Мы провели вместе целый день. Сейчас мы сидели за столиком против друг друга, и я пыталась предугадать, что будет дальше. И хотя внутренняя дрожь только усиливалась с наступлением сумерек, я точно знала одно: я готова ко всему. «С ним – на край света! Любая девушка в моем положении сейчас не стала бы отказываться ни от чего. Вот это да! Что только скажет мама, когда узнает, что сам сэр Эдвард Рочерстшир влюблен в меня и пригласил на свидание! Теперь я сижу с ним тут, на равных, ничуть не испытывая неудобства за свое простое происхождение! Я ужинаю с сыном графа, богачом и красавцем, благородным и достойным всякого уважения молодым мужчиной! Я больше не служанка в душной и вонючей кухне, а настоящая леди, за чистым столиком при свечах в ресторане!» – думала я.
Из страха непринятия незнакомой пищи я заказала себе курицу с овощами и сок. Эдвард взял бутылку шампанского, от которой я выпила бокал, а он все остальное. Неловкости за столом у меня не было: мама нас всех с детства учила красиво и аккуратно кушать и правильно пользоваться всевозможными приборами, поэтому в своих навыках я была уверена.
Беседа лилась очень легко и все чаще переходила на личное. Эдвард после шампанского взял себе еще виски и, в конечном счете, стал уже чуть ли не поглаживать меня по руке. Ох, как же сердце трепетало, и с каким чувством гордости и самодостаточности я уже подготавливала речь, которую выдам Тайлеру, говоря о наших с Эдвардом в скором будущем нескрываемых отношениях!
– Полагаю, нам нужно собираться. Пока мы доедем до Уэльса, будет, по меньшей мере, начало второго ночи. Вам обязательно нужно высыпаться, – сказал мой спутник.
– Да ничего, я не устала. Такой чудесный был сегодня и очень интересный день! Самый лучший за последние несколько лет в моей жизни! Я чрезмерно благодарна Вам, что смогли потратить столько своего драгоценного времени на меня! Признаться, так неожиданно все это и невероятно приятно, что Вы сделали это для меня… – избыток слов под алкогольным воздействием лился сам собой.
– Моя дорогая Марчелла! Я искренне надеюсь, что это наше с Вами не последнее совместное времяпрепровождение. Разумеется, если Вы в следующий раз не станете думать еще полгода, отодвигая возможную радость от очередной поездки, – он засмеялся, а я смутилась.
Определенно, он намекал на продолжение романа, и я воспарила до седьмого неба от счастья! Значит, он влюбился в меня, как и я в него! Мы будем сейчас целоваться в машине! «Победа!» – кричало все внутри меня, глаза переливались всеми цветами радуги, а щеки пылали предательским деревенским алым цветом.
Мы вышли на улицу, где уже совсем стемнело, и от отсутствия звезд из-за набежавших с запада облаков все вокруг казалось мрачно, а температура воздуха как будто на несколько градусов ниже действительности. Меня невольно передернуло от налетевшего порыва холодного ветра. Эдвард заметил это, и тут же обнял за плечи, со словами, что машина будет через минуту. Но, что удивительно, я не почувствовала нежности в его прикосновении. Это больше было похоже на вежливый жест, показную заботу. Только несколько минут назад, за столиком, он влюбленно заглядывал ко мне в рот, касался руки, а теперь, когда мы остались одни и можно было бы наоборот, еще больше проявить симпатию, он словно стал равнодушен и весь охладел в миг. Но я не хотела зацикливать на этом внимания. Вероятно, мне показалось. Я просто не получила нежного поцелуя, которого так ожидала сейчас. Всегда приятнее думать о хорошем и не искать подводных камней, поэтому я предпочла раствориться в своих картинках о планах на волшебное будущее вместо раздумий о видимой двуличности партнера.
Водитель натопил салон, и я почти сразу же уснула. Эдвард разбудил меня, когда мы были уже на территории графства.
