По окончании еды ее с легкостью подкатывали к каждому столу. На тележке находился и бак для сбора пищевых отходов. Ополоснутой в теплой воде специальной салфеткой выполнялась последняя операция – полирование поверхности стола. А еще я не без удовольствия наблюдал за быстрыми движениями профессионала. Не торопиться он не мог. Соответственно уплотненному графику начинался обеденный перерыв работников другого цеха.
Я рассказываю об этом настолько подробно потому, что вспомнил вид столов фабричной столовой в Виннице. На их крышках никто и не собирался отмывать грязные разводы от остатков супов и каш. Они лишь меняли свое расположение после уборки. Ее выполняла полная немолодая женщина, которая перемещалась от стола к столу подобно сонной мухе. В одной ее руке находилось почти детское ведерко. Вода в нем не заполняла и его половины. В него же уборщица смахивала пищевые отходы.
В той редко меняемой смеси она полоскала жалкое подобие упомянутой выше салфетки. Не отжатая, как следует, она и оставляла отвратительные разводы, которые отражали направления движение второй руки уборщицы. Она и уставала больше, потому что у нее не было специальной тележки и соответствующих инструментов. Разговор о несравнимом качестве еды даже не начинаю. Не из чего было ее варить, и этим все сказано, прежде всего.
Директор фабрики не замечал вопиющей антисанитарии, потому что ему подавали обед в отдельной комнате на белой скатерти. Директор израильского завода не только сам обслуживал себя в поточной линии, заодно с рабочими. Туда он с гордостью приводил и представителей иностранных фирм – наших оптовых покупателей и поставщиков. В общей заводской столовой ему не было стыдно ни за порядок, ни за качество еды. В распавшемся СССР подобное можно было увидеть на настенных картинах и на страницах книги о вкусной и питательной еде.
В результате умелого руководства завод Полгат продолжал увеличивать производство тканей, которые теперь уже полностью отгружали за границу. Противостояние небольшого предприятия натиску текстильных гигантов мира я объяснить не могу. Главные его специалисты видели секрет успеха в легкости перестройки небольшого производства. Оно брало курс на выпуск дорогих тканей очень высокого качества. Ведь среди покупателей одежды все еще оставались те, которые были готовы заплатить дополнительно 100-200 долларов, чтобы солидно выглядеть. Разве тот же фактор не действует среди любителей исключительно дорогих автомобилей или морских яхт?
Для удержания лидерства на избранном направлении наше руководство приглашало иностранных специалистов с ведущих заводов. В ашпаре за усовершенствование технологии уже не первый год получал немаленькую зарплату инженер текстильщик из Италии. Я гордился тем, что частица и моих усилий поддерживала авторитет предприятия. Мое ощущение вытекало, разумеется, не из призывов на красном кумаче «Свобода и равенство для всех!». Я его связывал с моей зарплатой – небольшой, но способной удовлетворять мои главные потребности.
Израильтянину для позитива требуется немного. Один из способов – не часто напоминать ему, что его страну не без основания называют пороховой бочкой.
Поэтому встречи осенью 1993 года Ицхака Рабина и Ясера Арафата в Вашингтоне и Каире у многих из нас породили веру в прекращение вражды и воцарение мира. Добрые надежды сохранялись недолго. Прошло две недели, и в Гуш-Катифе погибло два израильских солдата. Еще через два дня палестинцы похитили и убили жителя еврейского поселения Бэйт-Эль.
В начале ноября было совершено нападение на машину раввина Друкмана. Его водитель и находившаяся в машине воспитательница детсада были убиты, а сам раввин – тяжело ранен. В начале декабря возле Хеврона были застрелены Мордехай Лапид и его сын Шалом. 28 декабря вблизи от Рамаллы убили двух израильтян из Бней-Брака. Негодование и терпение народа Израиля приближались к красной черте. Поселенцы называли главу своего правительства предателем. 25 февраля 1994 года последовала реакция. Барух Гольдштейн вошел в арабскую часть пещеры Меарат ха Махпела в Хевроне с автоматом в руках. За три минуты он убил около 30 молившихся арабов и ранил 125 человек. В завязавшейся перестрелке погиб и сам Гольдштейн.
