Мороз пробежал у меня по коже, и дыхание замерло в глотке. Пальцы бесконтрольно потянулись перебирать передник.
– Теперь я перейду, собственно, к сути. Я не возражаю против ваших с Эдвардом отношений. Более того, я настоятельно просил бы Вас продолжать их, во что бы то ни стало, и непременно делать вид, будто Вас все устраивает, даже если что-то пойдет не так. С огромной долей вероятности Вы вскоре заметите странности в поведении моего сына или же разобщенности в его поступках и речах. Пожалуйста, сообщите мне об этом сразу же, незамедлительно. Через два дня Эдвард вернется; я нарочно отправил его, чтобы иметь возможность сейчас переговорить с Вами. Ни в коем случае ни он, ни кто другой не должны знать о нашей встрече и этом разговоре. Эдвард увлекся Вами не на шутку. Продолжайте встречи с ним и идите у него на поводу, но, пожалуйста, будьте очень внимательны и осторожны. И еще: не заводите никогда первой разговора обо мне. – Сэр Харольд замолчал на несколько секунд, – Есть еще кое-то, что мне следовало бы Вам сказать, но об этом Вы узнаете позже и потом поймете, почему не сейчас. Еще раз повторю для Вас: никто не должен знать о нашей встрече, не обсуждайте это ни с кем из прислуги. Могу я завериться Вашим честным словом надежного бойца? – он испытующе, но с улыбкой и без напора посмотрел на меня.
– Да, конечно! Я сделаю все так, как Вы просите! – я абсолютно ничего не поняла из его слов, но дала самую чистосердечную клятву сделать все по наставлению этого обладающего невероятной внутренней силой человека. Даже при всей моей бешеной симпатии к Эдварду я не могла и в мыслях допустить, чтобы ступить хоть шаг против его отца. Авторитет сэра Харольда был несомненно выше сердечных притяжений к его сыну.
– Спасибо. Большое Вам спасибо, сеньорита Марчелла. Вы многим поможете мне и себе, я уверен. В случае необходимости я приглашу Вас к себе так же, через записку со Стеллой. Она мой человек, но с ней Вам тоже нельзя ничего обсуждать. Если у Вас появится информация, и Вы захотите сами увидеть меня – пожалуйста, мой внутренний номер 528.
Он, кажется, кончил.
Я поставила руки на сиденье вдоль корпуса тела, чтобы встать.
– Избавьте себя от привычки вставать и садиться, опираясь на что-то, – это укрепит Ваши мышцы и продлит здоровье на долгие годы. – Он снова одарил меня свой великолепной открытой улыбкой. – Можете идти, машина ждет Вас внизу. Спокойной ночи, Марчелла Грасси!
Я встала, нервно придерживая передник.
– Доброй ночи, сэр Харольд!
Он остался сидеть, а я, отвесив наспех легкий нелепый поклон, быстро пошла вниз по лестнице. Что это было? Черт его знает. Он говорит, что Стелла его человек, но ведь та же самая Стелла приносит мне одежду от Эдварда и шампанское с конфетами в комнату. Что за странную двойную игру ведут здесь все эти люди? Кто на кого работает и чего они все хотят от меня?
Глава 24
Эдвард приехал через 3 дня и сразу же вызвал меня к себе. Он был на редкость встревожен. Его глаза бегали, словно ища, за что зацепиться, а руки он то прятал в карманы, то скрещивал на груди. Он не сидел вальяжно в кресле с сигарой по своему обыкновению, а без конца мельчишил по комнате.
– Все было спокойно в мое отсутствие? Никто не… вызывал Вас на встречу? Вы не покидали территорию графства? – впивался он в меня, словно пиявками, своими вопросами, неумело скрывая волнение.
– Что Вы! Конечно же, нет. Ведь мой выходной теперь только завтра, а всю неделю в течение Вашего отсутствия я работала… – я дрожала, как осиновый лист, боясь, что Стелла ему уже обо всем доложила.