Вот черт! Я проспала то, что могло бы случиться между нами в машине! Конечно, он бы поцеловал меня! И я храпела, наверное, с таким позором, или делала еще что-то, похуже того! 3 часа я проспала как мертвая – конечно, я не контролировала себя! Вот так стыд! Я проклинала все на свете, что не смогла побороть сон. А он оказался таким крепким, как назло…
– Вы так сладко спали, моя дорогая, что, хотя я и скучал всю дорогу, но не смел будить Вас.
– Мне очень неловко, простите, пожалуйста! Это, наверное, шампанское… Да и в целом день был такой насыщенный… – я терла спросони глаза, напрочь забыв про косметику.
– Все хорошо, не переживайте, – он улыбался, влюбленно и нежно гладя меня взглядом, – Как только у меня выпадет свободная среда, я обязательно отвезу Вас еще куда-нибудь. В Англии столько прекрасных мест!
Автомобиль остановился, и шофер кинул взгляд в зеркало дальнего вида, давая понять, что это первая остановка.
– Я буду очень рада, спасибо, – я робко открыла со своей стороны левой рукой дверь, чтобы выйти, но Эдвард задержал меня, крепко схватив за правую:
– Я очень надеюсь на Ваше благоразумие держать все в тайне. Ни Вам, ни мне это не принесет пользы, поверьте, – он сделался устрашающе серьезным, протрезвев за секунду и впившись в меня жесткими стеклянными глазами.
Сон как рукой сняло. Я с ужасом вздрогнула, а рука, за которую он меня схватил, онемела на этот миг.
– Конечно, конечно! Можете не сомневаться! – я спешила вырваться, но не могла.
– Спокойной ночи и сладких снов, – он аккуратно расслабил свою руку, немного мягко сжав мою на прощание, и она стала туго протискиваться внутри его ладони полностью, вплоть до кончиков пальцев. Теперь он снова тепло и мутно смотрел на меня, как разнеженный на солнце опьяненный сытным обедом лев.
Странный он человек, думала я, не выпуская из головы эту двойственность, но сводила ее к покамест еще неуверенности Эдварда во мне. Конечно, он переживает, как бы я не разболтала никому про наши отношения, потому что боится слухов и клеветы. Должно пройти немало времени, чтобы он смог убедиться в моей честности и порядочности, и уж затем ввести в свой круг, представить отцу и друзьям. В конце концов, я ведь отдавала себе отчет в том, что мое социальное положение сильно далеко от желаемого, и для Эдварда будет крайне непростым шагом, если, как говорил Тайлер, ради меня ему придется нарушить графские родовые традиции. Вероятно, это займет еще несколько лет, пока он окончательно созреет и решится на серьезное движение в отношении меня. А пока все только начинается. Но я готова ждать, и я знаю, как нужно себя вести! Игра стоит свеч! О боже, как же он красив и галантен, сэр Рочерстшир младший! Должно быть, весь в отца!
И, восхищенная совместно проведенным днем и одурманенная феромоновым запахом духов, я стала по-девичьи страстно обнимать и целовать подушку, представляя на месте нее фигуру любимого мужчины.
Глава 22
Следующее наше свидание состоялось уже через две недели. Мы почти час гуляли по какому-то безлюдному парку в Уэльсе, затем присели на лавочку, и Эдвард повел следующую речь:
– Марчелла, скажите, пожалуйста, правду: у Вас ведь наверняка есть жених в Италии, и он ждет Вашего возвращения?.. Ну, конечно, у такой девушки, как Вы, просто не может не быть жениха… – он замялся и уставился себе на ноги.
Эдвард затронул эту тему неспроста, я понимала, но никак не ожидала, что это случится так скоро.
– Нет, конечно же, нет. Иначе я не пробыла бы здесь больше года, да и, как Вы сами знаете, за все это время я ни разу не позвонила никуда, кроме как к себе домой.
– Да, это верно… и, тем не менее, я не мог не спросить Вас об этом напрямую…
Я боялась, что в возникшей тишине станет слышен стук моего бешено бьющегося сердца.
