Глава 40.
Наконец вырываюсь из стен торгового центра и сажусь в заранее вызванное такси. Время уже девять вечера. Пришлось сегодня задержаться на работе, приводя в порядок все документы, потому что завтра нас ожидает грёбанная проверка, а значит, очередная нервотрёпка. С Гришей созванивалась пару часов назад, и, судя по звукам на фоне, они с Мией смотрели на тот момент мультик про принцессу Рапунцель – любимый мультик дочки, который она смотрит почти каждый день. И я даже порадовалась, что сегодня такая участь коснулась Гриши, а не меня. Я выучила уже каждую фразу, знаю этот шедевр вдоль и поперёк.
Прекрасный мультфильм, как и те, кто его создал!!!
Приехав, почти бегом следую к квартире Гриши. Звонка у него нет, поэтому я стучусь костяшками пальцев в металлическую дверь. Та отворяется почти сразу же, а представший в домашних шортах и футболке Гриша тут же предупреждающе прикладывает палец к своим губам.
– Мы играли, и она уснула, – шепчет он и отходит в сторону, пропуская меня в просторную прихожую. – Сейчас я отнесу её в вашу квартиру, подожди.
Я киваю уже его спине и ёжусь от того, как полоснула слух это его «в вашу квартиру».
Бегло оглядываю коридор и виднеющуюся с моего угла обзора кухню, выполненную в тёмных оттенках. Понимаю, что вся его квартира выполнена в тёмных оттенках, но совсем не холодных и неуютных, напротив, оттенки шоколадного и бежевого тепло касаются груди, согревают. Ничего лишнего. Сугубо мужская. Холостяцкая. Он ведь никого не приводил сюда? В ванной нет оставленных штучек в виде заколок, помады или второй зубной щётки? Никто не оставался и не остаётся здесь на ночь? От подобного предположения во мне взъедается неконтролируемое желание сорвать скальп с кого-то женского рода, в существовании которой я даже не уверена. Нет, Котов не настолько сумасшедший, чтобы приводить в эту квартиру по соседству со мной какую-нибудь швабру.
А я ведь не была здесь даже ни разу. За ненадобностью, а затем потому, что, наверное, уже не имела права. Эта мысль вновь больно откликается в левой стороне груди, но я отгоняю её и быстро осматриваю небольшую тумбу рядом, где покоятся ключи от его Мерса и… флакон знакомого парфюма. Гриша не изменяет себе, а я всегда обожала его эту горько-пряную сладость.
И я уже даже тянусь, чтобы взять флакон и отчаянно насладиться этим ароматом глубоко и близко. Но тут же одёргиваю руку, ведь Гриша выходит из комнаты, неся на руках дочку. Когда я отступаю, он, проходя мимо меня, кивком головы указывает на связку ключей, висящих на одной из стен. Я быстро хватаю их и выхожу из квартиры следом, не забыв закрыть дверь на ключ.
В нашу квартиру мы решаем подняться на лифте. Молчим. Гриша разглядывает спящую Мию. А я его. Посмотри он на меня сейчас, сразу бы понял, как внутри меня больно. Какая-то глупая, бетонная невозможность его коснуться как раньше ковыряет и ковыряет дырку в солнечном сплетении. Хочется, чтобы всё забылось. Вернуться хоть бы на миг в прошлое, чтобы вновь ощутить обращённое ко мне тепло и личное неравнодушие, а, вернее сумасшествие и всю ту дикую любовь, которая предназначалась только мне одной. Как же много весит каждое прикосновение и взгляд, когда ты этого лишаешься.
Зайдя в квартиру, Гриша сразу же несёт Мию в её комнату. Наблюдаю, прислонившись к косяку, как он аккуратно укладывает её на кровать, укрывает мягким одеялом, а затем целует в лоб. Это всё кажется таким близким – мы, как семья, и одновременно таким далёким.
Выходит и, тихо прикрыв дверь, поворачивается ко мне. Что-то мелькает в его глазах. Похожее на муки. Но затем он смотрит в сторону выхода.
– Я пойду. До завтра.
