– Да ну? И с чего же вы взяли, будто я кого-то укрывала?
– Мы поймали одного из этих беглецов в лесу два дня назад. Мужчину. Полагаю, вам он известен как Гуго Фильбен.
– НЕТ! – Вопль Андреа, раздавшийся из распахнутого люка, был жутким, нечеловеческим, полным боли. – Нет-нет! Только не Гуго! Пожалуйста, только не Гуго!
– Заткнись, дура, заткнись! – прошипела мадам, но было уже поздно, девушку скорее всего услышали.
– Герр Фильбен был допрошен, – невозмутимо продолжал Бергхоф, – допрошен очень тщательно и в итоге сознался, что помимо него убежище в вашем доме нашли ещё двое – брат и сестра. Судя по крику, они до сих пор здесь. – Лейтенант сделал короткую паузу, должно быть, дожидаясь ответа. Ответом ему было гробовое молчание. – Мы всё ещё можем договориться, фрау. Нам не нужно лишнее кровопролитие. Живите себе дальше с миром. Только отдайте нам мальчика и его сестру, и все разногласия между нами будут тут же позабыты, даю вам слово.
Бабка оглянулась на люк. Оттуда высовывались две белокурые макушки. Две пары глаз неотрывно смотрели на неё. В них не было ни страха, ни мольбы, ни надежды. Одно лишь терпеливое ожидание. Бабка вздохнула.
– Говоришь, не хотите кровопролития? – произнесла она медленно, взвешивая каждое слово. – Ну что ж, хорошо. В таком случае лучше не пытайтесь выломать эту дверь, иначе первый, кто войдёт в мой сарай, останется без башки. Понятно я излагаю?
Мужчины за дверью начали переговариваться. Говорили они громко, не таясь, но исключительно по-немецки, и потому мадам ничего не поняла. Впрочем, всё и без того стало ясно, когда голоса сменились звуками расплёскиваемой жидкости: солдаты поливали чем-то стены сарая.
– Что они делают? – затаив дыхание, спросила Андреа.
– Собираются выкурить нас отсюда, – сказала мадам. – Быстрее, у нас мало времени. Дайте мне спуститься.
Девушка и мальчик расступились, пропуская её в тайник. Здесь было очень тесно: трое едва могли стоять вплотную, не говоря уже о том, чтобы как-то двигаться. Большую часть пространства занимал верстак, а также всевозможные коробы, ящики и сундучки – крупные и не очень, битком набитые столярными инструментами. Должно быть, супруг мадам использовал это помещение, как мастерскую и рабочий склад.
С горем пополам развернувшись в этой тесноте, старуха принялась раздвигать ящики у одной из стен, пока из-за них не показалась дверца с навешенным на неё большим ржавым замком. И дверь, и замок выглядели так, словно их уже давненько никто не открывал.
– Вот уж не думала, что когда-нибудь придётся самой воспользоваться этим лазом, – вздохнула мадам. – Морис прорыл его, когда был ещё мо́лодец хоть куда. Силы в нём тогда было немерено, вот он однажды и решил: а чего бы, мол, не соорудить лаз к реке? Он до сих пор по нему тележки с поделками своими возит, чтобы не тащиться поверху, через лес, а уж там, на берегу грузится в плоскодонку и сплавляет всю эту радость прямиком в Фонтенбло. Одна беда: замок от этой дверцы закрывается на ключ, а ключ остался где-то там, в доме, так что придётся нам брать её силой. Готова?
Они с девушкой навалились на дверцу всем весом. Замок прогнулся, жалобно заскрежетал, но так и не поддался. Даже поржавевший насквозь, он был невероятно крепок.
Тем временем сверху начало тянуть дымом.
– Симон, – обратилась мадам к маленькому Андре, – подсоби-ка нам. Здесь надобно втроём подналечь.
Однако мальчик даже не шелохнулся.
– Ты слыхал меня? – сердясь, переспросила мадам. – Помоги, не стой столбом!
– Меня зовут не Симон, а Андре, мадам, – ответил он тонким, дрожащим голоском, а затем тихонько добавил: – Мы умрём, да?
