Единобрачие
В пользу моногамности, наконец, говорит, сама природа сексуального чувства, сексуального постижения.
В Иерусалимском Талмуде сказано: «В грядущем мире с каждого, кто видел и не ел того, что желали глаза его – спросится». Другими словами, еврей призван перепробовать все разрешенные к употреблению пищевые продукты и за каждый из них возблагодарить Создателя. Но почему тогда в сексуальной сфере он должен довольствоваться одной-единственной женщиной?
Почему человеку – сыну Ноя – ничто не препятствует попробовать на вкус любого зверя, но желание с ним совокупиться у него не возникает? Почему по естеству человек не видит своего сексуального партнера в любом предмете внешнего мира, хотя еще более интимно общается с ними в пищеварении? Что означает эта комплементарность оргазма и аппетита?
Чувство вкуса, разумеется, тоже не универсально: даже если кому-то удастся разжевать алюминиевую вилку, «металлический вкус» во рту он все равно почувствует не раньше, чем заболеет гастритом. Но возможности сексуального чувства в этом отношении гораздо более ограничены.
Сексуальная революция принесла в наш мир еще одно словцо – «пансексуальность». По определению некоего словаря – это «способ обойти двойственности и эссенциализм „би“. Некоторые люди, идентифицирующие себя как бисексуалы, имеют влечение к людям, не являющимся ни мужчинами, ни женщинами как в плане их биологического пола, так и в плане их гендерной идентичности (например, интерсексуалы, транссексуалы, гендерквир и др.). Некоторые определяют бисексуальность как влечение к людям более чем одного пола».
Какая обескураживающая бескрылость! Какая бедность чувственного воображения! Казалось бы, «пан» – так действительно «пан»! Желай все, что движется, и все, что покоится.
Согласно одному индуистскому мифу, животный мир возник в результате любовной игры каких-то божеств: богиня укрывалась от объятий пылко преследующего ее божества, принимая каждый раз облик какого-то иного животного, он же изобретательно превращался в соответствующего самца. В результате этой погони и возникло все многообразие видов. Можно было ожидать от термина «пансексуальность» чего-то в этом роде, но оказывается, что даже и у самых отмороженных извращенцев в этой области имеется зримый предел!
Итак, если увидеть и пощупать мы можем всякое тело, а на вкус попробовать практически любое существо, то сексуальный предмет мы воспринимаем до такой степени избирательно, что нам просто в голову не приходит рассматривать сексуальность как отдельный способ постижения внешнего мира. Людям проще считать сексуальное возбуждение «распалением» собственных эрогенных зон, чем способом постижения другого. Но ведь тогда и зрение – это не более чем «распаление» зрительных рецепторов, а слух – слуховых!
Селективность сексуального чувства – это совсем не повод, чтобы лишать его статуса отдельной познавательной способности, однако это повод задуматься над его странной природой.
Таким образом, уже в самом сексуальном влечении угадывается та самая «система», которая стоит за обилием запретов Торы в сфере интимных отношений. Сам человек не испытывает сексуального вожделения ни по отношению к березам, ни по отношению к минералам. Самые смелые сексуальные перверсии распространяются на некоторые виды млекопитающих, и вот тут как раз Тора решительно вмешивается, дополнительно сужая селективные тенденции секса, направляя природу этого чувства в русло полной уникальности.
«Никто ни к кому из родственников по плоти не приближайтесь, чтобы открыть наготу… И с женою ближнего твоего не ложись, чтобы излить семя, оскверняясь ею… И с мужчиною не ложись, как ложатся с женщиною: это мерзость. И ни с какой скотиною не допусти себе лежания, чтобы оскверниться ею; и женщина да не станет пред скотом для совокупления с ним: это гнусность» (Левит 18:6—27).
Сексуальное чувство призвано быть именным чувством, призвано существовать исключительно в рамках устойчивого брачного союза. Любой шаг этого чувства в сторону расценивается как угроза самим основам человеческого бытия.
Слова благодарения: «Благословен Ты, создавший человека по Своему образу», – произносятся не тогда, когда человек появился на свет, не тогда, когда ему делают обрезание, а когда он становится со своей нареченной под свадебный балдахин. Только в это мгновение создается человек, только в этот момент возникает его критическая масса.
