Цена гордости

К моему удивлению, Вадик все еще был на берегу – сидел на корточках, сосредоточенно рассматривая жука, ползущего к воде. Детворы заметно поубавилось, мужчина в серой футболке тоже куда-то подевался, в зарослях травы заквакали лягушки, предвещая наступление ночи.

– Вот, смотри, – я протянула ему удостоверение сотрудника телевидения.

Оно было недействительным уже три недели, но Вадику, конечно, знать об этом было неоткуда. Он неторопливо изучил содержимое, сравнил фотографию с оригиналом, чему я умилилась, и вернул обратно.

– Теперь верю. Вы передачи снимаете?

– Да. Расспрашиваем родных, выясняем новые детали. Иногда сотрудничаем со следствием, – малость приукрасила я. – Так что, расскажешь свою тайну?

Вадик оглянулся с видом заправского шпиона, придвинулся ко мне и горячо зашептал:

– Олеська со старшим сыном Филимоновых в лесу встречалась. Любовь у них. Видел, как они обнимались.

Что-то подобное я и предполагала с самого начала, задавая вопросы об ухажерах. Ну не может девятнадцатилетняя девушка не иметь предмета воздыхания!

– Когда видел?

– За пару дней до того, как… Ну, вы поняли. Мы с пацанами поспорили: кто через пасеку пройдет без единого укуса. Я решил пробежать быстро, чтобы пчелы не успели, а они вдруг все за мной. Ну, в лес забежал, – деловито сообщил Вадик. – Решил там схорониться. Иду, значит, слышу голоса. Подкрался, чтобы не увидели… Боялся, матери потом расскажут, она мне запрещает в лес ходить.

– И правильно делает. Дальше что?

– Там Олеся с Колькой обнимались. Прямо в облипку стояли, – Вадик поморщился, выражая отношение ко всякой романтической чепухе. – Ну, я обратно пошел. Вот и все дела.

– Ясно, – задумчиво произнесла я.

– Вот еще что, – вдруг заволновался Вадик. – Колька-то полиции сказал, что с Олесей особо не общался. Соврал, получается.

– Получается, – согласилась я. – Ты кому-нибудь еще об этом рассказывал?

– Матери хотел, но она слушать не стала. И к следователю меня не пустила, – обиженно поведал Вадик. – А я помочь хотел! Когда вырасту, тоже буду убийц ловить.

– Непременно, – заверила я. – Ты большой молодец, Вадик. Пока никому ничего не говори, хорошо? Особенно посторонним.

– А полиции можно?

– Полиции можно, даже нужно, – милостиво разрешила я.

Просияв, Вадик с довольным видом кивнул.

– Я пойду тогда, мама дома ждет.

Он умчался, смешно подкидывая колени, а я уселась прямо на песок. Чудо, а не ребенок. Такая сознательность в столь юном возрасте…

Поняв, что начала мыслить как умудренная годами женщина, я малость взгрустнула. Ночь подкралась на мягких лапках, как черная кошка, укрыла берег пологом темноты. Мягко зашуршала трава, вторя мелодичному плеску воды, где-то вскрикнула птица. И воздух… Воздух вокруг был таким, что хотелось пить его горстями.

В груди засвербило. Я вдруг вспомнила, что ни разу не заплакала с момента расставания с Антоном. Слезы сами потекли по щекам, и сделалось так больно и хорошо, что я заулыбалась, как дурочка.

На плечи мне опустилось что-то мягкое, пахнущее мятой и шоколадом. Я с удивлением обернулась и увидела Макара.

– Замерзнешь, – сказал он. – С реки ветер холодный.

Следовало бы огрызнуться, сбросить с плеч его ветровку, но я не смогла, не решилась портить момент глупыми ссорами.

– Спасибо. Ты всегда такой заботливый?

– До встречи с тобой не замечал.

Макар уселся рядом. Я не стала протестовать, задумчиво уставившись на темные воды реки. Так мы и просидели полчаса в тишине, рассматривая берег и стремительно чернеющее небо. Когда зажглись первые звезды, я спохватилась – сижу в чужой ветровке, а Макару, наверное, холодно.

