Интерлюдия V: УСЛУГА (автор – Борис Ипатов)
– Какого дьявола ты творишь?!
Захваченная врасплох, Светлячок вздрагивает и озирается на занавеску, заменяющую ей дверь. Только сейчас она замечает в проёме Вепря. Взгляд его не сулит ничего хорошего.
– Я тебя спрашиваю! Что ты делаешь? – В несколько огромных шагов он преодолевает остающиеся между ними спасительные метры и теперь возвышается над ней, подобно живой башне.
На всякий случай Светлячок одёргивает руку с торчащим из неё катетером. Вряд ли Вепрь распалится настолько, чтобы просто взять и вырвать трубку из её вены, однако чем чёрт не шутит.
– Мне казалось, мы уже всё обсудили, – хладнокровно замечает девушка, глядя на него снизу вверх. – Я ведь сказала, что попытаюсь спасти эту женщину.
– Господи, Светлячок, ты совсем рехнулась? – морщится Вепрь. – Ты забыла, что они такое? Эта… тварь – не женщина. Она даже не человек! Мы договорились, чтобы ты её слегка заштопала. А ты переливаешь ей свою кровь! Свою, дьявол тебя дери, кровь!
– Вот именно! Это моя кровь, и я вольна распоряжаться ею так, как хочу.
– А адаптационный раствор? Он, значит, тоже твой? – Вепрь подбирает с пола пустую ампулу и трясёт ею у девушки перед носом. Она отводит глаза. Этот удар ей нечем парировать. Раствор нужен был, чтобы организм пациентки не начал отторгать её кровь. Глупо было надеяться, что Вепрь не заметит пропажи. – Сколько у нас его осталось? Три дозы? Четыре? А если кому-нибудь из наших понадобится помощь? Но нет, ты предпочитаешь переводить лекарства на чужаков. По-твоему, это нормально?
– Эта жертва окупится, когда мы свяжемся с Городом. Мы всё восполним.
– Может быть, но надолго ли? С каждым днём нам всё сложнее выслеживать выродков: они меняют маршруты полётов, избегают закрытых ущелий… За последние десять месяцев этот летун – второй, который нам удалось сбить, и первый, на котором остались выжившие. Восемь чужаков. Восемь! Как думаешь, сколько мы за них выручим? И как скоро нам посчастливится захватить ещё хоть кого-то?
– По крайней мере, в этом я вижу больше толку, чем в их бессмысленном отстреле, – отрезает девушка с незыблемым спокойствием.
Острые, как бритвы, скулы Вепря вздуваются желваками, а обрубок уха наливается кровью, приобретая насыщенный пунцовый оттенок. В этот момент он действительно похож на зверя, имя которого носит. С минуту они со Светлячком молча буравят друг друга взглядом, будто состязаясь, кто кого просмотрит насквозь. Она прерывает это состязание первой. Земля вдруг начинает уходить у неё из-под ног, в голове мутится от слабости. Вепрь придерживает её за плечи. Ярость на его лице сменяется беспокойством.
– Много крови ты ей отдала?
– Достаточно, – глухо отвечает девушка. Затем, аккуратно вынимая катетер из вены, добавляет: – Нравится тебе это или нет, дело сделано. Мне удалось стабилизировать её состояние. Хочешь теперь её убить? Пожалуйста!
Она сбрасывает с себя его руки и наклоняется к пациентке, чтобы проверить её пульс. Та ещё не приходила в себя после операции. Вепрь задумчиво рассматривает их обеих. Потом уходит и возвращается уже с парой своих ребят.
– Несите её к остальным, – приказывает он. – Только, Бога ради, осторожнее, – добавляет, бросая колкий взгляд в сторону Светлячка. – Не хочется, чтобы наши лекарства пропали зазря.
Когда женщину вынимают из кресла, Светлячок обращает внимание на глубокие оплавленные вмятины на подлокотниках, в том месте, где лежали ладони чужачки. Пластик под её пальцами прогнулся, как пластилин, и даже сейчас на ощупь был обжигающе горячим.
Вепрь тоже замечает.
– Только представь, что эти её чудо-грабли могли бы проделать с твоим милым личиком. Всё ещё считаешь, что этих выродков не стоит отстреливать?
В ответ Светлячок лишь фыркает.
Вепрь дожидается, пока его люди покинут комнату и в коридоре стихнет их возня, после чего подходит к девушке вплотную, берёт её за подбородок и впивается в её губы своими – потрескавшимися, шершавыми, словно наждачная бумага. В этом поцелуе мало нежности. Как, впрочем, и во всём окружающем.
