Глушь

Детская коляска. Рука матери все еще держится за нее вопреки всему. Кровь.

Бергер не видел места, где были найдены тела. Не тогда. Он видел фотографии. Сделанные крупным планом, неотступно преследующие его фотографии. Он видел место преступления, но позже, когда там уже не было тел. Это оказалось еще хуже, воображение дополнило картину.

Резко распахнувшаяся дверь выдернула его из темных глубин памяти. Появившаяся в дверном проеме женщина не произвела на него особого впечатления и успела повернуться спиной до того, как Бергер рассмотрел ее как следует. Он заметил только толстый вязаный свитер и в тон к нему толстые носки из грубой шерсти.

Гости и хозяйка расселись вокруг темного стола в полумраке гостиной. Бергер положил перед собой мобильный телефон экраном вниз и рассеянно вертел свою чашку с чаем, поглядывая вбок, где виднелась спальня. Он заметил письменный стол со стоящей на нем старой печатной машинкой.

– Будете рассказывать о короедах? – спросила женщина и зажгла две свечи.

В это мгновение Бергеру впервые удалось рассмотреть Йессику Юнссон. Свечи осветили ее бледное лицо. Ей было между тридцатью и сорока годами, и во всем ее облике было что-то нервное. Без макияжа, темные волосы, довольно короткая стрижка, внимательные голубые глаза, несмотря на блуждающий взгляд.

– Никаких короедов, – сказала Блум.

– За это отдельное спасибо, инспектор Лундстрём.

– А что случилось в тот момент, когда вы закончили писать? – спросил Бергер. – Вы оборвали письмо на полуслове.

– Не понимаю…

– Ну как же. Вот последняя фраза вашего письма: «И как только слабое пламя свечи гаснет, я слышу». И всё. Потом вы отправили его в полицию, так и не закончив. Почему?

Йессика Юнссон предпочла рассмотреть визитную карточку, а не собеседника.

– А вы, значит, инспектор Линдберг? – сказала она. – И на конце h?^[2] А что означает Ч? «Ч. Линдберг»?

– Ответьте на мой вопрос. Что вы услышали, когда холодный ветер пронесся по спальне? И когда погасла свеча.

– Распахнулась входная дверь, – ответила Йессика Юнссон и в первый раз посмотрела на Бергера. Взгляд казался открытым, но только казался.

– И что вы сделали?

– Побежала к двери подвала и бросилась вниз. Позвонила в полицию с ведущей в подвал лестницы. Я не хотела идти туда, я не заходила в подвал уже пару лет.

– Если человек предполагает, что безумный убийца только что пробрался в дом через входную дверь, может быть, инстинкт подсказывает спрятаться?

– Я не рассуждала рационально. Сожалею. И мобильная связь должна быть лучше на лестнице.

– И это уже была рациональная мысль?

– Чисто инстинктивно. Я не понимала, что мыслю рационально.

Бергер кивнул и внимательно посмотрел на женщину. Работая полицейским, он научился правильно оценивать людей. Вряд ли эта способность могла исчезнуть за пару недель. Но оценить Йессику Юнссон было нелегко. В ней отсутствовало маниакальное безумие, которое светилось в глазах параноиков. С другой стороны, не заметно было и ясного светящегося разума, который излучала сидящая рядом с ним Молли Блум. Скорее, это был взгляд из берлоги, апатичный и нервный одновременно, а в уголках рта играла странная легкая улыбка. Бергер заметил, что и Блум изучает Юнссон. Интересно, ей так же трудно составить четкое представление, как и ему?

– Как долго вы просидели на лестнице в подвал? – спросил он.

– Пока не приехала полиция.

– И все это время вы ничего не слышали?

– Я слышала котел.

– Котел?

– Отопительный котел, – пояснила Йессика Юнссон. – Он гудит. Мне не нравится этот звук. Поэтому я перестала пользоваться подвалом.

– А наверху ничего?

