Гунны

– Через три года царь Хорезма Артава завоюет Согдиану. Это приведет к активности тохаров, которые будут воевать с Хорезмом на территории Согда. В результате вся ваша страна, Самарканд и все другие города будут разрушены. Все сады и поля сгорят в пламене войны, а жители частью будут убиты, частью проданы в рабство. Государства Согда больше никогда не будет, а ее существование постепенно сотрется из памяти людей.

Посмотрев на их помрачневшие лица я продолжил:

– Но я предлагаю вам изменить будущее, вернуть власть в Согде по праву принадлежащую вам и возродить его былую славу и могущество.

* * *

Спустя месяц после погребения кагана Шоже и его жен, возвращаясь к своему, теперь уже к своему городу, я был удивлен тому, как преобразилась степь вокруг города. С вершины холма было видно, как вся долина далеко за горизонт была усыпана тысячами юрт и шатров. Иргек, увидев это, сказал:

– Это люди пришли почтить память твоего отца.

– Нет, скорее эти люди пришли не только на поминки, но и увидеть нового кагана кочевников. И не просто кагана, а приветствовать победителя, великого вождя, который способен объединить все племена и возродить былую славу воинов Степи. Уверен, то, что ты отказался нападать на усуней, когда мог их разгромить, а они тебя боялись, «Длинное ухо» Степи донесло до каждой юрты от гуннов на востоке и до сарматов на западе. Посмотри, там есть знамена не только гуннов, канглы и усуней, но прислали своих послов сарматы, динлины, аланы, саки, тохары, хорезмицы, согдийцы и Парфяне, – возразил Ирек.

– Только вот ханьцев нет, – отметил Иргек.

Я же рассматривая флаги, людей и всадников, снующих меж юрт и шатров, не мог разобрать ничего. Честно сказать, между гуннами, усунями и канглы я не видел ни внешних отличий, ни отличий в быте, ни даже в языке. Язык, на котором разговаривали гунны, усуни и канглы, сами эти кочевники не относили ни к гуннскому, ни к какому другому кочевому племени. Все разговаривали на нем потому, что он был их родным. Внешне, конечно некоторые кочевники отличались. Одни, например были чистыми европейцами, вторые на вид больше похожи на кавказцев, другие на монголов. Но такая разница во внешности присутствовала и среди усуней, и среди гуннов, и среди канглы. Хотя «монголы» среди гуннов и канглы встречались больше, чем среди усуней. Я вспомнил свою маму, которая внешне была похожа на европейку с большими, без восточного разреза глазами, хотя она была чистой казашкой из древнего казахского рода дулатов. Среди кочевников было запрещено создавать браки не только среди близких, но и дальних родственников. Соблюдалось правило «семи колен». Нарушившие этот негласный закон умертвлялись, а все жители аула, в котором произошло нарушение, становились изгоями. К тому же кочевники, вернувшись из набега на Китай, Согдиану, Хорезм и даже Индию и Европу, охотно брали в законные жены уведенную в полон женщину. А крепкие мужчины-рабы почти всегда становились мужьями кочевниц и, соответственно полноправными членами рода, который всегда нуждался в новых бойцах, погибающих тысячами в бесчисленных сражениях. Таким образом обеспечивались здоровые гены и увеличивалась рождаемость и жизнестойкость детей, смертность которых была очень высокой в суровых условиях степи. Из десяти рожденных здоровыми детей до совершеннолетия, в понятии моего времени, доживали только трое. Большинство погибало от холода, голода и болезней еще в раннем детстве. Дети чуть постарше, с двенадцати лет погибали в боях. Но зато выжившие были реально суперменами, не говоря уж об их воинских умениях, обладали невероятной, даже для этого времени выносливостью, устойчивостью к длительной жажде, голоду и морозам. Кстати, кочевники считали лучшим временем для начала военного похода именно зиму.