Уже делает шаг, больше не смотря на меня, но я делаю резкий наклон и ловлю его за руку. Гриша поворачивается и первым делом касается взглядом моих пальцев, крепко сомкнувшихся вокруг его запястья. А я не собираюсь отпускать. Наоборот. Делаю шаг навстречу и выдавливаю улыбку.
– Поужинай со мной… Я есть хочу, – почти шепчу, и мысленно добавляю: «А ещё хочу тебя…» Отпускаю его руку и обхватываю себя за плечи от того, как пронзительно он смотрит. И молчит. – Не хочу одна.
Сердце стучит быстро, когда понимаю, что моя последняя фраза прозвучала не об ужине. Гриша несколько секунд ещё молчит, но всё-таки медленно кивает.
Мы проходим на кухню, и я закрываю белые двустворчатые двери. Говорить теперь можно в голос, не боясь разбудить Мию, ведь звукоизоляция в этой квартире отменная.
Пока Гриша садится за овальный стеклянный стол, я быстро включаю разогреться чайник.
– Есть запеканка с баклажанами и индейкой. А ещё я вчера пекла шарлотку с яблоками. Что будешь? – спрашиваю с улыбкой, раскрывая холодильник.
– Шарлотку, – короткий, глухой ответ. Но я так давно вот так просто не пила чай с ним и не ела, что мой энтузиазм нисколько от этого не гаснет.
Наливаю себе чай на травках, а Грише чёрный кофе, ведь знаю, что он готов потреблять этот горький напиток круглосуточно. Раскладываю кусочки пирога на тарелке, не забываю прихватить ещё и баночку оливок. Когда эта мания закончится?!
Расставляю всё на столе и сажусь напротив Гриши. Голод перевешивает мою взволнованность, поэтому я без промедления начинаю поглощать пирог и закусывать его оливками.
Из вкусного блаженства меня выдёргивает тихий смех Гриши, наблюдающего за мной, оказывается, очень внимательно.
– Оливки и сладкий пирог?
Я энергично киваю.
– Очень вкусно! Хочешь попробовать?
– Ну уж нет, спасибо, – улыбаясь, отпивает кофе. К шарлотке не притронулся, что вводит меня в непонимание и даже немного обижает.
Так хочется просто поговорить с ним. А, возможно, я готовлю себя к «атаке», задавая базовые вопросы. Хоть и действительно интересно знать, как у него дела.
– Ольховский предлагает этаж в своём новом центре на Галктионовской недалеко от «Гранд Империалъ». Через два месяца открытие, – наконец расщедривается Гриша на более длинный ответ, чем короткое «нормально» в последнее время. И потускневшее настроение из-за его «пустого» кофе вновь становится чуть ярче.
Гриша делится со мной новостями. Это же можно считать потеплением? Пытаясь сдержать счастливую улыбку, придвигаюсь ближе и искренне заинтересованно приподнимаю брови. Мне всё интересно. Так интересно, что я практически наваливаюсь грудью на стол.
– И что думаешь? Расположение очень хорошее.
Гриша кивает, поставив чашку на стол.
– Неделю дал на подумать, пока оставил место. Завтра я планирую съездить туда, осмотреться. Но думаю, новому клубу быть.
– Я очень рада, что ты продолжаешь двигаться, – улыбнувшись, опускаю взгляд на свои руки, лежащие на кружке. И вроде бы всё хорошо, но почему-то чувство, что мы стали будто чужими, всё равно не даёт до конца ощутить покой в груди, которого так хочется.
– Есть ради кого, – тихие слова с налётом хрипотцы, от которых я резко вскидываю голову и впиваюсь в Гришу немигающим взглядом. То ли гормоны, то ли слова так много для меня значащие, но мои ресницы вновь намокают. Гриша тоже смотрит так, словно в голове идёт беспрерывный бой мыслей.
Пауза затягивается, и она особенно слышна ночью, когда город спит. Только наше громкое дыхание и мой пульс, отбивающий в ушах. А я так соскучилась, что не могу выдержать и глазами начинаю исследовать его лицо. Тёмную щетину на скулах, плотно сомкнутые губы, подрагивающие ресницы, нос. Возвращаюсь к губам и гипнотизирую их в диком желании лизнуть и ощутить вкус Гриши на своём языке.