– Как я и сказала полицейским: ничего. Я заперла дверь подвала и нашла возле лестницы старый пожарный топор. Я так судорожно его сжимала, что им пришлось отгибать мне палец за пальцем, чтобы я его выпустила из рук.

– То есть вы ни на секунду не поднимались наверх, пока не приехала полиция?

– Нет. Они крикнули: «Это полиция. Йессика, где вы?»

– Они казались обеспокоенными?

– Нет. Я знаю, что они думают обо мне. Одно из первых слов, которое я услышала, было «паразиты».

– И письмо по-прежнему было в печатной машинке?

– Да, они не обратили на него внимания. Когда они ушли, мне пришло в голову, что надо его отправить. Чтобы вы поняли, каково мне. Чтобы сюда прислали какого-нибудь другого полицейского, а не этих жалких йокмоккских горе-сыщиков.

– И вы своего добились, – сказал Бергер. – И можете все рассказать. Почему вы адресовали письмо именно комиссару Дезире Росенквист?

– Я видела ее по телевизору несколько недель назад. В Стокгольме раскрыли дело о каких-то похищениях людей. Эллен как там ее? У комиссара брали интервью. Она производила хорошее впечатление. Когда я позже попыталась ее разыскать, оказалось, что она комиссар в НОО. Я подумала, что она, возможно, отнесется ко мне серьезнее, чем местная полиция.

Бергер кивнул и сказал:

– За вами, конечно, не может следить незнакомый мужчина. Ведь вы знаете, кто он? Почему вы не хотите об этом рассказать?

Йессика Юнссон посмотрела на него. Да, во взгляде, когда он переставал бегать, была ясность, но и что-то еще. Страх? Как будто она знает, кто ее преследует?

– Но я правда не знаю, – сказала она.

Бергер откинулся на спинку стула и умолк. Он надеялся, что Блум поймет знак и перехватит инициативу. Так и случилось.

– Вы предпочли поселиться в очень уединенном месте, Йессика, – сказала она. – Насколько я понимаю, у вас нет ни работы, ни мужа, ни детей. Вы от чего-то бежали?

– Я просто хочу покоя, – пробормотала Юнссон.

– Покоя от чего? Вы переехали сюда, чтобы от кого-то спрятаться?

– От людей в целом. Я хочу, как я уже сказала, чтобы меня оставили в покое.

Блум внимательно посмотрела на нее. Бергер видел это, следил за ее взглядом. Он взглянул на мобильный телефон: запись, кажется, шла своим чередом.

– Вы родом из Стокгольма, Йессика, – сказала Блум. – Выросли в Рогсведе, но в вашем личном деле полно пробелов.

– А с чего у вас вообще есть мое личное дело? Меня вроде ни в чем не обвиняют.

– Мы стараемся не упускать из виду людей, которые обращаются в полицию намного чаще других, – ответила Блум. – А если на человека падает подозрение в совершении преступления, нам приходится изучить его личность подробнее.

– Подозрение в совершении преступления?

– Сокрытие доказательств, – пояснила Блум и повернулась к Бергеру.

Он кивнул с серьезным видом и продолжил:

– Да, я думаю, нам придется поглубже покопаться в прошлом Йессики Юнссон. Это ведь там мы найдем паразитов.

Взгляд Йессики Юнссон скользнул на Бергера. Он посмотрел ей в глаза. Никто так не любит поговорить, как сутяжники, это почти закон природы. Они хотят любой ценой проговорить все те подлинные факты, о которых умалчивают власть предержащие. Но Юнссон вела себя сдержанно, не произнесла ни одного лишнего слова. И все же это она подняла шум на всю страну, чтобы заполучить сюда полицейских не из этого района.

Чтобы заполучить Ди.

А теперь она почти ничего не говорит.

Почему?

– Как вы думаете, кто следит за вами? – спросил Бергер.

Йессика Юнссон только мрачно покачала головой. Бергер пытался уловить каждое малейшее движение, постоянное перебегание глазами с одного на другое, непроизнесенные слова. Между написанным ею текстом и ее поведением что-то не сходилось. Между ее параноидальным нравом и ее взглядом.