Обо всем этом я думал, спускаясь с холмов по направлению к городу. Проезжая мимо юрт мы увидели, как к нам навстречу толпами выбегали кочевники и, создавая живой коридор, склонялись передо мной, произнося слова соболезнования.

Приблизившись к городу, увидел, что все следы пожара, разрушений и недавнего сражения были убраны. Внешняя стена была почти восстановлена. Там где еще ее не восстановили, занимались строительными работами римляне.

Я въехал в распахнутые ворота внешней стены. По обе стороны ворот расположился караул, состоящий из двух десятков римлян и десятка кочевников. Между внешней и внутренней стеной было поставлено множество юрт, из которых также выбегали люди, спеша приветствовать меня. Уважительное отношение ко мне знатных кочевников и восторженные лица воинов, одинаково громко приветствовавших меня, приятно щекотало мое самолюбие. Помню, вернее вообще не помню, что в последнее время в моей прошлой жизни не то что кто-то уважительно приветствовал меня, а вообще даже нормально поздравлял хотя бы на мой день рождения. Последние, кто искренне радовался мне, это были мои родители.

Я, наконец, въехал во внутренний город, там меня встретил Угэ со своим десятком. Выразив соболезнование, он сообщил, что в город прибыли послы соседних стран и просят покровительства несколько родов саков, перекочевавших с берегов Окса и гуннов, недовольных правлением Кокана. Я остановил его жестом. Сойдя с коня, которого тут же подбежав, взял под узды «мой» братишка Тегын, я снова жестом позвал Угэ пройти за мной в тот самый «конференц-зал», где проводились военные советы.

Войдя в помещение, уселся на кошму. За мной и Угэ никто не вошел. Иргек и Ирек остались еще между стен, встретив каких-то разодетых в шелка людей, на вид явно не кочевников.

– Ну, Угэ, рассказывай, что тут нового? – обратился я командиру своих телохранителей.

– Великий хан, – ответил Угэ, сев напротив меня, – вся Степь гудит о твоей великой победе над ханьцами. В город прибыли послы тохаров, дахов, хорезмского царя Артавы, сарматов, динлинов и еще посланники от Кокана.

– А что за саки и гунны, о которых ты начал докладывать?

– Это саки-массагеты, числом в семь тысяч юрт, перекочевали с берегов Окса и две тысячи юрт усуней просят выделить им пастбища для кочевки.

«А канглы против не будут? Все земли, которые я могу предложить им сейчас, это кочевья, принадлежащие канглы. Я сам нахожусь здесь почти на птичьих правах. Объяви меня сейчас хан канглы врагом – крышка мне. И что же мне делать? Насколько я знаю, часть саков осталась кочевать в степях Южного Казахстана, со временем влившись в состав племен канглы, усуней, позднее тюрков и ставшими одними из предков казахской нации. Обижать их не хотелось. Да и семь тысяч потенциальных верных мне воинов сейчас бы не помешало. До чего же сейчас Ужаса не хватает. У него бы спросить совет. Зря я его отправил вместе с согдийцами», – посетовал я.

– Гунны числом в пять тысяч юрт, принадлежат родам, которые всегда были верными твоему отцу. Кокан пытался убить старейшин этих родов, а их членов смешать с другими родами, – продолжал Угэ.

– И что, их тоже мне нужно будет расселить на землях канглы? – поинтересовался я, но увидев недоуменный взгляд Угэ, понял, что брякнул не то. Как Ужаса не хватает.

Тут в «зал» вошли Иргек и Ирек, за ними впорхнули с десяток девушек, которые стали живо расстилать дастархан и заставлять его блюдами.

– Ну, что каган! Принимай своих первых иноземных послов! – произнесли одновременно близнецы.

Глава

VI

– Это невероятно! И это все придумал юнец, которому всего тринадцать лет?

– Да мой царь. Но имейте в виду, что кочевники становятся воинами и в более раннем возрасте. Его младший брат Тегын, которому всего девять лет, участвовал в сражениях при защите города, метко поражая воинов страны Чин из своего лука. Я натягивал его лук и пробовал стрелять из него. Тогда как за это же время, которые я возился с его луком и прицельно выпустил всего три стрелы, он опустошил весь свой колчан и поразил с расстояния двухсот шагов повешенную мною на столб меховую шапку. При этом он ни разу не промахнулся.

