– И судя по тромбу в сосуде, – продолжил он, – кровотечение это не продолжалось на момент операции. А фатальным стал именно инфаркт миокарда, подтверждённый в заключении патолога.
Незаметно они уговорили полбутылки, потом закурили. Разговор дальше перекидывался то на домашние бытовые темы, то на рабочие, то вспоминали последние посиделки коллективом. В общем, обычный треп. Как ни странно, Петрович себя почувствовал лучше, появился интерес к окружающей жизни что ли.
Внезапно бутылка закончилась. Конечно, значительное уменьшение жидкости в бутылке было отчетливо заметно последние 15 минут, но так неприятно и коварно оно показалось именно сейчас. Да и природа как будто взывала ко второй: на улице, через край окна, оставшейся не прикрытым потрепанной шторой, были видны изменения погоды – стало вроде чуть светлее и краски, в которых представал мир на улице были более тёплыми…
Оказалось, что у Валентиныча есть еще НЗ. Он отлучился на 10 минут и вернулся со второй бутылкой и на этот раз достал из кармана халата два соленых огурца. Налили еще.
Тут Валентиныч вдруг хлопнул себя по лбу, как будто что-то вспомнив.
– Что еще? – спросил Петрович.
– А ты знаешь, что сестра этого инфарктника поступила в больницу вчера ночью? С головными болями и болями в животе?
– Нет, не знаю.
– Воот, живот был не хирургический, но ночью Бороду вызывали, очень подозрительный был живот. Похоже, у них это семейно-наследственное…
– Что наследственное? – спросил Петрович, – В больницу в срочном порядке с болью в животе в апреле поступать?
– Нет! – ответил реаниматолог, – Неясные болевые синдромы у них кажись семейные.
– Так может надо всю родню превентивно госпитализировать? – спросил Петрович.
– Так у них полдеревни, всё родня! – засомневался Валентиныч.
– Так я и говорю, превентивно ж! – не унимался Петрович.
В конце концов и вторая закончилась.
– Ну что, по третьей? – спросил реаниматолог. Петрович вспомнил, что завтра еще ночное дежурство и усилием воли выдавил из себя:
– Нет, нет, хватит на сегодня.
«Десятка» Петровича стояла неподалеку от входа в больницу в темноте. Несколько сиротливых осветительных столбов освещали в основном участок около дверей. Петрович нетвердой походкой добрался до машины, нащупал замок зажигания, вставил ключ и завел машину. «Да я, в общем-то ничего, после бутылки», – подумал он. Еще подумал, что главная проблема по-настоящему пьяных водителей – это спешка и переоценка своих возможностей.
Размышляя об этом, он неторопливо включил заднюю передачу, плавно тронулся. Бум!
– Что это? – секунд десять Петрович сидел в полном недоумении, пытаясь сообразить, что случилось.
– Может быть что-то было сзади? – думая вслух, он вышел из машины и узрел стоящую позади своей «десятки» опель астру. Её он только что, оказывается, «боднул» задним бампером:
– Во, блин!
Вмятины вроде не осталось на «Астре». Петрович на всякий случай обошел свою машину, чтобы убедится в безопасности дальнейшего пути. Сел в машину, горячо ругая себя последними словами, давая обещания и клятвы больше не садится за руль пьяным, и двинулся домой.
Как ни странно, но на этот раз Петровичу удалось выспаться.
Добравшись до больницы, он увидел желто-красный санитарный «Мерседес» на асфальтовой площадке перед ЦРБ: «Это что еще за гости? Из областной что ль?». Пробрался через утреннюю суету центрального коридора к лестнице, поднялся в отделение. Зашел в ординаторскую. Вся комната опять была заставлена спец.чемоданами, все кресла и места на диване были заняты городскими докторами. Петрович поздоровался, добрался до своей вешалки, накинул халат.
В ходе разговора выяснилось – в больнице еще несколько пациентов с так называемыми абдоминальными болевыми синдромами – сильнейшие боли в животе, все случаи не связаны с травмой, данных за инфекцию нет. Больные не лихорадящие, в анализах ничего серьезного не прослеживается. Рентгеновские снимки брюшной полости и грудной клетки никаких подозрений не вызывали.
Подобные случаи отмечались уже в нескольких районах области, неоднократно консультанты из города выезжали на места с целью уточнения ситуации. Картина была схожей – боли в животе, излившиеся в брюшную полость кровь, отсутствие видимых изменений внутренних органов.