– Ну, хорошо, – он подошел ближе, низко наклонился к креслу, на котором я сидела, и, упершись руками в ручки его, приблизил свое лицо к моему. Он полной грудью вдохнул запах моих волос, а затем наши губы слились в долгом поцелуе.
Я очень нервничала тогда, содрогаясь всем своим внутренним духовным и телесным миром, ожидая в любой момент получить укус или пощечину от этого непонятного для меня человека, но он продолжал свои поцелуи, присев на корточки и уже обнимая меня за талию. И я хотела, и боялась его одновременно. Свой страх я относила на сторону первого неудачного опыта, а за желание и мыслить было нечего – как можно не проникнуться ответным чувством к такому стройному, здоровому, красивому и баснословно богатому молодому мужчине?!
Хочу, чтобы Вы понимали: я употребляю в отношении Эдварда это «здоровому» в том смысле, что, как и любая человеческая самка, я интуитивно хотела принадлежать сильному мужчине. Это заложено в женщинах природой – здесь нет ничего пошлого и потребительского.
– Поедем завтра в Балу? Я устал от городской суеты за неделю, хочу природы и воздуха. Все давит на меня.
– Да, можно. Это далеко отсюда? – мне почему-то стало страшно теперь отъезжать с ним далеко от усадьбы.
– С каких это пор Вас стали волновать расстояния? – он подозрительно взглянул на меня, выпустив из объятий.
– Нет… я спросила просто так…
Но он заметил опасение, нервно сжавшее пальцы моих рук.
– Вот и славно, – Эдвард принял самый незадачливый вид, – Жду Вас завтра на нашем месте в наше время.
Почему же мне было так боязно? Недоверие толстой прозрачной стеной выросло на пути, ранее открытом, к этому человеку.
Я получила добро на романтические отношения с Эдвардом от самого сэра Рочерстшира старшего лично – и что, казалось, могло бы в большей степени вселить уверенность в меня идти к своей мечте дальше, бодрым и смелым шагом? Но до ликования от этого становилось ни на йоту ни ближе, потому что из того же самого разговора, с главой семьи, я четко вынесла одну-единственную задачу: сознательно искать подвохи во всех поступках и речах объекта своего обожания, ждать подлости и или нечестности с его стороны. Разговор с сэром Харольдом, короткий и почти не понятный для меня разговор, настолько пошатнул розовые грезы и подрезал крылья любви, что мне казалось теперь, будто кто-то насильно заставляет меня быть рядом с Эдвардом. Я чувствовала себя перепрограммированным тайным агентом на вражеском поле. И, что важно, уже не понимала: где правда, а где ложь.
Я мечтала об этом красавце-мужчине год, бредила им во снах и наяву, а теперь же, когда долгожданное внимание было получено, и цель казалась достигнутой, мне хотелось бежать в забытьи – уткнуться в подушку и плакать от запутанного своего положения. Но вместе с тем я по-прежнему чувствовала, каким магнитом меня притягивает к Эдварду; он обладает огромной властью надо мной, потому что нравится мне – да, я все еще без головы влюблена в него!
Зачем сэр Харольд таким глубоким вечером позвал меня к себе, коль не сказал ничего дельного, в сущности? О чем был наш разговор? О звездах, о башне, о его жене, об Эдварде… Странное поведение Эдварда. Искать или ждать чего-то настораживающего и необычного, и быть предельно внимательной и аккуратной с ним. Вот все.
Однако сэр Харольд недоговорил что-то. Должно полагать, у Эдварда есть невеста, поэтому задачей отца стояло мягко намекнуть мне на то, и, дабы не затронуть чувства гордости во мне и не вызвать обиды, он, к слову, рассказал о простолюдинном происхождении своей покойной супруги, никак не иначе. Тогда к чему же, спрашивается, эта просьба не прекращать наши с Эдвардом отношения, да еще и «во что бы то ни стало»? Выходит, невеста сына не нравится ему? Но, в то же время, навряд ли бы Харольд, не зная меня совсем, ну, или почти совсем, хотел бы так скоро видеть на этой позиции именно меня. И даже если я сама стремлюсь к такому раскладу дел, оно не значит вовсе, что кто-то имеет право принуждать меня к этому насильно!