Короткое движение – Гриша выпрямляется на стуле, скрипнув его ножками по кафелю, и этот момент заканчивается. Я начинаю дышать и немного встряхиваю головой, а Гриша кидает взгляд на наручные часы. И зачем он их не снял?! Ведь наверняка сейчас скажет, что уже поздно и завтра рано вставать.
– Уже…
– Я уберу! – вскакиваю с места, не дав ему закончить фразу, и, схватив тарелку с остатками пирога, на дрожащих ногах иду к холодильнику.
Лихорадочно думаю, как же его задержать. Почему-то я стала жуткой трусихой. Наверное, потому что не знаю, что он чувствует сейчас ко мне. Хочет, но любит ли по-прежнему так же? Вдруг ему и без меня хорошо? Раньше я бы без сомнений накинулась на него с поцелуем или сразу к ширинке, как иногда бывало, когда мы были в ссоре, и я не выдерживала первая. Но сейчас…
Уже в панике разворачиваюсь к Грише, ведь слышу его шаги, но незаметно облегчённо выдыхаю и даже благодарно улыбаюсь, ведь он решил мне помочь убрать со стола.
С кружками подходит к раковине и ополаскиватель их. И тут мне думается, что, может, он всё-таки тоже не хочет уходить? Оттягивает, лишь бы побыть рядом хоть лишнюю минуточку? Это придаёт мне смелости, как ни странно.
Когда он убирает чистые кружки в верхний шкаф, я колеблюсь всего секунду. На носочках подкрадываюсь к нему и дотрагиваюсь рукой до спины между его лопаток. Гриша дёргается от этого, мышцы спины мгновенно каменеют под моими пальцами, а его рука так и замирает возле шкафчика.
Становлюсь смелее и обнимаю его, прижимаюсь грудью так плотно, как могу.
– Гриш… – почти беззвучно выдыхаю. Меня начинает трясти, и точно не от страха или холода. А от неразбавленного удовольствия.
Гриша напрягается ещё сильнее, хотя, кажется, куда ещё больше. Такой горячий. Чувствую его учащённое и прерывистое дыхание, гудящее на моей прижатой к спине щеке. Чувствую, как быстро бьётся сердце под моими пальцами в его груди. Утыкаюсь носом в футболку и прикрываю глаза в наслаждении от запаха хвойного кондиционера и его чистой кожи. Хочу простоять так долго, чтобы впитать каждую частичку его тепла. Вечность этого не делала.
– Таня… – его голос тихий и вибрирующий. Я хочу его неконтролируемо, всегда, иногда в совершенно не подходящие для этого моменты. Но сейчас именно тот момент, и я с блаженством принимаю тягу внизу живота, напряжение под пупком, а эти волны вибрации от его голоса дразнят меня ещё сильнее.
Говорить у нас получалось всегда из рук вон плохо. Телами мы понимаем друг друга лучше. Поэтому я, не отстраняясь, опускаю руку вниз и просовываю её под футболку. Дотрагиваюсь до стального торса. Рука дрожит из-за разлуки, эмоций, восторга. Дыхание тоже давно частое и неровное. Я наконец трогаю его, и даже слёзы вновь неуместно застилают глаза. Соскальзываю пальцами ниже, сразу под резинку шорт.
Но Гриша перехватывает мою руку и поворачивается ко мне лицом.
– Не надо.
Мне сложно понять его выражение лица, на нём открыто слишком мало. Сдерживается? Он отодвигает от себя мою руку, и это заставляет отойти на шаг. Хмурюсь, ощущая горькое непонимание. Неужели он больше не хочет меня?
Медленно опускаю взгляд вниз. Нет, хочет. Потому что его шорты красноречиво топорщатся, очерчивая всю твёрдость и мощь органа.
И видимое снова делает меня смелой. Сумасшедшей, как и раньше. Смотрю ему в глаза, концентрируя в своём взгляде вызов. Котов всё ещё до предела напряжён. Это выдают его брови, сдвинутые к переносице, и тяжёлое дыхание через нос.
Сможешь просто стоять и смотреть?
