– С тех самых пор, как началась война, мадам, – ответил за девушку Гуго.
– Слыхом не слыхивала ни о какой войне, – сказала мадам Аврора.
– Как же не слыхивали? – опешил Гуго. – Она ведь нынче повсюду идёт.
– Может, у кого-то и идёт, а у меня здесь никакой войны нет, – решительно мотнула головой старуха, – и не нужно её сюда приносить.
Мужчина и девушка вновь обменялись многозначительными взглядами, и оба почли за благоразумие смолчать. Ещё несколько минут мадам Аврора колдовала над девичьей лодыжкой, невнятно бормоча себе что-то под нос, а потом вынесла свой вердикт:
– Что ж, перелома нет. Вывиха вроде тоже. Повезло тебе, девочка. Сейчас наложу компресс из капустного листа, посидишь недельку на постельном режиме и будешь снова скакать, как горная козочка.
– Неделю? – охнула Андреа. – Но мы не можем оставаться здесь так долго! Что если нас найдут? Тогда нас вернут обратно… Нет-нет, нам нужно бежать как можно скорее!
– Неделю и ни секундой меньше, – бесстрастно отрезала мадам Аврора. – Иначе можешь лишиться ноги, а на одной оставшейся, будь уверена, далеко от погони не ускачешь.
Андреа собиралась было опять что-то возразить, однако в этот момент в их перепалку осторожно вмешался Гуго.
– Возможно, нам и правда стоит пересидеть пару-тройку дней. Полиция наверняка до сих пор прочёсывает лес, и нарваться на них там сейчас проще простого, а здесь они уже были и навряд ли вернутся. К тому времени, когда ты снова твёрдо встанешь на ноги, всё как раз поуляжется, и мы сможем спокойно двинуться дальше. – Он повернулся к хозяйке. – Спасибо огромное, что спрятали нас, мадам, и за то, что вы согласны нас ненадолго приютить. Уверяю вас, мы всё отработаем – и пищу, и кров, и лечение. Я могу колоть дрова. И вообще – сделаю всё, что скажете, только помогите нам, пожалуйста.
Бабка небрежно отмахнулась.
– Работы для праздных рук у меня в достатке. Без дела сидеть не будете, это точно. Но сейчас уже ночь, и всем нам нужно немного передохнуть. С лежачими местами в моём доме негусто, уж простите. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Я постелю вам тут, на полу.
Сделав девушке обещанный капустный компресс, хозяйка извлекла из старого, рассохшегося комода широкую перину, расстелила на дощатом полу, прямо посреди комнаты, и гости стали располагаться на ночлег. Сама она устроилась на скрипучей койке в спальне через стену.
За день она порядком набегалась, и тем не менее такой, казалось бы, незатейливый процесс погружения в сон внезапно обернулся для неё очередным испытанием. Конечно, мадам Авроре, ввиду её возраста, бессонница не была в новинку, однако на этот раз проблема заключалась не только в ней. Её гости никак не желали угомониться: из соседней комнаты вот уже полчаса доносились сдавленные шепотки, кто-то хныкал, и возне этой не было видно конца и краю. Подождав ещё несколько минут, хозяйка не выдержала и с ворчанием поднялась со своих нар.
– Ну что тут такое?
В комнатке по-прежнему горела одинокая свеча. В её скупом, мерцающем свете можно было разглядеть заплаканное лицо маленького Андре. Он горько всхлипывал и время от времени отирал мокрые щёки и подбородок рукавом своей рубашонки. Его сестра, сидевшая рядом, шептала ему какие-то утешительные слова, но, судя по всему, это не особо помогало.
– Мой брат не может уснуть, мадам, – извиняющимся тоном объяснила Андреа. – Он очень напуган.
– Что же его напугало?
– Он боится, что злые собаки нападут на него во сне.
Бабка вздохнула, и её сухое, сморщенное, как курага, лицо вдруг смягчилось. Она присела рядом с ними на колени.
– В этом доме тебе нечего бояться, Симон.
– Мадам, меня зовут Андре, – поправил её мальчик.
– В самом деле, Андре, – пробормотала она, смущённая собственной забывчивостью. – Ты любишь сказки, Андре? Знаю я сказку про одного паренька, который, как и ты, боялся собак. Его, кстати, тоже звали Андре. Однажды из-за своего страха он угодил в самую что ни на есть волшебную переделку, которая перевернула всю его жизнь с ног на голову. Хочешь послушать?
