Интерлюдия II: ДАРЫ (автор – Борис Ипатов)
Храм выныривает из поднебесной дымки так неожиданно и так искусно притворяется продолжением окружающих его скал, что Индра не сразу понимает, что перед ней. Лишь внезапно окончившаяся Лестница подсказывает: вот он, финал путешествия.
Бугристые, обледенелые стены-утёсы разверзаются проёмами – всё же слишком ровными, чтобы быть творением природы. К тому же никакой стихии не под силу было бы врезать в них эти массивные бронзовые створы, которые сейчас столь маняще раздвинуты навстречу пилигримам.
Внутри людно, натоплено и висит тяжёлый, хмелящий дух благовоний. Главная зала гудит растревоженным ульем. На входе монахи в жёлтых одеяниях раздают новоприбывшим таблички с иероглифами, которые определяют очередь среди просителей. Символ на табличке Индры недвусмысленно говорит, что ожидание её может затянуться по меньшей мере на пару дней.
Что ж, она ждала этого момента почти сорок лет; ещё два дня для неё – сущая ерунда.
Поздним вечером, когда большинство паломников готовятся отойти ко сну прямо на просторном полу главной залы, Арьяман находит Индру снаружи, сидящей на верхней ступеньке Лестницы. Она коротает время за причудливой забавой: выискивает рядом с собой мелкие камешки, зажимает в кулаке и отогревает, точно в маленькой жаровне, до тех пор, пока те не начинают сиять насыщенным червонным цветом. А затем швыряет их с обрыва. По пути вниз эти головешки звонко отскакивают от ступеней, выбивая брызги искр.
– Пожалуй, я никогда не устану смотреть, как ты это делаешь, – говорит Арьяман, с упоением наблюдая, как очередной такой искристый «попрыгунчик» отправляется в затяжной спуск по Великой Лестнице.
– А я ведь так и не спросила, каков твой дар, – замечает Индра.
– О, он и вполовину не так удивителен, как твой!
– И всё же.
Арьяман пожимает плечами. Затем опускает взгляд на браслетофон, красующийся на запястье у Индры. Спустя мгновение тот будто начинает жить собственной жизнью: сам собой загорается дисплей, открываются и закрываются несколько приложений; в конце концов из основных динамиков, точь-в-точь пламя из сопел ракеты, выплёскивается голос. Глуховатый, в паутине потрескиваний и щелчков, он словно бы пробивается издалека – из недостижимо глубокого прошлого:
«…Утолив свой голод, постоялец несколько часов провёл в саду. Тень утреннего скандала бесследно испарилась, когда наступил жаркий июльский полдень… – Слова Младшей Речи звучат здесь, среди вековых скал, так неуместно, так чуждо, что даже эхо замирает в растерянности, не зная, как ему поступить с этим гостем из давно минувшей эпохи. Подхватить и унести прочь? Опрокинуть в пропасть? Прихлопнуть, как назойливо зудящую мошку? – …Вернувшись в комнату, Андре сел на диван. Сад шептал в открытое окно, летний день пёк и умасливал ветерком…»
Индра останавливает запись, проведя по браслету пальцем. Нет, эти слова слишком интимны, чтобы касаться чужих ушей.
– Занятное же ты выбрала звуковое сопровождение себе в дорогу, – усмехается Арьяман. – Что это?
– Мне удалось разыскать эту запись в архивах Майяраштры. Это старинная повесть, написанная ещё до Пробуждения. Она называется «Дом в краю звездопадов».
– И ты искала именно её? Почему?
– Она наша.
– Твоя и… – Юноша спотыкается на полуслове. Затем всё-таки заканчивает: – …Аатма-Бандху?
– Да.
На минуту между ними воцаряется молчание. Индра поднимает взгляд, опасаясь, что возвращение к этой теме вновь смутило Арьямана, однако тот с задумчивой улыбкой разглядывает густо усеянный звёздами небосвод. Здесь, в горах звёзды, кажется, нависают прямо над головой. Кинь в них булыжником покрупнее, встряхни как следует этот иссиня-чёрный полог, и они посыплются оттуда, как плохо приклеенное конфетти.