Снять капроновые колготки получается не слишком изящно. А вот, заведя руку за спину, молнию на платье я тяну уже медленно, не отрывая от Гриши своего испытующего взгляда. Стискиваю в кулаках шёлковую ткань подола и медленно оголяю бёдра сантиметр за сантиметром. Снимаю через голову. Волосы распадаются теперь хаотичным водопадом на плечи, ключицы и грудь. Гриша звучно выдыхает воздух через сомкнутые зубы, потому что я перед ним теперь только в кружевном, очень прозрачном и белом белье. Купленном недавно, и Котов его ещё не видел.
Боюсь, что он может просто уйти, кажется, что времени у меня совсем мало, но я всё равно делаю всё очень медленно. Медленно завожу руки за спину и щёлкаю застёжкой бюстгалтера. Взгляд Гриши так же медленно соскальзывает в ложбинку между моих грудей. Там горит неистовое желание увидеть больше. Я знаю этот взгляд. Но теперь он усугубился в своём неистовстве разлукой. А они стали ещё больше и… чувствительнее. Сама издаю почти стон, когда освобождаю груди от кружева полностью. Соски обдаёт лёгкой прохладой, и они твердеют ещё более вызывающе.
Какая же это пытка – находиться в метре от него, делать всё так медленно, ведь я готова отдать ему всю себя уже сейчас. А Гриша по-прежнему стоит неподвижной глыбой. Его грудь высоко вздымается, он закрывает глаза, трёт переносицу.
– Смотри… – шепчу с вызовом, мысленно умоляю.
Гриша резко открывает глаза, сразу фокусируя свой потемневший взгляд исподлобья на моём лице. Теперь в них больше, чем несколькими секундами ранее. Чувствую, что эта тонкая пелена его выдержки трещит по швам. Во мне тоже что-то неумолимо потрескивает, воздуха не хватает. От его взгляда между ног так ноет, что я еле сдерживаюсь, чтобы не застонать. Прикусываю нижнюю губу и просовываю указательные пальцы под кружевную резинку трусиков.
– Остановись… – его голос совсем низкий, глухой.
С трудом сглатываю сухость во рту и приподнимаю уголок губ в косой ухмылке.
– А то что? – спрашиваю и тут же медленно тяну бельё вниз.
– Блять.
Гриша в один шаг приближается и, схватив одной рукой за талию, второй срывает с меня трусы. Из моей груди вырывается глубинный, громкий всхлип. Я хватаюсь за его плечи и быстро переступаю через кружева, снимая до конца. Давление под ягодицами, резкое движение, и вот я уже на Грише, обнимаю его ногами и руками.
Под наш глухой одновременный стон наши рты врезаются друг в друга. Бьёмся губами, зубами. Тяну Гришу за короткий ёжик волос, царапаю ногтями голову, хочу вдавиться, слиться с ним. Прижимаюсь так сильно, что болезненные груди стонут вместе со мной. Но мне так приятно от этой боли. Промежностью трусь о грубую резинку шорт, наверняка оставляя влажные следы, ведь я чувствую, как сильно истекаю. Пульсирую изнутри, хочу быстро, глубоко и по-животному, хочу Котова внутрь прямо сейчас!
Я так соскучилась по его необузданности, дикости, что каждое его действие принимаю с жадностью, восторженной дрожью. Гриша беспорядочно сжимает кожу на бёдрах, ягодицах, боках. Просовывает руку между нашими телами, сдавливает грудь. Сжимает шею ладонью, не отрываясь ртом от меня ни на мгновение. Всасывает кожу на шее, кусает.
Откидываю голову, лихорадочно шарю по его телу. Сминаю ткань футболки, тяну наверх, откидываю ненужную вещь. Теперь могу ощущать весь этот рельеф и жар ещё ближе. Соски вновь впечатываются, но уже в оголённую грудь напротив.
Раскачиваюсь на Грише всё интенсивней, ощущая всем своим жаром его каменную твёрдость. Одно короткое движение – и давление члена на половых губах. Ещё одно резкое движение, и я взвизгиваю, заглушая себя влажным плечом Гриши. Пальцы на ногах поджимаются, ногти впиваются в его спину, зажмуриваюсь. Забыла это пьянящее ощущение предельной наполненности, приятной боли распирания.