А что касательно осведомленности сэра Рочерстшира старшего о «похождениях» Рочерстшира младшего, как он об этом сам ясно и прямо высказался, – то такое заявление было точно как тупой удар молотка по моим нервам. Тупой, потому что, во-первых, острота боли от случая с Антонио была уже заглушена временем и перекрыта новыми эмоциями, а, во-вторых, потому что эта осведомленность не осмеивала меня – она была мне во благо. А, кроме того, у меня объективно не было причин сомневаться, что сэру Харольду известно далеко не все, поскольку самые пикантные моменты наших встреч с Эдвардом проходили в таких местах, где даже черт ногу сломит. Поэтому нервы глухо, но все-таки импульсивно и высоко подскочили на месте.
Все слишком мутно и запутано здесь, в этой усадьбе, или в самой Англии в целом. Одному богу известно, что Харольд имел в виду и в какой вообще переполох я попала!
Глава 25
Свидание было, как всегда, красивым, уже более романтичным и чувственным, нежели предыдущие все. Мы не поздно вернулись в графство, и Эдвард сразу же условился о новой встрече в следующую среду.
Дальше события стали развиваться стремительно. Мы виделись уже каждую неделю, и я ощущала, как Эдвард своим желанием давит на меня. По сути, все наше времяпрепровождение сводилось теперь лишь к одной животной страсти, но это более чем устраивало меня – мой разыгравшийся на протяжении довольно длительного времени аппетит требовал насыщения. Да и его не мог более ждать. За пять последующих свиданий между нами случилось три связи, от которых я была на седьмом небе от счастья, и уже совсем позабыла про какие-либо осторожности, но на шестом, после еще одной волшебной, на мой взгляд, близости, Эдвард сделал шаг, заставивший меня очнуться.
– Марча, все это между нами происходит не случайно… Я совершенно не в силах держать себя в руках рядом с тобой. Ни в коей мере не хочу, чтобы ты думала, будто я пользуюсь твоей безотказной слабостью в отношении меня. Ты можешь не верить тому, что сейчас услышишь, ведь я прежде никогда не признавался в этом, но я хочу сказать тебе здесь и сейчас, что люблю тебя и мечтаю, чтобы ты стала моей женой, – он умышленно ли или неосознанно зажевал последнее слово. – Однако я знаю, ты как умная девушка догадываешься, что не все зависит, к сожалению, в этом деле от меня. Я не полноправный хозяин своей судьбы, как многим могло бы казаться со стороны… – Он с отчаянным видом сделал тяжелый выдох и после несколько секундного молчания продолжал:
– Мой отец жесткий и сложный человек, и все девушки, с которыми я пытался его когда-либо знакомить, не внушали доверия у него. Мать родилась в семье рабочих, и, как мне рассказывал отец сам и все, кто знали и помнили ее, – она была очень скромной, доброй и порядочной женщиной. По правде сказать, во многом похожей на тебя. Поэтому я искренне надеюсь, что сэр Харольд не станет возражать на твой счет. Ты понравишься ему… В тебе нет высокомерия и бахвальства, свойственных большинству девушек из нашего круга – именно почему отцу и не нравятся они… – Эдвард помолчал, с силой заглянув в мои глаза, – Но я хочу, чтобы ты понимала: на кону стоит так много для меня! И я не могу позволить себе риск так просто взять тебя за руку и привести в наш дом, даже будучи уверенным, что он согласится на этот брак, – реакция, несмотря ни на что, может быть самой непредсказуемой и неоднозначной…
Перед моими глазами сразу же встала сцена с Антонио и его отцом. Эдвард как будто знал. Он в точку бил своими мягкотелыми, но крепкими, словно жгуты, убеждениями.