Он продолжал:
– Видите ли, дело в том, что… Я не хочу, чтобы Вы поняли меня превратно, однако я должен кое-что объяснить Вам. Мой отец, сэр Харольд, очень строгий человек, и он совсем не такой как мы с Вами. Он родился и жил в другую эпоху, он воспитан в старых и жестких традициях, и в его сознании живут понятия, нарушить которые он не смог бы даже под дулом пистолета. Семья для него – самое святое, что есть в этом мире. После смерти моей матери, которой я, к сожалению, ни разу не видел, поскольку она умерла при родах, отец так и не женился. Он не признавал больше никаких женщин кроме нее. Поистине достойна уважения такая преданность чувствам! И неудивительно, что когда речь заходит о моей женитьбе, коей, по правде говоря, по возрасту уже давно пора бы состояться, он сильно налегает на меня. Он непременно требует, чтоб это было только раз и навсегда. Это крайне неприятная тема для меня, должен признаться. И не потому, что я считаю себя человеком фривольным и не способным хранить верность всю жизнь только одной женщине, как это обстоит в его случае, а потому что в нашем современном мире мало на кого можно положиться, к сожалению, и никогда нельзя быть уверенным в завтрашнем дне. И по понятным причинам, ввиду моей симпатии к Вам, я не могу обойти сейчас стороной этот разговор. Я не хотел бы, чтобы у Вас возникло ощущение, будто я прячу Вас от своего отца или как-то стыжусь Вас тем более, но я должен оправдаться перед Вами, почему так настоятельно прошу Вас держать пока что все наши встречи в тайне от других.
– Да, разумеется, я все понимаю! Я никому ничего не говорила! – лепетала я в испуге.
Он облегченно выдохнул, видя горячность, с которой я клялась в верности данному своему обещанию.
– Это хорошо, это очень хорошо. Вы умная и красивая девушка, мне легко и комфортно в Вашем обществе, – он взглянул на меня словно с извинением, – И Вы должны понимать, как много найдется злых языков, способных подкопать наши отношения на корню и помешать счастью. Я не хотел бы, чтобы кто-либо прознал что-то раньше времени. Ведь мы не собираемся форсировать события, для нас обоих прошло еще слишком мало времени, чтобы делать какие-то выводы и принимать решения, – он снова кинул на меня извиняющийся взгляд.
– Бесспорно! Я абсолютно согласна с Вами! – а тысяча радужных лучей под разными углами тем временем уже пронзали насквозь мои сердце и мозг.
– Ну, вот и прекрасно, я рад, что мы друг друга поняли.
Итак, этот разговор, если сейчас на него посмотреть, был ни о чем. Однако тогда он мне казался уже залогом успеха, Эверестом на ладони!
Перед следующим, четвертым по счету свиданием, Стелла принесла новый костюм из шелка в салатовых тонах. Это были брюки-клеш от бедра и рубашка под заправку, а также белые туфли типа спортивных, без каблука, и множество шпилек с жемчужными бусинами по середине – мне следовало сделать красивую прическу и вколотить их туда.
Свидание проходило на небольшой яхте в Бристольском заливе. Эдвард был одет в великолепный белоснежный льняной костюм. Мы ели множество экзотических фруктов и очень много смеялись. Да, в тот день мы особенно много смеялись. Он без конца обнимал меня, но не предпринимал попыток поцеловать, и это очень огорчало меня, я отчетливо помню обиду. Как будто что-то не давало ему сделать этого, словно что-то сковывало и возвращало ему назад его робкие попытки. Конечно же, он не хотел форсировать события, как выразился на предыдущей встрече.
На фоне гармоничного и очень теплого общения я нашла в себе смелость впервые заговорить с ним о его отце, как бы легким ненавязчивым ветерком пройдясь вскользь, не задавая вопросов прямо, однако Эдвард сразу же уловил направление моей мысли и резко, почти грубо оборвал, переведя разговор в совершенно другое русло. Мне была очень неприятна такая холодная неучтивость среди мягкого ясного летнего дня, но я постаралась поскорее избавиться от горького осадка, дабы не омрачать себе настроение. Не следует заводить эту тему, я не имею пока на нее право – сделала решительный вывод я. Всему свое время. Он дал мне это понять еще в тот раз.
Поэтому впредь я не посягала на личное, как бы ни нуждалось в том мое женское начало. Довольствоваться имеющимся и молчать, не покушаясь на большее, – такая тактика виделась сейчас единственно доступной мне. Я приняла выжидательную позицию и старалась вести себя безукоризненно, ведь это было единственное, что мне оставалось делать в моем положении.