Тридцатипятилетний офицер-медик Барух Гольдштейн растил четверых детей. Со своей семьей он проживал и работал на поселениях немало лет. Ему самому приходилось постоянно оказывать первую медицинскую помощь пострадавшим в терактах невинным людям. На его руках умирали люди, помочь которым медицина не могла. Невиданный по жестокости террор надломил психику и волю военного врача, и он выбрал ответную меру, хотя знал, что живым с того побоища не выйдет. Этого и добивались палестинские террористы, непрерывно провоцируя израильтян. Конечно, жаль, что не провокаторам, а пришедшим помолиться невинным людям пришлось расплатиться своими жизнями.
Члены правительства Израиля назвали происшествие диким и бессмысленным явлением. Они потребовали от руководства армии его немедленного расследования, чтобы не допустить повторения подобного впредь. Рабин и Перес высказали Арафату свои соболезнования и призвали его сделать все возможное для спасения судьбы переговоров. Организация ФАТХ, главная опора Арафата, в ответ призвала всех своих сторонников взяться за оружие и отомстить евреям за расправу. Бурно реагировал на то, что произошло в Мэарат ха Махпела и мой сотрудник из Газы:
– Как можно было проявить такую нечеловеческую жестокость! – Тайсир с трудом подбирал слова для выражения гнева. – Как можно было навести автомат на людей, которые пришли помолиться!
– Это безобразие, – заметил находившийся рядом с нами Саша, бывший инженер-металлург из Днепропетровска, – только палестинским бандитам, безжалостно расстреливающим наших детей, женщин и стариков, надо было знать, к чему приведет их необузданная жестокость.
– Что ты сравниваешь? – недоумевал признававший только собственную боль Тайсир. – Здесь люди пришли в мечеть помолиться.
После очередного теракта в Израиле территории закрывались на несколько дней. Тайсиру, вместе с его земляками, приходилось на это время оставаться дома. Вернувшись на работу, он не переставал возмущаться коллективным наказанием. Люди, которые не имели прямого отношения к террору, были вынуждены терять свои заработки. В то же время Тайсир уходил от прямого ответа на вопрос: «почему бы вам не провести массовые демонстрации осуждения тех, кто посылает террористов взрываться в наших автобусах и набрасываться с ножами на наших солдат на контрольно-пропускных пунктах?». Доказать Тайсиру, что нет разницы между инцидентом в мечети и взрывами в пассажирских автобусах и гостиницах было невозможно.
Так я привыкал к тому, что напоминало жизнь на «огнедышащем вулкане». На нем праздники и семейные торжества, отмечали по принципу «спи скорей: подушка нужна». В июне 1994 года я, Майя и Михаэль переехали в собственные отдельные квартиры. Двое молодых грузчиков тогда быстро погрузили наши вещи на большой крытый автофургон. Спустя два часа, они же бережно расставили их в наших комнатах. С учетом проявленного усердия, мастера своего дела получили причитавшиеся им деньги. Зато приятное, ничем не омраченное событие не имело ничего общего с тем побоищем, которое нам учинила разъяренная пьяная толпа в черный день нашего переезда в винницкую новую квартиру.
Так со двора смотрелись дома нашей улицы ко времени переезда
Наш новый дом стоял посреди совершенно пустого двора. Он был собран на бетонном фундаменте из цельных деревянных бревен 14Х20 см в сечении. На крыше блестели зеркала солнечного бойлера для подогрева воды. Совмещенная с кухонным блоком гостиная радовала простором и качеством отделки шкафчиков. Немаленькими оказались и две комнаты со встроенными шкафами для одежды. Между ними находилась ванна с туалетом. Мне в этом виделось чудо, посланное с небес.
И здесь в очередной раз вспомнилось добрым словом преимущество свободного рынка. Радость мне было трудно скрыть, словно ребенку. Наконец, пришла удача и к нам. Она-то и была похожа на сказочную мечту основоположника идеологии политического сионизма Т. Герцля «о репатриантах, которые будут проживать в деревянных домиках». На 4-м году проживания в Израиле я уже не видел ничего плохого и в том, что чиновники нашего отделения абсорбции подталкивали работавших репатриантов моего возраста к покупке квартир.
Каюсь, что в дни своей радости я совершенно забыл о десятках тысяч соотечественников, которые продолжали проживать на дорогих съемных квартирах. Больше того, с подходом заскорузлого эгоиста, я успокаивал себя тем, что и в богатой Америке есть немало бездомных и бедных людей, и никто не повинен в том, что у каждого из нас своя судьба. Должно было пройти определенное время, чтобы я перестал думать только о себе, как меня напутствовала госпожа Эгер.