– Все дело в том, что сэр Харольд уже немолод, и в последнее время случаются различного рода припадки… И, хотя он, несомненно, благородный и справедливый человек, но если мы не хотим столкнуться с его первой импульсной неконтролируемой реакцией (о которой он может и сам вскоре пожалеть), и чтобы наше дело имело провал, то нам следует быть очень осторожными…
В моей голове уже начинали созревать мысли, как обыграть этот вопрос. Но они тут же наложились на другие, о том, как радушно уже принял меня сэр Харольд при первом же знакомстве, – и это дало эффект смещения литосферных плит у меня под черепной коробкой.
– Я, знаешь ли, долго думал на этот счет и, наконец, пришел к тому, что самым верным будет в нашем случае ввести тебя в хозяйский дом сначала в качестве прислуги, а затем… – Эдвард заметил, как линия бровей покосилась на моем лице, – Ну, в общем-то, суть такова: нам нужно, чтобы сэр Харольд к тебе присмотрелся и привык. Так, чтоб это не было ему как снег на голову, понимаешь ли. Какое-то время ты будешь относительно рядом с ним, в одном доме, как бы невзначай встречаться в коридорах или еще где… Впрочем, я не могу настаивать. Тебе следует самостоятельно принять решение, готова ли ты идти на этот шаг… То есть, я имею ввиду, ради наших отношений, готова ли ты, чтоб я помог тебе сблизиться со своим отцом таким образом, постепенно, не сразу. Конечно, все это выглядит совсем не так, как мне и тебе хотелось бы, но, поверь, я слишком хорошо знаю отца и боюсь сделать хотя бы один неосторожный шаг. За наше счастье нам, видит бог, придется пойти на некую безобидную хитрость.
Все это время, пока он говорил, я слушала, пытаясь не только внимать его словам, но и проникнуть между строк, где пустоты горели красным цветом, – интуиция подсказывала, что самое важное и интересное кроется как раз-таки где-то там, в них.
– Я не хочу тебя ни в коем случае обидеть, – продолжал мой жених, – Акцентируя на нынешнем твоем положении и службе в нашем доме, но если бы я действительно так не переживал… Конечно, если ты хочешь, мы можем отправиться к нему хоть сейчас…
Какой он все-таки уж, этот Эдвард, скользкий и изворотливый уж! Как он красиво заговаривал меня, что и ни к слову не придраться!
– Нет-нет, не нужно, ты что! Я все прекрасно понимаю! Я согласна, да… Но только как ты это организуешь?..
Эдвард засиял, я заметила блеснувшие искорки в его глазах. План сработал. В очередной раз я поддалась на хитроумные уловки.
– Моя дорогая, это совсем не твои заботы! Пожалуйста, смело полагайся в этом вопросе на меня – я знаю все рычаги воздействия в нашем доме! И я рад, нет, я бесконечно рад, что ты не осталась в обиде на меня, и что не превратно поняла мой план! Я верил, что ты поддержишь его, и ради нашего будущего согласишься пойти по этому, пусть не самому простому, но стоящему того пути!
Он подошел ближе, взял мои руки в свои и прижал их к губам. А затем крепко обнял меня, заведя обе пары рук мне за спину, и стал горячо целовать шею и грудь.
– Так, значит, ты будешь говорить с отцом… эм, сэром Харольдом, чтобы перевести меня на работу в ваш дом? – я не унималась, и какая-то смутная тревога нарастала внутри. Я чувствовала, что веду двойную игру, и что должна сегодня же, немедленно, рассказать обо всем случившемся хозяину. И что Эдвард врет, преподнося мне вымышленные обстоятельства его прошлых отношений и реакций на них своего отца. Сказать, что он намерен перевести меня на службу в хозяйский дом… Но, в прочем, в чем смысл, если сэр Харольд и так узнает обо всем вскоре из первых уст?
Весь следующий день я думала, должна ли выйти на связь с сэром Рочерстширом старшим. Вернее, я собиралась с духом, чтоб сделать это. Прошло ведь уже почти два месяца, и ни он, ни я не напоминали друг другу о своем существовании. Все началось и кончилось той самой полнолунной ночью.
Вечером, открывая после рабочего дня дверь в свою комнату, я обнаружила конверт на полу. Точно такой же, как и в прошлый раз. Вероятно, его подложила в дверную щель Стелла.