– Хочу, чтобы ты всегда помнила кое о чём. Я тебя люблю, Светлячок. Не в последнюю очередь – за твою норовистость. Что поделать, не могу устоять перед девками с характером, грешен. Но если ты ещё хоть раз посмеешь оспаривать мои приказы у всех на виду, клянусь Богом, я забуду даже о том, что ты наш единственный медик, и выгоню нагишом в пустоши. Мне будет ужасно не хватать этой славной попки; может, я потом даже пожалею о содеянном и отправлю кого-нибудь разыскать твой посиневший труп. И всё же я сделаю это. Ты меня поняла?
Светлячок смотрит на него безо всякого выражения. Она знает: он не шутит. Вепрь вообще никогда не шутит.
Теперь, когда в комнатке воцаряется молчание, до их ушей внезапно долетает тихий звук. Голос. Повернувшись на него, Вепрь видит на матрасе странное, напоминающее браслет, устройство. Светлячок положила его туда перед операцией да так и забыла за всей последовавшей суматохой. Прибор весело помигивает разноцветными огоньками.
– Что ещё за дрянь? – Вепрь долго вертит его в руках, тщательно оглядывая со всех сторон.
– Это принадлежало ей, – отзывается Светлячок. – Понятия не имею, что это. Какой-то проигрыватель, видимо.
– Закину нашим башковитым, пусть разбираются, – хмыкает Вепрь.
В тот же самый миг Светлячок – неожиданно для себя – очень отчётливо понимает: по какой-то непостижимой причине она не хочет отдавать ему эту вещь.
– Оставь, – говорит она. – Я отнесу. Чуть позже.
– Что, захотела отхватить трофей? – сально усмехается мужчина. – Правду говорят, мол, бабы падки на блестящие безделицы. Ладно, оставь себе. В конце концов, ты спасла этой чужачке жизнь, она перед тобой в долгу.
Ещё несколько секунд Вепрь рассматривает причудливый прибор, потом кто-то зовёт его из коридора, и он, небрежно швырнув браслет обратно на матрас, покидает комнатку.
Лишь когда занавеска за ним задёргивается, Светлячок позволяет себе обессиленно опуститься в кресло. Она не может оторвать взгляд от браслета. Звучащий из его динамиков текст кажется смутно знакомым, хоть девушка никак не может припомнить, откуда.
«Словно бы из сна», – приходит в голову туманная мысль. Сна, который ей никогда не снился.
…Постоялец проснулся снова лишь на исходе дня и изумился тому, как же темно вокруг. Обычно хозяйка к вечеру зажигала у него на туалетном столике свечу, но в этот раз она, должно быть, сочла лишним тревожить его целебный сон. Впрочем, по тянущему чувству в глубине живота Андре понял, что на ужин его тоже решили не звать, и вот этому промаху он найти оправдание уже не смог.
Помимо давнишней тарелки с козинаками (теперь порядком подсохшими) и пустой чашки из-под травяного чая, которые с момента его первого пробуждения не сдвинулись ни на дюйм, мадам оставила на столе миниатюрный колокольчик. С его помощью Андре смог бы вызвать её, если б ему что-нибудь понадобилось. Им-то он сейчас и воспользовался.
«Динь-динь-динь!» – заливисто пропел колокольчик, однако ответом ему было лишь эхо, гулко прокатившееся по дому. Андре позвонил опять. И вновь ничего. Ни голоса, ни единого отзвука движения…
Это напугало Андре не на шутку. Он соскочил со своей постели, совершенно позабыв, что ещё утром едва мог пошевелиться. Коридор второго этажа встретил его полумраком и безмолвием. Андре спустился по лестнице. С каждым шагом, с каждым визгливым скрипом половиц зловещее предчувствие, свернувшееся у нашего героя в сердце, всё крепло. К тому моменту, когда он проверил кухню и гостевую, оно успело разрастись до состояния паники.
Последним, отчаянным рывком Андре вытолкнул себя через парадную дверь на крыльцо в надежде, что домовладелица и её сын просто затеяли поздний вечерний моцион, и вот сейчас-то он увидит их беспечно прогуливающимися по поляне, – и всё тут же встанет на свои места. Но нет. Поляна была пуста. Лишь покачивались на ветерке яркие головки сирени, да цикады будоражили воздух своими трескучими серенадами.