То, что «брачными» в Западном мире стали официально именоваться гомосексуальные отношения – мощнейший удар по человеческому роду. Цель неомарксистских сексуальных реформ состоит не в том, чтобы якобы кого-то «приравнять» в правах, а в том, чтобы лишить человека права считаться человеком, – человеком, который состоится таковым в брачном союзе между мужчиной и женщиной.
Супружеская любовь
Между тем, союз между мужчиной и женщиной не только обеспечивает человеческое существование, он также является образом союза с Богом, является основой религиозного союза.
Действительно, в христианстве, славящимся своим тяготением к целибату, брак признается церковным таинством, т. е., в самой повседневности супружеской жизни христианской традицией усматривается путь постижения Бога, способ связи с Ним.
В Католическом катехизисе сказано: «Поскольку Бог создал человека мужчиной и женщиной, их взаимная любовь становится образом абсолютной и нерушимой любви, какой Бог любит человека. Она является благой, более того, очень благой в глазах Творца»52.
«Для человека супружеская любовь и религия неразделимы. – утверждает Сведенборг. – Каждый шаг, сделанный из религиозных побуждений и ради веры, есть также шаг, сделанный ради супружеской любви и во имя супружеской любви» (80).
Это положение в еще большей мере проступает в иудаизме.
В Святая Святых Иерусалимского Храма располагался ковчег завета, на крышке которого были расположены два золотых Керува (херувима), имеющие облик мальчика и девочки подросткового возраста.
Как сообщается в Талмуде: «…когда народ Израиля приходил (в Иерусалим) на праздники, открывали перед ними завесу Святая Святых и показывали им обнимающихся друг с другом Керувов. И говорили им: вы видите, ваша связь с Богом дорога, как связь мужа и жены» Йома (54.а).
Эти слова перекликаются с известным изречением рабби Акивы: «Целый мир не стоит того дня, в который Песнь Песней была дана Израилю, ибо все писания (ктувим) Святы, а „Песнь песней“ – Святая святых» (Ядаим 3:5).
О подобии союза Израиля с Богом брачному союзу говорят также и пророки («Я простер крыло Мое над тобою, и покрыл наготу твою, и поклялся тебе, и вступил в союз с тобой – слово Господа Бога – и ты стала Моею» (Иехезкель 16.8—9).
Учитывая, что языческие культы древности, в первую очередь, культы плодородия – были буквально пронизаны сексуальностью; учитывая, что трудно найти древний народ, религиозность которого периодически не проявляла бы себя в разнообразных оргиастических культах, последнее утверждение требует уточнения.
Чем, в конечном счете, отличается культ Бога Живого от культа той же Афродиты?
На первый взгляд различие может показаться чисто количественным: если влюбленные Керувы лишь украдкой соприкасаются крыльями, то вершиной оргиастического культа является разнузданное и беспорядочное совокупление всех со всеми.
Однако между этими количественными различиями пролегает качественная сущностная пропасть: одно любовное чувство направлено к ядру личности, другое – к ее второстепенным покровам. Одно чувство фокусируется на индивидуальном человеческом лице, второе – на его родовых членах. Одно чувство строится на неповторимости и уникальности, второе на преодолении всех границ, на всеобщем смешении (латинское слова «сатура», от которого происходит сатурналии, означает смесь).
Но именно потому, что Божественная личность и лица супругов различены, при всей заявленной выше тождественности этих сфер – супружеской и религиозной – они в то же время и строго разделены.
Так, мужчины и женщины молятся отдельно; в спальной комнате не должны находиться священные тексты, а при даровании Торы Моисей «сказал народу: будьте готовыми к третьему дню, не приближайтесь к женщине» (19:15). То обстоятельство, что Моисей полностью отказался от супружеской жизни, объясняется традицией тем, что он находился с Богом в online отношениях.
Что скрывается за этим требованием строгого разделения сфер?
По-видимому, сама суть любовной связи. А именно ее интимность, ее сокрытость от посторонних глаз. Любовная связь, предельно сближающая любящих, одновременно бесконечно отдаляет их от всех прочих существ. Любовь – это акт подчеркнуто эгоцентрический, предельно изоляционистский акт, акт, в котором человек до конца постигает, что ради него создан мир, что он и есть весь этот мир.