– О том, что они грозные воины я знаю. Но как он смог уничтожить многократно превосходящую армию под командованием опытного военачальника? Солдаты страны Чин вот уже триста лет ведут борьбу с гуннами. Я не думаю, что полководцы Чин были настолько глупы, чтобы не подготовиться к такому далекому от своих западных границ походу. Тем более ты говоришь, что они смогли захватить и уничтожить первую стену.

– Да мой повелитель. При этом они тяжело ранили кагана гуннов Шоже. Командование перешло к Богра после того как его отец уже не мог принимать участие в битве. И вот с этого началось невероятное. Кочевники говорят, что во время битвы в его тело вселился дух предка – Великого кагана и основателя Державы Гуннов Модэ.

– Хм. И ты веришь в это?

– Мой повелитель, я встречался с ним и разговаривал. Что бы там ни говорили, это обычный юноша, хотя незаурядного для его возраста ума. Я видел его все еще детскую робость перед послами и вождями кочевников, хотя он успешно смог скрыть это от других. Уверен, каган Модэ вел бы себя по-другому.

– Да-а, от тебя ничто не ускользнет, мой верный слуга.

– Благодарю мой повелитель за похвалу. Хочу добавить, что, не смотря на молодость, он смотрит далеко. Шесть тысяч кочевников по его приказу во главе с принцем усуней Буюком направились в Согд, помочь возвратить последним Селеквидам трон, узурпированный вождем саков Ишкашем.

– Это те трое оставшихся Селеквидов, которых Ишкаш передал в качестве откупа гуннам три года назад?

– Они самые. Но их теперь двое. Остались Парман и Фарух. Фархада оставили в качестве заложника в лагере солдат страны Чин. После их поражения он бесследно пропал. Каган Богра предложил им свободу и помощь в возвращении власти над всем Согдом.

– И это несмотря на то, что они хотели предать гуннов и открыть ворота ночью для армии Чин. И он все эти решения принимает сам, без советников?

– Мой повелитель, советники у него есть. Они все хотят войны. Но он отказался нападать на усуней. Послы Парфии предлагали союз против кушан, но он им тоже отказал, вопреки тому, что все требовали войны и у его отца была договоренность об этом с царем парфян Фраатом. Кушаны тоже предложили союз против Парфии, но и им отказал, хотя сам предложил союз против страны Чин.

– Думаешь, он настолько миролюбив?

– Мой господин, я долго изучал его и увидел в нем страх. Он боится. И думаю, что сейчас его миролюбие связано с его неуверенностью в надежности канглы и страхом перед будущими поражениями. В отличие от других гуннов он боится умереть. Но я заметил в нем что-то еще, пока непонятное для меня. Сейчас он только хочет вернуть власть над всеми гуннами, убить своего дядю Кокана. Об этом требует мать его отца Тураки-хатун. После этого он сможет объединить все кочевые племена. И тогда, как только кочевники перестанут истреблять друг друга, то страшнее врага для благодатных земель Хорезма не будет. Пророчества Заратустры воплотятся в лице кагана Богра. Зло придет с ним на земли ремесленников и хлебопашцев. Он истребит нас, даже не заметив, и поведет свои орды от страны Чин уничтожая все страны и города на своем пути до самой Индии и даже Рима. И никто уже не сможет его остановить.

– Тогда его нужно остановить сейчас и начать необходимо с того, чтобы помешать укрепиться его рабам в Согде.

– Слушаю и повинуюсь мой царь, – ответил Фарасман, главный советник царя Хорезма Артавы.