Что ж, настало время посмотреть фактам в лицо. Все исчезли. В доме оставался только Андре. Внезапное чувство абсолютного одиночества захлестнуло его, подобно сорвавшейся с горы лавине.
Не зная, что ещё предпринять, постоялец прошёл в сад и, устроившись в кресле-качалке у плетёного столика, принялся разглядывать окна дома – безжизненные и слепые.
Что же могло стрястись? Что вынудило хозяев покинуть свою обитель, даже не удосужившись его предупредить? И, что гораздо важнее, – вернутся ли они?
«Глупости какие! Конечно, вернутся! – поспешил уверить себя Андре. – В конце концов, это ведь их дом!»
Однако гнусный шепоток сомненья, прорезавшийся откуда-то из дальних закутков его души, вкрадчиво ответствовал:
«Это был дом и для старины Мо, но это не помешало ему сгинуть без следа».
Андре не знал, сколько он так просидел, погружённый в свои тревожные мысли, но снаружи успело окончательно стемнеть. Луна так и не взошла, и он вспомнил, что сегодня новолуние.
«Луна идёт на убыль, – вдруг припомнились ему слова незнакомки на обрыве, – а вместе с нею убывает и наша сила…»
Неожиданно по его спине пробежал холодок. Почувствовав чьё-то присутствие, он обернулся к зелёной изгороди. И в тот же миг ветер донёс до него голоса. Грубые, мужские голоса.
Со стороны леса к дому шли люди. Их было не меньше десятка. В руках у них пламенели факелы…
* * *
В каморке, куда их поместили, нет окон. Крохотная электрическая лампа, свисающая с низенького потолка, даёт совсем немного света – ровно столько, чтобы пленники могли различить в сумраке серые, измождённые лица друг друга.
Уж лучше бы тут была кромешная тьма.
Индра осторожно ощупывает перебинтованный бок, кривится от боли. Рёбра перетянуты на славу, так, что трудно дышать. Светловолосая определённо знает своё ремесло.
– Как ты? – мягко осведомляется Арьяман. Голова Индры покоится на его коленях.
– Полагаю, жива, – отвечает она. – Долго я была без сознания?
– Несколько часов, точнее не скажу. Здесь сложно уследить за временем. – Он гладит её по волосам. – Ты оказалась на диво стойкой, сестра. Если все меруанки такие, я, пожалуй, знаю, где буду искать себе жену. – Призрак улыбки трогает её бледные уста. – Эта девушка помогла тебе.
– Да.
– Значит, она – и есть…
– Да.
Парень горько усмехается.
– Воистину, пути судьбы неисповедимы. Кто бы мог подумать, что ты встретишь её здесь, в самом сердце преисподней?
У Индры тяжело на душе. Она знает, что должна сказать нечто очень важное, но медлит, не в силах подобрать нужные слова.
– Арьяман, у меня есть к тебе просьба.
– Всё, что угодно.
– Не торопись соглашаться, пока не выслушаешь до конца. Просьба моя может показаться тебе несколько… странной.
– Я слушаю.
– Аатма-Бандху сказала мне, что они собираются связаться с городом. Чтобы заключить сделку. Нас освободят в обмен на вещи, еду и лекарства.
– Славно! – воодушевлённо восклицает Арьяман. – Значит, недолго нам здесь прозябать!
– Постой, – прерывает его Индра. – В этом и состоит моя просьба. Можешь ли ты использовать свой дар, чтобы помешать Непробуждённым? Не дать им установить связь с городом. Можешь заглушить их сигналы?
Лицо парня преисполняется недоумением.
– Ты права, это действительно странная просьба.
– Аатма-Бандху охватило забвение, – объясняет Индра, прикрыв глаза. – Я хочу помочь… помочь ей вспомнить. Но мне нужно больше времени.
– Надеюсь, ты осознаёшь, что это, скорее всего, невозможно, – хмурится Арьяман, – не говоря уже о том, что опасно. Она ведь теперь из Непробуждённых. Насколько мне известно, ещё ни разу не случалось такого, чтобы кто-то из них вспомнил.
– И всё же, я хочу попробовать. – Даже раненая и обессилевшая, Индра непреклонна. – Пойми, весь этот Цикл я посвятила её поискам. Сдаться теперь, когда я её наконец нашла, – всё равно что предать… её. И себя.
– Да, пожалуй, я понимаю, – кивает Арьяман в глубокой задумчивости. – Окажись я на твоём месте, я бы, скорее всего, тоже попытал счастья. Но ведь, увы, нас здесь не двое. Многие из нас понесли увечья и, как и ты, нуждаются в помощи. Разве вправе мы решать за них?
