Они в очках, им виднее.
Всю жизнь я страдаю от того, что думаю о людях хорошо.
Если ты перестанешь обращать внимание на молодую жену, она тебе тем же и отплатит.
Если человек бесчестен, то он бесчестен до конца.
"Одну минутку, Харон, - сказал я, превозмогая слабость. - Что же теперь будет? Что с нами
сделают?" Этот мой единственный вопрос привел его в неописуемую ярость. Он остановился на пороге, повернулся вполоборота и, как-то болезненно дергая коленом, прошипел сквозь зубы следующие странные слова: "Хоть бы одна сволочь спросила, что она должна делать. Так нет же, каждая сволочь спрашивает только, что с ней будут делать. Успокойтесь, ваше будет царство небесное на Земле".
"Натуральный обыватель, - сказал человек в берете. - Ничего он не знает и ничего знать не хочет!"
... слухи опасны для здоровья в гораздо большей степени, чем даже курение.
Этот Полифем жить не может без патриотизма. Без ноги он жить может, а вот без патриотизма у него не получается.
Да, они бунтовщики, люди вредные для всеобщего спокойствия. И все-таки я не могу не пожалеть их, насквозь промокших, грязных, загнанных, подобно зверям. И во имя чего? Что это анархизм? Протест против несправедливости? Но против какой? Я их решительно не понимаю.
Все-таки любовь, даже самая что ни на есть плотская, – это таинство, и заниматься любовью в компании даже хорошо знакомых и доброжелательных людей совсем не так увлекательно, как это описывается в некоторых книгах.