С хриплым выдохом Гриша стискивает в ладонях ягодицы и толкается снова до пошлого шлепка. Новый громкий всхлип я заглушаю на этот раз сомкнув зубы на шее Котова. А дальше холод чувствую спиной и ягодицами, Гриша кладёт меня на столешницу кухонного островка и вновь накрывает мой рот своим. Я сосу его язык, пока он делает глубокие толчки с секундными остановками. Хочу оставить на нём свои отметины, поэтому царапаю его спину и плечи ногтями, всасываю кожу на шее. Сильно кусаю.
– Ещё… – подаюсь бёдрами навстречу, закатывая глаза и откидывая голову. – Ещё… хочу быстрее, Гриш… ты не навредишь…
Мне хочется, чтобы он двигался беспрерывно, не останавливался ни на секунду. Так дико, как только может. По венам течёт жидкая лава, живот озаряется вспышкой от каждого нового проникновения. Это всё мне так надо. Эта потребность почти болезненная. Он во мне, и жар его тела так близко. Нечёткие очертания кухни прыгают перед глазами. Я зажмуриваю их вновь, когда толчки становятся ритмично-быстрыми, одинаково глубокими. Я даже не успеваю ощутить его отсутствие – он снова со мной.
Гриша обхватывает губами мой сосок, обводит вокруг него языком, тянет, от этого у меня не получается сдержать протяжный, громкий стон. Чувствую, как из уголков глаз отчего-то вытекают слёзы, губами хватаю воздух и сжимаю ногами талию Котова сильнее.
– Я так люблю тебя… так… люблю…
Он буквально выбивает из меня воздух своим членом, но удивительно, что я ещё могу что-то выговорить и видеть его перед собой. То, как блестит его лоб от пота; перекатываются его мышцы; как он скалится, а потом будто бы гневно выдыхает воздух через нос. Он злится?
Резко склоняется, сжимает одной рукой волосы на моём затылке, а второй болезненно впивается пальцами в бедро. Упирается своим лбом в мой и, смотря мне в глаза, с глухим рычанием-стоном продолжает вколачиваться в моё тело. Я натянута струной, вот-вот сорвусь в пропасть. Туда, где давно не была.
«Ты мне так нужен! Так нужен!»
И не знаю, эта мысль долбится только в висках, или я выдавливаю её вместе со всхлипами, когда сотрясаюсь всем телом. По ощущениям я падаю, но твёрдое родное тело меня удерживает на высоте. Отменяет гравитацию.
Жаром и пульсацией ощущаю Гришину. Чувствую вытекающую горячую жидкость и то, как Он всё ещё содрогается в оргазме, с каждым мгновением придавливая своим телом всё больше и больше.
Тяжёлое, сбитое дыхание восстанавливается не сразу, как и силы шевелиться. За то время, пока мы прижимаемся друг к другу, я успеваю вспомнить, что произошло между нами и почему я так истосковалась. Вспоминаю и непроизвольно сжимаю Гришу ногами и руками сильнее, когда он дёргается, чтобы встать.
– Гриша… не уходи! – шепчу, а затем обхватываю его лицо ладонями и всхлипываю. – Ты мне так нужен, не уходи!
Он прикрывает глаза, делает несколько глубоких, хриплых вдохов и всё-таки встаёт, разрывая мои объятия, которые будто могли его удержать.
Приподнимаюсь на локтях, наблюдая, как он нетвёрдой походкой идёт к рабочему кухонному столу, где стоит рулон салфеток. Отрывает несколько и возвращается. Наверное, я всё ещё надеюсь, что его молчание во время секса и сейчас не значит ничего плохого. Иначе почему я спокойно продолжаю лежать и наблюдать за тем, как он обтирает мои бёдра. Он бы ведь не стал так медленно и спокойно это делать, если бы между нами было до сих пор всё плохо?
Я сажусь на столе и задерживаю дыхание, когда Гриша начинает быстро натягивать на себя свою одежду. Боксеры, шорты…
– Гриш?
…Футболка. И его сожалеющий взгляд на меня, который словно режет.