Индра тяжко вздыхает.
– Не вправе. И я не вправе возлагать на тебя это бремя, но вынуждена. И не осужу, если ты мне откажешь.
Арьяман молчит.
Несколько минут в каморке царит тишина.
ПРОДАВЕЦ СЧАСТЬЯ (авторы – Арина Хализова, Борис Ипатов)
Счастье капризно и непредсказуемо, как бабочка: когда ты пытаешься его поймать, оно ускользает от тебя, но стоит отвлечься – и оно само опустится прямо в твои ладони.
Генри Дэвид Торо
Несколько минут в каморке царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине да звуками беснующейся снаружи стихии. Герберт передал девушке кружку с дымящимся, сладко-пахнущим напитком; та благодарно кивнула и принялась греть над паром ладони. Затем придвинулась поближе к огню и сделала глоток. Заметив, что она всё ещё не отогрелась, старый трактирщик аккуратно поворошил угли в камельке. Потом сел в кресло, стоявшее напротив.
– Надеюсь, твои родители не будут против, если ты переждёшь непогоду здесь, у меня.
– Мой отец погиб в сражении при Брендивайне, в семьдесят седьмом. – Серые глаза девушки сосредоточенно и серьёзно смотрели на старика.
– А мать?
Девушка чуть помедлила с ответом.
– Мать умерла от чахотки в восемьдесят пятом.
– Так ты теперь совсем одна? – сочувственно спросил старик.
Девушка решительно замотала головой.
– Нет, сэр. Я живу у дядюшки с тётушкой на ферме. Я не одна.
Герберт примирительно сложил ладони.
– Хорошо, дитя моё. Хорошо. А лет тебе сколько?
– Шестнадцать.
– И как же вас зовут, юная мисс? – Речь его сквозила отчётливым немецким выговором.
– Кассандра, сэр, – робко ответила юная гостья. – Кассандра ван Дейк.
Герберт улыбнулся, и в уголках его губ собрались мелкие морщинки.
– Кассандра… Кас-сандра… Кас… – Он повторил имя несколько раз, точно пробуя его звучание на вкус. – А меня – Герберт…
Девушка утвердительно кивнула.
– Я знаю! Герберт Лихтман. В деревне про вас много всякого толкуют.
– И что же толкуют? – В глубоких, золотисто-карих глазах старика заплясал озорной огонёк, а губы изогнулись в лукавой улыбке.
Толковали и правда немало. Мистер Лихтман объявился в Доббс-Ферри совсем недавно – год назад, – но за это время успел оказаться на слуху почти у всех жителей. Они, в большинстве своём, относились к нему если не с уважением, то уж точно с какой-то им самим не всегда понятной приязнью. Быть может, отчасти причиной столь благостного расположения было то, что в его крохотном трактирчике можно было найти не только горячую еду и питьё, но и тёплые слова поддержки или сочувствия в трудную минуту.
– Люди в деревне называют вас волшебником. Говорят, будто вы варите чудодейственные снадобья. Но моя тётушка Августа считает, что вы шарлатан, обманщик и… – Спохватившись, Кэсси заставила себя замолчать. – Извините, Бога ради! Как это грубо с моей стороны! Я не хотела вас обидеть.
Но старика её слова, казалось, совсем не задели.
– Сама-то ты как думаешь? Обманщик я, по-твоему? – Мистер Лихтман по-прежнему улыбался, но взгляд его был твёрдым, испытующим.
Кэсси пожала плечами.
– Не знаю, сэр. Глаза у вас добрые. Мне кажется, у обманщика не может быть таких глаз.
– Гляди-ка, ты почти допила свой напиток! Тебе понравилось?
– Очень! Никогда в жизни ничего подобного не пробовала! А что это такое?
Напустив на себя загадочный вид, старик огляделся по сторонам, словно бы хотел убедиться, что их никто не подслушивает, хотя ему, конечно, не хуже Кэсси было известно, что последние посетители разошлись по домам ещё пару часов назад. И всё же он наклонился вперёд, комично насупив седые, кустистые брови.
– Знаешь, я ведь и правда в некотором роде волшебник, – вполголоса промолвил он. – Я знаю рецепт снадобья, которое исцеляет людей от, пожалуй, самого коварного из всех человеческих недугов.
– Какого? – Сама того не осознавая, Кэсси заворожённо подалась ему навстречу.