Старуха внимательно посмотрела в его бирюзовые глаза своими золотисто-карими. Положила заскорузлые руки ему на плечи.
– Ты помнишь, на чём мы остановились, когда я в прошлый раз рассказывала тебе сказку?
Мальчишка кивнул.
– Андре проснулся и понял, что он дома один. Хозяйка и её сын куда-то пропали.
– Верно. А теперь представь, что с Андре случилось то же, что с нами. Пока он был один, из лесу вдруг нагрянул негодяй Думкопф и привёл с собой целую ватагу таких же отпетых лиходеев, как и он сам. Они задумали спалить дом вместе с Андре внутри, и единственное, что может его спасти – это ключ. Тот самый волшебный ключ старого Мо, о котором толковала девица в сиреневом платье, помнишь? Если Андре отыщет его и вставит в замочную скважину, то дом признает его своим новым хозяином, а все злодеи тотчас же получат по заслугам.
– Правда? – с надеждой спросил Андре.
– Конечно, правда. Правдивее не бывает. Ему надо только одолеть дверь чулана. Ключ где-то там, за нею. А потом всё сразу станет хорошо.
Мальчик тут же оживился.
– Ну что, готов? Толкаем вместе на раз… два… три!..
…С третьей попытки щеколда наконец-то не выдержала и с диким треском сорвалась с двери.
Андре кубарем ввалился в чулан. Вместе с ним внутрь проникло сизое дымное облако. Он закашлялся. В комнатке и без того было темно, а вкупе с дымом эта темнота стала поистине удушающей.
Задрав кверху канделябр с зажжённой свечкой, Андре попытался оглядеть комнатку слезящимися глазами. Всё вокруг казалось зыбким, бесплотным, будто проступающим из какого-то иного, потустороннего мира. Поэтому Андре чуть не закричал от испуга, когда навстречу ему из этой зыби внезапно выплыли два деревянных истукана. То есть, конечно, это он выплыл к ним, они-то стояли на месте.
Один из истуканов был повыше. Приглядевшись к вырезанным на нём чертам, Андре с удивлением распознал в нём женщину, как две капли воды похожую на мадам домовладелицу. Те же собранные в пучок волосы, те же грубоватые руки, даже платье, хоть и вытесано из дерева, – и то как настоящее.
Вторая фигура, стоявшая справа от первой, изображала мальчика. Деревянная рука его была вытянута вперёд и сжимала леденец на палочке – к слову, отнюдь не деревянный, а вполне даже всамделишный…
Узкий проход, по которому крались гуськом мадам Аврора, Андреа и её брат, был весь выложен досками и утопал во мраке и дыме. Благо, он оказался прямым, как стрела, и не ветвился, так что, даже идя вслепую, заплутать здесь было невозможно.
Вскоре, однако же, в нём стало нечем дышать. Задыхаясь, троица одолевала метр за метром, а туннель всё тянулся, точно неимоверно длинный рукав в рубахе какого-то великана. То и дело они приостанавливались, чтобы перевести дух и прокашляться, но с каждой лишней секундой им делалось только хуже. Прогорклый дым забивался в глотку, жёг и сдавливал лёгкие, туманил сознание.
Чуть погодя к тяжкому дымному смраду прибавился ещё один запах – густой, навязчивый аромат плавящейся карамели: должно быть, огонь наверху проник внутрь сарая и добрался до лежавших у входа мешков с сахаром.
…И тут в голове Андре прояснилось. В памяти всплыл почти осязаемый запах жжёного сахара в мастерской Мо. Заляпанный карамельными каплями примус. И леденец на палочке. Неизменный леденец в руках у мальчишки, который не любит сладкого! Головоломка сложилась.
Андре приблизился к фигуре мальчика. Наклонившись, посмотрел внимательнее на леденец и увидел в глубине блеск. Это был ключ – самый обычный серебристый дверной ключик, застывший, будто в янтаре, в гуще карамели.
«Человек не видит того, что у него под самым носом». Так, вроде, говорил ему хозяйкин сын. Говорил – и был чертовски прав. Загадка старого Мо оказалась гениальной в своей простоте: хочешь что-то спрятать – прячь это на виду.