Я распечатала, снова нарушив горячую печать:
«Моя дорогая Марчелла,
Не беспокойтесь ни о чем. Третьего дня Вы будете переведены на службу в хозяйский дом. Эдвард так пожелал, и я тому не препятствую. Вашу новую комнату уже подготавливают. Не собирайте вещи, пока Вам не скажет об этом управляющий. Вы действительно влюблены в моего сына? Это прекрасно. Пожалуйста, порвите на мелкие части это письмо и выбросьте в урну. И, да, сделайте то же самое с предыдущим.
Сэр Харольд Рочерстшир»
Позже, с годами, я поняла, и обращу Ваше внимание теперь на это сразу: он во второй раз писал мне и во второй раз подписывался. Да, он просит уничтожить письмо, но при этом не прячет своего лица автора. Это психологический трюк: подписанные письма имеют больший вес в глазах адресата. Сэр Харольд не давил авторитетом – он мягко намекал на него.
Три строки ни о чем. Тогда, в 17 лет, я не способна была еще понять, что в этом письме мои поддержка и сила со стороны власть имущих. Так Харольд хотел показать, что в курсе событий и что я могу положиться на него. Он знал, как сложно мне самой прийти к нему и доложить о чем-либо, но он очень хотел установить доверительные отношения между нами, помочь мне стать ближе к нему и вытащить нужные сведения для себя, но и не во вред мне, кстати говоря. Поэтому он написал первым спустя перерыв, показывая тем самым, что не забыл про меня и что ситуация все еще волнует его. И что он по-прежнему питает добрые чувства по отношению ко мне.
Я сразу же порвала оба письма, смяла бумажки и смешала в урне с другим мусором, так и не поняв в очередной раз ничего.
Наверное, сложно правильнее описать то чувство, что я испытывала тогда, нежели сказать, что это самое что ни на есть двойственное ощущение, когда ты на крыльях любви летишь к заветной цели, но попутный ветер пахнет гарью вместо амбры. Ты смотришь по сторонам: пожара нигде не видно. Ты оглядываешься себе в хвост: там тоже не дымит. Но откуда тогда этот предательский запах? Что здесь не так? Что-то тлеет внутри… Внутри тебя ли? Или все же доносится с того направления, куда ты держишь путь, уже не способная физически поменять курса?..
Глава 26
Итак, через два дня Рональд встретился мне в коридоре и просил отойти с ним в комнату для переговоров. Он сжато сообщил о том, что за мои преуспевания меня было решено перевести в главное здание, где мне предстоит, вероятно, исполнять обязанности горничной. Однако более точно он сказать ничего не может, поскольку там, на месте, есть свой управляющий. Но что в любом случае – это большая честь – иметь такое повышение в такие краткие сроки.
Через несколько часов мои вещи уже были собраны, а на следующее утро их перевез швейцар на небольшом специальном рабочем мобиле в мою новую комнату.
Сказать вам, что она была чем-то лучше предыдущей, я не могу. Даже, наверное, в чем-то хуже. Совершенно точно меньше в размерах и в более темных, унылых тонах. А так, все тот же шкаф, все та же кровать, стол и стул с комодом. И небольшой санузел слева от входа. Но я ведь знала, ради чего это все. Только я одна знала, что это мой путь в большое будущее! Мой верный и единственный шанс заполучить свое место под солнцем! Сколько ни копошись в голове человека мрачных мыслей, скользких и гормошчатых, словно дождевые черви, а он все равно будет верить в лучшее и ждать радуги даже там, где мглой покрыто небо. Наверное, только поэтому мы и живем и боремся, только благодаря нашей вере, светлой вере, вопреки черному беспросветному небосводу над головой порой.
Большая внутренняя сила и незыблемое желание жизни передались мне от моей матери, мистер Грот. Она всегда умела жить с улыбкой на губах и огнем в глазах, была смелой и рисковой, умела постоять за себя и свою семью.
Эх, одним громким именем в истории революции Италии стало меньше, мой дорогой друг, но зато – что его носитель получил взамен! Однако не будем забегать вперед.