– Не беспокойся, я парень закаленный, – он подмигнул. – Идем? Провожу тебя, а то мало ли…

Он не договорил, но я без того уловила смысл – убийца Олеси все еще на свободе. Где-то здесь, прячется среди аккуратных маленьких домиков, и, может, даже сокрушается вместе со всеми, скрывая свое истинное лицо за маской скорби…

Глава 3

Утром, не теряя времени зря, я отправилась к дому Филимоновых. Он, в отличие от других в поселке, вид имел причудливый: изба-пятистенок, только раза в три больше, чем полагалось на Руси, и снабженный всеми удобствами. За крепким забором слышалось блеяние коз и квохтанье кур – хозяйство у Филимоновых цвело и пахло, о чем свидетельствовал запах навоза.

Покрутившись рядом, я пригорюнилась. Из дома никто не выходил, а как поговорить с парнем наедине, не привлекая внимания, я не знала. Пришлось импровизировать – сорвав с ноги пластырь, я сняла с указательного пальца кольцо и расцарапала полученную рану, стараясь не повизгивать от боли. Показалась кровь, чего я и добивалась.

Подойдя к двери, я забарабанила в нее кулаком. Спустя пару минут звякнула щеколда, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунула голову женщина средних лет с измученным лицом. Когда-то она была красавицей, но годы тяжкого труда испортили лицо, а глаза имели какое-то затравленное выражение.

– Мирослава? Вам чего? – удивилась Марья.

Я, в свою очередь, поразилась тому, что она знала мое имя. С женой Кирилла Филимонова мы не пересекались, представлены друг другу не были. Хотя чего удивляться – все друг у друга на виду.

– Упала, поранилась, – я указала на колено, старательно кривя лицо. – Пластыря не найдется? У меня с собой, как назло, ничего нет.

– Входите.

Марья посторонилась. Я мгновенно юркнула внутрь, украдкой рассматривая двор – чистый, просторный, с аккуратными пристройками. В отдалении за сетчатым забором гуляли куры, неподалеку стояла скамья. На нее я и присела, всячески охая и стеная.

– Сейчас принесу аптечку, – пообещала Марья.

На мои стоны и визги вышел хозяин дома, за ним подтянулись сыновья. Старший, Николай, был кудрявым юношей с непомерно длинными ногами. При ближайшем рассмотрении стало ясно, о чем судачили в поселке: аристократические кудри и голубые глаза никак не вязались с коренастым, кареглазым Кириллом.

– Ничего, жить будете, – со снисходительной улыбкой сказал он, осмотрев мою рану.

Было видно – Филимонов посчитал меня эдакой дурочкой, раздувшей из мухи слона. Я мастерски подыгрывала: дула губы и волновалась, не останется ли шрама.

Когда Кирилл отошел к курятнику, я улучила момент и поманила Николая пальцем. Он несколько изумился, но все же подошел, глядя на меня с опаской.

– Надо поговорить насчет Олеси. Приходи на речку в течение часа. Я все знаю, – для острастки добавила я.

Из дома вышла Марья, неся бинты, вату и перекись. Николай отпрянул и заулыбался дрожащими губами, делая вид, что ничего не произошло.

– Ох, спасибо, – я принялась преувеличенно благодарить хозяйку. – Болит-то как!

Марья устало слушала мои стенания. В душе зародилась жалость к этой измученной женщине: каково ей было все эти годы растить сына под гнетом чужих глаз и злых слов? А муж? Как Кирилл отнесся к проступку жены? Филимонов не похож на человека, умеющего прощать.

Залепив рану, я еще раз поблагодарила Марью. Та ответила равнодушным кивком. Решив, что пора и честь знать, я попрощалась с сердобольными хозяевами и потопала на речку.

Солнце ласково пригревало, сменив гнев на милость, в воздухе пахло горячим песком и жареным мясом: Анатолий, вчера прихлебывающий пиво, сегодня жарил сосиски на углях. Рядом носились пацаны с палками, на которые были наколоты куски хлеба. Я сглотнула слюну, вспомнив, что не успела позавтракать, и подошла ближе. Очевидно, вид у меня был как у голодной собаки, потому что Анатолий вдруг поздоровался и предложил:

– Присоединитесь?

Сил сопротивляться зову желудка не было, и я кивнула:

– Аппетитно пахнет.

– А то, – он засмеялся. – Я уже приноровился готовить на костре все, что есть в холодильнике. Ребятня очень любит.

Я посмотрела на пятерых мальчишек, затеявших игру в догонялки.