Ему надо внимательнее изучить этот блуждающий взгляд.

Он вспомнил другой допрос, жизненно важный допрос непонятной женщины по имени Натали Фреден. Он бросил взгляд на Молли Блум. В этот раз она встретилась с ним глазами и кивнула, едва заметно.

Бергер кивнул куда заметнее, выключил запись на телефоне и положил его во внутренний карман старого пиджака. Потом встал и сказал:

– Думаю, нам стоит провести чуть более формальный допрос, с видеозаписью и хорошим светом. Мы можем сделать это в полицейском участке в Йокмокке, если хотите. Это же в принципе неподалеку.

Йессика Юнссон молча смотрела на него.

– А можем сделать это здесь, – продолжил Бергер. – Тогда вы избавитесь от нас намного быстрее. Вам решать, Йессика.

– Здесь, – ответила Юнссон.

– Прекрасно, – сказал Бергер. – Мы поставим здесь пару ламп и все такое. Но сначала осмотр дома.

– Осмотр дома?

– Вы покажете нам весь дом и территорию вокруг. Могу предположить, что йокмоккская полиция не стала себя этим утруждать?

Йессика Юнссон поднялась и бросила на него пустой взгляд. Во второй раз за короткое время он пожалел, что не записал это все на видео.

Она провела их на второй этаж. Там было мало интересного. Блум все время держала в руке телефон и делала снимки. Бергер заглянул в чулан. Фонарик, который Блум перед побегом прихватила с собой, не осветил ничего кроме пыли. Пылинки отреагировали на сквозняк, не воспринимаемый человеческими органами чувств, и покружились немного, пока не вернулись на четыре древних чемодана, скорее даже дорожных сундука вроде тех, с которыми эмигранты тащились по американским прериям на замученных лошадях.

– Они стояли здесь, когда я въехала, – пояснила Йессика Юнссон.

– И вы не посмотрели, что в них?

Она помотала головой. Они двинулись дальше. Две спальни, в каждой по еще одному чулану под нижней частью ската крыши. В первой спальне стояла единственная незастеленная кровать, и рейки днища напоминали ребра. Во второй в чулане было пыльно, но пусто, зато кровать и кресло были накрыты белыми простынями, напоминающими чехлы, которыми семьи богатых торговцев укрывали мебель, уезжая из своих летних усадеб на зиму.

– Это вы застелили? – спросил Бергер.

Йессика Юнссон покачала головой. Но Бергер не отступал. Он выжидающе смотрел на нее, освещая ее безжалостным светом фонарика.

– Все было так, когда я переехала сюда, – наконец ответила Юнссон. – Я только несколько раз постирала покрывала, и всё.

Они вышли из спальни. Бергер задержался на мгновение, провел пальцем по белой ткани, укрывавшей диван. Потом все вернулись к лестнице, возле которой стояла софа с креслами, на которых, кажется, никто не сидел с начала века. Спустившись по лестнице, они прошли на кухню. Там было чисто, мебель не новая, но опрятная. Бергер заметил, что Блум украдкой провела пальцем по поверхности стола.

Кроме этого, на первом этаже находилась большая гостиная, куда выходила лестница, деля комнату на три части: передняя, где холл переходил в подобие прихожей, там стояли три стула; открытая часть, в которой висел маленький телевизор и стоял диван; обеденная зона, куда они прошли в начале визита, чтобы допросить хозяйку. Наконец, они добрались до спальни. Бергер рассмотрел печатную машинку и бросил взгляд на кровать, которая была застелена ровно и аккуратно, как он и предполагал.

– Подвал, – сказал он.

– Это обязательно? – спросила Йессика Юнссон.

– Да, – ответила Молли Блум и разблокировала свой мобильный. – Мы пойдем с вами, не бойтесь.

Юнссон подвела их к покрашенной в белый цвет двери, из которой торчал старый ключ. Она повернула его и настороженно и даже немного радостно посмотрела на своих спутников. Улыбнулась своей странной, едва заметной улыбкой и распахнула дверь.