– Ты когда-нибудь слышала о квантовой запутанности? – вдруг спрашивает Арьяман. – Нет? Тогда позволь поведать тебе одну историю. Как-то раз родились на свет два брата-близнеца. Во всём были они подобны друг другу, все невзгоды и радости свои делили на двоих. Порой окружавшим начинало казаться, что их связывает нечто даже большее, чем простые узы родства. Так, если кому-то из них случалось заболеть, то нездоровилось и другому; если один, играя в саду, расшибал себе колено, то и у второго шла кровь из того же места; если с первым приключалось что-нибудь – благое или дурное, – брат его непостижимым образом узнавал об этом сию же секунду. И вот, так вышло, что судьба развела их по разным концам мира. Много лет провели они врозь, в тоске и сожалении, потеряв друг друга из виду, не в силах обменяться даже весточками. Со временем они, конечно, смирились с потерей, каждый из них наладил свой быт, обзавёлся собственной семьёй. Жизнь шла своим чередом. А потом настал день, когда они случайно столкнулись на улице, шагая рука об руку со своими жёнами. Они присели побеседовать друг с другом, поделиться новостями, что скопились у них с момента расставания. И каково же было их общее изумление, когда выяснилось, что у жён и сыновей их одинаковые имена, и собаки у них одной породы, и дома их похожи как две капли воды, и пристрастия в еде у них одинаковые, и даже самые мельчайшие подробности жизней их совпадают.
Арьяман делает небольшую паузу – не то для пущего эффекта, не то просто чтобы перевести дыхание. Украдкой бросает взгляд на Индру. Та не смотрит на него, но слушает внимательно.
– Так вот, – продолжает он, – некоторые частицы, из которых состоит наш мир, – в точности как эти два брата, связаны таинственными узами. И как далеко друг от друга их ни закинь, – пусть даже на разные концы Вселенной, – если с одной из них что-то происходит, вторая немедленно отзывается, будто с нею происходит то же самое. Говорят, именно эту связь и позволяет использовать дар Плясунов, когда они совершают свои Прыжки между звёздами. Любопытно, правда? Две частицы. Два Плясуна. Некоторые дороги этого мира словно предназначены для того, чтобы пройти их вдвоём.
Индра не может удержаться от улыбки.
– Братец, сдаётся мне, в каком-то из своих Циклов ты был поэтом.
– Обижаешь! Я был им во всех своих Циклах! – весело подмигивает Арьяман, а затем добавляет – уже серьёзно: – Я уверен, ты найдёшь того, кого ищешь. Подобные узы слишком крепки, чтобы разорваться. Неважно, как далеко вас забросит друг от друга судьба.
– Спасибо. – В голосе Индры звучит особая теплота. – Знаешь, всё-таки твой дар чудесен. Особенно – тот, что ты явил мне вторым.
Арьяман смеряет её непонимающим взором.
Ещё один раскалённый докрасна камешек, постукивая, скатывается по ступеням. Он похож на упавшую с неба звезду.
* * *
Звон колокольчика заставляет Индру вздрогнуть.
Забавно. Все те дни, пока она ждала своей очереди, душевное равновесие не покидало её ни на секунду. Теперь же, когда заветный час наконец настал, сердце её трепещет в груди, как обезумевшая пичужка.
Старейший сидит на полу посреди широкой светлой кельи. Увидев его, Индра на миг застывает от неожиданности.
Старейший… Звучит почти как насмешка. Это мальчик, совсем ещё дитя, на вид – едва ли старше десяти лет. Разумеется, Индра и сама осознаёт, как это глупо – оценивать Пробуждённых по их физическому возрасту. Именно поэтому каждый из них носит на пальцах цикловые «кольца». У этого мальчика «кольцами» исполосовано всё тело – от кончиков пальцев на босых ногах до гладко выбритой макушки, – что делает его внешность крайне гротескной. И всё же после убелённого сединами Старейшего, которого Индре довелось посетить на Майяраштре, этот своей кажущейся юностью начисто выбивает из колеи.
Словно стремясь ещё ярче подчеркнуть этот диссонанс, Старейший играет сам с собой. При помощи длинного деревянного багра он цепляет разноцветные фигурки и передвигает их по расчерченному квадратами полю. У некоторых фигур человеческие лица, у других – звериные морды. Приглядевшись к ним, Индра распознаёт в игре Чатурангу2.
Старейший так увлечён этим занятием, что даже не замечает появления очередной посетительницы. В попытке привлечь его внимание Индра садится напротив. Тщетно. Он не удостаивает её даже самым мимолётным взглядом. Кажется, в этот момент его вообще не интересует ничего, кроме этих пёстрых резных болванчиков, расставленных перед ним на полу.
Красный пеший воин ходит на квадрат вперёд. Жёлтый слон преграждает ему путь. Зелёная колесница берёт жёлтого пешего. Чёрный раджа под ударом.