– Ваши?

– Племянники. Дети брата, – пояснил Анатолий, ловко переворачивая решетку. – Вот, держите.

В моих руках оказался зажаристая до корочки шкворчащая сосиска и салфетка. Я вгрызлась в сочную мякоть, с удовольствием прожевала.

– Аккуратнее, Мишка! – крикнул Анатолий. – Вот поганцы… Сладу с ними нет.

– Тяжело за детьми присматривать? – поддержала я беседу.

Николай все равно еще не пришел, а делать мне было решительно нечего.

– Тяжело, – согласился Анатолий. – Но свои же, родные. А уж после того, что случилось, страшно даже днем без присмотра оставлять… Дома-то они с ума сойдут. Пятеро мальчишек – это вам не шутки.

Обрадовавшись, что беседа повернула в нужное русло, я махом заглотила сосиску и невинно поинтересовалась:

– Вы Олесю хорошо знали?

– Да нет, – нахмурился Анатолий. – Веру вот знал. А дочь ее особо из дома не выходила. А если и выходила, то все молчком. Тихая очень была, я бы даже сказал, скрытная. Слова лишнего не выдавишь. Здоровались, конечно, а чтобы беседы водить – это нет.

– И вас не удивляло такое поведение молодой девушки?

– Вера строгая, дочь правильно воспитывала. С детьми только так и надо, иначе будут шалопаи, как они, – он указал на мальчишек, но говорил по-доброму, с улыбкой. – А это ж девочка. Вера хотела, чтобы Олеська лучше нее жила.

Сердце сжалось от того, что надеждам матери не суждено было сбыться. Проглотив ком в горле, я спросила:

– Девочка росла без отца, правильно?

– Без. Верка забеременела, полгода скрывала сначала. Зима была, под одеждой не видно. А уж весной все увидели, что живот огромный. От кого – так и не сказала. Слухи разные ходили, местные на кого только не думали. Даже на женатых. Ох, и взбаламутилось тогда Лазурное! Но после Вера вроде кому-то обмолвилась, что отец девочки – один из рабочих, что у Андрея тогда трудились. Все и успокоились.

– Надо же…

– Да, вот такая вот, сельская жизнь. Вера молодец. Сама дочь на ноги поднимала, работала…

– Где? – тут же заинтересовалась я.

– Да у Филимоновых подрабатывала, помогала им с живностью, и свое хозяйство вела. Вера цветы очень любит, выращивает всякие разные на продажу. Говорят, с руками отрывают.

– Так что же она дочь в город не отправила? Девочке учиться надо…

Анатолий мотнул головой.

– Говорю ж: боялась, что дочь повторит ее судьбу. Спутается с каким-нибудь парнем, забеременеет, об учебе забудет… Нет, она ее своему делу обучала.

Представив, каково Олесе жилось взаперти, я содрогнулась. Нет уж, иногда материнская забота хуже удавки на шее.

– Порой, конечно, до абсурда доходило, – вдруг поведал Анатолий. – Люда, жена моего брата, платья заказала, да одно ей не подошло. Новое, чего ж выбрасывать? Подарила Олеське. Так Вера вечером обратно его принесла, мол, рукава короткие, все плечи открыты.

– Действительно. Не в Средневековье живем, – вырвалось у меня.

Стремление одевать собственного ребенка прилично было понятно, однако Вера, похоже, немного помешалась. Плечи – не ноги, но кто знает, может, декольте было слишком глубоким…

Я огляделась и заметила Николая. Бедняга, вероятно, уже долго стоял возле камыша, переминаясь с ноги на ногу.

– Спасибо за угощение, – поблагодарила я Анатолия.

Тот заулыбался.

– Красивую девушку грех не угостить.

Уловив неприкрытый намек, я поспешила скрыться подальше. Сделав вид, что прогуливаюсь вдоль речки, подошла к Николаю и, глядя на воду, строго сказала:

– Рассказывай.

– Что рассказывать? – перепугался бедолага.

Видок у него и так был не очень: лицо бледное, губы дрожат, а сейчас и вовсе весь затрясся.

– Про Олесю рассказывай. Вы встречались, я знаю.

– Что? – оторопел парень. – Да мы с Олеськой никогда… И в мыслях не было… Кто вам такое сказал?

