Наше материальное положение существенно укрепило назначенное Майе пособие по возрасту. Его ей стали выплачивать по достижении 60 лет на основании пятилетних отчислений хозяев в институт национального страхования трудящихся. Новый статус давал Майе возможность полностью посвятить себя внукам и уходу за садом.

Кстати, хозяева Ноах и Ширл тоже приехали в наш сад, чтобы увидеть, как обосновалась на земле обетованной семья немолодой репатриантки. Ноах родился в Израиле. Здесь он получил высшее образование и уже давно занимал ответственную должность в руководстве крупной химической компании. Сейчас большую часть времени Ноах проводил в продолжительных заграничных командировках. Слушая о нашем советском прошлом, он перебил меня в том месте, где я рассказывал, как мы уезжали в ежегодный отпуск на 24 дня.

– Есть, вероятно, и в этом одна из причин постоянных советских дефицитов! – заметил Ноах. – Мой ежегодный отпуск составляет 28 оплачиваемых дней. Только поверь, Аркадий, если бы я объявил своему боссу, что ухожу в отпуск сразу на 28 дней, для него это было бы равноценно моему заявлению об увольнении с работы.

– Неужели? – Удивился я.

– Можешь мне поверить, – ответил Ноах, – что за 20 лет работы я брал отпуск в основном на неделю. Редко на 10 дней, когда я с Ширл улетал в Америку или Индию.

Израильтяне и в самом деле получают свой отпуск небольшими частями. Но не только этим они отличаются от нас, бывших советских граждан. Не принято в Израиле и совместное проживание взрослых детей и родителей. Молодежь, как правило, уходит на съемные квартиры по завершении службы в армии. Возможно, так она она быстрее создает свои семьи. А родители лишь на пенсии открывают второе дыхание: едут за границу на курорт или в качестве туристов.

Состарившись, они, конечно, начинают болеть. И тогда, в особо сложных случаях, они попадают под надзор работников специальных компаний, финансируемых и институтом национального страхования. В одной из таковых теперь работала наша дочь. В особых случаях детям приходится нанимать сиделок для круглосуточного ухода за родителями или сдавать их в платные дома престарелых разных уровней комфорта.

Глава 6

9 мая был один из тех советских праздников, которого в Израиле мне не хватало. В Союзе это был нерабочий день. В предшествовавший ему вечер я покупал букет красных тюльпанов. Утром, вместе с дочерью и сыном, мы возлагали их к могиле неизвестного солдата. Так я показывал детям, что чту память своего погибшего отца, место захоронения которого неизвестно. В тот день я им рассказывал все, что знал об их легендарном дедушке.

Привычный ритуал памяти в Израиле пришлось продолжать в домашних условиях, дополнив его, зажиганием поминальной. Здесь день 9 майя вообще не отмечали. В 1995 года исполнилось 50 лет со дня победы над фашистской Германией. Эту памятную дату репатрианты отметили во всех уголках Израиля. Массовый митинг в тот день состоялся и в Тель-Авиве. На нем произнес речь глава правительства Ицхак Рабин, а накануне в Кнессете было заслушано предложение о рассмотрении дня 9 мая в качестве национального праздника.

В тот день я обнаружил существенную разницу еще в одном явлении. СМИ Израиля рассказывали много интересного о евреях из бывшего СССР и об их непосредственном участии в Великой Отечественной войне. «До войны, отмечала одна из русскоязычных газет, в СССР проживало около 3 миллионов евреев. Около 1 миллиона 300 тысяч из них не успело эвакуироваться с захваченных территорий. Их участь оказалась ужасной. Та часть, которая проживала на незанятых территориях, вместе с теми, кому удалось бежать от оккупантов (около 1 миллиона 700 тысяч), оказала достойный отпор фашизму, наравне с русскими, белорусами, украинцами, татарами и другими народами СССР.

Свыше 500 тысяч евреев принимали непосредственное участие в войне. Погибли в боях и в плену около 200 тысяч. Орденами и медалями награждено около 340 тысяч человек. 157 евреев получили звание Героя Советского Союза. 12 евреев стали полными кавалерами ордена «Славы». 30 евреев были удостоены звания Героев Социалистического труда за заслуги в создании и производстве военной техники. Среди них были удостоенные этого звания дважды и даже трижды».