Прежде чем ответить, старик выдержал долгую, театральную паузу – так что стало слышно, как ливень барабанит о крышу трактира, а в очаге потрескивают угольки.
– Печали. – Он откинулся обратно на спинку кресла и сплёл пальцы рук на животе. Лицо его было возвышенно-торжественным, точно он только что сообщил Кэсси величайшую тайну на свете. – Вот и рассуди теперь сама. Если бы я обманывал людей, разве приходили бы они ко мне снова и снова?
– Но ведь если они возвращаются, не значит ли это, что ваше снадобье их не лечит? – возразила Кэсси.
В глазах старика показалась лёгкая грусть.
– Лечит. Но, к сожалению, ненадолго. Я могу приглушить симптомы, но – увы! – искоренить сам недуг мне не под силу.
– Что ж, – Кэсси смерила дно своей кружки задумчивым взглядом, – не знаю, волшебный ли ваш напиток, но с тем, что он очень вкусный, точно не поспоришь! – Впервые за весь вечер девушка улыбнулась. Мистер Лихтман улыбнулся в ответ.
Они посидели так ещё немного, беседуя о всякой всячине, однако вскоре дождь снаружи начал стихать, и Кэсси засобиралась домой.
Девушка встала с кресла и, поставив кружку на столик, одной рукой взяла с вешалки свой уже успевший высохнуть плащ, а в другую подхватила лукошко с грибами, за поиском которых её и застала внезапная непогода.
– Спасибо, что позволили переждать у вас дождь, мистер Лихтман. До свидания!
– Кассандра! – негромко окликнул её старик, когда девушка уже стояла на пороге. – Подожди ещё немного. Я хотел тебе кое-что дать напоследок.
С проворством, удивительным для своего почтенного возраста, Герберт скользнул за прилавок, согнулся в три погибели и пару минут что-то там искал, постукивая, позвякивая, покряхтывая и беспрестанно ворча себе под нос. Наконец из-под прилавка раздался его ликующий возглас. Он поднялся, держа в руках нечто крохотное, похожее не то на клочок тряпицы, не то на обрывок папье-маше. Когда он поднёс свою находку поближе, Кэсси увидела, что это фигурка бабочки, сложенная из обычной пергаментной бумаги и разрисованная вручную. Краска уже успела померкнуть от времени, но узоры на тонких, измятых, тёмно-синих крылышках всё ещё оставались отчётливыми и даже будто бы робко серебрились в отблесках свечей.
– Вот! – сказал он. – Знаю, подарок это невесть какой, и всё же надеюсь, он принесёт тебе столько же радости, сколько и мне когда-то.
– Что вы, сэр! Это очень красивая бабочка! – смущённо и растроганно промолвила Кэсси. – Я буду беречь её. Обещаю!
– И приходи ещё, mein Herz11. Всегда буду рад тебя здесь видеть.
Девушка осторожно кивнула.
– Хорошо. Я постараюсь.
Вроде бы, ничего особенного в случившемся не было. Но придя домой, Кэсси ещё долго вспоминала улыбающиеся глаза старика и вертела в руках его диковинный подарок.
* * *
Лавка мистера Лихтмана с самого начала не испытывала недостатка в посетителях. Люди навещали его заведение исправно и ходко, и уже спустя неделю после открытия у него появились свои завсегдатаи.
«И всё-таки ему, наверное, очень одиноко», – думалось Кэсси.
Герберт Лихтман жил в своей лавчонке уединённо и старался не покидать её без особой нужды. Если и были у него родственники или приятели из былой жизни, то никто из них его не навещал и не слал писем: о последнем почтальон Доббс-Ферри, говорливый брюхан мистер Дарси, свидетельствовал с полным знанием дела.
Девушке захотелось чем-нибудь порадовать старика, скрасить его трудовые будни. Поразмыслив, она твёрдо решила навестить его в День благодарения, до которого, к слову, оставалось немногим больше недели.
* * *
– Это вам, мистер Лихтман.
Кэсси протянула старику блюдо, на котором аппетитно красовался только недавно испечённый яблочный пирог с карамелью; от него чудно пахло патокой. Герберт с благодарностью пожал маленькую, тёплую руку девушки.
– Спасибо, моя милая, спасибо. Прошу, проходи в зал. Угощу тебя волшебным снадобьем. – Он хитро подмигнул девушке.