– Хорош придуриваться, – с грустью в голосе попросила я. – Могу ведь сразу в полицию пойти, там церемониться не станут. Подозреваемых у следователя особо нет, так что он в тебя вцепится похлеще голодной собаки в кость.

Николай сделался белым, как полотно.

– Я правду говорю… Мы с Олеськой не встречались. Дружили. Мы ведь с ней почти одного возраста, а тут, в поселке, скука смертная.

В этом я его прекрасно понимала, потому кивнула, безмолвно веля продолжать.

– Тетя Вера, Олеськина мать, никогда бы нам не разрешила общаться. Она за дочерью следила, шагу лишнего не позволяла сделать, – Коля поморщился. – Когда тетя Вера к нам приходила помогать, мы с Олеськой убегали в лес, к озеру. Туда местные почти не ходят, потому что пчелы дурацкие…

Он дотронулся до правого предплечья и я заметила пчелиный укус: кожа покраснела и опухла.

– Мы тайно виделись, болтали, жаловались на предков. Но больше ничего, – торопливо добавил Коля, видя мое выражение лица. – Хотели в город уехать… Я денег копил. Олеська тоже… Выпрашивала у матери иногда на сладости, иногда со сдачей обманывала.

Я вздохнула. Довести ребенка до воровства – это надо уметь.

– Олеська отца хотела найти… Думала, с ним ей лучше будет, чем с матерью.

– Отца? – встрепенулась я.

Коля, расслабившись, охотно принялся рассказывать:

– Ну, да. Все знают, что тетя Вера от рабочего забеременела… Олеся ее расспрашивала, и просила, и умоляла, да только так ничего про отца и не узнала. Но мысль ей эта крепко в голову засела. Можно сказать, отец – это ее золотой билет был. Она к Андрею, охотнику, ходила, у него выспрашивала…

– Узнала что-нибудь?

– Нет. Много лет прошло, у Андрея контактов тех рабочих не сохранилось. Олеська расстроенная до безумия была, плакала, на мне срывалась. Мы даже поругались, потом, правда помирились.

– И позавчера ты с ней не виделся?

Коля замотал головой.

– Нет. Дома был, у матери спросите.

– Спрошу, не сомневайся, – ласково пообещала я.

Николай затравленно огляделся, словно ожидал, что я прямо сейчас побегу к Марье с вопросами.

– Последний вопрос, и можешь идти. Как думаешь, кто Олесю убить мог?

Парень вытаращил глаза.

– Да я ж откуда знаю! Это полиции работа, вот пусть и разбираются.

– Хорош друг, – хмыкнула я. – Что, никаких мыслей?

– Нет, – жалобно протянул Коля, а у самого глазки так и забегали.

Я придвинулась ближе и зловещим шепотом спросила:

– Уверен? Тогда, получается, главный подозреваемый ты.

– Да вы что… Да я…

Поняв, что судорожный лепет на меня никак не подействовал, он медленно произнес:

– Был случай один…

Я приготовилась слушать, но Коля подло замолчал.

– Мне что, из тебя клещами все вытягивать?

– Да я просто не уверен… Ладно, слушайте. Короче, Олеська неделю тому назад обмолвилась, что нашла деньги. Мы же в город хотели сбежать, помните? Вот, она обмолвилась, что ей должны заплатить.

– За что?

– Я то же самое спросил, но она не ответила. Сказала, что хотела бы рассказать, да не может. Типа секрет, – Коля скривился. – Хотя мы вообще-то всем друг с другом делились. Ну, я пойду?

– Иди, – разрешила я.

Не скрывая радости, Николай выбрался из камыша и потрусил к дому. Я устало потерла ладонью висок… Тоже мне, друг. Олеся убита, а он только о своей шкуре думает.

В показаниях Коли я сомневалась. Вроде бы все складно, да только что мешало ему солгать?..

С другой стороны, парень не тянул на хладнокровного убийцу: вон как перепугался, все подчистую выложил. А если убивать не хотел, действовал в состоянии аффекта… Ясно было одно – утаивать такие сведения от полиции нельзя.

Я уже собиралась уходить, как ко мне вдруг подсел Анатолий.

– Грустите, Мирослава? Хотите, поплаваем вместе? – проникновенно спросил он.

Я хлопнула ресницами. Этого только не хватало…

– Плавать не умею, – развела я руками.