После прогулки на яхте было еще два добрых и приятных свидания, таких же нежных и теплых, но по-прежнему без поцелуев и чувственных ласок (ах, как же мне их хотелось, и с каким трудом я сдерживала себя, чтоб не наброситься первой!), и я уже начинала подумывать, что все мои планы пойдут крахом – я что-то делаю не так или просто-напросто не пробуждаю в нем желания. Но на седьмом свидании, ближе к концу его, когда я сорвала росшую у дороги ромашку и затем склонилась над ней, Эдвард приблизился почти вплотную со словами:
– Вам не нужно гадать, моя дорогая Марчелла, – он обнял меня за талию и притянул к себе, – Вы нравитесь мне… очень… – и стал целовать в губы.
Я выронила цветок из рук, обвила их вокруг его шеи, но он почти сразу же высвободился и отпустил меня сам, с опаской оглядываясь кругом.
– Не нужно, чтобы кто-нибудь увидел нас тут. Пойдемте скорее.
И мы быстрым шагом двинулись вперед по тропе, в гущу лесопарковой зоны, туда, где деревья совершенно поглощали своими кронами солнечный свет. Резко свернув с тропы, Эдвард с силой схватил меня за руку, увлекая в чащу. Оглядываясь по сторонам, он сделал примерно тридцать больших шагов по траве, затем словно в оцепенении остановился у широкого ствола какого-то дерева, повернулся ко мне лицом и, вонзившись глубокими миндалевидными карими глазами, крепко прижал к себе и принялся целовать. Губы, шею, грудь… Словно одурманенный жаждой в пустыне, он упивался мной, как холодным горным ручьем, растворяясь целиком в долгожданном спасительном эликсире. Теперь я впервые видела Эдварда наяву таким, каким он приходил ко мне прежде только во снах. Ни от каких сдержанности, аккуратности, предусмотрительности и прочих ранее выказанных осторожностей не осталось и следа.
Я наблюдала вокруг себя лишь лес стеной, ни души и ни единой мало-мальски возможности оказаться в западне, в отличие от того, что было два года назад, когда меня постигло несчастье с Антонио. Все было совершенно иначе сейчас. Я понимала, что тогда меня просто грубо использовали, а теперь любили. Да, теперь меня впервые в жизни любили! Так, как я не знала раньше, но именно как всегда хотела и мечтала! И я была готова отдать всю себя ему, этому настоящему мужчине из своих грез, который так искренне желал владеть мною здесь и сейчас!
Но дальше поцелуев и объятий дело не зашло. Мне трудно судить, сколько длилась эта чувственная сцена – резкий крик какой-то птицы вырвал нас из сна. Эдвард отодвинулся и стал обеими руками быстро приглаживать волосы на голове, все еще часто, отрывисто дыша и не сводя жаждущего взгляда с моей груди под расстегнутой им же самим рубашкой.
Мне стало вдруг холодно и неловко из-за случившегося, и я начала непослушными пальцами застегивать пуговицы и также поправлять наугад прическу. Сэр Рочерстшир младший смотрел на меня как тигр на пойманную добычу, лакомый кусочек, оставленный на потом. В его глазах полыхали красные огни страсти, он был доволен собой и, наверняка, продумывал уже следующие шаги, словно опытный и знающий свое дело шахматист.
Я же приняла безукоризненную победу на свою сторону, испытала счастье быть любимой и обрела уверенность в себе, завоевав все же сердце этого на первый взгляд кажущегося неподступным и высокомерным, уважаемого человека, красивого молодого мужчины и единственного наследника огромного состояния своего отца. Я ликовала. Внутри меня звенели хрустальные колокольчики, переливаясь чистым звоном и играя миллионами радужных бликов. Счастье было на ладони. Да что там – в кулаке! В плотно зажатом кулаке я держала уже свой золотой ключик от райской жизни в будущем!
Мы почти не говорили на обратном пути и шли, испытывая смущение и необъяснимое чувство вины по отношению друг к другу, каждый глубоко зарывшись в свои мысли.