– На самом деле я не такая уж трусиха, – сказала она.

Внизу царила тьма, которая словно рвалась наружу. Бергер увидел, как Блум сделала шаг в сторону, будто давая темноте дорогу. С первых шагов вниз по лестнице они почувствовали запах запустения.

Блум включила свой мощный фонарик, осветила ступени и пропустила вперед остальных. Потом закрепила на перилах телефон.

Они сделали еще шаг вперед.

9

Среда, 18 ноября, 21:44

Сначала все немного дергается. Белая дверь со старым ключом. Рука, которая его поворачивает.

Потом темнота, бездонная темнота. Яркий свет фонарика выхватывает из нее ступени, одну за другой. По обе стороны лестницы виден большой подвал, который не удается разглядеть целиком. Все по-прежнему дергается.

Затем изображение стабилизируется, застывает. Правый угол вдруг оказывается закрыт чем-то темным, наверное, балкой, параллельной лестнице. Теперь картинка совершенно неподвижна.

Появляется женская спина, она движется вниз по лестнице. Еще один силуэт, мужской, и вторая женщина, блондинка с длинными волосами. У нее в руках фонарик. На полпути она оборачивается и смотрит вверх, как будто хочет убедиться, что всё на месте.

Все останавливаются внизу, расстояние до них увеличилось. Но не между ними. Они держатся вместе, как притянутые магнитом. Произносятся неслышные слова, единственный звук, который доносится из динамика, – это гудение старого жидкотопливного котла. Зажигается второй фонарик. Конусы света разбегаются по подвальному помещению.

Первая женщина, с темными волосами, идет с мужчиной, который только что зажег фонарь. Второй луч света движется отдельно, вправо. Светловолосая женщина редко попадает в кадр. Когда это иногда случается, видно, что она переворачивает какой-то хлам: древнюю садовую мебель, ржавые велосипеды, множество покрышек, изгрызенный молью брезент, скрывающий непонятные предметы.

Мужчина и женщина слева исчезли с экрана; время от времени мелькает свет фонаря, и больше ничего особенного не видно. Но вот они снова появляются в кадре и идут к двери, из-за которой доносится гудение. Останавливаются рядом с ней. Темноволосая женщина жестом подзывает блондинку, мужчина тоже ей машет. Иногда голоса перекрывают глухое гудение котла.

Мужчина тянется к ручке двери. Но не успевает взяться за нее.

Он не дотягивается до ручки.

Вдруг дверь резко распахнулась, и гудение котла сразу становится намного громче. Дверь ударяет мужчину по голове, и он падает на спину. Блондинка замахивается фонарем, как будто для удара, луч света скользит по потолку, но она опаздывает и получает удар в висок чем-то похожим на полено. Мужчина, пошатываясь, поднимается и получает тем же поленом прямо по голове. И валится на пол.

Только теперь из непроницаемой темноты котельной появляется фигура. Высокий, похожий на тень силуэт, словно на призрак. Котел гудит, так что не слышно никаких голосов, все напоминает пантомиму, немой фильм, все движения странно угловаты.

Фигура наносит еще один удар поленом лежащему мужчине и поворачивается к светловолосой женщине, которая стоит на коленях, согнувшись. Он бьет ее по затылку, и она, рухнув на пол, остается лежать без движения.

Быстро окинув взглядом обоих упавших, фигура достает что-то из кармана. Темноволосая женщина стоит, закрыв лицо руками, фигура тянет ее в сторону и быстро привязывает за руки к перилам кабельной стяжкой. Она опускается на колени, поднятые руки закрывают лицо.

Фигура оттаскивает к правой стене упавшего мужчину и привязывает его запястья к батарее. Потом то же самое проделывает с блондинкой. Они остаются сидеть около разных батарей, в пяти метрах друг от друга, после чего внимание фигуры переключается на темноволосую женщину у лестницы. Достав большой охотничий нож, фигура бросается к ней. В первый раз голос заглушает шум котла: в подвале раздается пронзительный женский крик.