В книжных магазинах тогда можно было приобрести специальные издания с портретами и именами народных героев. Об открытой, да еще и публикуемой в прессе статистике о том, что евреи воевали и, как выяснилось, не хуже других, только и говорили ветераны. Некоторые из них отмечали, что в Израиль стоило ехать и ради того, чтобы увидеть все эти материалы своими глазами.

Вместе с тем, арабские террористы продолжали здесь нагнетать обстановку на протяжении всего лета. После тяжелого теракта на перекрестке Бейт-Лид двойной террористический акт у Кфар-Даром унес жизни 6 солдат. 7 человек погибло 24 июля при взрыве автобуса в Рамат-Гане. При аналогичном взрыве 5 человек погибло 21 августа в Иерусалиме. Несмотря на это, в последних числах сентября 1995 года в израильском городке Тайбе было подписано соглашение «Осло-2». Оно предусматривало дальнейший вывод ЦАХАЛа из десятков городов и деревень Газы, выборы совета автономии и разрешало Израилю контроль обеспечения безопасности на разделенной на зоны территории Западного берега. После избрания совета Арафат обещал исключить из Хартии пункты, которые призывали к уничтожению Израиля. Бурное обсуждение соглашения в Кнессете завершилось его утверждением с перевесом всего в два депутатских голоса.

На улицах городов ширились демонстрации правых экстремистов, осуждавших соглашение с теми, кто непрерывно сеял кровавый террор. В той непростой обстановке силы, которые поддерживали правящую коалицию, решили сами продемонстрировать полное признание мирных начинаний созывом своего митинга. Он состоялся в субботу вечером 4 ноября 1995 года. На площадь Царей Израилевых в Тель-Авиве из разных уголков страны прибыло 100 тысяч граждан. Дома, у экранов своих телевизоров, сидело в несколько раз больше израильтян, включая меня и Майю. Мы были в числе тех, что были согласны с политикой мира Рабина и Переса.

А на трибуне перед участниками митинга пламенные речи ораторов сменяли проникновенные песни лучших исполнителей Израиля. Вслед за речью Рабина при активной поддержке тысяч присутствовавших взмыла к небесам мелодия популярной в Израиле песни «Шир ха-шалом». Солировала известная в Израиле певица Мири Алони. Искренней радостью просияли глаза премьер-министра. Он тоже запел вместе с тысячеголосым хором сторонников мира.

Под их аплодисменты около десяти вечера Рабин спустился с трибуны и направился к дожидавшейся его неподалеку служебной машине. Когда он подходил к ней, прозвучали 3 выстрела. Пули попали в грудь, живот, и спину. Все средства массовой информации сообщили о кончине главы правительства на операционном столе в 23 часа 20 минут. Несмотря на поздний час, нам непрерывно звонили опечаленные родственники и друзья.

– Что же это делается? – Рыдая в трубку, вопрошала моя двоюродная сестра Таня из Нетании. – Еврей убивает главу своего правительства! Похоже, что из одной страны идиотов мы попали в такую же другую. Какой же дурак будет называть после этого евреев богоизбранным народом? Мне страшно. Я готова бежать и отсюда на край света. Вот только куда бежать? Может, ты подскажешь?

Я с Майей обсуждал все, что произошло до часа моего подъема на утреннюю смену. На работе большинство моих сотрудников молчали. Их словно оглушило взрывом невероятной силы. Собственную точку зрения высказывали единицы, причем очень осторожно. И здесь никто бы не подумал, что убийцей главы правительства окажется еврей. С другой стороны, то, что произошло, означало, что не все мы были готовы подходить к рассмотрению мирного процесса с одной точкой зрения. Я и сам не видел в палестинцах, взрывавших наши автобусы, достойных партнеров в переговорах. В возможность достижения мира не верили и сами палестинцы.

На похороны Ицхака Рабина приехали руководители 80 государств, включая президента США Била Клинтона. Это само по себе подчеркивало, насколько важны проблемы мира в нашем регионе. Произнесенная Клинтоном прощальная фраза «Шалом, хавер!» сразу обрела смысл символа. В качестве рекламного девиза она теперь широко использовалась в газетных заголовках, плакатах, дневниках школьников и на лобовых стеклах автомобилистов.