– Старейший…
Без ответа. Мальчик полностью погружён в игру. Индра растерянно смотрит на двоих монахов, застывших у противоположной стены, но те сидят, прикрыв глаза, никак не реагируя на происходящее.
– Меня зовут Индра Васава. Старейший Майяраштры советовал мне обратиться к тебе. Я хочу узнать…
Чёрная конница, защищая раджу, выступает наперерез жёлтой колеснице. Зелёный слон разом берёт всех вражеских слонов, заняв последний свободный квадрат в центре поля.
Всё напрасно. Кажется, даже если вокруг начнут крошиться горы, это его не отвлечёт.
– Прошу тебя! У меня всего один вопрос. Я ищу человека, который мне очень дорог! С которым мы прошли через многие жизни. Я должна его найти! Это очень важно!
Душа Индры наполняется отчаянием. Она слышала истории о несчастных, которых Старейшие сочли недостойными своего ответа. Неужели же ей суждено стать одной из них?
Красный раджа берёт зелёного слона. Зелёная пешка понемногу подбирается к чёрному коню. Жёлтая колесница…
Не стерпев, Индра опережает Старейшего: выхватывает фигуру прямо из-под его багра и сама делает ход. В ту же секунду мальчик будто просыпается, впивается в Индру широко раскрытыми бирюзовейшими глазами. Несколько раз моргает, как человек, приходящий в себя после долгого сна. С каждым взмахом век глаза его меняют цвет – с небесно-бирюзового на болотно-зелёный, затем на кофейно-чёрный, пухово-серый, пасмурно-синий, янтарный в буром ободке. Наконец, он смаргивает в последний раз, и его глаза приобретают оттенок, от которого у Индры начинает сосать под ложечкой. Этот невыносимо знакомый оттенок. Карий с золотом.
Одновременно с этим мальчик начинает говорить. Быстро. Без остановок. Так школьник читает наизусть зазубренный стих, боясь, что, если он прервётся хоть на мгновение, строчки разбегутся из его памяти, точно перепуганные внезапным светом тараканы.
…Поджав ноги, Андре сидел на белой простынке. И всё равно ему не найти ничего лучше за такую скромную плату. Похоже, нужно будет привыкнуть к этому дому. Тем более, всё устаканилось, и уже давно стояла тишина. Было даже слишком тихо. Того и гляди, провалишься в дрёму, а так и весь день-деньской проспать недолго.
Андре встрепенулся. Может, размять косточки да прогуляться? А заодно и дом осмотреть: вдруг да сыщутся в нём ещё постояльцы, о которых хозяйка забыла упомянуть?..
Старейший говорит и неотрывно смотрит на Индру, что, впрочем, абсолютно не мешает ему продолжать двигать фигуры по полю. Всё это он проделывает с ошеломительной скоростью; Индра с трудом успевает совершать ответные ходы, хотя играет только за одну сторону из четырёх.
…Обнаруженная им комната являла собою нечто среднее между кабинетом, мастерской столяра и самым что ни на есть наглядным воплощением слова «кавардак». Шкаф, старенький обшарпанный диван в дальнем углу, верстак, притулившийся сразу у окна, – всё, на что только мог упасть взгляд, было покрыто месячным (если не годовым) слоем пыли вперемешку с древесной стружкой и опилками. Внутри пахло затхлостью, гнилью и деревом. Но над всеми этими запахами безоговорочно властвовал один – самый вырвиглазный. Запах жжёного сахара.
На диване беспорядочной кучей были свалены книги, какие-то мелкие поделки, а также всевозможные лобзики, буравчики, стамески и прочий столярный инструментарий. Несколько деревянных статуэток покрупнее, – очевидно, опрокинутых кем-то со шкафа, – ничком распластались на ковре. Хорошо ещё, примус не перевёрнут: он остался стоять на краю верстака.
Создавалось впечатление, что по комнате пронёсся ураган. Или, быть может, кто-то очень большой, скрупулёзный и яростный что-то здесь искал? «Интересно, нашёл ли?» – почему-то вдруг подумалось Андре…
Индра видит брешь в обороне красного раджи и спешит ею воспользоваться, однако в запале теряет свою жёлтую колесницу. Непростительная ошибка. Теперь у неё в авангарде только конь и три пешки. Что будет, если она проиграет? Старейший умолкнет для неё навеки?