А пока, под давлением таких взглядов, я включился в обустройство купленной за свои деньги, квартиры. Для этого мне пришлось взять отпуск недельной продолжительности. Прежде всего я вычертил планы комнат и нанес на них размеры простенков между дверными проемами и окнами. С ними я с Майей отправился по магазинам мебели. Их было очень много. Они были большими и маленькими. В них была мебель на любой вкус. Своей очереди на покупку не надо было ждать 10 лет.
Вот почему к полудню у нас уже были на руках документы оплаты 3-х гарнитуров.
Тогда же я вспомнил с искренней благодарностью моих прекрасных винницких сотрудников, которые «подарили мне к новоселью свои очереди» на покупку импортной мебели. Они ее дожидались 10 лет, да еще и дали на взаймы немало денег. В моем новом положении их прекрасный порыв в очередной раз подчеркивал вопиющее унижение советских граждан и маленькой зарплатой, и отсутствием в продаже нужных товаров.
Там нас связывала с руководство почти полная зависимость при получении не только квартиры, но и при покупке настенного ковра или даже посудного сервиза.
В Израиле взаимоотношения рабочего и начальника построены иначе. Рабочий выполняет предложенную ему работу, а хозяин выплачивает ему назначенную за это зарплату. Моей зарплаты простого рабочего с трехлетним стажем хватило не только на оформление покупки дома и 3-х мебельных гарнитуров. Немало денег понадобилось на закладку сада с системой капельного полива. В пустынной местности она включала даже подвозку грунта – шести кубических метров дюнного песка.
Есть ли недостатки в расхваливаемом мной новом мире? Есть и значительно больше, чем хотелось бы. К примеру, в примитивной бытовке у меня на работе, я с трудом втискивал свою одежду и обувь в маленький шкафчик с единственным отделением. Не было там и душа, несмотря на невероятную жару долгого лета. Но до него ли было, если работу своему сменщику передавали при работавшем станке и бежали к своему транзиту, чтобы своевременно уехать домой. Я на это реагировал болезненно, потому что для рабочих винницкой фабрики организовал намного лучшие условия незадолго до отъезда.
– Неужели на ваших заседаниях никогда не поднимают такие вопросы? – спросил я ветерана с 30-летним стажем, члена заводского комитета профсоюза. – Так встань же когда-нибудь, Моисей, и скажи об этом руководству, если оно само того не понимает.
– Если тебе так хочется, сам и скажи, – отреагировал, в свою очередь, сотрудник. – Только тебе, Аркадий вот что я по-дружески скажу. Ты получаешь здесь регулярно ежемесячную зарплату, которой хватает на кусок хлеба с маслом? Так помалкивай. В Советском Союзе мы только и говорили без толку. У нас не разговаривают, а работают. Жди и увидишь, что начальники сами разрешат эти проблемы.
Сам Моисей приезжал на завод и уезжал домой в новенькой собственной японской машине. Его ответ мне не понравился. Но он оказался прав. В середине 90-х годов ткани нашего завода продавали в Америке, Англии, Японии и других не менее солидных странах. Оптовым покупателям надо было своими глазами увидеть, что они выстраивают деловые связи с заслуживающим доверия поставщиком. Заходя в наш цех, гости покрывались потом от невыносимой жары. Им не помогало ослабление галстука на шее и то, что они снимали пиджаки.
Тогда руководство завода потратило несколько миллионов долларов для замены морально устаревшего оборудования. В нашем цехе тоже появились станки с компьютерным управлением, система кондиционирования воздуха и те самые новые шкафчики с двумя отделениями. К этому подталкивала конкуренция – самый мощный двигатель прогресса. Конкуренция снижала цены на новое жилье, настроенное в больших количествах на периферии. Поэтому и я без особых усилий стал обладателем новой квартиры.
Немногим раньше нас отметили новоселья в квартирах Шели и Нины. Казалось, трудно было придумать лучший вариант соседства близкой родни – в смежных подъездах. Но, кто же из них мог предположить, что у Шели резко обострятся отношения с дочерью Жанной, с которой она сдувала пылинки со дня ее рождения. Причина оказалась общеизвестной. Многие еврейские мамы уверены, что лучше них никто не знает, как лучше поступать их детям в той или другой обстановке.