Мальчонка робко кивнул, размазывая слёзы рукой по конопатой мордашке.
И мадам Аврора приступила к рассказу. В тот же миг она будто превратилась в совершенно другого человека: вся как-то сразу приосанилась, разгладилась. Вечная маска недовольства сошла с её лица, оно стало живее и выразительнее, карие с золотинками глаза засияли. Даже речь её теперь звучала иначе: исчез без следа угловатый провинциальный говор, пропало старческое скрежетание.
– …Андре бежал – хотя нет, правильнее будет сказать – прорывался через чащу. Обильная листва хлестала его по щекам, ветви свивались на шее и на груди, низкие стебли охватывали колени, словно намеренно чиня ему препятствия… – Голос старухи лился плавно и размеренно, обволакивая слушателей, затягивая в историю всё глубже с каждым словом. – …И тем не менее, он не мог позволить себе остановиться ни на секунду. Он не видел своих преследователей, зато слышал их более чем отчётливо: они перекликались в ночи гулким, хриплым лаем, подвывая от азарта…
– Но мадам, – неожиданно прервал её мальчишка, – это ведь не сказка вовсе! Вы же её прямо на ходу сочиняете, я вижу.
– Пусть так, – согласилась старуха. – Разве от этого сказка становится менее сказочной? Нет? Ну вот и нечего нос воротить. Слушай и не перебивай.
Они вернулись к истории, и больше мальчик её не перебивал. Она рассказала ему о том, как человек по имени Андре выбрался из чащи, следуя за загадочной девицей в сиреневом платье, и о том, как он наткнулся на дом, стоящий на поляне посреди леса, о том, как хозяйка дома любезно сдала ему комнату на ночь, и о том, как он проснулся наутро от звуков ссоры хозяйки с громилой в зелёной шляпе, о знакомстве с хозяйкиным сыном, всюду таскающим с собой леденец на палочке, и о странной беседе за завтраком, которая оставила больше вопросов, чем ответов. Мадам Аврора не знала, как долго это продолжалось, но, когда она почувствовала усталость и отвлеклась от рассказа, она увидела, что её уже никто не слушает.
Все трое гостей спали глубоким, крепким сном.
3
Следующие два дня прошли в заботах.
Мадам порылась в своём гардеробе и подыскала постояльцам какую-никакую одежду: не ходить же им и дальше в этих несуразных робах, в самом-то деле. Протягивая Гуго сменные брюки и рубашку, она сказала:
– Это вещи моего супруга. Вам они, наверно, будут великоваты, он всё-таки мужчина, что называется, обширный, но ничего другого, увы, нет.
– Ничего, мадам, – ответил Гуго. – Лишь бы ваш супруг не был против, когда вернётся.
– О, на этот счёт не переживайте! Мой милый Морис – человек широкий не только в боках, но и в душе, – промолвила хозяйка и захихикала собственной шутке.
Дел у мадам дома и вправду оказалось невпроворот, в этом Гуго убедился на собственной шкуре. Старуха эксплуатировала его совершенно беззастенчиво. Едва он успевал исполнить одно её поручение, как она тут же давала ему следующее: заканчивал колоть дрова – она велела прополоть сорняки в огородике за домом, добивал сорняки – отправляла чинить прохудившуюся крышу, разделывался с этим – вручала вёдра и посылала натаскать воды с реки. Задания не кончались, и по завершении каждого дня Гуго валился с ног от усталости.
Для Андреа тоже нашлось занятие. Ей мадам вверила всю сидячую работу – в основном, стряпню да стирку. При этом и сама хозяйка отнюдь не бездельничала: то занималась уборкой, то помогала на кухне, то ходила в лес по грибы-ягоды, то ещё где-нибудь пропадала. Глядя на неё, гости не переставали дивиться, как она умудрялась справляться со всем этим хозяйством прежде – пусть и на пару с мужем.
Единственным, кто мог позволить себе бить баклуши днями напролёт, был непоседа Андре. Когда у мадам Авроры выдавалась свободная минутка, она садилась с ним за кухонным столом или на лавчонке у крыльца и продолжала рассказывать ему сказку о волшебных похождениях его тёзки. В такие моменты мальчуган приутихал, заворожённо вслушивался в каждое старухино слово, и отвлечь его не вышло бы и пушечным залпом. Однако большую часть времени Андре слонялся по дому и окрестному подлеску без толку и цели и занимал себя, как мог.