– Я должен уехать завтра на пару недель, – прервал Эдвард давящее молчание. – Вчера утром отец сказал, что нарисовались срочные дела во Флоренции, и мне нужно в кратчайшие сроки быть там, – он замолчал. – Если в мое отсутствие что-нибудь произойдет… Впрочем, что может случиться за какие-то пустяковые две недели. Обычная командировка.
Он напряженно задумался о чем-то: брови изогнулись в красивые волны и рябь показалась на лбу. Тревоги терзали Эдварда, и ему не удавалось их скрыть. Кажется, ему было, что сказать мне еще, но он промолчал; не стала задавать никаких вопросов и я.
Глава 23
На третий день без двадцати минут десять вечера ко мне в дверь постучали. Я в удивлении вскочила с кровати, накинула халат на ночную рубашку, в которой читала лежа перед сном, и осторожно приоткрыла дверь.
На пороге стояла Стелла. Она протянула конверт темно-зеленого цвета в тонкую синюю полоску и в тот же миг развернулась и ушла, даже не взглянув мне в лицо.
Я сейчас же вскрыла конверт, нарушив горячую печать с гербом, и достала лежавшую внутри плотную крафтовую карточку. Несколько строк было написано ровным, словно чеканным, острым каллиграфическим почерком:
«Марчелла Грасси,
Через полчаса у левого крыльца заднего входа в дом прислуги Вас будет ждать автомобиль. Пожалуйста, не огорчайте меня своим отказом от личного знакомства с Вами. Дальше границ территории графства шофер Вас не отвезет, можете быть спокойны.
Сэр Харольд Рочерстшир»
Мои глаза впились в «Харольд», задержались на нем с несколько секунд, затем выхватили из текста «полчаса», потом быстро переметнулись на настенные часы, а после снова вернулись на «Харольд» и так бегали по кругу раз десять, пока руки сами собой не затряслись, в горле не пересохло и во рту не занемело. Я поняла, что забыла дышать, и кислородное голодание мозга вернуло меня в реальность.
Что бы это могло значить?! В такое время! Сам Харольд Рочерстшир! Спустя полтора года моего пребывания тут вдруг изъявил необоримое желание видеть меня!
Эдвард уехал из Англии, и у меня не было возможности с ним связаться, чтобы спросить совета. Кажется, он что-то чувствовал в тот раз, когда замялся на полуслове: «если в мое отсутствие что-нибудь произойдет…».
«Через полчаса» – такая спешка не сулит ничего хорошего, к гадалке не ходи. Однако выхода не было, и не явиться я не могла, ведь притвориться спящей уже не выйдет – письмо вручено лично, и тому есть свидетели. Я бросила еще раз взгляд на часы (уже с пониманием их) – в моем распоряжении оставалось навскидку 20 с лишним минут, и за это время я обязана была привести себя в самый наипрекраснейший вид. Забыв, о чем читала, я, сломя голову, носилась по комнате, одев сначала зеленый шелковый костюм, подсознательно желая красиво и дорого выглядеть, затем тут же скинула его, сменив на рабочее платье с нагрудником. И это отняло у меня еще 3 с половиной минуты драгоценного времени. Меня, к счастью, вовремя осенило, как будет некрасиво с моей стороны – явиться на знакомство к хозяину дома в таком наряде выходного дня, тем более что явно не мною лично купленном. Краситься было вообще некогда. Я с трудом успела аккуратно зачесать волосы и припудрить наспех лицо и шею. Влетев в рабочие туфли, я опрометью бросилась к указанному месту.
Как ураган пронеслась я по узкому коридору, не встретив, слава богу, ни души, выскочила на крыльцо и увидела припаркованный к нему автомобиль. Не тот, что возил меня на свидания с Рочерстширом младшим. И только сейчас до меня вдруг дошло, что в этой суматохе за сборами я не успела элементарно подготовить и двух слов для столь важной и знаменательной встречи, каковая ожидала меня всего через пару мгновений.
Шофер был незнакомый мне человек. Мы сухо-официально пожелали друг другу доброй ночи, и он тут же тронул с места.