Новый управляющий принял меня более тепло и радушно, нежели прошлый. Обязанности остались прежними, сменилась лишь обстановка. И теперь вторник стал моим выходным днем. Почти две недели я добросовестно трудилась, не наблюдая ни разу за это время ни одного из Рочерстширов. Искать мне самостоятельно, по понятным причинам, встреч с младшим из них не предоставлялось ни времени, ни технических возможностей, а беспокоить беспричинно старшего было бы в крайней степени некорректным. И я просто работала дальше, привыкая к новой атмосфере и выливая маме в трубку свою радость по поводу повышения. Мне не терпелось узнать, какой тропой судьба вскоре поведет меня.
Но ход событий, на удивление, затормозился. С Эдвардом отношения как будто стали угасать. И уже не то чтобы каждый мой выходной мы наслаждались совместным времяпрепровождением и время от времени, как это было раньше, посылали горячие взгляды по адресу друг друга в коридоре, но я вообще стала забывать, зачем нужно было мое перемещение сюда. В той части дома, где я теперь убиралась согласно инструкциям, комнаты Эдварда не было – и это, полагаю, в большей мере обуславливало причину наших редких встреч.
Не стало возможности бывать в компании повара и его жены, а новых друзей заводить я не стремилась, ведь моим делом было сейчас – молчать и выжидать. Однако время шло. Вернее, как мне казалось, оно ползло, потому что за четыре последующих месяца мы всего от силы 6 раз виделись с Эдвардом, и не было никаких намеков на то, чтобы приблизить меня к хозяину дома. Грусть и тоска по родным и Италии стали заполонять пустующее пространство в сердце. Кажется, время остановилось для меня. Я начала дорисовывать все больше черных и серых завитушек к предостерегающим словам сэра Харольда, и с каждым новым днем по одному хрустальному бокальчику выпадало из моего душевного сервиза и разбивалось вдребезги. То были мои надежды и мечты. Они тихо-тихо покидали меня.
Все эти движения оказались пустой суматохой – наконец, стало доходить до меня, – и Эдварду не удалось расположить на мою сторону отца или же это вовсе не входило в его планы изначально. По одной из этих причин он не стремится бывать со мною вместе теперь так часто, как прежде. Он дал заднюю, и мне ничего не остается более, как это понять и принять.
Сэр Харольд тоже совершенно не проявляет к моему существованию участия. Я просто горничная для него. Такая же, как и все. И хотя с ним я пересекалась в доме периодически, но ни одним движением ни разу он не дал понять, что я что-то значу для него.
Нужно уметь вовремя выходить с игры, и, кажется, пора собираться к себе на родину, не дожидаясь, пока дело примет грубый оборот, и о моем увольнении не распорядятся сами Рочерстширы лично. Оно было бы очень неприятно для меня – куда лучше гордо уйти самой. Я достаточно проторчала в этой мрачной и безрадостной Англии.
Но вот телефонный звонок в комнате разрывает тишину. Голос Харольда в трубке:
– Добрый вечер. Не спите?
– Здравствуйте, сэр Харольд! Нет, я слушаю Вас! – «Наконец-то! Дождалась!» – звенело внутри меня. Я вся во внимании вскочила с кровати и уже готова была побить новый рекорд на башне сию же секунду.
– Вам удобно будет прийти на башню через полчаса или завтра рано утром?
– Я… я могу сейчас.
– Тогда буду ждать. Торопиться не нужно, секундомер остался в кармане других брюк, – он посмеялся, пытаясь снять угаданное напряжение.
– Хорошо, спасибо.
Пошли короткие гудки в трубке.
Да, Харольд немногословен, как и все кроеные войной люди. Но что ж, оно даже к лучшему. С такими мало слов, да больше дела.
Пулей я собралась и уже через 15 минут была на месте.
– Вы почти вовремя, – он посмотрел на стенные часы.
Я тоже взглянула на них и поняла, что явилась на 15 минут раньше должного.