Должно быть, потому-то и приключилась вся эта скверная история.
Андреа тогда сидела в кухне и чистила картошку, как вдруг услышала в спальне мадам звон бьющегося стекла, а затем истошный крик. Начисто позабыв о своей увечной щиколотке, девушка взлетела с табуретки и в мгновение ока очутилась в дверях спальни. Увиденное заставило её замереть в потрясении.
В дальнем краю комнаты, у большого письменного стола стояли на четвереньках мадам и Андре. Казалось, они боролись. Правой рукой мадам наотмашь охаживала мальчика по спине и заду, а левой остервенело вцепилась в его соломенные волосы и удерживала голову в нескольких миллиметрах над полом, усыпанным стеклянными осколками. Рядом лежала деревянная рамка с фотографией, из которой, по-видимому, это стекло и вылетело. Андре извивался, как уж на сковородке, отчаянно пытаясь вырваться, однако старуха держала его железной хваткой. Оба вопили что было сил: она – от злости, он – от боли и страха.
– Негодяй, подлец, бессовестный дрянной мальчишка! – надсаживалась бабка и чуть не возила его лицом по битому стеклу. – Чтоб тебе пусто было! Погляди, что ты натворил, лиходей этакий, погляди!
– Господь милостивый, что случилось? – воскликнула Андреа, с ужасом наблюдая эту безумную картину.
– Твой недомерок суёт свой нос куда не следует, вот что! – прокричала мадам. – Ежели родители не научили его, что нельзя трогать чужое, я научу! Так научу, что до конца жизни запомнится!
– Простите! – пискнул Андре. – Я больше не буду, клянусь!
– Не будешь, это точно, – зло выплюнула мадам. – Я сейчас из тебя всю дурь выбью. Трижды в следующий раз подумаешь, маленький мерзавец! – Она ещё несколько раз шлёпнула его по ягодицам, замахнулась снова, но тут его сестра взмолилась:
– Отпустите его, прошу! Он ведь уже понял свою вину.
Старуха так и застыла с занесённой для удара рукой. Она тяжело дышала. На лице играли желваки, в глазах полыхала дикая, неистовая ярость. И всё же она остановилась. Должно быть, представила, как чудовищно это выглядит со стороны.
– Прошу, – повторила Андреа уже тише. – Мой брат не хотел ничего дурного.
– Может, и не хотел, – хрипло отозвалась мадам, – но сделал.
В следующую секунду она разжала пальцы, выпустив волосы Андре, поднялась на ноги и с невиданной для своего возраста прытью выскочила вон из дома, только хлопнула входная дверь.
Мальчонка, всё ещё стоя на коленях, разрыдался. Сестра подошла к нему и крепко обняла.
– Что же ты такое натворил, дурачок?
– Я… разбил… нечаянно… – замямлил Андре между всхлипами, тыча пальчиком в валяющуюся на полу рамку. – Нашёл её в ящике, в столе… Просто хотел посмотреть… А потом вошла мадам. Я испугался и… и выронил. Я не хотел… Оно само…
Андреа подняла рамку с пола, стряхнула с неё осколки. Та была очень изящной, явно ручной выделки. По краям её вились вырезанные в дереве очертания поджарых борзых, бегущих куда-то друг за другом нескончаемой, замкнутой цепочкой: лапы широко раскинуты в прыжке, хвосты возбуждённо задраны, из разверстых клыкастых пастей свисают языки. В рамку была вставлена пожелтевшая и скукожившаяся от времени чёрно-белая фотография с тремя запечатлёнными на ней людьми.
В женщине – пышнотелой, одетой в безразмерное платье в цветочек, с волосами, убранными в пучок, – Андреа без труда узнала мадам Аврору, хотя на фото та была лет на пятьдесят моложе. Грубые, намозоленные ладони её покоились на плечах мальчика – по виду, ровесника Андре; даже волосы у него были такими же светлыми, похожими на паклю. Он носил штаны с подтяжками, держал в руках леденец на палочке и озорно смотрел в камеру.