Нигде и ни в чем человек так не утверждает свое «эго», как в супружеской любви и в семейной жизни. Верность своему партнеру, как ничто другое, культивирует верность себе самому.
В брачных отношениях любовь, то есть, стремление дарить себя самого другому, достигает своего апогея. Но именно поэтому на первый план в этих отношениях выдвигается стремление дарить именно себя.
Сестры милосердия жалеют раненых и самоотверженно проводят ночи у их постелей. Однако, стремясь облегчить страдания раненого, медсестра не переживает, если вместо нее это сделает кто-либо другой. Главное, чтобы другому человеку было хорошо.
Но в супружеской любви главное не только это, в супружеской любви не менее важно также и то, чтобы хорошо человеку было именно с нами.
Вменяемая женщина никогда не удовлетворится ролью не только четвертой, но даже и первой жены. По-настоящему ее может устроить лишь роль жены единственной. Со своей стороны мужчина, желая своей возлюбленной счастья, ревностно следит за тем, чтобы это счастье ей преподнес именно он, а не какой-либо другой мужчина. Эксклюзивность его возлюбленной подразумевает также и эксклюзивность его самого.
Джентльмен, разумеется, всегда уступит свою невесту другому, если убедится в том, что она любит именно этого другого, и этот другой порядочный человек. Он справится. Но первичная природа его любовного чувства именно такова: он будет отстаивать свой интерес до самой последней возможности.
Именно этот «эгоцентризм» стоит за тем требованием разделения между культом и сексом, которое отличает Синайское откровение от языческих практик.
Если прием пищи предполагает самый широкий круг участников, если любая людская встреча предусматривает совместную трапезу, то любовь предполагает уединение пары. И именно на этом положении, на целомудрии держится насквозь любовная иудейская религиозность.
С одной стороны влюбленные предельно обособляются, предельно удаляются не только от других людей, но и от Создателя, а с другой – уединяясь с Ним, обособляются друг от друга.
В момент близости с супругом невозможно предстоять перед Царем. Однако предстоя перед Ним, человек испытывает аналогичное чувство. Как выразился рав Элияху Девидас в книге «Решит Хохма»: «Тот, кто не испытал любви к женщине, не может любить Бога».
На заре туманной юности мне как-то попалась грампластинка, на которой звучала одна пронзительная по своей красоте мелодия. В мелодии той нечто немедленно опознавалась, и то была не весна, не осень, не полет шмеля, то было чувство благоговения, испытываемое мужчиной перед прекрасной женщиной.
Я переписал ту музыку на кассету, но без опознавательных знаков, и с годами не мог вспомнить ни названия, ни имени композитора. В течение десятилетий я предлагал послушать эту запись нескольким знатокам, но никто не узнавал ее. Однако даже после того, как я совершенно случайно выяснил, что это творение Генделя, и даже более того, некая «Ария», я еще несколько лет не находил это произведение в интернете. Слишком многие другие арии забивали ту, которую я искал.
Каково же было мое изумление, когда я обнаружил, что эта песнь обращена вовсе не к женщине, а к Богу: «Dignáre, o Dómine, die isto sine peccáto» («Удостой, Господи, прожить этот день без греха»53).
Глядя на соприкасающихся своими крыльями Керувов, евреи чувствовали, что их «связь с Богом дорога, как связь мужа и жены». Но это целомудренное соприкосновение крыльев радикально отличается как от порнографических сюжетов, запечатленных на барельефах индуистских храмов, так и от оргиастических спариваний почитателей Дионисия.
Итак, ничто так не отделяет одних людей от других, как их интимные отношения; ничто так не отдаляет влюбленную пару от всего прочего человечества, как ее собственное внутреннее сближение.
Но оказывается, что все же и ничто так не сближает их, эти пары, с прочими парами – как их любовные переживания. Ведь это то коренное чувство, которому сопричастно все живое.
Как бы мы – люди – ни были далеки от некоторых животных, например от членистоногих, далеки до полной неспособности понять их переживания, в половом влечении мы их все же узнаем. Это то высшее переживание, которое знакомо даже одноклеточным организмам, как известно, периодически «обменивающимся информацией», т. е., сливающимся в одну клетку, делящуюся вновь.