– Эмм… Простите, пожалуйста, – я невольно попятилась назад. – Я обожду там, внизу, я забыла посмотреть на часы перед выходом. – По тому, какой жар стал растекаться по лицу, я поняла, что его залила красная краска стыда.
– Пожалуйста, останьтесь. Такое Ваше рвение свидетельствует о явной заинтересованности во встрече, и я не намерен приглушать его, тем более что это и не в моих интересах отнюдь. Присядьте. – Он указал жестом на кресло, уже знакомое мне.
– Прошло полгода с тех пор, как мы виделись с Вами впервые, и, должен признаться, дела движутся медленнее, чем я рассчитывал, но Вы большая молодец, что умеете ждать. И Ваша выдержка будет вознаграждена, можете не сомневаться. С Вашей матерью Мартой мы говорили позавчера, и она подтвердила получение двойной платы за Вашу службу.
Я чуть не подпрыгнула на месте. Глаза округлились и чудодейственным образом удержались в орбитах. Двойной?! За что? Это ведь сумасшедшие деньги! Моя работа, определенно, была переоценена, но с какой целью? Похоже, что для раскрытия этого я и была ныне сюда приглашена. Теперь я точно, вся во внимании, ждала услышать сейчас или никогда, что за игра ведется за моей спиной, и с какой целью меня словно марионетку в кукольном театре ставят в этой усадьбе то на одно место, то на другое, с легкой руки увеличивая оплату труда до неприлично высоких сумм.
– Я разговаривала с мамой вчера, и она ничего не сказала мне об этом.
– Потому что я попросил ее молчать, а она так же, как и Вы, умеет хранить тайны.
Не просто так сэр Харольд упомянул о своем прямом контакте с моей матерью – это давало ему возможность оказать большее влияние на меня своими последующими речами. Их тандем с матерью удваивал в моем детском сознании авторитет каждого в отдельности.
Он перестал делать широкие и твердые шаги по комнате и сел на кресло против меня. Его прямой лоб был настолько чист и гладок, что внутри скрываемой за ним черепной коробки я не ожидала бы встретить ни единой волны, лишь умиротворение и штиль – безветренное тихое море. Взгляд синих больших глаз был прямо устремлен на меня. И только в этот момент я поняла, что никогда лицо Эдварда, сколько бы я в него не вглядывалась, не выражало столько же беспритязательного спокойствия, внутренней силы и уверенности в себе, какие составляли, по всей видимости, основу самости его отца. И дело здесь даже не в мудрости и годах. А дело в типаже личности.
Эдвард слащав и холен. Он создан быть в центре светского внимания. Он так сильно любит себя, что уже на уровне подсознания ищет, как лучше и красивее ему сесть или встать, чтобы произвести больший эффект на зрителя. Поэтому он все время меняет позы, ерзает на стуле и нервно перемещается в пространстве. Его руки редко знают покой, и даже в те минуты, когда он затягивается своими сигарами, весь поглощенный желтым дымом дорогостоящего табака, он никогда не бывает так статичен и беспечен, как выглядит его отец сейчас, перед, должно быть, весьма серьезным разговором. Эдвард красавчик, и он не просто знает себе цену, но еще и без конца торгуется со зрителями, накидывая сверху каждый раз еще хотя бы чуть-чуть. Ему как будто не хватает всеобщего признания, и в погоне за ним он готов бесконечно карабкаться на новые постаменты для своей дорогостоящей персоны, в надежде оказаться хоть на несколько миллиметров, но все же выше уровня предыдущего.