Меня должны были привезти в головное здание или в какое-то укромное место, как я могла понять из письма. И мои ожидания оправдались. Через несколько минут автомобиль остановился, открылась дверь с моей стороны, незнакомый человек подал руку, помогая выйти, и за руку же, ни на миг не выпуская ее из своей, быстро провел внутрь, в мрачное помещение с бордовыми стенами и картинами на них. Комната была небольшая и очень слабо освещена – вероятно, ночниками.
– Следуйте за мной, – сказал мужчина и пошел прямо, затем завернул направо, и моему взору открылась высокая узкая винтовая лестница. – Поднимайтесь до конца.
Провожатый остался внизу, а я начала нетерпеливо взбираться наверх, поначалу бодрячком, но затем все медленнее и медленнее, пытаясь иногда переводить дух. Кажется, я находилась сейчас внутри той самой старой башни, что была целиком видна из моего окна.
Но не скинет же меня оттуда сэр Харольд? И вообще, какое странное место он выбрал для встречи со мной! Я не поверю, чтобы именно здесь располагались его комнаты. Как все непонятно и необычно в этом графстве, черт бы его побрал! Главное – не приближаться на потенциально опасное расстояние, чтобы успеть в случае чего быстро сбежать вниз – думала я, обливаясь потом и убирая прилипшие пряди волос со лба. За полтора винта я остановилась, чтобы восстановить дыхание и оправить прическу и одежду.
– Не останавливайтесь, идите скорее, – послышался красивый мужской грудной голос, и я невольно ускорила шаг.
Там, на самом верху, казалось немногим светлее, чем внизу и на всей лестнице в целом. Однако как только я очутилась на предпоследней ступени, яркий свет вспыхнул и заставил сощуриться: по всему кругу со стен заструились потоки света от единовременно зажженных двойных бра в виде факелов. От неожиданности, в наполненном светом помещении, я стала оглядываться и только когда обернулась полностью вокруг своей оси, заметила стоявшего почти вплотную перед собой человека. Раскрыв рот для слов приветствия, я была опережена:
– Прекрасно, Марчелла Грасси! У Вас превосходная физическая подготовка! Вы совершили подъем на старую башенную колокольню за 1 минуту 26 секунд, – он сжимал в правой руке секундомер. – Немногим быстрее меня, и мне льстит, что в свои 58 я отстаю от Вас всего только на 17 секунд. Быстрее меня сюда до сегодняшнего дня не поднимался еще никто.
И тут внезапно он изменился в лице, будто закончился антракт. Убрав секундомер в боковой карман идеально сидевших темно-синих брюк, он проницательным глубоким взглядом впился в меня и слегка наклонил голову набок, вероятно, ожидая приветственных слов от первой, как младшей по статусу и возрасту. Но я растерялась и стояла, словно набравшая в рот воды рыба, прилипшая ко дну морскому. Не таким представлялось мне знакомство с многоуважаемым пожилым графом и не таким виделся он сам. Невольная же сдача спортивного норматива вовсе обескуражила меня.
– Других упражнений не будет. Вольно. – Произнес сэр Харольд, делая сильный акцент на последнем слове на выдохе.
Оцепенение тут же спало, и я снова начала дышать, жадно хватая воздух не только после скорого подъема, но и в связи с последующей задержкой дыхания от неожиданного начала встречи.
– Добрый вечер, сэр, – наконец-то выдавила я из себя.
– Добрый. Вы хороший боец, сеньорита Марчелла, и очень пунктуальный человек. Полагаю, что Вы и такой же доброусердный работник. Жаль только, что о Вашем проживании в моей усадьбе я узнал относительно недавно. Но мы к этому еще придем. Сегодня полнолуние, не хотите ли взглянуть на звезды? На редкость чистый небосвод.
– Да… Я, право, не заметила… Я читала у себя в комнате, когда… эээ… получила конверт.
– Читали что-то на итальянском?
– О, нет, я теперь почти все читаю на английском, я значительно усовершенствовала за полтора года свой английский язык.
– Великолепно. Полтора года… – он задумался. – Так Вы хотите посмотреть на звезды? Пожалуйста, подойдите ближе к телескопу. Не трогайте его, просто загляните внутрь.