– Ничего, – обрадовался Анатолий. – Племянников научил, и вас научу.

Перспектива стать моим учителем показалась ему заманчивой: глаза засверкали, на лице появилась плотоядная улыбка.

«Пора сматываться», – поняла я.

– Я бы с удовольствием, да только обещала зайти к бабе Клаве. Сами знаете, у старушки непростой характер.

Упоминание незабвенной бабы Клавы здорово подпортило Анатолию жизнь: он скуксился, словно откусил половину лимона, и пробормотал:

– М-да, ваша правда… Клавдия Андреевна, пожалуй, ждать не будет. Тогда в следующий раз?

«В следующей жизни, – чуть не брякнула я. – А лучше – через две».

– Да-да, непременно…

Говоря все это, я маленькими шажочками попятилась назад. Анатолий с грустью во взгляде наблюдал, как потенциальная добыча ускользает из его рук. Чувствуя себя глупым кроликом, по счастливой случайности сумевшим сбежать из клетки, я галопом понеслась по дороге, остановившись только на перекрестке.

Пока я старалась отдышаться и раздумывала, что делать дальше, дверь магазина открылась и оттуда вылетел злющий, как черт, Кирилл Филимонов. Суровое выражение его лица не вязалось с коротенькими ножками, которыми он резво перебирал, пытаясь добраться до припаркованного на обочине внедорожника. Следом на крыльцо магазина выскочила Анька – волосы растрепаны, на щеках румянец.

– Беги, беги, – крикнула она Кириллу. – Да только от правды не убежишь…

Увидев меня, она осеклась. Филимонов, скосив глаза, тоже заметил мое присутствие, и рявкнул Аньке:

– Захлопнись, дура!

Я ошарашенно моргала, не зная, как вести себя в данной ситуации. То, что я стала свидетелем того, чего видеть не следовало, было ясно как Божий день, однако отреагировать как-то стоило.

Тем временем Филимонов запрыгнул в машину, завел мотор и умчался, поднимая клубы пыли, а Анька, присев на корточки, горько зарыдала. Я бросилась к ней.

– Не плачь, Анют… Что случилось?

Я неловко топталась рядом, слушая сдавленные рыдания. Повезло еще, что на улице никого не было.

Анька пришла в себя через пару минут: деловито вытерла слезы, поднялась и жестом поманила меня за собой в магазин. Я покорно пошла, гадая, что же не поделили между собой местная продавщица и зажиточный барин. Долго мучаться не пришлось: достав из-под прилавка бутылку водки, Анька наполнила рюмку, залпом выпила и сказала:

– Роман у нас.

Я вытаращила глаза.

– У кого?

– У меня и Кирилла.

– Но как же… Он же женат…

Тут я поняла, что несу чепуху, и опомнилась.

– Как вас угораздило?

Анька устало вздохнула, присела на стульчик и подперла щеку кулаком.

– Как угораздило? Интересный вопрос. Тут, в Лазурном, только приезжим хорошо. Вы от городской суеты отдохнете, а потом снова – в бурлящую жизнь. А мы словно в болоте варимся… Такая тоска иногда берет, хоть волком вой. На этой почве с Кирюшей и сошлись… Сначала вроде как интрига, азарт, боишься – вдруг кто узнает, скажет? А сейчас… Рутина.

Она налила еще рюмку, выпила и поморщилась.

– Кирилл расстаться предложил. Сказал, лучше остаться друзьями.

– А ты что?

– А я что? – криво усмехнулась Анька. – Послала его к черту. Как проблемы появились… Ай, ладно. Мирка…

Она схватила меня за руку.

– Не говори никому, ладно? Сил больше не было терпеть, так хотелось с кем-то поделиться. Да с кем? У нас на одном конце чихнут, на другом уже «будь здоров» кричат.

– Я никому не скажу. Но было бы честно оповестить обо всем Марью, – заметила я.

Анька махнула рукой.

– Они из-за детей живут. Слышала небось историю про Кольку? Кирилл жену так и не простил. Для всех видимость семьи есть, а на деле – соседи. Ты не подумай, это не он мне сказочку рассказал, а я глупая поверила, – торопливо добавила она. – С Марьей как-то разговорились…

– Но она не знает?