– Завтра в семь буду здесь.
– Останься… – сиплю еле слышно сквозь слёзы, уже прикрываясь своим платьем.
Гриша хмурится, играет желваками, несколько секунд ещё не мигая смотря мне в глаза, а затем еле заметно качает головой.
– Спокойной ночи.
Глава 41.
Буквально выталкиваю себя из квартиры и, ничего не видя перед собой, спускаюсь к своей. В ушах звенит Её голос. Он тихий, но оглушает. Перед глазами Её блестящие от слёз глаза. Слепят. Рвёт изнутри от того, как хочу вернуться. Прижать её к себе и, блять, больше не отпускать. Но мне нужно всё обдумать. Именно сейчас мне нужна эта ебучая, нескончаемая тишина в моей квартире.
Заваливаюсь внутрь и падаю на диван, схватившись за голову. Сейчас, там ко мне пришло осознание, что наше воссоединение, наверное, неизбежно. Как могу остаться без неё? Слишком успел привыкнуть к такой роскоши, как она в моих руках.
Наверное, я слабак, ведь так люблю, что готов простить всё на свете. На всё готов закрыть глаза, лишь бы быть рядом. С ними рядом. Одному херово. Без них херово. Так, что, ложась ночью спать, кажется, что жизнь проёбывается впустую. Я стал беспредельно жадным до того самого «смысла», мне мало того, что я получаю день за днём. Что толку, когда нет топота маленьких ножек по нашему дому, когда утром я не могу обнять любимую женщину.
Но мне нужно сложить в голове всё по местам. Ведь, если я возвращаюсь, то отпускаю всё саднящее грудь. А «отпустить» всё это время было сложно. Единственная женщина на свете, с которой я испытал лучшее в жизни. Единственный человек в моей жизни, сумевший меня растоптать, поставить на колени.
День суда ударил меня наотмашь. Ещё утром у меня не было ни одного ребёнка, а ночью их оказалось почти два. И даже тогда мне уже казалось, что вся злость на Таню позади, ведь я понял, что без неё не смогу. Смертельно боюсь, если её не станет. У её мамы был рак мозга, а она потеряла сознание у меня на руках. Тогда я почти умер. Лишь неживая оболочка меня ходила из стороны в сторону два часа, дожидаясь, когда же выйдет врач и сообщит хоть что-нибудь.
Но следующий день и сдача материалов для экспертизы. Снова перед глазами этот петух, грозящийся уничтожить меня и Таню. За себя я не переживал. Он слишком долго отсутствовал на родине, и теперь не имел здесь былого веса. А ко мне прислушивались такие люди, которые могли прихлопнуть этого корешка одним пальцем. Я рядом с Таней стал для него настоящим сюрпризом, только вот говнюк решил, что может раскрывать на неё свою пасть в моё отсутствие. За что получил по роже. И не только. После чего умолк окончательно.
И вся эта байда вновь разожгла во мне злость. И это с таким дерьмом жила всё это время моя дочь?! Не говоря уже о самой Тане. Она должна была вернуться раньше! Уйти от него, забрать дочь, рассказать мне, в конце концов, попросить моей помощи! Но она терпела, следовательно, считала, что с ним лучше, чем со мной.
Помимо этого, я всё это время думал о её изначальном решении скрыть от меня Мию. Думал, думал, думал! Прикидывал, представлял, пытался понять. Не прошло бы и ночи, когда я не насиловал себя этими мыслями. И они, как море в шторм, постепенно успокаивались, и с каждым днём для меня это понимание становилось всё ближе. А когда желание просто любить и ощущать Таню рядом достигло своей критической отметки, в голове наконец это понимание обрело форму штиля.
Понимал, что в чём-то она была права. Что, приди она тогда ко мне замужняя и беременная, я бы не поверил ни единому её слову. Это со временем я немного остыл, но первые годы меня было лучше не трогать. Она права, тогда бы ничего не получилось. Мы бы мучались, и Мия бы тоже пострадала. Неизвестно, как бы сложились наши жизни, поступи она по-другому. Так, как спрашивал с неё я.