* * *

Я сидел в «конференц-зале» на очередном «совещании». Несмотря на то, что в этот раз присутствовали только вожди родов канглы, усуней, гуннов, саков и темники кочевой армии, зал был битком набит этими властителями Степи. Сыпались взаимные оскорбления и угрозы. Канглы наезжали на усуней и саков занявших их степи, которые я им выделил к востоку от Таласа. Саки и усуни уже успели поссориться друг с другом, вспомнили обиды вековой давности. Гунны сохраняли молчание. Хотя один их молчаливый вид был красноречивее угроз. Меня никто здесь ни во что не ставил. На совете, собранном по случаю решения политических и дипломатических вопросов все единодушно решили, что из меня только военачальник вышел толковый, а политик и дипломат никудышный. В принципе с ними я был согласен, судя по тому, как я, не успев начать править, умудрился сразу же нажить врагов в лице дахов, тохаров, сарматов и хорезмийцев. Все они ушли недовольные. Тохарам и дахам я отказал вовлечь себя в их разборки друг с другом. Сарматам отказал освободить от своего «покровительства» кочевавшие на севере от берегов Аральского моря племена аланов. Посол Хорезма тот вообще крайне неприятный тип. Ничего не требовал, а только выразил свое сочувствие и приветствовал меня как нового кагана гуннов, при этом все время пилил меня взглядом и, как мне доложил Угэ, потом ходил по городу и общался с кочевниками. Сразу было понятно – профессиональный разведчик.

Спор среди вождей становился все громче. Громче всех кричал Сакман – вождь самого сильного у канглы рода идель. Затем он резко повернувшись ко мне угрожающе произнес:

– Ты виноват в погибели моей любимой сестры. От лица всех канглы рода идель я требую…

– Сакман, – перебил я его, – я не виновен в гибели твоей сестры и не забывайся…

– Да, ты лично не убивал ее, но это ты оклеветал мою сестру перед Шоже, от чего он впал в бешенство и, изрубив мою сестру, сбросил ее в эту проклятую реку, – показал он рукой в сторону Таласа.

– Я не помню… – но тут меня самого охватила злость. И тихо, почти шепотом сказал, но услышали меня все, так как после того как я встал, все затихли:

– До каких пор вы на радость всем нашим врагам будете продолжать убивать друг друга? – посмотрев на канглы, я продолжил, – что вам земли мало? На много дней на север до самых лесов простираются ваши кочевья. Всего в двух переходах на север отсюда в предгорьях Улытау живет племя гузов, бывшие когда-то частью великих саков-массагетов и сейчас они часть великих канглы. Ты, Сакман, носишь сакское имя и представляясь говоришь всем, что ты сак! Вы! – Я посмотрел на гуннов, – среди вас живет сильное племя называющее себя кыпсаками¹⁹. Вы! – Указал я пальцем на усуней, – были частью саков, носящих остроконечные шапки и почти шесть веков назад вместе с массагетами защищали эти земли от шахин-шаха парсов Куруша! Как вы можете желать друг друга убивать, когда нас и так мало в окружении стольких врагов? Если собрать всех жителей Степи от Великого моря на Востоке и до Большого моря на Западе вместе, то только ханьцев будет пятьдесят на одного кочевника.

Я вздохнул и обвел всех взглядом, постаравшись придать своему лицу суровое выражение, продолжил:

– Слушайте мою волю. Саки и примкнувшие к нам рода усуней будут пасти свой скот там, где я им разрешил. Гунны поселятся южнее от этого города. Тохары не будут воевать с нами. Им ханьцы предложили союз против нас, но они им отказали. Дахам тоже будет не до нас. Сейчас у западных границ Парфии римский военачальник Марк Антоний собирает армию вторжения. Через два года Тиридат – брат царя Парфии Фраата свергнет его и в стране начнется кровавая усобица. Усуни тоже нам не угроза. Скоро Фули будет убит Жиером и в стране усуней наступит война. Затем, по указанию императора Лю Ши убьют Жиера. Воспользовавшись отсутствием законных правителей, в страну усуней ханьцы введут войска и покорят их. Но мы не дадим им это сделать и используем все это так, как будет выгодно жителям Степи.