…Первым делом он исследовал примус: на нём было меньше всего пыли. Зато при ближайшем рассмотрении на его латунных боках обнаружились застывшие подтёки чего-то подозрительно липкого. Андре поскрёб их ногтем, попробовал на язык. Карамель. Что ж, теперь ясно, откуда этот запах. И какому «гению» могло прийти в голову плавить карамель на примусе?
Вернув прибор на место, Андре снова оглядел комнату и сразу же заприметил ещё кое-что занимательное. Вдоль ближайшей стены, сразу за верстаком многообещающе топорщилось нечто, прикрытое огромным, насквозь пропылённым куском холстины.
Андре, надо заметить, с детства питал слабость ко всему потаённому и скрытому. Стоило ему только узнать, что от него что-то припрятали, и он уже не мог ни есть, ни спать, пока не обнаруживал это. Вот и теперь руки его сами потянулись сорвать грубый, холщовый покров с таившегося под ним секрета.
Одно стремительное движение. Удушающее облако пыли взвилось в воздух.
В следующий миг Андре уже пятился обратно к двери, бледный как сама смерть. По дороге он, однако же, запнулся о лежавшую на ковре статуэтку совы и со сдавленным вскриком повалился спиной прямиком на дверцу шкафа…
С лёгкой руки Старейшего красный конь снимает с поля чёрного раджу. Отлично, одним противником меньше. Осталось только дождаться, пока зелёные и красные разберутся между собой, чтобы затем встретиться с уцелевшим лицом к лицу.
Правда, до этого нужно ещё постараться не растерять свои последние фигуры.
…Из-под верстака на него взирали пять пар жёлтых глаз. Пять пастей щерились одинаковым клыкастым оскалом. Андре казалось, что он слышит их тихий клокочущий рык. Рык зверей, готовящихся напасть, покусать, изодрать…
Но нет. Разумеется, они не могли рычать, ведь они не были живыми. И желтизна их глаз – не более чем краска на поверхности дерева, и неукротимая свирепость на их мордах вырезана рукою человека.
Теперь, когда наваждение окончательно развеялось, Андре видел перед собой лишь пять деревянных изваяний – то ли волков, то ли псов, – невероятно реалистичных, но всё же не настоящих…
И вот зелёные, теснимые с двух сторон, благополучно выбывают из игры. Настаёт время для решающего поединка: жёлтые Индры против красных Старейшего. У неё – раджа, конь и пешка. У него – только раджа и колесница. Шансы примерно равны.
…Хозяйка влетела, как валькирия, с грозным оружием наперевес – туркой для кофе.
– Кто тут шумит!.. Ах, это вы, мсье Дюшан… – Увидев его, женщина немного расслабилась, но полностью гнев на милость не сменила. – Ну и что же вы такое вытворяете, позвольте спросить? Рыскаете без спросу по комнатам, как какой-нибудь завзятый тать, трогаете чужое имущество. Не заплати вы за месяц вперёд, я бы вам подобного не простила!
– Приношу свои глубочайшие извинения, мадам. Здесь было не заперто, и я решил… – принялся было оправдываться Андре, поднимаясь и отряхивая брюки, но хозяйка категорично отрезала:
– Больше не решайте! Ещё раз застану вас в неположенном месте, и следующую ночь будете ночевать в лесу. Ясно?
– Предельно, – нервно сглотнул Андре.
– А теперь возвращайтесь-ка лучше в свою комнату, пока я всё же не поколотила вас сгоряча! А то с меня станется, буду потом жалеть, а сделанного, как говорится, не разделаешь.
Для вящей убедительности мадам ещё раз потрясла в воздухе туркой. Андре решил не испытывать её терпение на прочность. Потирая ушибленную поясницу, он проскользнул мимо неё в коридор. У двери в свою комнату он снова наткнулся на её паклеголового отпрыска с леденцовой бабочкой в руках.
– Там мастерская Мо, – пояснил малец. – Туда никому нельзя заходить.
Андре вдруг осенила идея. Он порылся в кармане брюк и выудил оттуда арбузное печенье, оставшееся у него с дороги.
– Слушай, парень, а давай-ка заключим сделку: ты расскажешь мне побольше об этом вашем Мо, а я тебе дам вот это замечательное печеньице. Голову даю на отсечение, ты таких ещё не пробовал!
– Терпеть ненавижу сладкое! – отозвался мальчишка. Затем пребольно пнул Андре под колено и был таков…
Юлить больше нет смысла. Пора бить наверняка. Всё или ничего.