Харольд прекрасен как нерушимый вековой идол, который идеален не благодаря мастерству художника, выточившего его миллионы лет назад, а благодаря той силе, которую он приобрел за эти годы. Простите за богохульство, но это как старенькая намоленная церковь: в ней вы не восторгаетесь блеском полов и золотом икон, она сильна обратным – вытоптанным толпами людей полом и обтертыми слезами прихожан иконами. Человеку не религиозному такого сравнения не понять. Поэтому я скажу так: сэр Харольд объективно внешне красив ничуть не меньше сына. Но у них с Эдвардом разная красота. В Харольде нет сахара – в нем сила. Он вызывает молчаливое уважение. На его волевом и мужественном лице с прямым взглядом почти нет мимики, а тело выдает крайне мало жестов, и оттого именно каждый из знаков особенно важен и ценен. Харольд уверен в себе настолько, что где и когда бы он ни оказался, он знает: ничто за бортом не способно исказить восприятие самого борта и того, что есть на нем. Отлично сделанная каравелла будет прекрасна в море в любую погоду. Сэру Рочерстширу старшему совершенно не важно, как на него падает свет и с какой стороны профиль кажется четче. Он не заботится о том, как другие воспринимают его. Он словно каменный вождь правосудия, неприкосновенный к обсуждению и сомнению в нем, возвышается над миром. Он может замереть в пространстве и молчать, и в этом будет гораздо больше информативности, нежели во всей бесконечной и суетной болтовне и возне его сына.
Они два диаметрально противоположных человека.
– Эдвард уехал в Голландию на неопределенный срок. Его университетский приятель попал в беду, и, по всей видимости, дни его теперь сочтены. Эдвард не хочет оставлять Майка и принял решение быть с ним до конца. До его конца. Страшная автокатастрофа не оставила парню шансов на жизнь. Они с Эди были лучшими друзьями. Поэтому Вы не должны думать, что он бросил Вас, ни в коей мере, об этом даже не беспокойтесь. Эдвард вернется как только… В общем, Вы меня поняли. – Харольд сделал невесомую паузу, тяжело выдохнул, а его брови наехали на переносицу, при этом не теряя всей красоты своего очертания. – Я попросил Вас прийти, чтобы прояснить ситуацию, а заодно и просить кое о чем… Я повысил Вам ставку (пожалуйста, не говорите об этом никому ни слова, и вообще у нас не принято обсуждать оплаты труда друг друга, если Вам угодно), потому что хотел бы возложить на Вас кое-какие другие обязанности.
– Да, конечно! Я справляюсь со своей работой уже достаточно быстро, и иногда освобождаюсь раньше времени, – я поспешила выразить готовность, цепляясь за любой шанс стать хоть на дюйм ближе к этому необыкновенному человеку.
– Вы будете частично освобождены от текущей работы, если согласитесь взять на себя некоторые обязанности моего гувернера. Маркос уже не молод – ему не всегда удается делать все так, как мне хотелось бы. Да и я взрослею, что ж тут скрывать, – Харольд грустно улыбнулся глазами и одними только уголками красивого рта, – И со мной хлопот со временем прибавляется.
– Ну, что Вы! Иметь такую прекрасную форму в Ваши годы захочет каждый, я уверена! По правде сказать, я даже не понимаю, зачем Вам гувернер, если Вы… – я вдруг поняла, что начала болтать лишнее.
– Если я взбираюсь на старую башню за 1 минуту 43 секунды? Вы это хотели сказать? – Он от всей души рассмеялся.
Я покраснела от неловкости. Черт дернул пойти на чистосердечности. Однако ж это слегло мне на руку.
– Спасибо, моя дорогая, – продолжил Харольд, – Мне нравятся Ваши открытость и честность, именно поэтому я и прошу Вашей помощи, а не чьей-либо еще. Маркос введет Вас завтра в курс дела. Он расскажет, что именно нужно будет делать и когда. Пожалуйста, не задавайте ему лишних вопросов – он старый мрачный латыш, вечно ищущий подвох всюду, даже в собственной голове. Просто выполняйте свою работу хорошо. Вот и все. Спасибо.
– Да-да, обязательно! – я с трудом подавляла неприлично счастливый блеск глаз. Как не терпелось мне рассказать Эдварду, что успех тронулся в нашу сторону, словно отколовшаяся глыба в океане!
На следующее утро управляющий вызвал меня к себе и сообщил, что о новых, пришедших на смену снятой с меня доброй половине дел обязанностях, мне нужно справиться нынче ни у кого другого, как у Маркоса – личного гувернера сэра Харольда.