На этот раз мама не видела целесообразности в чрезмерном сближении дочери с выходцем из Йемена, молодым человеком совершенно другой культуры. Ее лично раздражало еще и отсутствие возможности общения с ним из-за незнания иврита. Дочь, наоборот, видела в том путь к ускоренному познанию основного языка Израиля. Она ценила особенно умение друга сглаживать шероховатости непростого периода абсорбции. Нина в том споре была на стороне Жанны. Он завершился переездом Шели на съемную квартиру в Беэр-Шеву. Контакт с дочерью прервался, казалось, навсегда. Не сразу моя сестра Шеля поняла, что в Израиле молодежь живет по своим правилам. Как правило, она и родительский дом покидает по окончанию службы в армии.
Сара Белогловская с Дусиком и старшим сыном Аликом купила квартирку для совместного проживания в Старом Яфо. Так называют один из районов Тель-Авива с относительно приемлемыми ценами на жилье. Это давало им возможность поселиться неподалеку от медицинских учреждений. В том Дусику виделся важный фактор для его подорванного с молодых лет здоровья. Верность решения сразу подтвердилась потребностью определения причины ночного кашля. Умелый врач тут же ликвидировал неприятное явление заменой лекарства от повышенного давления.
Своевременной доставке к проктологу содействовала даже сама Рути Маром. Михаэль уточнял у уроженки Тель-Авива маршрут, а она сама приехала за Дусиком и Сарой на своем автомобиле, чтобы немолодые репатрианты не добирались в поликлинику несколькими маршрутными автобусами. Утренние часы милой женщины были очень загружены дома и на работе. Она буквально бегом поднялась на 5-й этаж, с расчётом, что приятели Михаэля уже готовы к ее приходу.
Действительно собранный в дорогу Дусик тем не менее предложил Рути присесть. Он показал глазами на кухню, где Сара суетилась за мытьем посуды. По истечению 10 минут Рути решила туда заглянуть. Не трудно представить ее реакцию на то, что Сара была занята не столько мытьем, сколько просмотром происходившего на экране телевизора, который находился рядом.
В следующее мгновение Рути еще и поняла, что внимание ее подопечной приковано к очередной серии бразильской мыльной оперы «Рабыня Изаура». Зная, что уровень иврита в этом доме почти на нуле, Рути попыталась дать понять, что очень спешит посредством жестикуляции. У нее была веская причина, чтобы возмутиться, но вдруг она рассмеялась, потому что в ответ Сара произнесла фразу на чистом иврите.
– Рути, зэ хашув мэод!
А Сара даже не почувствовала полной нелепости момента. Уже на языке русском она стала объяснять Рути, что до окончания трансляции осталось не более двух-трех минут. Хорошо, что Рути поняла, что не может рассчитывать на привычное для нее восприятие обстановки от человека несвойственной ей советской ментальности. Так израильтянка и в самом деле не могла знать, что в бывшем СССР в часы просмотра бразильского сериала улицы городов становились пустыми. В нашем доме изречение Сары «Рути, зэ хашув мэод» повторяли нередко с улыбкой до самых ушей.
Коллектив нашего завода в очередной раз пополнили новыми репатриантами в связи с заселением нового микрорайона. Марик, самый молодой новичок в отделочном цехе, был ровесником моего сына. В процессе стажировки он не задерживался более трех-пяти дней у того или другого станка. Не смешно ли, что я усматривал в том его неудачливость.
К тому выводу подталкивал итог такого обучения репатрианта из Румынии, который являлся выпускником текстильного института. Его, в конце концов, пристроили грузчиком на складе пряжи. Марик тоже являлся инженером текстильщиком. Он приехал в Израиль из Тбилиси. Как принято здесь, первого называли румыном, а второго грузином.
45-летний новичок Марик недавно являлся замом управляющего стройтрестом по экономике в Астрахани. Его поставили обучаться на новом станке для бритья ворса. Он приступил к самостоятельной работе довольно быстро. С текстилем и техникой он не имел ничего общего, а потому не скрывал опасения увольнения. Мы все тогда дорожили любой работой, потому что над каждым висел ежемесячный возврат долга банкам за выкупленные квартиры.
Ефим в советском прошлом был подполковником Советской Армии. Он был расторопен. 45 лет ему еще не было. Среди новичков он выглядел уверенней других. На это обратил внимание начальник цеха Барух. Кстати, он являлся подполковником в запасе ЦАХАЛа. «Своему коллеге» Барух доверил обучение на самом сложном станке. Такое удавалось считанным рабочим.