– О нас? Нет, конечно. К лучшему, – убежденно заявила Анька. – Бросить она его не сможет, так зачем душу человеку травить?

– Сомнительная забота, – не удержалась я.

– Уж какая есть. Не обижайся, Мирка, но наивная ты, как божий одуванчик. А жизнь – она вот такая.

Как бы мне ни хотелось пропустить слова Аньки мимо ушей, они все же достигли не только их, но и сердца. Что, если она права? Антон ведь тоже казался мне порядочным… Я верила, что у нас будет прекрасная совместная жизнь: семья, дети, дом, а в итоге осталась у разбитого корыта.

Анька снова потянулась к рюмке. Я поймала ее руку, сжала, и, заглянув в глаза, ласково сказала:

– Достаточно. Полдень, тебе еще работать…

На удивление, она прислушалась, убрала рюмку и заварила нам чаю. Пока я задумчиво дула в кружку, Анька успела разболтать все подробности романа с Кириллом. Чувствовалось, что ей просто необходимо выговориться: ни советов, ни осуждения она не ждала. Эффект попутчика – порой незнакомцу в поезде готов рассказать больше, чем самому близкому другу.

Из магазина я вышла с очумелым видом. Информация хоть и оказалась занятной, но была абсолютно бесполезной: к чему мне знать, что Кирилл обожает клубнику и имеет два шрама на животе? Сокрушенно покачав головой, я потопала к дому, неся в руке увесистый пакет – продукты заканчивались, а питаться все же стоило, иначе Анатолий будет приманивать меня как бродячую собаку сосисками.

Возле плиты на меня внезапно напало кулинарное вдохновение. Я вспомнила дни беззаботного детства, которые проводила у бабушки в домике, похожем на этот: деревянные ставни, светлые занавески, протоптанные тропинки в огороде, вкус кислой вишни на языке…

Бабушка любила меня баловать и с удовольствием готовила лакомства: пирожки с картофелем и капустой, блины со сметаной… Замешивая тесто, я повторяла ее движения – движения, хорошо знакомые всем женщинам до и после меня, и размышляла о том, что мне удалось узнать.

Вера воспитывала дочь в строгости, опасаясь, что та повторит ошибки матери. Олеся мечтала о вольной жизни: хотела сбежать в город и найти отца. У нее был союзник – Коля, конечно, если верить его словам… Среди разрозненных кусочков пазла я никак не могла нащупать главное – мотив.

Если знаешь мотив – знаешь убийцу. Но кому выгодна смерть Олеси?

Коля, опять же, должен был беречь девчонку, ведь она собиралась раздобыть крупную сумму денег. Вопрос: где? Неужто решилась кого-то шантажировать? Или украсть?..

Пироги получились на славу – пышные, румяные, с золотистыми боками. И в большом количестве. Я горестно вздохнула – сказалась моя любовь к размаху. Может, отнести часть Макару? По-соседски…

Поняв, что уже придумываю повод заглянуть к нему в гости, я разозлилась и пироги все же понесла, но не ему, а бабе Клаве. Порадую одинокую старушку – Костя, хоть и привозил еду, все же поваром не был, поэтому в холодильнике у Клавдии Андреевны толпились лоточки с готовой продукцией.

– Мирка, ну кудесница, ну волшебница, – вздыхала та, жуя пироги. – И кому такая девка достанется…

Я, развесив уши, с упоением внимала ее речам. Похвала – единственное, что никогда не надоедает, но пора было вспомнить и о делах. Зайти я решила издалека, туманно сказав:

– Была на речке, там ребята бегали, Анатолий сосиски жарил… Такая трагедия, а все будто уже забыли.

– Моя хата с краю, – хмыкнула баба Клава. – Не убиваться же им.

– Вера потеряла единственную дочь… Вы говорили, Андрей, который охотник, тоже потерял сына. Наверное, только они вдвоем сейчас и способны понять друг друга.

– Верные слова говоришь, Мирка. Да только Андрей вряд ли сможет Веру утешить. Нелюдимый он, даже в поселок редко приходит. Живет один, сам хозяйство содержит, посторонних не жалует.

– А жена что?

– Ушла она, – вздохнула старушка. – Лет десять назад. Как поняла, что сына не найти, так вещи собрала и укатила.

Я взглянула на пироги. Стало быть, Андрей живет один и выпечке вполне может обрадоваться.