«Игаля Амира, 27-летнего убийцу главы правительства, суд приговорил к пожизненному заключению. Молодой человек вырос в скромной семье репатриантов из Йемена. Он закончил ешиву, отслужил в бригаде «Голани», учился на юридическом факультете Бар-Иланского университета. Игаль Амир был против политики, проводимой правительством, которое возглавлял Ицхак Рабин. На суде убийца ни в чем не раскаивался. Он не сомневался в правоте своих действий, направленных на сохранение неделимой земли Израиля, заповеданной богом его народу. Газеты отмечали, что Амир входил в экстремистскую группу «Эйяль» («Возмездие») таких же, как он молодых экстремистов.

Суд не нашел прямых соучастников разработки плана преступления, но немало граждан и сегодня не сомневается, что убийца действовал не в одиночку. Боль в сердцах от потрясения такой силы не утихала, и значительная часть израильского общества продолжали демонстрировать свою поддержку политике партии Авода. Тогда Шимон Перес и решил пойти на досрочные выборы, чтобы получить от избирателей больше времени для завершения сложного процесса, начатого им вместе с И. Рабиным.

Но, 25 февраля палестинские самоубийцы привели в действие еще два взрывных устройства в Ашкелоне и Тель-Авиве. 22 человека было убито и более 80 ранено. 3 и 4 марта прогремели новые взрывы в Иерусалиме и Тель-Авиве. В таких обстоятельствах рассчитывать на победу на приближавшихся выборах Пересу становилось все трудней». Так местные СМИ описывали тот непростой период в жизни израильтян.

Хотя к концу 1995 года в сферах экономики и финансов Израиля еще ничего тревожного не наблюдалось, у нас на заводе стали все четче проявляться странные явления. Темпов производства на суперсовременной технике мы не сбавляли, но заграничные оптовики стали возвращать заводу все больше и больше тканей. Как водится, они браковали и по надуманным предлогам. Это означало, что спрос на ткани резко падал.

В руководстве текстильного завода я не имел приятелей уровня Леонида Гендельмана, как в Виннице на Володарке. Поэтому мне самому приходилось выстраивать свои предположения из подслушанных отрывков разговоров местных начальников меньшего ранга. Кстати, проживая в Израиле, я обменялся несколькими письмами с моими бывшими руководителями Гендельманом и Костенко. Никто из них не осуждал мой выбор, потому что обстановка в Украине продолжала ухудшаться.

Письмо Любови Марковной было полным возмущения тем, что она «оказалась ограбленной до нитки государством, которому заветно служила до выхода на пенсию. Ей было особенно жаль своих детей, которым не осталось ничего из ее нажитых потом сбережений. Гендельмана тревожил развал созданного им на фабриках производства, которое было тесно увязано с возможностями Совка. Без выпестованного им детища он не видел смысла жизни.

Весть о преждевременной трагической смерти Леонида Израилевича в начале 1996 года надолго выбила меня из колеи. Дом главного инженера загорелся среди ночи, но он даже не проснулся, возможно, потому, что пользовался большими дозами снотворных лекарств. После печального сообщения у меня началась регулярная переписка с наладчиком оборудования Виктором Олейником. Любовь Марковне было суждено пережить Гольдмана на целых десять лет.

Ткань, которую возвращали на Польгат, поступала на доработку в наш цех. Горы из нее росли в ашпаре изо дня в день. Руководство завода все больше возмущалось нашей медлительностью, и это закончилось увольнением начальника цеха Баруха. Говорили, что его нервы не выдержали, и он сорвался в разговоре с директором на совещании. Вернувшись с него, он собрал всех нас на середине цеха. Как обычно, лицо его ничего не выражало и тогда, когда он произносил свою исключительно короткую речь.

– Только что директор уволил меня с работы, – так я построил ее перевод на русский язык. – Вас я собрал, чтобы поблагодарить за приятный совместный труд. Всякое бывало, но тарелка, из которой мы ели сообща, была полной. Всем желаю удач. Будьте здоровы.

Не окрашенная эмоциями речь Баруха меня впечатлила. По-своему на его увольнение отреагировал сменный мастер Марик. На работу «грузин» теперь приходил не в рабочей форме, а только в белой рубахе. Мне Марик это объяснил тем, что предложил руководству завода свою кандидатуру на освободившуюся должность. Он считал, что для этого у него уже было все – и высшее образование, и местный опыт. Оказалось, что у руководства были планы другие.