Одного из пациентов прооперировали в ЦРБ. Двух забрали в город. Бригада врачей областной больницы уехала, но остался командированный эпидемиолог. Его разместили в одной из свободных палат в отделении терапии, на период работы.
На следующий день утром на планерке было доложено о пяти поступивших с болями в животе! Все пять не нуждались в срочной хирургической помощи, однако боли не уменьшались на фоне введения обезболивающих и спазмолитических средств. В целом с пациентами было все нормально, но какова причина? Двое из них попали в палаты к Петровичу. Учитывая неясность и необычность ситуации, Петрович назначил максимальный объем исследований. Вместе с одним из пациентов поднялся в кабинет УЗИ. Во время исследования встал за спиной узиста, надеясь, что вместе смогут что-нибудь откопать: что-нибудь, что могло пролить свет на эту странную эпидемию болей в животе и необычных смертельных исходов.
Впрочем, все, что он увидел на экране – это причудливая игра черных и светлых пятен. Виталий не имел специальной подготовки по УЗИ. Иногда ему приходилось обсуждать с узистом пациентов с приступами острого холецистита, однако каким образом можно что-то понять в этой мешанине пятен, ему оставалось непонятно.
Во время исследования Петрович обратил внимание доктора на интересующие зоны болезненности на животе. Вердикт был следующий: изменений внутренних органов не выявлено, но определяется до 100 миллилитров жидкости в животе. И попутно немного, меньше 50 миллилитров в плевральной полости. Если точнее – в левой её половине. Скопление жидкости почти случайно попалось узисту в малодоступном для осмотра месте, где-то между диафрагмой и сердцем.
«Вот значит, как…», – подумал облегченно Петрович. Учитывая новые данные, речь об операции пока не шла, что было хорошей новостью. Но что делать с таким пациентом дальше, чего ждать и к чему готовиться?
К часу дня в ординаторской хирургии был создан совет, обсуждали животрепещущую тему дальнейшего плана лечения поступивших в отделения. Так же на консилиум были приглашены терапевты и неврологи. Последних пригласили скорее не из необходимости, а больше для демонстрации докторам необычных клинических случаев.
Консилиум длился 2 часа. Обмен мнениями то разгорался, то затухал. Кто-то уходил, кто-то подходил, участвующих вписывали в протокол консилиума, просили поставить подпись в конце. В общем, каких-то свежих, прорывных идей и не ожидалось, просто необходимо было оформить коллегиальное решение соответствующем образом, учитывая сложность и неординарность обстановки. Итогом стало решение продолжить консервативное лечение.
Под конец появился и приезжий эпидемиолог. Выглядел каким-то напряженным, взбудораженным что ли… Был он не один, а с главным врачом, который как раз наоборот, казался немного растерянным. Главный стал снова расспрашивать о том, о чем уже ему недавно докладывалось. Обратил внимание присутствующих на уже известные факты.
Петрович думал: «На кой черт мы здесь сидим и тянем эту волынку? Лучше бы спокойно документацией занялись». Вообще он немного не долюбливал эти планерки, пятиминутки, конференции с главврачами. Ему все время казалось, что они существуют скорее для напоминания о существовании начальства, нежели для решения рабочих проблем.
После 10 минут разговоров вокруг да около главврач объявил:
– Пришёл приказ из облздрава. Для пациентов с неясной, атипичной симптоматикой и болями различной локализации выделить отдельные палаты. Обеспечить изоляцию этих палат от остальных блоков.
Вот тут все как с цепи сорвались. Вопросы наперебой сыпались на главврача.
– Ничего сам точно не знаю, вот приказ. Вас ознакомил, теперь расписывайтесь.
«Чудеса какие то, – думал Петрович. – Зачем это цирк? Почему тогда в инфекцию их не отправляем?»
Позже ситуация несколько прояснилась. От инфекциониста узнали, что инфекционная больница в городе уже полна такими пациентами и оказывается, там волна подобных пациентов появилась чуть раньше.
Однако день шел своим чередом, работа в больнице не останавливалась. Бесконечные потоки больных и здоровых людей перемещались по коридорам, кабинетам, лестницам, лифтам. Жалобы, справки, оформление каких-то бумаг, льгот, справок, книжек, надбавок, компенсаций, повторные осмотры, первичные осмотры – в этой лавине мелких, бесконечных дел некогда было размышлять о происходящих событиях.