Все живое встречается в этом чувстве, все в нем становятся друг другу понятны и прозрачны, все становятся друг другу подобны. Как мы опознаем во всем живом предсмертные судороги, так мы опознаем в нем и судороги любви. Любовь – это чувство, в котором солидарно все живое.
Семь заповедей сыновей Ноя
Обозначив основные библейские принципы, ограничивающие Хартию сексуальной свободы, следует четко указать их правовой, юридический смысл.
Как мы выяснили, религия и либеральная система предполагают друг друга. В союзе друг с другом они расцветают, в оторванности друг от друга хиреют, а зачастую перерождаются в душителей всего живого.
Отделение религии от государства явилось величайшим благом и одним из важнейших достижений человеческой цивилизации, причем, имеющим глубокий смысл также и с точки зрения Синайского откровения. Ведь секулярная культура впервые в истории породила действительность, которая в иудаизме именуется «холь» (будничное), т. е., «химически чистую», не оскверненную никакой языческой символикой противоположность святости («кадош»). Согласно этой системе, государство не должно подавлять человеческую совесть, не должно насаждать какие-либо метафизические религиозные представления. Однако предполагается, что ценности эти в обществе каким-то образом должны сохраняться, должны продолжать культивироваться.
Отделение религии от государства – безусловное благо, но лишь до тех пор, пока имеется что отделять, т. е., до тех пор, пока существует религия, обеспечивающая сохранение морали, и извне корректирующая общее состояние общества. Когда же религия теряет свой рейтинг, угнанный Гербертом Маркузе бульдозер права добивает ее, а вместе с ней и некогда исповедовавший ее народ.
Тем не менее, не следует переоценивать тоталитарные тенденции религии. Христианство давно отказалось от властных полномочий, а иудейская теократия еще две тысячи лет назад провозгласила ограниченность своих карательных возможностей. В Талмуде разъясняется, что вынесение смертного приговора окружено столь сложными процедурными требованиями, что делает казнь практически неосуществимой.
Иными словами, следование Хартии сексуальной свободы ни по Божеским, ни по человеческим законам не может быть ограничено внешними средствами.
Нарушения в сексуальной сфере практически ненаказуемы, однако при этом они все же чрезвычайно серьезны.
Галаха ожидает от иудея, что он умрет, но не станет спасать свою жизнь ценою нарушения трех запретов – идолослужения, убийства и совершения полового акта, караемого по Торе смертью.
Рассмотренные выше (связанные с сексуальной сферой) запреты распространяются Торой не только на евреев, но на все человечество. Они включены в свод Семи заповедей сыновей Ноя.
Между тем, 26 марта 1991 года Конгресс США принял закон, провозглашающий, что в основе Американского Законодательства лежит Семь Заповедей сыновей Ноя: «…Этические принципы и основа общества с самого начала цивилизации известны как Семь Ноевых законов…» («Публичный закон» 102—14).
Этот Закон – единственное средство от смертоносного марксистского вируса. Другое лекарство – мировой шариат с его паранджой и многоженством – выглядит не намного лучше самой болезни.
Воображающая себя венцом творения западная леватская элита с ее политкорректностью и романтизированной сексопатологией – обречена. Уже один только ее «Великий отказ» от деторождения низводит ее в небытие.
Если Западное общество не вернется к своим библейским корням, копившиеся десятилетиями марксистские нечистоты будут смыты в унитаз истории исламом.
* * *
Более подробно затронутые здесь проблемы взаимоотношения секулярной культуры с религиями, основанными на Синайском откровении, рассматриваются в моих книгах – «Там и всегда» и «День шестой»
В «Там и всегда» исследуются принципы взаимоотношения между частной религиозностью и традиционными верованиями, открывающимися в свете этих принципов для взаимного диалога.
«День шестой» – интеллектуальный триллер, основывающийся на столь же реальных, сколь и загадочных событиях моей жизни, и приоткрывающий как таинственную связь между разбросанными в веках творцами мировой культуры, так и ее глубинный религиозный смысл.