Аккуратным движением Андре вытащил леденец из деревянной руки мальчика и стал думать, как извлечь из него ключ. Не найдя ничего более сподручного, Андре воспользовался канделябром, который уже был у него в руках. Он молотил им леденец до тех пор, пока карамельная бабочка не рассыпалась на мелкие осколки, а заключённый внутри ключ не оказался освобождён.
«Ну вот, – подумал Андре, – теперь дело за малым. Всего-то и осталось спуститься к парадной двери да сунуть ключ в замочную скважину».
Подумал и едва не расплакался от отчаяния. И впрямь, плёвое дело. Пара пустяков. Всего-навсего надо пройти сквозь огонь и не сгореть. Проще пареной репы.
«Хочешь не хочешь, а другого выхода у тебя уже нет, – подсказал ему внутренний голос. – Либо погибать сейчас там, либо чуть позже – здесь».
И это была жестокая правда. Очень скоро пожар дойдёт и до второго этажа, и вот тогда уж бежать будет некуда. Собравшись с духом, Андре прикрыл рот и нос полой своего пиджака и сквозь дымчатую пелену двинулся к лестнице…
Завидев впереди свет, беглецы сначала не поверили своему счастью. Им уже начало казаться, что этому тесному задымлённому коридорчику не будет конца. И всё же спустя каких-то полминуты подгнивающий дощатый настил под их ногами сменился мягкой лесной травой, а стены распахнулись прямоугольным проёмом, через который все трое нырнули в поток ослепительно яркого солнечного света. Дышать сразу же стало легче.
– Ну всё, – сказала мадам Аврора, едва глаза их вновь привыкли к дневному свету, а лёгкие перестали судорожно сокращаться, выталкивая из себя гарь и копоть, и указала куда-то вперёд дулом ружья. – Теперь бегите в ту сторону, никуда не сворачивая. Тут раньше тропка была, да только заросла уже вся, не видать её. Зато слышите, вода журчит? Вот на звук и бегите. Метров через десять будет спуск к реке, а справа от него в камышах найдёте старую лодчонку Мориса. На ней переправитесь на другой берег. До ближайшего брода – тридцать два километра без малого, так что фора у вас будет приличная. Авось, далёко успеете ускакать, пока эта сволота скумекает, куда вы делись, и дунет следом.
– А вы что же, не с нами? – растерялась Андреа.
– Куда уж мне с вами? – развела руками бабка. – Я почитай всю жизнь тут прожила, вросла корнями, что твоё дерево. Здесь моё место. Негоже мне, старой карге, под конец жизни куда-то срываться.
– Да как же, мадам? – воскликнула Андреа. – Как вы не понимаете, они же вас убьют – и глазом не моргнут! Им это ничего не стоит!
– Может статься, что и так, – согласилась бабка, – да только всё равно никуда я не пойду. Морис, сердце моё, воротится из Фонтенбло со дня на день. И что же, придёт, а меня нет? Нет уж, дудки, и не уговаривай.
Тогда голос подал Андре.
– Мадам, – робко промолвил он, – вы ведь так и не дорассказали ту сказку. Если мы уйдём без вас, как же я узнаю, чем она кончилась?
– Это верно, сказка не должна оставаться без окончания. – Старуха улыбнулась, и уголки её глаз утонули в густой сеточке морщин. – Придётся тебе самому придумать концовку.
– Мне? – непонимающе захлопал глазами мальчик.
– Тебе-тебе, – подтвердила старуха. – Сказка ведь об Андре. Будет правильно, если конец для неё сочинит другой Андре.
– Но ведь так не делается! – возмутился Андре. – Так нельзя!
– Кто сказал, что нельзя? Разве кто-нибудь когда-нибудь запрещал дарить друг другу сказки? Так вот, я тебе свою дарю. Теперь она твоя, и тебе решать, как ею распорядиться. Можешь закончить её хорошо, а можешь плохо. Всё в твоей власти.