Он жестом пригласил пройти к огромному приспособлению на треноге. Удивительное зрелище открылось моему правому глазу, на чью долю выпало счастье увидеть мертвецки-белесую поверхность Луны со множеством различного размера кратеров.
– Это Луна. Теперь слегка сдвиньте трубу влево и вниз, чтобы посмотреть на млечный путь.
– Ух ты! Как красиво! Я никогда раньше не смотрела в телескоп, это очень-очень завораживает! – я не могла и не хотела скрывать своего искреннего восторга.
– В библиотеке есть некоторые книги по астрономии, Вы можете взять их для прочтения, если Вам это интересно.
– Да, спасибо. Звезды – это вообще другой мир и другое измерение. Они такие далекие и загадочные, и что происходит там, на других планетах, – нам, людям, наверное, никогда не узнать. – Я оторвалась от телескопа и устремила вопрошающий взгляд на хозяина.
– Давайте присядем. Я постараюсь не задерживать Вас надолго, поскольку время позднее, а нас обоих ждет ранний подъем. Вас – по долгу службы, меня – по многолетней привычке вставать с петухами, которых здесь хотя теперь и нет, однако на ощущение времени это уже для меня не влияет.
Мы сели на два расположенных под сорокаградусном углом друг по отношению к другу жестких широких кресла с высоченными спинками в средневековом стиле и он продолжил:
– Я уверен, что Вы догадываетесь о причине моего желания личного знакомства с Вами, однако должен сообщить, что это не совсем то.
Я всеми возможными усилиями старалась сконцентрироваться, чтобы слушать предельно внимательно и не пропустить ни единого слова, но рядом со мной сидел настолько красивый пожилой мужчина, что все мысли невольно возвращались лишь к одному: как можно в почти 60 лет выглядеть настолько привлекательно, насколько это не удается многим людям десятками лет моложе? Белоснежные седые волосы были аккуратно зачесаны через боковой пробор. Не слишком длинные и не слишком короткие они были именно такими, какими им следовало быть. Ровный высокий прямой лоб подчеркивали такие же почти снежные аккуратные брови, красивой живой волной изгибавшиеся дважды: сначала небольшим завитком у переносицы, а затем мягкой дугой над глазами, синими и блестящими, как у познающего мир ребенка. Эти большие, глубоко посаженные и очень красивой формы глаза окаймляли жесткие длинные, но негустые ресницы. Тонкие и четко очерченные губы и нос свидетельствовали о высоте породе. Сэр Харольд был идеально выбрит: его выпирающие скулы подчеркивали впавшие не от старости, но по строению своему щеки, и вкупе с гармонично широким с ямочкой подбородком это делало лицо очень мужественным и волевым. Он был воин, прирожденный воин высшей масти, призванный вести справедливый бой и одерживать победу в нем.
Нейтрального светло-серого цвета базовая рубашка под жилетом в цвет брюк казалась настолько свежей, что можно было ожидать ее хруста при самых незначительных движениях облаченного в нее невероятно пропорционального и крепко сложенного тела. Харольд прямо и ровно сидел в кресле, глубоко откинувшись на спинку своей широкой спиной и перекинув одну ногу через другую. Руки он также не прятал. Слегка скрещенные пальцами, они спокойно лежали у него на правой, верхней ноге.
Человек с таким красивым и правильным лицом, прямым взглядом, ровными и спокойными движениями и твердой осанкой, щепетильностью к деталям в своем внешнем виде не может быть по природе своей двуличной тварью с подлыми намерениями и меркантильными задумками.