Фигура приближается, поднимает нож и замахивается на женщину. Перерезает стяжку, хватает женщину и несет брыкающуюся жертву вверх по лестнице. Проходя мимо камеры, фигура попадает в кадр, освещенная слабым светом, который падает сверху через дверь подвала. Становится видно лицо. Но только это не лицо.

Это черная маска грабителя, и она возникает в кадре, может быть, всего на полсекунды. Потом слышно, как захлопывается дверь, и изображение превращается в непонятное мелькание. Затем все замирает, и в поле видимости камеры остается только нечто, напоминающее угол очень слабо освещенного пластикового пакета.

Металлический женский голос заглушает шум отопительного котла:

– Это всё?

– Камера упала, – отвечает более естественно звучащий женский голос.

– А Йессика Юнссон? Что с ней?

– Следы крови в доме и на снегу, следы колес и открытая дверь гаража. Слишком много крови, чтобы допустить, что она жива. Просто-таки кровавая баня. Все говорит о том, что этот сумасшедший убил ее и уехал с трупом.

Только когда металлический женский голос в трубке спутникового телефона перешел в протяжный стон, Бергер окончательно признал Ди. Телефон стоял на обеденном столе, за которым они сидели несколько часов назад, пытаясь допросить Йессику Юнссон. Бергер отнял салфетку от головы и посмотрел на пятна крови, одни из которых подсохли больше, другие меньше. У него возникло ощущение дежавю.

Блум сидела по другую сторону стола и прижимала к голове такую же салфетку, а к уху трубку.

– Вы должны были, черт возьми, только съездить туда и допросить ее, – крикнула Ди. – А вместо этого вы впутываете меня в какую-то дьявольщину.

– Он напал на нас, Дезире, – сказала Блум. – Мы были совершенно к этому не готовы.

Какое-то время стояла тишина. Бергеру казалось, что даже на расстоянии он слышит, как Ди проглатывает целый десяток слов сразу. Наконец, она произнесла:

– Итак, вы пошли в темный подвал уединенного дома, хозяйка которого утверждала, что ее преследуют, и были совершенно не готовы?

Молчание казалось в этот момент третьим человеком в комнате, крайне назойливым персонажем.

– В записи больше ничего нет? – спросила Ди после паузы.

– Она длится еще десять минут, – ответила Блум. – Пока у мобильного не разрядилась батарейка. Там виден только пластиковый пакет, лежащий возле лестницы. Я пришла в себя раньше Сэма, пролежав без сознания почти три часа. Потом я еще двадцать минут перегрызала стяжки. В конце концов, мне удалось освободиться, добраться до Сэма и привести его в чувство.

Бергер осмотрелся в полумраке. Дом стал совсем другим. Мир стал другим. Ди сказала:

– А вы уверены, что в доме никого не осталось?

– Мы еле стояли на ногах, когда очнулись, – сказала Блум. – И как я уже сказала, к тому моменту прошло три часа. Мы не были уверены в своем физическом состоянии, не исключено, что мы оба получили серьезные травмы черепа. В конце концов, мы выбрались наверх и попытались осмотреть дом, насколько смогли. Поставили мобильный на подзарядку, сходили к машине и взяли спутниковый телефон. Это как раз тогда я заметила кровавые следы на снегу. Не обычные пятна крови, а как будто что-то тащили и время от времени ставили на снег. Вероятно, что-то напоминающее гроб.

– Но на второй этаж вы не поднимались?

– Мы попытались…

– Да скажите же, черт вас побери, что у вас есть что-то еще, – взревела Ди.

Блум поморгала, наморщила нос и сказала:

– Как я сказала, мы не были на втором этаже. Но мы обошли первый.

– С камерой?

– Да.

Ди громко вздохнула. Бергер поморщился, почувствовав вкус крови в углу рта. Он снова вытер лицо. Салфетка замусолилась. Ему нужно было взять новую.

Блум нажала кнопку на мобильном и подключила его к базовой станции спутникового телефона.

– Вот, – сказала она.