– А ведь Андрей и Вера связаны, – заметила я. – Это же у него рабочие трудились… Один из которых Олесе отцом приходится.

– Коли Вере была б нужда кавалера отыскать, так она бы давно к Андрею обратилась. А, может, и обращалась. Мне то неведомо, – ответила баба Клава. – Да только чую, слишком стара история. Лет-то сколько прошло…

Она вернулась к пирогам, а я засобиралась домой – день клонился к вечеру, в такое время к охотнику соваться смысла нет. Еще пристрелит в темноте…

«Если бы с выпечкой не провозилась, успела бы», – с досадой подумала я, но махнула рукой. Все, что не делается – то к лучшему.

Перед сном я заняла пост с книжкой в руках у яблони. Машина Макара стояла возле дома, но сам он носа не выказывал, хотя в окнах горел свет. Сама не знаю, чего я ожидала увидеть, но поведение соседа меня сильно беспокоило: внезапное появление в захудалом местечке, ковер, ярый интерес к моей персоне…

«Может быть, у человека трудности, а ты выдумываешь», – сказала я самой себе и захлопнула книжку.

Стало ясно, что ничего путного ждать не стоит: в Лазурном царила тишина и темень. В другое время я бы насладилась пением сверчков и густым запахов цветов, но в свете последних событий…

«Убийца где-то здесь, – решила я. – Ближе, чем ты считаешь.

По своему опыту я знала, какими хитрыми и прозорливыми бывают преступники. Можно несколько лет жить с человеком под одной крышей и не догадываться, что в гараже он прячет не инструменты, а окровавленные ножи. Вспомнив выпуск, изобилующий кровожадными подробностями, и убитую горем женщину, оплакивающую своего мужа, который оказался хладнокровным убийцей, я вздрогнула. А ведь она каждый день грела ему ужин, провожала на работу…

Невольно мой взгляд упал на забор. За ним по-прежнему было тихо, свет в окнах уже не горел. Зачем Макар приехал в Лазурное? Я перебирала разные идеи, дергала их, словно ниточки, пытаясь распутать клубок, но все они казались фальшивыми.

– Ладно, – шепнула я себе. – Пора отправляться спать.

Сон не шел. Пролежав в кровати добрый час, я встала и снова выскользнула во двор. Фонарей в Лазурном кот наплакал, ближайший – у перекрестка, и его мощности банально не хватало, чтобы осветить всю улицу, потому она тонула во тьме.

Но даже в ночной мгле я сумела разглядеть две фигуры, крадущиеся вдоль забора. На мгновение дыхание перехватило, сердце тревожно забилось в сумасшедшем темпе. Фигуры – невысокие, щуплые, осторожно направлялись к лесу. В руках у одной было что-то длинное, вытянутое… Что-то очень знакомое, но я никак не могла сообразить, где раньше видела такой предмет.

«Час от часу не легче, – досадливо поморщилась я. – То убийство, то жулики какие-то…».

Лазурное перестало казаться тихим и уютным местом. Недолго думая, я последовала за фигурами, которые уже миновали дом Макара и бодренько направлялись в лес по той самой тропинке, ведущей к озеру.

Я, согнувшись в три погибели, неотступно шла за ними. Через десять минут слежки моя спина активно начала намекать на недопустимость подобной позы, но делать было нечего: терпя боль, я перебиралась от куста к кусту, проклиная про себя любителей шастать по лесу.

Втроем мы пробрались мимо пасеки и оказались под сенью густых деревьев. Парочка, решившая прогуляться ночью, включила фонарик. Его тонкий луч метался, выхватывая стволы деревьев и корни, выступающие из почвы, но лиц я не видела.

Наконец мы пришли: парочка остановилась возле кряжистого дуба, один направил фонарик куда-то вниз, а второй, крякая от усердия, начал копать. Я похолодела, гадая, что же они такое там выкапывают? Или закапывают?

Как назло, работали они молча, в тишине, заставляя меня мучаться догадками насчет их личностей. От досады я не замечала ни комаров, ни других прелестей ночного леса, пристально следя за действиями парочки. Вскоре удача повернулась ко мне лицом – утирая пот со лба, один из них сказал тоненьким голоском:

– Аристюша, ты не там копаешь… Надо взять левее.