Время в нашем саду бежало особенно быстро. Так думалось оттого, что деревья и кустарники здесь разрастались с удивительной скоростью. Яркими красками полыхали на клумбах герань, гвоздика, петуньи и флоксы. Перед моим окном с восходом солнца дружно распускались бутоны роз. До чего приятно было пройтись босяком по густому, тщательно выстриженному травяному ковру. Рядом с ним я с особым удовольствием плюхался в белое пластиковое кресло после нелегкой ночной смены.
В утреннем пении птиц можно было и заснуть на часок, тем более что успокаивали обнадеживавшие новости. Они звучали из маленького карманного радиоприемника. В разгаре лета 1994 года сообщили, что Арафат со своей многотысячной командой перебрался из Туниса в Газу. Мало того, Арафату, Рабину и Пересу вручена Нобелевская премия мира. В Кнессете тогда большинством голосов утвердили подписание мирного договора с Иорданией. Все это происходило при активном посредничестве президента США Билла Клинтона.
Ицхака Рабина в тот период радушно принимали в Египте, России, США и на Украине, что, несомненно, укрепляло признание Израиля за границей. А в самом Израиле 19 октября 1994 года в результате взрыва самоубийцы в автобусе на улице Дизенгоф, в центре Тель-Авива, погибло 22 человека, у 40 были ранения различной степени тяжести. Негодовало население, возмущались депутаты Кнессета из оппозиции.
В той обстановке возглавляемому Рабиным правительству было явно не до своих предвыборных обещаний. Защитники общественных интересов русской улицы поспешили воспользоваться упущениями лидера. Русскоязычную прессу снова наводнили статьи о нашем униженном положении. Осуждалось высказывание министра труда Оры Намир о введении ограничений на въезд в Израиль репатриантов преклонного возраста, чтобы предотвратить его превращение в страну пенсионеров. Это объяснялось тем, что из республик бывшего СССР в Израиль устремились лишь пожилые и больные люди в то время, как их молодые и здоровые дети старались вырваться в Германию, Канаду или США.
Вот уже пять лет, утверждали в русскоязычной прессе Израиля, работодатели платят нам самую низкую зарплату. Наших женщин обзывают грязными проститутками, а мужчин – бездельниками и алкоголиками. Хватит терпеть унижения, плевки и уповать на пустые обещания. Наша община самая большая. Никто ее не защитит. Для этого нам выйти на выборы под предводительством своей партии. Только так мы добьёмся положенные и нам места в Кнессете.
Пресса на иврите тогда заявила, что русская мафия намерена овладеть властью, и полиция не может оставаться в стороне от возможных опасных перемен в стране. Сила общинной солидарности известна. Ее последствия непредсказуемы. Меня и моих друзей это не радовало. Мы бежали от подобного из Совка. Неужели в Израиле будут противостоять друг другу братья и сестры. Под воздействием призывавшей к драке прессы Алла прервала сотрудничество со своим работодателем из Тель-Авива. Он так и не согласился повысить расценки на блузы усложненных фасонов.
А крайне правых лидеров поселенческого движения не устраивали условия заключения мира с палестинцами. Они и слышать не хотели об изменении сложившихся границ. Свою позицию они объясняли тем, что создание палестинского государства не только усилит террор, но и породит прямую угрозу существованию Израиля. У дома главы правительства тогда участились демонстрации протеста. Они сопровождались выкриками «Рабин – предатель». На стенах домов появлялись плакаты, которые изображали Рабина в форме СС. В Кнессете полную поддержку поселенцам оказывала оппозиция во главе с Биньямином Нетаньяху.
Я и мои сотрудники были далеки от подобного излияния эмоций. До них ли нам было, при невероятной загрузке на работе. А, кроме того, действовала высокая ответственность перед банками за систематическую выплату долгов. В цехе меня теперь донимала не жара, а переохлажденный кондиционером воздух – не лучший пособник моему хроническому бронхиту с астматическим компонентом. А на моем новом итальянском станке теперь почти исключалась возможность ошибки при настройке программы поступившей на обработку партии. В новых условиях я обходился лишь введением кода в память компьютера.
Я у своего нового станка – проверка перед началом работы
Технология последовательности обработки тоже изменилась. Теперь на моем станке она уже не заканчивалась. По завершении обработки партии я передавал ее для пропаривания новичку Ефиму. Его станок находился всего в 5 метрах от меня. Четкие действия подполковника восхищали, и я радовался появлению в рядах репатриантов человека, не уступавшего в прыти железному Джозефу.