Гостиная ярко освещена, как будто кто-то хотел изгнать царившие здесь долгое время кошмары. Камера поворачивается в сторону обеденного стола. На нем пока никакого спутникового телефона, но зато набросана куча окровавленных салфеток. Потом появляется открытая часть гостиной, камера поворачивает влево в сторону комнаты с телевизором и диваном. На полу около дивана вдруг что-то блеснуло, свет торшера отражается в большой луже. Когда камера приближается к ней, становится видно, что это кровь. В центре она очень яркая, слегка запекшаяся. От лужи идут размазанные следы, среди них три отпечатка ноги как минимум сорок пятого размера. Рядом две отчетливые полосы, как будто что-то тащили. Они ведут к холлу, но вдруг поворачивают в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Камера следует за ними до первой ступени, потом подрагивающее изображение начинает дрожать еще сильнее, все начинает вертеться, виден только потолок. Мелькает лицо Бергера с обеспокоенным взглядом. С его лица стекает капля, которая летит навстречу камере, становится все больше и больше, наконец, падает, и все изображение краснеет.

– Ты упала в обморок? – спрашивает Ди в трубке.

– Давай ограничимся тем, что мы не дошли до второго этажа, – сказала Блум.

– Мы вырубались по очереди, – громко добавил Бергер.

Ди явно расслышала его слова, потому что ответила:

– Вы оставили после себя столько следов ДНК, что вряд ли удастся это все убрать. Но я не могу привлечь вас к этому расследованию, ни в каком качестве. И прежде всего, в качестве подозреваемых.

– Нам понадобится несколько часов на то, чтобы убрать все следы, – сказала Блум.

– Вы свет погасили? – спросила Ди. – На видеозаписи все освещено так, что видно на всю округу, наверное. Никакие любопытные соседи не заходили?

– Мы погасили весь свет, да, – ответила Блум. – Никто не заходил. По-моему, этот дом ниоткуда не виден, если только не ехать сюда специально.

– Что, по-вашему, там произошло?

– Преступник пробрался сюда, неясно когда, вероятно, когда Йессики Юнссон не было дома. Он залез в котельную и ждал. В подвале он нашел полено, с которым он намеревался напасть на нее, когда она появится.

– Вы нашли полено?

– Нет.

– Не похоже на предумышленное убийство, – сказала Ди. – Полено?

– Мы вернемся к этому вопросу.

– Вы не должны возвращаться ни к одному вопросу. Вы должны уехать оттуда и залечь на дно, и это всё. Этим делом займемся мы.

– НОО? – спросил Бергер, забирая трубку у Блум.

– Едва ли мы сможем забрать дело у йокмоккской полиции, – ответила Ди. – Но мы будет с ними сотрудничать. Идите уже, черт бы вас побрал, на второй этаж, чтобы мы знали, с чем нам предстоит работать. А потом я убью остаток ночи на то, чтобы придумать способ сообщить о преступлении и какой-нибудь неуклюжий повод вернуться в Лапландию. Не надо было вас в это впутывать. Дилетанты. Подумайте хотя бы о том, что есть небольшой риск, что преступник все еще прячется где-то наверху. Он может оказаться совершенно чокнутым. Сидит и ждет вас там, натянув на себя кожу Йессики Юнссон.

– А кровавые пятна на снегу? Отпечатки колес у гаража?

– Сэм, ты слышал когда-нибудь об уловках, чтобы навести на ложный след? Возьмите с собой хотя бы кухонный нож. И позвоните мне потом.

– Мы отправим видео, – сказал Бергер в уже умолкшую трубку.

В эту же секунду что-то звякнуло об стол перед ним. Он увидел кухонный нож. У Блум в руке был второй.

– Два, – сказала она. – Мы возьмем с собой два.

Они пошли осматривать дом. Бергер шел первым, Блум приходилось снимать на камеру через его плечо. В неосвещенной гостиной уже почти совсем засохшие пятна крови как будто приоткрывали вход в темное подземелье. Бергер включил фонарик и шагнул на лестницу. Практически на каждой ступени виднелись следы, наводящие на мысль, что здесь тащили кого-то в толстых носках.