Все молчали. «Я поразил всех своими знаниями будущего и таким крутым планом», – стал хвалить я сам себя про себя.

– Да откуда тебе знать все это, когда ты даже не помнишь, что сказал своему отцу про мою сестру две луны назад, – крикнул Сакман. За ним с новой силой зашумели вожди.

Ту-уф, они не исправимы. Я продолжал смотреть на них и думал, как они напоминают мне казахов моего времени. Те же манеры, та же речь, то же открытое демонстрирование своего мнимого превосходства, та же зависть друг к другу и желание отобрать друг у друга то, чего у него нет. Тут в зал ввалился запыханный и весь в пыли воин.

– Великий хан, – обратился он ко мне, пытаясь отдышаться. – Кунбек усуней Фули убит Жиером. Шимыр с верными ему усунями не признал его власть и при поддержке ханьцев осадил столицу усуней Кызыл-Ангар!

* * *

– Ха-ха, Гай, видел бы ты лица вождей, когда они услышали, что Фули убили. Ха-ха, Сакман вообще не смог рта закрыть. Так и уехал с открытым ртом, ха-ха, – рассказывали Иргек с Иреком римлянину.

Я лежал в юрте на подушках у дастархана и слегка захмелел от выпитого кумыса. Приподнятая кошма у основания юрты создавала приятный, теплый сквозняк в этот летний день. Иргек и Ирек оживленно беседовали с Гаем.

«Вроде все шло так, как я и задумывал. Вожди племен снова согласились со мной, пораженные моим «видением» будущего. Удачно вышло. Гонец прям вовремя доложился. Еще Ужас прислал гонца, который сообщил, что Селеквиды смогли поднять для борьбы с Ишкашом коренных согдийцев. Они при помощи пяти тысяч канглы и тысячи гуннов под командованием Ужаса смогли скинуть саков и вернуть власть над Согдом. Правда, самому Ишкашу с тремя тысячами саков удалось бежать в Хорезм. Часть саков ушли дальше на юг, видимо к своим сородичам, основавшим на территории северной Индии Государство Саков. Часть снова признало права на власть Селеквидов. Но Парман, вероятно побоявшись повторного дворцового переворота, отослал пять тысяч их семей ко мне. Так что сейчас под моей властью собралось двенадцать тысяч юрт саков, почти семь тысяч юрт гуннов и десять тысяч юрт усуней, ставших толпами перекочёвывать ко мне после начавшейся у них войны между принцами рода дуглат. Это уже двадцать девять тысяч преданных мне и боготворивших меня великолепных воинов и лучших в мире всадников.

Сакман уехал из города сразу же, даже не дожидаясь окончания совета, что было по здешним меркам большим оскорблением и открытой демонстрацией неповиновения. Но, несмотря на это, я почувствовал какую-то симпатию к нему. Он был классическим примером молодого степняка-воина того времени. Среднего роста, но с мощным торсом и ногами, впрочем, как и у всех кочевников, привыкших с трех лет ездить верхом и пяти лет учиться стрелять из лука. У него было загорелое, но открытое располагающее к себе лицо. Зеленые глаза во время совета вождей всегда смотрели на меня прямо и с вызовом. Во всем – в походке, жестах, речах чувствовался характер хищника, готового в любой момент к прыжку, но при этом имеющего мудрость проявить осторожность. Ужас, как-то предупреждая меня о нем, что мне предстоит еще с ним столкнуться, сравнивал его с самым жестоким и умелым охотником во всей Степи – камышовым тигром. Одного такого кстати, убили на реке Или в конце IXX века солдаты Российской Империи. Тигр уже, будучи смертельно раненым, успел разорвать одного солдата, нескольких ранить и сломать девять штыков! Вот такой вот враг у меня есть, благодаря несдержанности «моего» отца. Что такого я, то бишь предыдущий владелец этого тела сказал Шоже, что он в ярости самолично изрубил ее, всех ее служанок и личную охрану, а останки бросил в реку Талас?