А Марика, по завершении ускоренного ознакомления с работой всех станков, назначили начальником смены. Он должен был заменить Камаля, который, заодно со своими земляками, уже месяцами оставался в Газе из-за не прекращавшихся терактов. Таким образом, службы безопасности страны сдерживали дальнейшее усиление террора. Приступая к исполнению своих обязанностей, Марик проводил короткие собеседования с каждым из нас.
– А тебя, Аркадий, – сказал он мне, – попрошу прекратить наставления тех сотрудников, которые постоянно прибегают к тебе за советом, как на молитву. Ты так им и скажи, что отныне их ребе – это только я!
Умение разговаривать с рабочими было свойственно далеко не всем моим начальникам, особенно отличались нетерпимостью те из них, что разговаривали по-русски. Так сказывалась и их советское наследие. Возможно, оно же сказывалось во взаимоотношениях моей сестры Шели с ее единственной дочерью Жанной. Шеля теперь проживала в съемной двухкомнатной квартирке в Беэр-Шеве. Она очень тяжело переносила разрыв. Наша приятельница из Тель-Авива Рути, как могла, старалась успокоить близкого мне человека. Возможность улучшения настроения виделась Рути в подключении моей сестры к нашим совместным экскурсиям по Израилю. Кроме того, Рути беседовала с Шелей по телефону почти каждый вечер, а также приезжала к ней из Тель-Авива периодически не с пустыми руками.
В такие дни Рути проведывала еще одну подопечную со сложной эмигрантской судьбой. Ту, вообще русскую по национальности женщину звали Елизаветой.
Пианистка в возрасте «50+» приехала из Питера с еврейским мужем музыкантом пенсионного возраста и взрослой дочерью. На первом этапе им оказывал посильную помощь наш Михаэль. Но семья репатриантов полагалась не только на его советы. Она, не оценив свои финансовые возможности, оформила ссуду в банке и купила недешевую квартиру со вторых рук. Работу по профессии Елизавета не нашла. Чтобы возвращать ежемесячные долги банку, она занялась уборкой вил.
Болезненный муж Елизаветы этого не выдержал. Дочь вышла замуж. Ее мать тоже была вынуждена уйти на съемную квартиру. К тому врачи обнаруживают у Елизаветы серьезное заболевание. Рути и ее тогда не только выслушивала по телефону. Чем могла она помогала и этой женщине. После операции Елизавета не могла продолжать уборку вил. В состоянии отчаяния она вернулась в Петербург. Подействовало обещание бывшей сотрудницы получить прежнее место работы по профессии музыканта.
Дальше обещания дело не пошло. Лишь в Питере больная Елизавета остается без гроша и без доступа к нужным лекарствам. Хорошо, что она не прерывала связь с Рути. Она сначала присылала ей деньги на еду и лекарства, а потом – на возвращение в Израиль. И здесь тоже Рути пришлось немало повоевать за возобновление подачи в выстуженную квартиру Елизаветы воды, газа и электричества. К этому времени дочь съехала с нее в другой город.
– Где ты черпаешь столько сил на все это? – Спросил я Рути в один из ее приездов в Беэр-Шеву.
– Там же, где Микки Лоуб – в сердце, – ответила Рути. – Микки старше меня, но она находит куда больше сил на участие в многочисленных демонстрациях в защиту мира. Я поддерживаю, чем могу, всего два-три человека.
Первый месяц 1995 года обернулся очередным кровопролитием для израильтян. 22 января на перекрестке Бейт-Лид, неподалеку от Нетании, взорвали себя два террориста из Исламского джихада. 22 человека погибло, более 60 получили ранения. Тогда наше руководство стало обращать внимание на то, что Арафат в одном месте заявлял о своей готовности покончить с террором и помириться с израильтянами, а в другом подчеркивал, что ведет с ними переговоры о перемирии лишь для того, чтобы проложить путь к Иерусалиму. В такой обстановке руководству Израиля было все труднее «продвигать вперед свои планы мирного урегулирования».
Марик, мой новый начальник смены, несмотря на предупреждение, уже и сам подходил ко мне, чтобы обменяться несколькими фразами по поводу того, что происходило. Марик мог похвастаться и своими успехами в освоении доверенной ему работы.