На мгновение мадам оглянулась, будто услышав что-то позади в лесу, а затем снова посмотрела на брата с сестрой.
– Ну а теперь – бегом. Даю вам минуту. Потом пойду назад к дому, и ежели не успеете до того времени отплыть – пеняйте на себя. Я не шучу.
Андреа схватила брата за руку и вместе с ним попятилась в ту сторону, куда им указала бабка.
– Храни вас Бог, мадам, – сказала она напоследок. Затем они припустились рысцой и вскоре исчезли за деревьями.
…Внизу царил сущий ад. Пламя гудело, пожирая ковры, занавески, картины и мебель, жадно облизывая деревянные стены, двери, потолок, оконные рамы. Жар стоял настолько невыносимый, что Андре почувствовал, как у него тлеют ресницы и брови.
«Да тут ведь всего несколько метров пройти, всего ничего, – твердил он себе под нос, заходясь кашлем. – Я почти на месте!»
Увы, это было далеко от действительности. Дым застил ему глаза, и, уже отойдя от лестницы на десяток шагов, Андре вдруг с ужасом осознал, что не понимает, где он. Кругом было серым-серо. В серости этой терялись и стены, и пол, и потолок; ярко и отчётливо сквозь неё проступал только огонь, уж он-то был всюду.
Пока Андре нащупывал себе путь вдоль стены, что-то тяжёлое вдруг рухнуло сверху совсем рядом с ним, рассыпав сноп искр. От одной из этих искр у него загорелась штанина, и ему пришлось снять пиджак, чтобы забить им огонь. Штанину он затушил, а вот пиджак, к сожалению, спасти уже не удалось: пламя перекинулось на него и в мгновение ока охватило целиком…
Мадам Аврора дала юным беглецам даже больше минуты – целых пять минут, – однако в конце концов, как и обещала, двинулась через лес обратно к своей избёнке. Ошибиться с направлением было трудно: дым от подожжённого сарая вздымался в небо высоченным чернильным столпом и виднелся на много километров окрест.
Люди Бергхофа оцепили дом плотным кольцом. Со скучающим видом они сидели вокруг него на траве, покуривая папироски. Огонь уже успел перекинуться на избу, и теперь обе постройки полыхали жарким красным пламенем, понемногу проседая и разваливаясь на куски. Солдатам оставалось только дождаться, пока они догорят дотла – как им думалось, вместе с запершимися внутри пленниками.
Как и в прошлый раз, появление старухи застало их врасплох.
– Ну и что, паскудники? – гаркнула она и едва не расхохоталась, наблюдая, как те дружно подорвались со своих мест и похватались за оружие. – Теперь-то, небось, довольны? Оставили несчастную бабку без крыши над головой.
Держа Бергхофа на мушке своего ружья, она подходила всё ближе, пока не остановилась метрах в пяти от ближайшего солдата.
– Как вы оттуда выбрались? – нахмурился Бергхоф и обернулся на тающий в огне сарай. – Брат и сестра. Где они?
– Отсель не видать, – хмыкнула бабка. – Поди, далеко уже ушли. И вам туда же дорога. Больно уж вы тут у меня загостились, пора и меру знать. Ну-ка, ноги в руки, скоты! Больше вам тут искать нечего.
Однако лейтенант не шелохнулся, только скривил губы в недоброй усмешке.
– А если не уйдём, тогда что? Положишь нас всех одним выстрелом? Ну давай, die Greisin14, попробуй. – Он широко раскинул руки в приглашающем жесте. – Помнится, ты говорила, будто уже давно тут живёшь. А давно ли ты в последний раз выезжала отсюда за патронами? Готов поклясться, что у тебя даже ружьё не заряжено. Проверим? – Он кивнул своим. – Взять её, ребята!
Солдаты шагнули к ней, и в ту же секунду от её самообладания не осталось и следа.
– Стойте, сволочи, стойте! – испуганно закричала она, мотая стволом ружья из стороны в сторону. Но никто не остановился.
Когда один из них подошёл к ней почти вплотную, у бабки сдали нервы. Она нажала на спуск. Глухо щёлкнули взведённые курки. Выстрела не последовало.