– Отказали! – взмутился он и сменив белую рубаху на обычную одежду.

– Мотивируют тем, – Марик дополнил объяснение через пару дней, – что хотят видеть на этой должности специалиста, который свободно владеет английским языком.

Приблизительно через месяц нам представили нового начальника – голубоглазого местного уроженца с университетским образованием. Лиором звали инженера, который был еще моложе Гарика. До прихода к нам он работал технологом в другом цехе нашего завода. В те времена у нас завершался монтаж нового агрегата для скоростной сушки тканей. В нем участвовали цеховые ремонтники и незагруженные рабочие основного производства. Они помогали двум иностранным наладчикам. С ними Лиор и, в самом деле, свободно общался на английском языке.

Меня тоже подключали к той группе. Однажды в ней мне довелось оказаться участником оригинального разговора. На этот раз я слушал интересный рассказ моего сотрудника Боаза. Ему было 46лет. В Израиль он приехал маленьким дитем из Марокко. На завод пришел из профессионального училища. Через несколько лет его назначили на должность начальника цеха. Боаз женился на своей сотруднице, с которой растил четверо детей. Как многие, тогда он проживал в социальной квартире компании «Амидар».

В начале 90-х годов ежемесячная плата за такое жилье возросла. Оно стало невыгодным. Боаз решил выкупить свю квартиру, а заодно пробрести и автомобиль – со вторых рук. На репатриантские скидки он рассчитывать не мог. Чтобы не ввязываться в опасные банковские ссуды, он уволился с завода и забрал из пенсионной кассы свои двадцатипятилетние сбережения. Тогда такое допускалось. После разрешения поставленной задачи Боаз вернулся на завод. До пенсии ему еще надо было трудиться 21 год. Он считал, что за это время еще сумеет заработать какой-никакой пенсионный фонд, пусть и меньшей величины. Правда, 2-ю часть трудового пути ему снова пришлось начинать в качестве простого рабочего.

– Ты все слышал? – спросил вдруг меня присутствовавший при разговоре наладчик Виктор. – Так поступил опытный израильтянин, чтобы избежать долговой тюрьмы. Вы же, русские, не задумываясь, покупаете на ссуды банков все новое и невероятно дорогое. Ты, Аркадий, ведь тоже купил новую квартиру, но даже не подумал, что ежемесячные возвраты банку возрастают соответственно индексу цен. Тебе же их придется платить с копеечной пенсии. Только и на нее у тебя нет гарантии в твоем возрасте. Здесь человека могут уволить неожиданно, я уже не говорю, что и заболеть он может мало ли чем. И что тогда – представляешь? А то, что такие старожилы, как я и Боаз скупят у вас все ваши обновки за бесценок перед тем, как вас отправят в долговую тюрьму.

Многим репатриантам той поры приходилось выслушивать подобные страшилки. Когда я рассказал о запугиваниях наладчика Майе, последовал ее однозначный вывод – сделать все возможное, чтобы до минимума сократить величину долга банку. И нам на выручку снова пришел счастливый случай. Правительство разрешило возмещать банкам долги за жилье раньше договорного срока – 28 лет. В ближайшие дни мы внесли в банк все свои сбережения. Кроме того, мы увеличили в три раза ежемесячные взносы, потому что могли себе такое позволить, пока продолжали работать. Хорошо, что в своем положении мы не купили машину, да и поездки за границу отложили до лучших времен.

К зиме 1996 по стране прокатилась новая волна массовых увольнений. Их трудоустраивали на нашем заводе, в целях ускорения переработки возвращаемых тканей. В нашем транзите снова заполнились все пустовавшие места. Одно из них занимал Шломи. Недавно его сократили на оборонном заводе. Ему было лет 45. У нас его тут же зачислили на трехмесячные курсы руководителей младшего звена, а затем назначили начальником смены. У местного уроженца, конечно, не было диплома инженера-текстильщика, что являлось обязательным условием при поступлении на такую должность репатрианта. Но Шломи этого было мало. В пути он непрерывно возмущался своей новой работой.

– На такие нищенские социальные условия, – говорил он, – на Полгате могли согласиться только арабы и русские. Пусть бы посмело руководство завода, с которого я пришел, предложить своим рабочим на Песах такие смехотворные подарки. Там мои сотрудники сразу остановили бы станки и потребовали от директора соответствующего уважения. Я уже не говорю о здешней унизительной зарплате.

