Я, перебарывая тяжесть в груди и отвращение от мокрого тела, вспотевшего под пуховиком, взбираюсь теперь уже на свой этаж и вхожу уже в свою квартиру номер 403. Уже не жутко.

На кухне Ирина готовит что-то, матерясь и издавая свойственные только ей крякающие звуки.

Опять сожгла кашу.

Вечер. Я по внезапно навалившему снегу, словно полярник в экспедиции, прокладываю себе дорогу до квартиры кролика. Вот вход в подъезд со сломанным домофоном, вот бетонные лестницы, полопавшиеся лампочки, умершие кактусы на подоконниках и старые советские цветные стекла на окнах с решетками. В квартире накурено, как всегда. Какие-то люди бродят, где-то кто-то играет на гитаре, звуки музыки льются и вливаются в общий гул, перемешиваются с кучей разных голосов, которые в какой-то момент из хора, поющего очередную песню 7б или Арии, перерастают в давящий и гнетущий контрапункт, от которого хочется сбежать. Сначала я сбегаю с помощью шотов алкоголя.

Выпей меня.

Если закинуть голову, после того как выпьешь, и сделать правильный вдох, можно заработать чуть ли не обморок. Вестибулярный аппарат уже на этом моменте начинает отказывать. Кот научил. Замешивает мне один коктейль за другим, использует чуть ли не всё, что есть на столе. Сначала вкусно, а потом настолько противно, что все вкусы теряются.

Затем я закусываю.

Съешь меня.

Это опять таблетки и шипучки, меня от них быстро накрывает. Я уже не встаю для тостов – не могу. Я прячусь от кого-то, проваливаясь в твердые подушки дряхлого дивана с изображением каких-то грибов.

Затем я беру в рот мундштук кальяна. Чувствую себя гусеницей. Он делает эти свои круги из дыма, который пахнет приторно сладко и так маняще, что грех не подсесть поближе и не попробовать. Я, пытаясь повторить, только задыхаюсь и кашляю. Он хлопает меня по спине, чтобы я не потеряла сознание, но его руки сползают ниже. Возможно, он, наоборот, хочет, чтобы я отключилась.