Индра ходит конём. Красный раджа загнан в угол, ему некуда бежать. В последней отчаянной попытке его спасти красная колесница срубает вражеского коня, и ловушка захлопывается. Жертва принята, и она не напрасна. «Бойтесь данайцев, даже дары приносящих»3. Следующим ходом пешка Индры берёт красную колесницу. Красный раджа оголён. Безоговорочная победа.
Старейший мгновенно затихает. Моргнув, он снова возвращает своим глазам бирюзовый цвет. Затем поднимает с пола колокольчик и звонит в него, возвещая об окончании приёма.
Индра переводит взгляд, полный недоумения, с мальчика на приближающихся к ней монахов. И это всё? Но где же ответы? Ведь Старейший так ничего и не сказал по делу. Где тот, кого она ищет? Куда ей теперь направиться? Что делать?
Однако Старейший не говорит больше ни слова. Лишь шепчет что-то на ухо склонившемуся перед ним монаху. Тот кивает. Второй монах подаёт Индре руку, помогая ей подняться на ноги, и ведёт её к выходу. И это всё.
Может быть, что-то упущено? Может, Старейший сказал что-то важное, скрыл какое-то послание между строк, а она его прослушала, отвлёкшись на игру? Так или иначе, встреча завершена. И она ничего не дала.
Арьяман встречает её у дверей кельи. Сначала – с широкой улыбкой и ворохом вопросов. Но когда он видит её лицо, улыбка сменяется озабоченностью, а вопросы остаются незаданными. Он говорит какие-то слова поддержки, но она их почти не слышит. Потом, видимо, поняв, что ей нужно побыть наедине со своими мыслями, он оставляет её в покое.
Перед тем как Индра покидает храм, к ней подходит монах – тот самый, с которым шептался Старейший. Он протягивает ей круглый свёрточек.
– Старейший преподносит тебе этот скромный дар, сестра. В час нужды ты поймёшь, что с ним делать.
Под обёрткой из высушенных листьев лотоса оказывается небольшая сахарная галета. Индра не знает, как ей воспринимать это подношение, поэтому просто благодарно кланяется, и монах удаляется восвояси.
Что это? Очередная загадка? Или, наоборот, подсказка? Утешительный приз?
А может, всё гораздо проще, и у Старейшего, как и у всех богов древности, всего лишь навсего крайне своеобразное чувство юмора?
Пытаясь выбросить все эти пустые мысли из головы, Индра прячет свёрток в сумку на поясе.
* * *
Спуск она помнит плохо. Помнит только, что Арьяман больше не предпринимал попыток с ней заговорить, лишь молчаливо шёл рядом, держа под руку свою мать. Индра благодарна ему за это. Слишком многое надо обдумать. Слишком многое – переварить.
На исходе дня они, наконец, достигают долины у подножья Великой Лестницы. Здесь их преданно дожидаются виманы4, на которых они прибыли из города и на которых теперь вернутся обратно.
Пока вимана готовится ко взлёту, Индра задумчиво вертит в руках странный прощальный подарок Старейшего. «В час нужды ты поймёшь, что с ним делать». В час нужды? Если отбросить глупейшую теорию о том, что мальчик не захотел помогать ей исключительно по некоей своей прихоти, – должен же быть во всём этом какой-то смысл?
С низким рокочущим гулом, поднимая вихри снега, устройство отрывается от земли и быстро набирает высоту.
Старейший Майяраштры послал её сюда, сказав, что на Земле она найдёт все ответы. Она подумала, что эти ответы должен дать ей другой Старейший, и вот как всё повернулось. Но ведь боги не кидают кости, правда же? Если слова не прозвучали, значит, они и не должны были прозвучать…
Внизу, под кормой проносятся бескрайние белоснежные просторы – однообразная ледяная пустыня, похоронившая под собою все следы былой цивилизации.
…А если слова не должны были прозвучать, значит…
Удар!
Кабину встряхивает – так сильно, что, не будь пассажиры зафиксированы в своих креслах ремнями, они бы неизбежно размозжили головы о потолок. Несколько минут Индра видит лишь бесформенные, пляшущие перед глазами вспышки. Когда же к ней возвращается зрение и способность ориентироваться в пространстве, она понимает, что в корпусе прямо напротив неё зияет огромная полыхающая дыра.
Вимана кренится влево. Её начинает закручивать, как центрифугу. Как юлу. Как балерину, совершающую фуэте5.
Раз виток, два виток, три…
Индра успевает насчитать тридцать два, прежде чем сознание её проваливается во тьму.