– Верно, – присоединился к разговору такого же уровня начальник смены Моше. – В моем подчинении работает четыре «русских» женщины. Труженицы отличные, только посмеют ли они открыть рот против начальства в условиях ежемесячного погашения банковских ссуд за автомобиль, квартиру и мебель? Обращаю внимание – тоже все новенькое.

– А еще и оплата обучения детей в университете! – подлил масла в огонь кто-то из русскоговорящих.

– Да, и за обучение тоже! – Моше заводился еще сильнее. – Я, видите ли, и не помышляю учить в университете на единственную зарплату четыре ребенка. А ведь моя жена и сейчас на четвертом месяце беременности.

– Моше, – раздувалось кем-то пламя и дальше, – лет пять тому ты пугал нас, русских, долговой тюрьмой за неосмотрительность. Так сегодня мы не только выучили своих детей в университетах, но уже и меняем квартиры трехкомнатные на четырехкомнатные!

И здесь, припертый неоспоримыми фактами Моше, вдруг разворачивается в своих рассуждениях на 180 градусов:

– Ну, да ладно, сдаюсь. Никому из вас, – громко, чтобы все слышали, говорит Моше и широко улыбается, – не понять, что такое жена-марокканка. В отличие от ваших жен, она не работает. Зато еженедельно едет на такси в самый дорогой супермаркет. Там, не глядя на цены, она загружает продуктами не одну, а две тележки! Ее невозможно убедить, что продукты в одной из них лишние и потом выбрасываются ею в мусорный бак. Так у нас пропадают деньги, которыми ваши жены оплачивают домашний уют и обучение детей. Друзья мои, так что берегите своих русских жен!

Остается добавить, что, в отличие от предыдущих лет, такие разговоры теперь носили все дружелюбный характер. Так завершалась притирка между репатриантами и старожилами.

Инициированные Шимоном Пересом преждевременные выборы в Кнессет состоялись в конце мая 1996 года. Вопреки его ожиданиям, победил Б. Нетанияху с перевесом всего в 1 процент. Не менее неожиданным оказался приход в состав Кнессета с семью мандатами партии «Исраэль ба алия» во главе с Натаном Щаранским. В предвыборной борьбе ему и его активистам удалось вызвать большое доверие у русской улицы. Хорошо организованный актив новой партии призвал своих избирателей отдать предпочтенье не Пересу, а Нетаньяху.

Так как голосование проводилось отдельно за главу правительства и за партии, я и Майя тогда отдали свои голоса Пересу и ИБА. После объявления итогов выборов нам позвонил из Тель-Авива Йоав. Он поздравил нас с победой нашей общины, которая, с его точки зрения, будет поддерживать в Кнессете важные мирные и демократические инициативы – принятие Конституции страны, отделение религии от государства и многое другое.

Но в Кнессете и в этот раз продолжилась ожесточенная борьба мелких партий за министерские портфели и свои общинные интересы. Многие репатрианты считали, что Б. Нетаньяху должен оценить отданные ему русской улицей победные голоса, а депутатам от их партии ИБА следует активней включиться в выполнение своих предвыборных обещаний. Но СМИ будут лишь отмечать давнюю дружбу Б. Нетаньяху и Н. Щаранского, вплоть до того, что идеи перестройки экономики страны на основе предпочтения хайтека всем прочим видам трудоемких и малоперспективных видов производства, они обсуждают за чашкой кофе на кухне квартиры главы правительства.

А пока избранный с минимальным преимуществом новый глава правительства раздавал лучше должности содействовавшим его победе мелким партиям, возникло серьезное недовольство среди 32 депутатов его партии Ликуд. Параллельно нарастал нажим США, Египта и других государств, подталкивавших Нетаньяху к продолжению «мирного процесса» на Ближнем Востоке. Его даже заставили встретиться с Арафатом на контрольно-пропускном пункте Эрез. Премьер-министр Израиля, в конце концов, идет на болезненные уступки.