Понимал, что обвинять её одну не имею права. Понимал, что испугал. Понимал, что уверил её в своей несуществующей ненависти. Да тогда я и сам был в ней уверен, а потом ещё несколько лет. Тогда что я хотел от Тани? Поэтому я не имел права требовать от неё больше смелости и разумности.
Я всё это время прикидывал и думал. Постепенно успокаивался. А в это время держал себя в руках насколько было возможно, ведь я до сих пор любил её до боли и хотел до боли. С ней по-другому не бывает, всегда больно. Лишь две крайности, где я либо счастлив, испытывая эту боль, либо нет.
Держать себя в руках надо было, ибо нужна трезвая голова, но…
Я заебался дрочить в душе. Заебался колотить грушу при каждом удобном случае. Но я не могу воспринимать других женщин. Совсем. Никак. Не так давно я заходил в один бар, где познакомился с шикарной блондинкой. Смотрел на эту красивую куклу, а перед глазами всё равно Таня. Лгунья, предательница, но по-прежнему единственная любимая и желанная.
Удержать себя в руках сегодня не получилось.
Резко поднимаюсь и иду к бару. Хватаю стакан, виски и наливаю. Отпиваю, но даже вкуса не ощущаю. Лихорадочно прикидываю риски, если поставлю всё на «нас». Это будет последняя «игра», определённо. Больше проигрывать будет нечего.
Но рисков нет, ведь хуже, чем сейчас, мне явно уже не будет.
Как раз-таки стоя сейчас и пялясь на чёрную дверцу кухонного гарнитура, я проигрываю.
На часах два ночи, а я, наверное, всё решил, потому что срываюсь и выбегаю из квартиры. На хер лифт, перепрыгиваю лестницу за лестницей. Звоню в дверь. Нетерпеливо жму и жму на кнопку, ощущая, как сердце пытается пробить грудину. Не хочу разбудить Мию, но каждая упущенная секунда «нас» мучительно отбивает в висках. С этого мгновения не хочу и не могу упускать время. И без того мы потеряли слишком много. Хочу с ними. Презираю своё одиночество. Хочу жить громко, хочу слышать слово «папа».
Я так невыносимо всего этого хочу, что, когда ошарашенная ночным гостем Таня открывает дверь, я без объяснений и какого-то слова подхватываю её на руки и впиваюсь в её губы. Несу в спальню, не отрываясь ни на секунду. Пару раз спотыкаюсь обо что-то, но держу равновесие, потому что с плеч сходит тяжесть всех лет.
Целую упоенно, не успевая делать вдохи, но и в груди ощущаю лишь лёгкость. Предательство, вся боль от него, ярость, ненависть и разъедающая тоска. С каждым движением губ их следы испаряются, растворяются. Получил покой, вернулся домой.
Я ошибся, ведь сейчас не больно. Когда отпускаешь окончательно и веришь свято, что навсегда.
Так увлекаюсь, что не замечаю, как Таня застывает. Что её губы не двигаются. Что лицо мокрое от слёз.
Отстраняюсь, тяжело дыша, и, нахмурившись, разглядываю её в полумраке комнаты. Плачет, но на лице улыбка. Перемещает руки с моих плеч на шею и прижимается к моему лбу, носу. Делает судорожный вдох.
– Ты вернулся?
– Да… – выдыхаю её в губы и прикрываю глаза. Схожу с ума от запаха счастья. Впервые в жизни он такой чистый, истинный и нерушимый.
– Ты простил меня? – задаёт вопрос и на этот раз задерживает дыхание.
– Ты никогда не оставляешь мне выбора…
Таня вздрагивает с моим ответом и тут же громко всхлипывает.
Опускаю её на пол и, убедившись, что она может стоять на ногах, сажусь на колени. Поднимаю футболку и покрываю невесомыми поцелуями живот. Таня дрожит и запускает пальцы мне в волосы, плачет и смеётся. А я все целую и не могу остановиться. Мне нужно насытиться и наполниться осознанием. Живот ещё чуть заметный, только начал проявляться. Но тот, кто там, уже значит для меня целый мир.
Снова ошибся. Я перед ними на коленях: любимой женщиной и детьми от неё, и ничего лучше в жизни не испытывал…