– Ха-ха-ха, – громко ржали близнецы и Гай чему-то.

Я погруженный в свои мысли их не слушал. Встал и вышел из юрты, поставленной на холме. Напротив от входа юрты, в двух километрах стоял город, над которым образовался большой черный смог. Это уже третий день работали пятьдесят кузниц и сыродутных печей, построенных по моему приказу в городе. Так что моя столица превращалась в металлургический центр.

«Кстати надо, наконец, дать этому городу название» – вдруг пришла мне мысль, у города все еще не было имени.

«Хуже всего то, что Сакман – вождь сильного рода идель, а его мать из сакского рода гузов, вошедшего в состав канглы», – сев на траву возле юрты, я отвлекся от мыслей о названии города.

«Гузы совместно с родом идель представляли серьезную военную мощь и могли выставить до двадцати тысяч всадников. У Сакмана было много друзей среди других родов канглы и все вместе они представляли еще большую серьезную боевую силу. Но еще гузы контролировали месторождение железной и медной руды, добываемой ими в предгорьях Улытау. А железо мне сейчас было позарез нужно для реализации моих реформ в армии. Так что есть вероятность того, что мне они откажут в поставке готового железа и или хотя бы руд. Еще железную руду в большом количестве добывали племя динлинов в Алтайских горах. Но сейчас они контролировались гуннами Кокана. Значит, о них и думать нечего, по крайней мере пока» – размышлял я.

Металл мне нужен был для изготовления доспехов для моей будущей тяжелой конницы. Тяжелая конница, созданная каганом Модэ, уже существовала среди гуннов. Но я хотел создать кардинально новую кавалерию, похожую на рыцарей средневековья, закованных в сплошные металлические латы, которые смогут защитить от ударной силы китайцев, их арбалетов. Кстати, эти арбалеты при непосредственном знакомстве меня очень разочаровали. Несмотря на хорошие характеристики в плане дальности стрельбы и убойной силы, обладали низкой прицельностью и крайне плохой скорострельностью. Чтобы выстрелить, китайскому арбалетчику необходимо было сначала достать стрелу, затем сесть, уперев ногами в крылья арбалета обоими руками натянуть тетиву и, положив снаряд снова встать, прицелиться и только после этого, наконец, выстрелить. Потому китайский арбалет эффективно мог использоваться в битвах только с принципом непрекращающейся стрельбы арбалетчиков. Когда один отряд стрелков сменят другой, второй третий и так далее, пока первые стрелявшие не будут готовы выпустить по врагу очередную порцию стрел. Для реальной результативности и способности остановить молниеносные удары как стреляющей, так и рукопашной конницы кочевников, китайцам необходимо было иметь десятки тысяч таких арбалетчиков. А такое количество людей вооружить низко скорострельными арбалетами могли позволить себе только китайцы. Потому я сразу отказался от этого вида оружия, даже если бы смог их усовершенствовать. Однако я все же пытался это проделать, бесполезно сломав несколько трофейных арбалетов.

Для того чтобы избежать возможного военного конфликта с гузами и для создания в будущем товарно-денежных отношений, собирался покупать у них железную руду за деньги, которые уже начали чеканить в моем городе, переплавляя захваченное в казне армии Чен Тана золото и серебро. Монеты получались, конечно, не идеальных круглых форм, но вполне симпатичными. С одной стороны волк, а с другой мой профиль с моим именем, написанный руническими буквами. Меня удивило то, что письменность среди гуннов существовала. В известной мне истории все считали, что руническая письменность была придумана тюрками, но она только копировала гуннскую. Писать и читать могли большинство гуннов. Письменность использовалась степняками широко. На берегах рек я видел камни с выбитыми на них указателями о переправах и бродах. На деревянных табличках вырезались надписи с количеством скота, юрт, людей и имущества в отдельных аулах и родах. На табличках вырезались стихи, истории и даже заключались договоры.