Появление в Кнессете 7 депутатов от недавно созданной партии новых репатриантов положительно сказалось на изменении тона разговора о русской общине. Теперь в стране чаще говорили о важности массовой алии. В ней видели струю свежей крови, которая оживила экономику и усилила оборонную мощь государства. В этих условиях заметно росли иностранные вложения в развитие новых технологий и компьютеризацию производства. Американская корпорация Интель ускоренными темпами возводила огромный, по масштабам Израиля, завод в Кирьят-Гате. Для функционирования потребовалось около трех тысяч работающих. Вскоре их стали обучать на родственных предприятиях. Много молодых людей с нашего завода побежали туда за большей зарплатой. У нас снова обострилась кадровая обстановка.

– Знаешь, Аркадий, – сказал мне начальник смены Марик – объем работы на твоем станке настолько сократился, что если на нем и понадобится пропустить две-три партии за смену, то с ними вполне справится не полностью загруженный Марик. Так что ты перебирайся на агрегат для сушки ткани в качестве второго номера.

Газу, после очередного инцидента, тогда все еще не собирались открывать. Камаль с его командой отсутствовал. Руководство «Полгата» не в шутку забеспокоилось. Чтобы не остаться без рабочих, оно объявило нам об увеличении премии, введении накопительного фонда усовершенствования и удлинении отпуска. Одновременно нас предупредили, что это будет сопровождаться большим сокращениями. В конкуренции, как известно, есть выигрывающая и проигрывающая стороны. Хотя общество в целом выигрывает, проигравшей стороне от этого не легче воспринимать свои личные потери. Пока я это ощущал в том, что мной продолжали затыкать все дырки.

– Аркадий, помоги Йосе! Аркадий, помоги Якову! – Раздавались одна за другой команды моего начальника смены.

В те времена СМИ обсуждали печальные итоги решения Нетаниягу открыть выход из Тоннеля Хасмонеев в ссудный день в сентябре 1996 года. В кровавом столкновении тогда погибло 15 израильских пограничников, 60 было ранено. Потери на стороне палестинцев были еще больше.

Появление нового начальника в ашпаре ощущалось постепенно. На этот раз я его увидел у соседнего станка, за спиной Доктора, во время утреннего обхода производства. Сначала Лиор посмотрел в технологическую карту. Вслед за этим он долго анализировал каждое действие рабочего.

– Что ты делаешь, Алекс?! – Лиор буквально выкрикнул, когда Доктор собирался обрабатывать очередную часть партии.

– Работаю, – на иврите ответил Доктор, в словарном запасе которого уже было несколько слов из плохо дававшегося ему языка.

– Вижу, что не пьешь кофе, но дальше ты так работать не будешь! – В голосе Лиора почувствовался металл. – Сейчас же загрузи барабан, как положено. Соответственно программе ты обязан заправлять в него не четыре, а три полотнища. Сначала я подумал, что ты ошибся, но со второй заправки понял, что у тебя это система. На каком основании ты нарушаешь технологический процесс пропаривания?

Большинство слов Доктору были незнакомы, но причина ярости начальника ему была ясна. Реакция невыдержанного рабочего, который не разговаривал с половиной из нас, последовала тут же. Она, конечно, содержала русские ругательства, которые уже были знакомы многим местным уроженцам.

– Ну, вот что, Алекс, – начальник подозвал меня и велел перевести ему, что с этой минуты он отстраняет его от работы. А еще он велел ему разыскать Марика и явиться с ним к нему в кабинет.

Продолжить работу Доктора Лиор поручил мне. Прошло менее получаса, когда Алекс вместе с Мариком вышли из кабинета начальника. Их раскрасневшиеся лица говорили обо всем без слов.

– С завтрашнего дня я уволен с работы, Доктор под большим вопросом, – бросил мне на ходу начальник смены.

Я вспомнил его слова о познании секрета повышения производительности Камаля. В конце рабочего дня я подошел к Лиору:

– Алекс, – сказал я, – проявил по отношению к тебе (на иврите не говорят вам) недопустимую грубость. Тебе решать – какого взыскания он заслуживает. А я попрошу тебя – только не увольняй его с работы. У него резкий характер, но он умеет хорошо работать. Кроме того, у него двое детей школьного возраста, больная жена и ежемесячные выплаты банку за квартиру.