Третьим человеком на снимке был мужчина. Он стоял по центру и был сущим великаном. Неимоверно высокий и кряжистый, с косой саженью в плечах, могучими ручищами-оглоблями и бочкообразным туловищем, он носил густую, тёмную, окладистую бороду, а голову его венчала широкополая шляпа. Сквозь бороду он улыбался – открыто и добродушно.
Кем были эти люди? Приходился ли этот коренастый бородач мужем мадам? А мальчуган с леденцом? Что именно привело мадам в такое исступлённое бешенство? Было ли дело в фотографии, в рамке или в чём-нибудь ещё?
Задаваясь этими вопросами, Андреа перевела взгляд на осколки, оставшиеся на полу. Стекло не разлетелось вдребезги, а только треснуло и выпало из рамки несколькими крупными кусками.
– Ну что, хочешь загладить вину? – спросила Андреа брата, когда тот поуспокоился. Мальчик обнадёженно поглядел на неё. – Всё, что нам понадобится это немного клея и красок. Ну, и, может, ещё чуть-чуть лака.
4
С этого мгновения хозяйка больше ни слова не проронила в присутствии своих постояльцев, как воды в рот набрала. Казалось, она вообще их теперь не замечала: перестала давать поручения, не откликалась, когда её звали. Даже не смотрела в их сторону. Они будто стали для неё призраками – незримыми и неосязаемыми.
Эта причудливая игра в молчанку продлилась до конца дня, а затем – и весь следующий. Муж мадам не возвращался, и от этого гостям становилось ещё более не по себе.
В доме повисла тяжкая, гнетущая тишина. Гуго пребывал в полной растерянности. По инерции он продолжал выполнять всякие мелкие дела по хозяйству, однако без чётких указаний мадам Авроры работа не ладилась. Мужчину постоянно терзало чувство, что он делает что-то не то, не так и не вовремя.
Тем временем Андре и его сестра в надежде хоть как-нибудь исправить ситуацию корпели над стеклом для рамки. Им очень повезло, что Морис, супруг мадам, был столяром: и лак, и клей, и краски без труда сыскались в сарае. Правда, ими явно уже давненько никто не пользовался, всё порядком засохло, да и полка, где они стояли, успела густо зарасти паутиной. Это было странно. Плох столяр, который позволяет своим рабочим материалам прийти в негодность.
Как бы там ни было, брат с сестрой разбавили всё водой и принялись за работу. Сначала Андреа сложила все осколки вместе, точно мозаику, намечая примерный рисунок, потом рассортировала их на две небольшие кучки: одну оставила себе, а другую отдала брату. С помощью кисточек они покрыли каждый осколок тонким слоем краски: Андре красил свои в жёлтый цвет, Андреа – в синий. Затем, просушив их на солнце, они нанесли сверху лак и снова оставили сушиться. Несколько часов осколки лежали на отрезке холстины, похожие на витражные стёклышки, поблёскивая и разбрасывая вокруг себя россыпь разноцветных солнечных зайчиков.
И всё же самой трудоёмкой частью работы оказалось склеить их воедино. Осколки упорно не желали прилегать друг к другу ровно, то выпячивались с одной стороны, то вставали косо, а то и вовсе начинали крошиться. Юным рукодельникам пришлось основательно попотеть, прежде чем все фрагменты наконец очутились на своих местах, подогнанные краешек к краешку, словно по линейке.
Когда клей схватился, рамка стала почти как новенькая: даже сетка трещин на стыках отдельных осколков выглядела, будто так и было задумано. Окаёмка стекла состояла из кусочков синего цвета, а в середине расположились жёлтые, которые раскрашивал Андре. Они образовывали фигуру – неровную, всю сплошь из острых углов, но, несмотря на это, сохранившую достаточно явное сходство с бабочкой, какой её изначально задумала Андреа. Чёрно-белой фотографии этот сине-жёлтый «витражик» придавал дополнительной красочности.
Показать плоды своих трудов хозяйке ребята решили утром следующего дня. Эту ответственную миссию взял на себя Андре.
– И не забудь извиниться за случившееся, – наставляла его сестра. – Скажи мадам, что тебе очень жаль, покажи рамку, а там уж будь что будет.
Наутро Андре проснулся от скрипа входной двери. Кто-то вышел. Протерев слипшиеся глаза и окинув взглядом всё ещё мирно спящих рядом Гуго и сестру, мальчишка смекнул, что это выходила мадам. Не теряя ни секунды, он вытащил из-под перины припрятанную там рамку с фотографией и бросился следом.