Чуть позже, сидя в кресле у камина с кружкой дымящегося напитка в одной руке и куском пирога – в другой, мистер Лихтман спросил:
– Как звали твоего отца?
Девушка тепло улыбнулась воспоминаниям.
– Виллем ван Дейк. Его прадедушка приплыл в Йонкерс из Дордрехта ещё в начале века.
– Ты помнишь его? Отца.
– Почти нет, – покачала головой Кэсси. – Мне было четыре, когда он погиб. Но матушка часто рассказывала о нём. Говорила, он был человеком чести – смелым, сильным, добрым. Да и сама она была очень достойной женщиной. Признаться, я очень скучаю по ней. По ним обоим.
Кэсси на минуту умолкла. Потом продолжила:
– Знаете, сэр, жаловаться на свою жизнь – грех. Мне хорошо живётся у дядюшки, но… это всё не то. Я не чувствую себя своей в его доме. Меня сторонятся, как будто я чужая. С кузинами мы тоже не очень близки. – Девушка грустно вздохнула. – Иногда мне кажется, что у меня здесь совсем никого нет.
Герберт понимающе кивнул и подлил ещё напитка в её кружку.
– Право, мистер Лихтман, вы меня балуете! – смутилась девушка. – Ведь я не плачу вам ни пенни за ваше гостеприимство.
– Я творю чудеса совсем не ради денег, – заговорщицки подмигнул старик. – Каждый платит тем, чем может, и столько, сколько может. На пропитание мне хватает, а остальное… – Не договорив, он махнул рукой. Затем спросил: – Видишь женщину вон там, в углу?
Кэсси обернулась. В противоположном конце большой залы, в которой трактирщик по обыкновению разливал посетителям свой чудесный, пахнущий жжёным сахаром напиток, особняком от всех сидела женщина. Она была ещё молода, но выглядела такой уставшей и изнурённой тяжёлой работой, что ей можно было дать и все сорок. В руке она держала большую выщербленную кружку; на её губах блуждала рассеянная, трогательная улыбка.
– На прошлой неделе у неё умер сын, – тихо проговорил мистер Лихтман; в его глазах читались неподдельное сострадание и скорбь. – Она частенько заходит ко мне. Как бы я хотел воскресить её мальчика! Но, увы, единственное, что я могу ей дать – это короткие минуты радости, которые ей дарит моё снадобье.
Кэсси помолчала. Потом осторожно спросила:
– Сэр, а у вас есть жена?
Трактирщик задумчиво смотрел на огонь.
– Была, – ответил он. – Моя жена, моя дорогая Агнесс, была чудесной женщиной. Знала бы ты, милая Кэсси, как хорошо, как чудно мы с ней жили! Душа в душу! Она всегда понимала меня с полуслова. – Старик немного помолчал. – Её не стало в семьдесят пятом. А наш единственный ребёнок, наш мальчик, умер через две недели после рождения.
– Простите, пожалуйста, – сдавленно прошептала Кэсси. – Я…
– Ничего, дитя. – Мистер Лихтман положил руку ей на плечо. – Всех нас жизнь когда-то ранила. Мои раны затянулись уже давным-давно. И хоть они временами и саднят, напоминая о минувшем, ту боль я пережил и не страшусь говорить о ней.
Некоторое время они молчали. Потом, бросив взгляд на часы и увидев, что шёл уже десятый час, Кэсси поспешно поднялась с кресла.
– Благодарю вас, – улыбнулась она и уже повернулась было к выходу, но, вдруг замешкавшись, вновь посмотрела на старика. – Мистер Лихтман, могу я попросить вас об одной услуге?
Герберт с любопытством кивнул.
– Мне бы очень хотелось вам помочь. Мне нравится бывать у вас. Ваш напиток чудесен, но… – Девушка рассмеялась, – …но мне кажется, гораздо лучше он идёт с моим пирогом. Я могла бы и дальше печь для вашей волшебной лавочки, если вы не против. Думаю, раз уж вам моё творение пришлось по вкусу, то и остальные гости оценят его по достоинству.
– Ах, моя дорогая, милая леди, – воскликнул трактирщик, – ни слова больше! Я почту за честь иметь в помощницах столь усердную работницу, как вы!
* * *
Вскоре Кэсси стала почти полноправной хозяйкой в удивительном трактире мистера Лихтмана. Благодаря её усилиям и заботам, на окнах лавки появились десятки горшочков с маленькими пёстрыми цветами герани, лютика и фиалки, а внутри пахло не только маняще-сахарным напитком, но и свежей выпечкой.