Золота и серебра я был уверен, что будет не хватать. И вот с этим повезло. Как мне было известно из новостей, во времени, в котором я родился, в Жамбылской области, на исторической территории которого я сейчас и нахожусь, есть сотни тонн месторождения золота. И вот одна из нескольких экспедиций, направленных мною нашла золотоносные жилы всего в двадцати километрах южнее города и «в темпе вальса» уже начала добычу этого драгоценного метала. Другая экспедиция скоро должна обнаружить по моей наводке золото в сотне километрах на северо-востоке, на территории современного мне Мойынкумского района. Помимо материальной выгоды от этого предприятия я получил еще и бонус в том, что мое знание о нахождении золота стало для кочевников новым убедительным доказательством покровительства Тенгри.

«Так что скоро Тараз (а почему бы и нет, зачем придумывать какое то другое название городу? Пусть будет Тараз)», – пришла мне мысль об имени моей столицы, – «наряду с «развитой металлургией, добычей золота и чеканки собственной монеты, можно будет превратить в центр международной торговли на Великом Шелковом пути. Но с другой стороны может привлечь внимание любителей халявы, как своих, так и других, которые непременно захотят такой лакомый кусочек иметь под своей властью или вообще уничтожить, чтобы не создавал конкуренцию. А значит надо продолжать укрепляться политически, что пока еще слабо получается. Укреплять свою военную мощь, в том числе строя новые города и крепости для осуществления контроля над Степью.

А что? Можно попробовать. Мне сейчас всего тринадцать лет. Теоретически я вполне могу прожить в добром здравии и уме еще, как минимум, лет пятьдесят-шестьдесят. А за это время можно создать мощное государство с сетью городов и развитой торговлей».

– Гай! – крикнул я. Первая моя мысль была о нем как о представителе нации, создавшей Римскую Империю. Руками легионеров Рима были построены сотни городов и тысячи километров дорог существующих еще и в мое время.

– Гай! – снова позвал я центуриона. Гай вышел в распахнутые двери юрты, за ним последовали близнецы.

– Присаживайся, – сказал я ему. Иргек и Ирек тоже сели рядом, с интересом смотря на меня.

– А я вас не звал, – сказал я близнецам.

– Да ладно, нам просто стало интересно, что ты придумал в этот раз. Обычно, когда ты так неожиданно начинаешь звать кого-то, то мы сразу же начинаем побеждать ханьцев, Буюк уезжает в Согд и сажает на трон рабов, находим золото там, где его вообще не должно было быть. Вчера ты отпустил Чен Тана. И мало того что ты освободил его, ты отправил с ним пять тысяч пленных ханьских солдат, еще дал им тысячу лошадей и вдобавок десять тысяч комплектов оружия и вернул им все арбалеты! А оставшееся оружие отдал кузнецам на переплавку и сейчас они куют какие-то странные доспехи. Никто из вождей не стал возражать, так как все, что ты придумывал пока идет на пользу нам. Хотя у всех возник один вопрос. Зачем отпускать и вооружать извечного врага, который хотел только недавно убить тебя? Вот и сейчас нам интересно послушать, что ты надумал снова.

Я, пропуская их слова и видя бесполезность дальнейшего спора с ними, обратился к римлянину:

– Гай, четырнадцать лет назад в битве у города Кар в Сирии двенадцать тысяч легионеров попало в плен к Парфянам. Скажи сколько сейчас вас осталось? Только не начинай кипятиться, это чисто деловой вопрос и ни в коем случае не хочу оскорбить тебя, – добавил я, увидев, как скривилось лицо Гая.

Гай, сначала задумался, потом глубоко вздохнув, покраснел, и, не выдержав, захохотал:

– Прости, царь, но твое сравнение моего скверного характера с котелком для кипячения воды показалась мне очень забавным, – сказал он, отсмеявшись, а затем продолжил, при этом еле сдерживая невольно появляющуюся улыбку на своем лице:

– Три года назад, когда я покидал лагерь, там оставалось чуть больше восьми тысяч легионеров. Больше двух тысяч умерли от болезней и мелких стычек со скифами у восточных границ Парфии. Сто двадцать четыре легионера погибли здесь, в бою с солдатами империи Серес.