Старуха спускалась с холма. Шла она без спешки, Андре не замечала. При желании он мог бы легко её нагнать, да только, завидев её, мальчик вдруг припомнил, с какой лютой ненавистью она лупцевала его всего два дня назад, и ноги его сами собой зашагали медленнее.
Так они и брели дальше: мадам Аврора, ковылявшая какой-то одной ей ведомой дорогой, и – шагах в двадцати позади неё – Андре, тише воды, ниже травы.
Вскоре они вышли за калитку, и дремучая чаща обступила их со всех сторон. Здесь, под сенью многовековых вязов, лип и дубов утро ещё не вступило в свои права: свет едва пробивался сквозь их густые, спутанные кроны, и Андре, сколько ни старался, так и не смог различить под ногами никакого намёка на тропку. Впрочем, мадам двигалась уверенно, ничуть не сомневаясь в выборе направления. Мальчику оставалось только не упустить её из виду.
Они шли через лес около получаса; по крайней мере, так показалось Андре. Когда же эти полчаса истекли, они выбрались на ещё одну прогалину – раз в пять поменьше той, где стояла лачужка мадам. Она была ярко освещена солнцем. Где-то неподалёку журчала речка.
Андре замер и притаился в кустах на краю прогалины, а старуха двинулась дальше, продираясь через буйное разнотравье. В центре поляны терялись в бурьяне два креста – косых, убогоньких, сколоченных из двух пар сухих досок. На них было что-то намалёвано белой краской, но разглядеть надпись из своего укрытия у Андре никак не выходило.
Мадам подошла к крестам и застыла перед ними статуей. Она ничего не говорила, просто стояла и смотрела на них, не отрываясь. Минута шла за минутой, а она всё не шевелилась. Если б Андре не видел, как она сюда пришла, он запросто принял бы её за какое-нибудь пугало.
«Разве может человек так долго оставаться неподвижным? – размышлял он про себя. – А что если она отдала концы? Может ли человек умереть стоймя, не падая?»
У мальчишки начали затекать ноги, и он попробовал сменить позу. Этим-то он себя и выдал. Предательски зашуршал кустарник, и бабка резко оглянулась.
– Эй, кто там? – каркнула она. – А ну-ка вылезай на Божий свет!
Прятаться дальше было глупо. Чувствуя, как лицо и уши заливаются краской, Андре показался из-за куста.
– А, это ты, – облегчённо вздохнула мадам.
Мальчуган, потупившись, подошёл к ней. К груди он крепко, обеими руками прижимал заветную рамку.
– Мадам, вы только не сердитесь. Простите меня за то, что случилось. Я, правда, не хотел ничего разбивать, клянусь – чем угодно. Это ненароком вышло. Посмотрите вот, я всё починил. Вернее, мы с Андреа починили. Надеюсь, вам понравится. Не бейте меня больше, пожалуйста, – выпалил он единым духом и протянул рамку.
Старуха приняла её у него из рук и с минуту разглядывала, вертя перед глазами так и эдак. За эту минуту сердце Андре десяток раз успело уйти в пятки и вернуться на место. Он всё ждал, что сейчас мадам разразится бранью и примется осатанело колотить его по голове этой самой рамкой, крича, что они с сестрой только всё испортили, и лучше бы их троих сожрали собаки той злополучной ночью в лесу. Но вместо этого старуха лишь легонько потрепала его по волосам.
– Не бойся, Симон. Всё хорошо. Не нужно бояться.
– Меня зовут Андре, мадам, – с опаской поправил её мальчик.
– Конечно же, Андре. Идём, я провожу тебя до дому. В лесу, знаешь ли, очень легко потеряться одному.
Мадам обняла его за плечи и повела прочь с прогалины. Уходя, Андре бросил последний взгляд назад, на кресты. Отсюда надписи на них виднелись гораздо отчётливее, и всё-таки время и лесная сырость сделали их практически нечитаемыми. На первом из крестов – самом ветхом – уже нельзя было ничего разобрать: краска на нём расплылась в тусклое белёсое пятно.
Второй же сохранил только две начальных буквы, которые лаконично гласили: «МО…».
