этих мест. Можно подумать, что это какой-то потерявшийся сиротка, однако рассказы были с разницей в десятилетия.

А ещё путники слыхали, как из чащобы раздавался чей-то голос, словно сумасшедший человек, который говорит сам с собой. Невидимка то причитает, плачет навзрыд, воет зверем, а то вдруг начинает сердиться и ругает кого-то на чём свет стоит. Голос визгливый. А говорит, как на иностранном языке, слов не разобрать.

''После бормотухи на ярмарке небось и не такое покажется'' – подумал Митро.

Под ногами начала хлюпать вода, заливаясь в сапоги. Непрекращающаяся морось с неба, оседала на одежде и ткань её уже не впитывала, разбухнув от влаги. Призрачная тропа исчезла окончательно, уступив место высокой траве. Деревья становились ниже, превращаясь в кусты.

В сумерках казалось, что он заблудился. Кругом кочки, вода и низкорослая ива. Топких мест тут не было, под грязью твёрдая поверхность, так что увязнуть он не боялся. Страшно было потерять направление и уйти мимо деревни, дальше в чащу.

Вдруг слева, прямо в зарослях, мелькнуло что-то белое. В сизом свете уходящего дня, не удавалось разглядеть подробности.

Поравнявшись с кустами, парень пригляделся и тут же шарахнулся в сторону. Сердце забилось часто и тяжело. В кустах сидел ребёнок, обхватив себя руками и спрятав голову меж колен. Некогда белая ткань рубахи, в которую он был одет, испачкалась. Тёмные разводы узором чернели на ткани. Ужас сковал Митро. Хотел было побежать сломя голову, а ноги словно в землю вросли. Схватился за нательный крест, но вместо молитвы, почему-то крикнул: «– Чур меня!».