На следующее утро Марика заменил Нисим. Этот человек вообще не имел опыта работы в текстиле. Новый начальник смены направил Доктора на сушильно-растягивающий агрегат в качестве второго номера. Меня поставили к станку для раскрутки рулонов возвращаемых горами тканей. Я вырезал небольшие лоскутки в начале и конце каждого куска и на каждом из них надписывал фломастером его номер и артикул. Полотнища я сшивал в новые партии. Решение о способах их восстановления принималось Лиором на основе данных лаборатории.

Что бы ни говорил Марик о Камале, но руководство видело в нем самого опытного сменного мастера на участке отделки ткани. Новый начальник цеха без него просто задыхался. Я это видел лучше других, потому что у горы возвращаемых тканей Лиор проводил многие часы.

– Лиор, вчера передали по радио, что с территорий снимается режим закрытия. Вот-вот появится Камаль, и на том завершатся твои мучения, – так в тот день я решил поднять настроение молодому начальнику.

– В моих глазах, – оживился Лиор, – Марик и Нисим вдвоем не стоят одного Камаля. А тебе, Аркадий, как и многим другим репатриантам, просто не понять, что мы с палестинцами здесь не только вместе выросли, но и не можем обходиться друг без друга.

Я не был с новым начальником в таких близких отношениях, чтобы уточнить – уверен ли он, что его заключение по части взаимной заинтересованности полностью совпадает с мнением другой стороны. С Лиором, тем не менее, я не мог не согласиться в том, что ему на Нисима и в самом деле нельзя было положиться.

Так он и не стремился к обретению знаний, возможно, потому что просто пересиживал на заводе какое-то время. Трудовой путь и Нисима, и Марика оказался в цехе недолгим. Недолгим он оказался и у новичка Фимы, в котором я увидел равнозначную замену португальцу Джозефу. Только увольнение Фимы было связано с совершенно другой причиной. Его жена Света не только воспротивилась работе мужа на износ. Она помогла ему трудоустроиться в частной компании, которая выращивала в теплицах элитные сорта роз.

Цветы экспортировали в Европу. Фима и в этом деле быстро освоил широкое использование компьютерных технологий. Здесь бывший офицер снова командовал, на этот раз десятком закрепленных за ним рабочих из Таиланда. Для выполнения повседневных задач хозяин выделил Ефиму автомашину. Время поездки на ней на работу не превышало получаса. Жена Фимы руководила там же участком по выращиванию саженцев винограда из черенков особых сортов. Супруги и к нам в сад нередко приезжали в выходные дни на той же машине.

А Камаль и еще четверо расторопных рабочих из Газы действительно появились на работе, спустя пару дней. Хасан и Тайсир тут же подменили меня на размотке рулонов. Камаль лично доводил им задания, и они понимали начальника с полуслова. Молодежной бригаде, которая могла и ночевать на заводе, потребовалась всего неделя на расчистку немалой горы возвращенных тканей. К сожалению, она появлялась снова и снова из-за очередных возвратов.

Темпы возвратов наростали, заодно с невероятными убытками. Так на Полгате проявлялся общий спад производства, начавшийся с 1996 года во всем мире. Радио и телевидение Израиля непрерывно рассказывали о забастовках рабочих на закрывавшихся предприятиях. Большинство из них переводили за границу по причине непомерно высоких налогов и дорогой рабочей силы. Ослабление экономики страны сопровождалось ростом безработицы. Это происходило вопреки обещанным депутатами от русской общины дополнительным рабочим местам и разным социальным благам.

А я и теперь убедился в верности рассуждений о политиках французского мыслителя Мишеля де Монтеня еще в 16 веке: «Что же касается, красиво звучащего изречения, которым прикрывают честолюбие и стяжательство, а именно «Мы рождены не для себя, но для общества», то пусть его твердят те, кто без стеснения пляшет под одну дудку. Но, если у них есть хоть крупица совести, они должны будут сознаться, что за привилегиями, должностями и прочей мирской мишурой они гонятся, а не ради служения обществу, скорей даже ради того, чтобы извлечь из общественных дел выгоду, прежде всего, для себя».

Вот почему в нашей семье теперь окончательно полагались не на партии, а только на себя. Быстро набирался профессионального опыта и наш зять Михаил. На том этапе он часто вспоминал добрым словом своего деда-столяра и занятия в авиамодельном кружке городского дома пионеров. Здесь ему очень пригодились обретенные в детстве трудовые навыки и собственная творческая смекалка. Михаил был уверен, что им благодаря, к нему стали приходить за советом коллеги.