5
Как и обещала мадам, к концу недели отёк на щиколотке Андреа окончательно спал, оставив после себя лишь большой фиолетово-жёлтый синяк. Разумеется, скакать горной козой девушка пока не могла, зато уже почти не хромала при ходьбе. Гуго воспринял это, как добрый знак, и объявил, что отправляется на разведку.
– Погляжу, безопасен ли северный путь, – сказал он, набивая котомку походной снедью. – Шумиха уже должна была улечься, но проверить всё равно не помешает. Заодно поищу маршрут поровнее, а то с твоей ногой сейчас только по буеракам и лазать. Отправимся сразу, как вернусь.
Первые сутки после его ухода Андреа потихоньку собирала вещи себе и брату в дорогу, чтобы быть готовой к его возвращению. Вторые сутки прошли в нервном ожидании и борьбе с дурными предчувствиями, которые внезапно заскреблись в груди. Когда же Гуго не вернулся и на третьи сутки, Андреа встревожилась уже всерьёз. Провизии у него с собой было ровно на день, задерживаться дольше он не планировал, так что подобная проволочка могла означать лишь одно: Гуго попал в беду.
Если бы не холодная рассудительность мадам Авроры, девушка, пожалуй, так и кинулась бы без оглядки в лес – искать его.
– А что, если он лежит сейчас совсем один в каком-нибудь овраге со сломанной ногой или ещё чем похуже? – бормотала Андреа со слезами на глазах. – Ему ведь никто, кроме нас, не поможет.
– И мы не поможем, – ледяным тоном отрезала мадам, – если бросимся в дебри наобум, не зная толком ни того, куда он шёл, ни как далеко успел зайти. Так и самим недолго заплутаться и сгинуть без следа. И кому от этого станет лучше? Уж точно не братцу твоему, за которого ты, между прочим, пока ещё в ответе. Нет, дорогая, мы останемся и будем ждать вашего друга здесь. А ежели он не воротится – ну что ж, значит, судьба его такая.
Так они прождали ещё сутки, а в следующий полдень Андре ворвался в дом, крича, что из лесу идут люди в военной форме. Мадам пулей выскочила на крыльцо.
К несчастью, мальчишка не соврал. Солдаты уже пересекли калитку и плотной группой поднимались по косогору. Их было меньше, чем в прошлый раз, и шли они без собак, но возглавлявшего их лейтенанта Бергхофа старуха узнала сразу: его нелепая зелёная пилотка маячила у подножья холма, точно луковица какого-то огромного диковинного растения.
Андреа с братом застыли у хозяйки за спиной, парализованные ужасом – точь-в-точь крольчата, обмершие под взглядом приближающегося хищника. Из оцепенения их выдернул оклик хозяйки.
– А ну, оба в сарай, живо! – отрывисто скомандовала им она, а сама бегом вернулась в избу, сняла со стены ружьё и лишь после этого последовала за ними.
Как только все трое оказались в сарайчике, бабка захлопнула деревянную дверь и изнутри заперла её громоздким засовом. Засов выглядел надёжным, чего, к сожалению, нельзя было сказать о самой двери, криво висящей на проржавевших петлях: чтобы высадить её вместе с косяком, хватило бы и одного достаточно увесистого тычка.
– Вниз! – воскликнула мадам, став перед дверью и направив на неё дуло своего ружья. – Полезайте в тайник!
– Что в этом толку? – простонала в ответ Андреа. – Мы в ловушке. Отсюда не выбраться.
– Делай, что говорят, дурёха! – рявкнула мадам.
Причитать девушка не перестала, однако всё-таки подчинилась. Откинув люк, они с братом по одному спустились по скрипучим ступенькам в тайную комнатку под полом, где им уже довелось однажды прятаться – не так давно, но будто целую жизнь тому назад. Правда, на сей раз в прятках, кажется, уже не было никакого смысла.
В дверь сарая гулко постучали.
– Mach die Tür auf!13 Мы знаем, что вы здесь!
– Какого лешего вам опять надо? – отозвалась мадам Аврора. – Неужто нельзя дать старухе дожить последние дни в покое?
– Вы солгали нам, фрау, – сказал голос из-за двери. По всей видимости, принадлежал он Бергхофу. – Вы укрыли у себя троих беглых преступников. Надеюсь, вы понимаете, что это и вас делает преступницей?