Тем не менее моментами мысли Петровича возвращались к этой странной ситуации: «Быть такого не может… Нельзя же завалить инфекционную больницу этими странными случаями и сохранять это в тайне. Кому это вообще может быть нужно? Почему молчит облздрав? Как всегда, просто отстают на несколько шагов от развития событий?».
В тот же день в приемное поступил ребенок, с острейшими некупирующимися ничем болями в животе, нестабильным артериальным давлением. Так же его беспокоили головные боли. Снова Петровича вызвали из дома. Когда он добрался до приемного, кроме него там уже были и инфекционист, и эпидемиолог.
Петрович сел на край кушетки около больного. Рядом находилась так же родня несчастного, со скандалом пробившаяся сквозь кордон санитарок. Все были в выжидании вердикта. Петровичу понадобилось всего несколько минут для осмотра: отработанными годами мягкими движениями он нажал рукой вверху живота, одновременно отметил выраженность сопротивления мышц живота давлению своей руки, и пока рука оставалась на животе, посчитал пульс по колебанию брюшного отдела аорты. При этом спросил больно ли больному, глянув во время ответа на язык.
Пока рука оставалась на животе, он ощущал и дыхательные движения, которые подсчитывал за 10 сек. Затем прощупывал и нижние отделы живота, одновременно располагая ладонь частично на правом бедре – таким образом, при напряжении бедра Петрович узнавал о действительно выраженных внутрибрюшных болях, даже если пациенты пытались преуменьшить их. Методика эта вырабатывалась годами, путем долгих размышлений и анализа картины в своей личной практике.
Но на этот раз, методика его дала сбой. Действительно выраженный болевой синдром. Учащенный пульс. Несколько учащенное дыхание, что объяснимо при таких болях. Но не складывалось у Петровича все-таки ощущение необходимости операции. Было какое-то ощущение недостающего элемента пазла.
Решили консультироваться с областной больницей. Однако через полчаса эпидемиолог зашел в ординаторскую – пациента забирают в инфекционную больницу. Вертолетом.
Транспортировку тщательно готовили: проверили наличие дыхательной аппаратуры, которая могла понадобиться в пути от палаты до вертолета, проверили, как пройдут носилки по всем лестницам, так чтобы можно было пройти одновременно и с носилками, и с дыхательной аппаратурой. Тщательно подготовили сопроводительные документы. И вот, наконец, услышали нарастающий рев вертолета.
Погода в этот день была благоприятной для подобных полетов. Ветра практически не было, высокая и небольшая облачность не могла ничем помешать, метеопрогнозы на день были спокойными. Тяжелый Ми-8 постепенно снижался, на указателе скорости стрелка приближалась к отметке 50, гул винтов привычно изменился, машина задрожала, лопасти захлопали при сбросе скорости. Командир воздушного судна уверенно вел машину к трёхэтажному, серому зданию, с высоты казавшемуся все еще чуть больше игрушечного кубика. Площадка, на которую предстояло произвести посадку, была окружена высокими деревьями, и сажать машину с сохранением поступательной скорости было невозможно.
Все шло по плану, бортмеханик и штурман-пилот привычно выполняли рутинную работу. Ход машины постепенно замедлялся, минуту в кабине все вибрировало и вот в конце концов, стальная ревущая машина, подняв столбы пыли и в секунды разметав мощным потоком от винта листья под собой – застыла высоко в воздухе, над площадкой около больницы. Теперь вертолет понемногу начал вертикальное снижение. Второй пилот, как и другие члены экипажа, смотрел вниз, на площадку, куда они приземлялись. Оставалось не так много до земли, когда он внезапно почувствовал, что они проваливаются вниз.
Дальнейшие события развивались практически молниеносно и одновременно как в замедленном кино. Вот второй пилот поворачивает голову влево, краем глаза видит стрелку вариометра, видит, как ему кажется, очень медленное ее перемещение вниз. От цифры 2, означавшей снижение со скоростью 2 метра в секунду, к цифрам 3 и 4! Вот второй пилот поворачивает голову дальше влево, успевает сказать удивленно:
– Командир? – видит, что тот заваливается вперед, на ручку управления, на приборную доску…