Бергер и Блум поднялись в холл второго этажа. Все выглядело совсем иначе в тусклом свете фонарика, словно это не та же комната, не тот же дом, не та же вселенная. Следы вели дальше в левую спальню. Дверь в нее была открыта.

Бергер держал наготове нож, стараясь, чтобы свет не падал на лезвие. Он чувствовал дыхание Блум у себя за плечом. Она шла очень близко. Они подошли к двери.

Первое, что они увидели, было покрывало, светившееся в ночи неестественно белым светом. Бергер направил фонарик на кресло. Никаких звуков, ничего, что указывало бы на присутствие человека. Тогда он осветил белую кровать. И увидел контур.

Это был контур человеческой фигуры. Казалось, посреди постели лежит человек, раскинув руки и ноги, как будто изображая снежного ангела на белой поверхности.

И все же это не был человек. У фигуры не было объема. Бергер ощутил дрожание фонарика, сделал еще пару шагов вперед. Потрогал покрывало, контур. Он был как будто нарисован на ткани. И краска уже подсохла.

Несколько часов назад цвет был намного краснее, чем сейчас. А теперь кровь уже запеклась. И запеклась она в виде лежащего человека.

Бергер услышал стон Блум, увидевшей темнеющий на кровати силуэт. Тот, кто здесь лежал, едва ли был жив тогда и совершенно точно не дожил до настоящего момента, когда прошло уже несколько часов.

Бергер осветил комнату, открыл дверь в чулан, по-прежнему выставив перед собой нож. Он посветил внутрь, все выглядело так же, как несколько часов назад. Слой пыли лежал нетронутый.

Они прошли в другую спальню, одинокая постель выглядела еще более обнаженной, деревянные рейки кровати еще больше, чем раньше, напоминали ребра скелета. Но узкая, низкая дверца, ведущая в чулан, выглядела иначе.

Она была приоткрыта.

Бергер и Блум встали рядом с ней, держа ножи наготове.

Бергер сделал глубокий вдох, дернул дверь и направил внутрь фонарик. Здесь слой пыли тоже выглядел почти непотревоженным. Но что-то изменилось. Бергер обернулся, Блум засняла обстановку и отошла в сторону.

Бергер задержался на пару секунд и сосчитал старые чемоданы. Из четырех осталось всего три.

– Один сундук исчез, – сказал он.

Выбравшись из чулана, он увидел, что Блум отложила нож и зажгла свой фонарик. Она осветила пустую спальню. Казалось, она заметила что-то в углу. Подойдя поближе, она присела на корточки, почти исчезнув за остовом кровати.

Вдруг оттуда донесся протяжный стон.

– О господи, – простонала Блум.

Бергер обошел постель, опустился на пол рядом с Блум и присмотрелся. Было трудно разобрать, что у них перед глазами. На первый взгляд предмет напоминал выброшенную на берег медузу.

Он лежал на мягком ворсистом коврике посреди расплывшегося под ним круглого красного пятна. Бергер и Блум наклонились еще ниже. Блум осветила предмет с разных сторон.

– Это что, человеческая кожа? – спросил Бергер.

Блум увеличила на мобильном изображение снимаемого объекта, сфокусировав камеру на небольшом участке кожи, отличавшемся цветом. Это было похоже на рисунок.

И тогда Бергер разглядел, что это. Это был небольшой рисунок ручкой.

Изображение четырехлистного клевера.

Бергер резко встал, почувствовал, как сильно болит и кружится голова. Закрыл глаза, понял, что вот-вот упадет. Мир превратился в истерически вращающийся калейдоскоп.

Но Бергер не упал. Он открыл глаза. Увидел словно сквозь красный туман человека, стоящего в нескольких метрах от него. Человек выглядел совершенно безумным. Бергер поднял нож. Человек сделал то же.

Секунды, которые потребовались на то, чтобы узнать собственное отражение в темном оконном стекле, будут еще долго мучить его в кошмарах.