– А где расположен ваш лагерь?

– Отсюда примерно в восьмистах милях юго-западнее и в пятидесяти милях восточнее парфянского города Маргуш, в стране под названием Маргиана.

– И как, нравится вам там?

– Ты снова шутишь, царь?

– Нет, просто хочу понять, что вас может держать там? Есть ли у легионеров надежда, что они еще смогут вернуться в Рим?

– Последней надеждой было то, что Юлий Цезарь готовился отомстить за поражение Красса, но ты сказал, что он убит, а не верить тебе у меня нет оснований. Все, что ты сказал, выглядит столь убедительно, что все находящиеся здесь легионеры поверят тебе. Но даже если бы и была надежда, то половина из всех находящихся здесь римлян предпочтет выбор остаться и погибнуть здесь, в тысячах милях вдали от родины, чем позорное возвращение в Рим и жить там изгоем. Нас, после плена снова служить в легионы не возьмут. Нас даже не каждый ланиста наймет теперь. И что нам делать в Риме? Жить на горбах своих родственников и позорить их? Я уж точно не вернусь. Тем более, как ты сказал, мой брат сейчас триумвир, а значит один из владык Рима, и его враги могут использовать мой позор ему во вред. Пусть уж лучше я умру в скифских землях и в памяти римлян буду героем, погибшим во славу Рима.

– Слушай, Гай. Я не хочу тебе врать и потому сообщу. Сейчас, вот прямо сейчас, Марк Антоний во главе тринадцати легионов, десяти тысяч арабской конницы и вспомогательных войск из числа армян, переправился через реку Тигр и идет скорым маршем на мидийскую столицу Фараспу, где правит вассальный парфянам царь Артвадс. Но его постигнет неудача в результате того, что Антония предадут армяне. Парфяне сожгут обоз и все осадные машины. Конечно, не будет такого сокрушительного поражения как у Краса, и он сохранит армию, но поражение есть поражение. Вы не успеете на помощь к нему, – добавил я, увидев, как он встрепенулся, – даже если Фортуна будет к вам настолько благосклонна, что позволит пройти через контролируемую парфянами территорию в четыре тысячи миль. Но я все же склоняюсь к тому, что Парфяне, озлобленные нападением Антония и вашим восстанием, убьют всех вас.

Центурион, глубоко вздохнув и тяжело выдохнув, согласно покивал.

– Гай, как думаешь: легионеры захотят переселиться еще дальше на восток? Поселиться здесь, в этом городе, Таразе?

На вопросительные взгляды близнецов и Гая я ответил:

– Да, я так назвал этот город. Короче, Гай, мне нужно, чтобы находящиеся у Маргуша легионеры перебрались сюда, построили мне два города и достроили этот по моему плану. В награду я позволю вам жить в двух основанным вами городах по своим законам, самим избирать правителей сроком на четыре года, конечно, право последнего утверждения их останется за мной, брать в жены тех, кого захотите и вести торговлю. Что даст некоторым из вас возможность снова увидеть Рим. Конечно, все легионеры будут числиться в качестве солдат моей регулярной армии и за это получать соответствующую плату, размеры которой будут не меньше, чем вы получали, когда находились в составе легионов Красса. Как думаешь, согласятся легионеры?

– Царь, думаю, что легионерам без разницы в какой части страны скифов им умирать. Там мы лишь вооруженные пленники без каких-либо прав, проливающих свою кровь только за еду. Но, а ты предлагаешь нам стать полноценными гражданами в твоем государстве. Я правильно понял?

– Да, и жить по своим законам, которые немного будут подогнаны под законы Степи. Еще правители городов будут избираться всеми постоянными жителями, включая женщин. Конкретнее мы обсудим это позже после того как ты приведешь легионы.