– Теперь я точно знаю, – улыбнулся он однажды, – как Камаль умудрялся выстраивать длинные эшелоны готовой продукции за час-полтора до окончания ночных смен. Он сокращал время некоторых технологических операций. В подтверждение освоения «передового опыта», вскоре и Марик выстраивал эшелоны готовой ткани на час раньше.
Чем краше становился наш «повзрослевший» сад, тем больше крупных компаний здесь собиралось. Этому способствовала большая открытая веранда. Пергулой ее здесь называют. Она превращалась в нашу главную комнату на все долгое лето. Ее мы построили из натурального дерева и окрасили бесцветным лаком. Материал мы купили без малейших проблем в большом магазине-складе по весьма приемлемым ценам. Там же нам постругали и нарезали все детали, соответственно моим эскизам.
Сборка своими руками максимально открытой пергулы большого труда не составила. Тогда мне и вспомнилось напутствие перед репатриацией в Израиль моего сотрудника по Виннице, всеми уважаемого директора тульчинской фабрики Дубины. Это он мне рекомендовал отправить в Израиль как можно больше упаковочных ящиков, потому древесина в пустыне на вес золота. Изобилие давало возможность предлагать ее покупателям исключительно доброжелательно.
В редкую субботу к нам в сад не приезжал и друг Михаэля Дима с родителями и семьей своей сестры. Продолжая благоустраиваться, мы нередко обращались за советом к авторитетному строителю уже в те времена. Под его руководством в городе возводились красивые многоэтажные жилые комплексы. Он повторно женился, завершил строительство собственной виллы и даже снова развелся.
Наш Михаэль оставался на твердых холостяцких позициях. Став обладателем отдельной квартиры, он обставил ее добротной мебелью и бытовой техникой. Среди всего прочего занимала особое место дорогая радиоаппаратура, которая намного улучшала качество воспроизводимой симфонической музыки. Самое большое наслаждение Михаэль получал от ее прослушивания в свободные часы.
На работе, и в Беэр-Шеве, и в Тель-Авиве, Михаэля по-прежнему радовали его старательные ученики. Так учитель и сам не жалел времени и денег на повышение своего профессионального мастерства. С этой целью он отправлялся в Англию, Францию и Россию для участия в мастер-классах самых именитых виолончелистов мира.
Алла, после увольнения в Тель-Авиве, решила, что пришло время «поработать не на дядю, а на себя». Муж ее полностью поддержал. Практического местного опыта им уже хватало. Технологического оборудования тоже было достаточно, а лучшие ткани в Израиле не проблема. Все упиралось в наличие клиентуры. И тогда их первыми заказчиками назвали себя наши лучшие приятели Женя, Жужа, Кэтти, Рути и их немалочисленные друзья.
Года два искренне радовались обе стороны. Но на этом завершился процесс насыщения одеждой в ограниченном кругу клиентов. К тому же, торговую сеть засыпали дешевой одеждой, которую за гроши производили в Китае и других странах третьего мира. В той обстановке Резниковы решили предложить некую партию своих изделий в торговую сеть. Идея провалилась, потому что закупочные цены, которые им предлагали магазины оборачивались заработками, которые почти не отличались от тех, что им предлагал хозяин Аллы из Тель-Авива.
Хорошо, что Алле помогла найти новую работу двоюродная сестра Ира из Ришон-ле-Циона. Она, детский врач в советском прошлом, уже более года работала служащей в компании по уходу за больными и пожилыми людьми. От своей начальницы Ира случайно услышала, что и в Беэр-Шеве ищут человека на такую же должность. Аллу приняли на работу. Она устроила ее по подходящему времени занятости.
Родственники и приятели приезжали из ближних и дальних городов
Я с Майей продолжал принимать гостей в нашем саду. Я, и вправду, не припомню субботы, когда у нас никто не появлялся. Особую атмосферу каждой встрече придавал неповторимого вкуса яблочный пирог – штрудель, который хозяйка готовила сама и подавала к чаю. Наши родственники и приятели приезжали сюда из ближних и дальних городов. Им было у нас хорошо, а для нас не было ничего лучше их благодарности. Мне это уже давно чем-то напоминало приемы гостей и на нашей винницкой даче. Только здесь я в этом видел еще и претворение в жизнь наставлений святой госпожи Эгер – согревать душевным теплом тех людей, которые в нем нуждаются. А ведь и она несколько раз приезжала в наш сад «на стакан кофе».