Бергхоф был прав. Её ружьё было не заряжено.
…«Да вот же она, дверь!»
Уже не обращая внимания на язычки пламени, в нескольких местах распустившиеся на его брюках, Андре метнулся к цели. Чтобы нащупать дверной замок, он ухватился за ручку. Большая ошибка.
Так громко он ещё никогда в жизни не кричал.
Когда искры в его глазах поугасли, он недоумённо уставился на свою левую ладонь. Раскалённая дверная ручка оставила на ней страшный алый ожог, пульсировавший болью. Пальцы больше не слушались, так что в распоряжении Андре теперь осталась только одна рука.
Более чем достаточно.
Уже почти на грани обморока он перехватил ключ поудобнее, опустился на колени, трясущейся рукою направил ключ в скважину, зажмурился. И повернул.
В тот же миг дом словно бы вздохнул. С гулом и скрипом мощный поток воздуха пронёсся по всем его коридорам и комнатам, ударив Андре в спину. Когда же всё прекратилось, мужчина, наконец, осмелился открыть глаза и понял, что пожара больше нет. Его как будто и вовсе не было. Не осталось ни копоти на стенах, ни подпалин на обивке кресел, ни разбитых оконных стёкол, ни усыпанных пеплом ковров, ничего. Андре посмотрел на свою левую руку. Она была невредима: недавний ожог исчез, как не бывало. Все следы бедствия, бушевавшего вокруг буквально пару секунд назад, будто бы в одночасье стёрло каким-то огромным чудесным ластиком.
А потом снаружи донеслись крики. Найдя в себе силы добраться до окна и выглянуть наружу, Андре узрел картину, которая заставила его усомниться в ясности собственного рассудка.
Всюду, куда ни глянь, бесновалась чудовищная буря, и дом стоял в самой её сердцевине. Ветер дул от него одновременно во все стороны, вздымая столбы пыли, пригибая траву к земле. Поджигателей, пришедших с Думкопфом, валило с ног и несло кувырком, точно перекати-поле, вниз по пригорку. Они цеплялись за траву, пытались удержаться, но ветер был сильнее; он вырывал их вместе с травой и комьями земли и волок дальше.
Впрочем, так сильно Андре поразило даже не это. В холодном предрассветном сиянии он видел – чётко, словно при свете дня, – как с разных краёв поляны к дому подступает лес. Сперва ему подумалось, что это сумерки играют с его глазами злую шутку. Но нет, деревья и правда надвигались со всех сторон могучей тёмной волной, грозно скрипя, шелестя листвой и перебирая корнями, точно осьминоги – длинными змеистыми щупальцами.
Один за другим сообщники Думкопфа исчезали в объятиях этих щупалец, и крики их смолкали. Так продолжалось до тех пор, пока лес не поглотил последнего из них, и больше ни о них, ни о самом Хенрике фон Думкопфе никто ничего не слышал во всей Франции…
Андре и Андреа уже почти добрались до противоположного берега, когда услышали выстрел. Всего один. Громыхнув, он эхом раскатился над лесом. С верхушек деревьев, галдя и шумно хлопая крыльями, сорвались птицы.
Брат с сестрой обернулись и долго, до рези в глазах вглядывались в оставшееся позади лесистое побережье. В тишине, звенящей отзвуком дальнего залпа, их сердца мерно постукивали, словно маленькие молоточки.
Но никто не показался из-за деревьев. Никто не кричал и не стрелял им вслед.
Андреа поняла, что мог означать этот одинокий выстрел, и её охватила невыносимая, щемящая горечь. Захотелось плакать, однако, чтобы не расстраивать брата, она сдержалась, украдкой утёрла предательски скользнувшую по щеке слезу и с новой силой налегла на вёсла.
Уже очень скоро лодка скребнула днищем о подводную гальку. Девушка и мальчик спрыгнули за борт, оттащили своё утлое судёнышко от реки, наспех припрятали его в камышовых зарослях и, не мешкая, двинулись дальше пешим ходом.
Лес надёжно укрыл их от чужих глаз.