– Да, Анжелочка, – приторно откликнулся Аристюша, вернее, Аристарх Лопаткин.

Я вздохнула. А ведь права баба Клава оказалась… Тихие, безобидные старички, самозабвенно нюхающие цветочки, что-то явно скрывали.

– Вон, кажется, я вижу…

– Где, рыбонька моя?

– Да вон, слева…

– Это корень, моя ласточка.

Работа вновь возобновилась. Я терпеливо сидела в кустах, ожидая, когда Лопаткины закончат обстряпывать свои делишки.

– Погоди, там что-то блеснуло…

Аристарх, тяжело дыша, оперся о черенок лопаты. Анжела подошла ближе, присела и руками принялась разрывать землю. Я вытянула шею так сильно, что позавидовал бы любой гусь, но, как ни старалась, сумела рассмотреть только что-то маленькое, похожее на сверток. Судя по шелесту, то, что покоилось под корнями дуба, было упаковано в полиэтиленовый пакет.

– Нашла?

– Да, Аристюша, нашла, – радости в голосе Анжелы было немерено. – Закапывай скорее, и пойдем отсюда, не дай бог кто увидит…

Лопаткин, крякнув, снова принялся орудовать лопатой. Глядя на то, сколько силы в руках у сухонького старичка, я невольно прониклась уважением и решила не сбрасывать его со счетов. Такой и с Олесей справиться мог… Но что они там выкопали? Улики?..

Ясно было одно: пора уходить, если я не хочу повторить судьбу Красной Шапочки. Я приготовилась к стратегическому отступлению, как вдруг почувствовала прикосновение к плечу.

Вся кровь бросилась в лицо, в голове разом всплыли рассказы бабы Клавы о русалках, леших и прочей нечисти. Я открыла рот, собираясь издать крик о помощи, но чья-то рука коварно зажала его, отчего вышло только мычание.

«Где наше не пропадало!», – решила я, и укусила ладонь врага. Напавший на меня слабо охнул, ослабил хватку, я повторно открыла рот…

– Мира, – зашипел враг подозрительно знакомым голосом. – Не вздумай орать.

От удивления я так и застыла.

– Рот закрой, муха залетит, – шепотом буркнул Макар. – Узнала их?

– Предположим, – не стала я сдавать Лопаткиных. – Ты что здесь делаешь?

Вопрос мой загнал Макара в тупик, впрочем, он быстро сориентировался и спросил:

– А ты?

– Проявляю бдительность, как законопослушная гражданка.

– Как интересно ты назвала свою привычку совать нос туда, куда не следует, – хмыкнул он. – Знаешь, в старости из тебя получится образцовая старушка, сидящая на лавке у подъезда.

Намек на грядущую старость меня сильно опечалил, потому я рявкнула:

– Иди-ка ты…

– Тише, – Макар схватил меня за руку.

Лопаткины тоже притихли, вслушиваясь в звуки ночного леса. Анжела дрожащим голоском протянула:

– Аристюша, мне кажется, там кто-то есть…

– Уходим, – одними губами произнес Макар.

Спорить с ним желания не было. Пригнувшись, точно воры, мы заторопились покинуть злосчастное место. Все это время Макар крепко держал меня за руку, и это, признаюсь, было приятно – идти, будучи поддерживаемой кем-то. Двигался сосед споро и легко, точно прогуливался по набережной, а не продирался сквозь кусты, и я с грустью подумала, что следует присмотреться к нему получше.

Возле тетушкиного дома я сообразила, что Макар собрался ко мне в гости, и выразила легкое недоумение.

– Я девушка приличная…

– Пошевеливайся, если не хочешь, чтобы о нашей прогулке узнали, – приказал Макар.

Я взглянула на него и опечалилась еще больше: улыбка пропала, лицо приобрело жесткое, даже жестокое выражение. В доме моя рука по инерции потянулась к выключателю, но была перехвачена – с усмешкой в голосе Макар сказал:

– Не вздумай… В такое время ты должна спать.

– Я бы с радостью, да боюсь, кошмары приснятся, – огрызнулась я, но руку от выключателя все же убрала.

Мы расположились возле окна, разглядывая улицу. Вскоре появились Лопаткины: Аристарх тащил лопату, а Анжела нежно прижимала к груди сверток. Макар хмурил брови и о чем-то размышлял, я же переминалась с ноги на ногу.