Мне нужно было полностью превратиться в слух, но я была вся, вопреки воле, зрением: эстетическое удовольствие от созерцания собеседника заглушало остроты всех других органов чувств. Мне сложно было судить тогда об их внешнем сходстве с Эдвардом, да как-то и не хотелось задавать себе дополнительных задач. К тому же, как Вы сами, наверное, замечали по жизни, всегда труднее бывает устанавливать родственные связи между людьми с красивой внешностью, тогда как явные природные изъяны больше цепляют глаз, вырывая конкретно взятую деталь из общей картины одного лица и усиливая внимание в поисках аналогичной ей на другом. То есть я хочу сказать, что чем сложнее и неправильнее лицо, тем больше оно запоминается именно по этим выдающимся деталям, которые затем уже легче отыскать на другом. Но когда внешность безукоризненна, вам трудно нарочно разложить ее на составляющие, и когнитивный баланс формирует законченный гештальт, который подсознание не желает раскладывать на составляющие. Таким образом, красивая внешность незнакомого вам человека, нового и не привычного глазу, будет восприниматься вами просто-напросто вкупе красивой до тех пор, пока вы не привыкнете к ней достаточно, чтобы начать вычленять детали, дабы найти сходство им с деталями уже знакомого вам лица другого человека, тоже красивого и правильного кроя.
Я молча восхищалась графом, а он продолжал:
– Итак, Вы состоите у нас на службе, как Вы сами выразились, уже полтора года.
– Да, я приехала сюда зимой позапрошлого года по приглашению эм… сэра Эдварда. Они с моей матерью…
– Это не имеет для меня значения, – достаточно резко, но не грубо оборвал он. – Я хотел сказать, что Ваше пребывание здесь было до тех пор самым тривиальным, пока не стало потенциально значимым для меня. – Он замолчал, и видно было, как он собирает мысли, чтобы продолжить. – Моя жена умерла 31 год назад, при родах сына. И с тех пор я так и не любил больше ни одну женщину в мире. Она была моим сердцем и душой, и я до сих пор люблю ее и храню верность своим чувствам.
Еле уловимая боль темным пятном скользнула по его лицу, но он мгновенно взял себя в руки, чтобы продолжить:
– Кларис была уроженкой простой крестьянской семьи, мы познакомились в парке. Она продавала цветы, которые я купил у нее для своей девушки, с которой встречался тогда. Спустя два месяца я уже сделал Кларе предложение, потому что это была любовь с первого взгляда, то счастье, которое обретаешь лишь единожды в жизни и за которое должен держаться до конца. Мои родители императивно протестовали против неравного брака, потому что наш графский род уже на протяжении девяти поколений хранил традиции титульного наследства, а я посягнул нарушить их, за что, должно быть, и обрушилась небесная кара на меня впоследствии. Счастье наше с Кларис было недолгим – вскоре началась война. Меня определили офицером на защиту Британии, и тогда я еще иногда мог приезжать домой и видеться с семьей. Затем мы с отцом были отправлены в Австрию, где он вскоре погиб, а я позже получил письмо, в котором Кларис писала, что ждет ребенка и беременность протекает очень сложно – ее силы чахнут на глазах. Радость моя от ожидаемого пополнения не знала границ, но тон письма был крайне тревожный, нездоровье супруги сильно пугало меня, и я сердцем чувствовал беду. Как ни пытался я вырваться, чтобы поехать в Уэльс, покинуть горячую точку мне не удалось. Крайне ослабленная физически и так и не принятая до конца моей матерью, Кларис отправилась донашивать ребенка к себе в родительский дом на окраине Лондона. 10 февраля на мое имя пришла телеграмма, в которой были две вести: у меня родился сын и жена умерла при родах. Мама отказалась перевозить внука к нам, поэтому я распорядился обеспечить малыша всем необходимым у родителей жены: найти лучших кормилец и по первым же запросам выслать деньги на всевозможные нужды. Через полгода и мать ушла из жизни, от воспаления легких, а по завершении войны я забрал ребенка к себе, и с тех пор он всегда жил здесь, со мной в одном доме. Я обучил его всему, чему мог, и дал все, в чем у меня была возможность. Мы были с ним не просто как отец с сыном, а самые что ни на есть лучшие и кровные друзья. Но почему-то когда Эдварду исполнилось 16, он стал сильно отдаляться от меня, хотя я никогда не перегибал палку в воспитании и не давил на него ни силой, ни авторитетом. И теперь, по прошествии еще 15 лет, мы совсем мало разговариваем в принципе, и точно никак не на личные темы, поэтому я понятия не имею, по какой причине он до сих пор не женился. Однако если Вы думаете, что я не в курсе его похождений, то очень заблуждаетесь.