В поле колосок, или Как поймать за хвост птицу счастья

Глава 3.
Настоящий малыш

Светофор замигал зеленым, коротко моргнул желтым и задержался на красном. Машина резко затормозила, и я качнулась вперед, удерживаемая ремнем безопасности.

– Рома! Черт! Осторожно! – вскрикнула я, выразительно посмотрев на мужа. Он сжимал руль, так что костяшки пальцев побелели. Выдохнув, он повернул ко мне напряженное лицо и, выдохнув, спросил:

– Ну как ты?

– Как-как! Ничего нового, рожаю! – я поморщилась от очередной схватки. – Будем так ехать, рожу прямо в машине!

Рома виновато повел плечами и кивнул. Машина взвизгнула и стартанула за секунду до того, как загорелся зеленый.

Через десять минут мы стояли у дверей приемного покоя.

– Можно? – я заглянула внутрь кабинета.

– Женщина, подождите за дверью! Не видите, у нас занято! – скомандовала медсестра металлическим голосом.

– Но я рожаю!

– Женщина, тут все рожают! Пригласим!

Я прикрыла дверь, повернулась к Роме и пожаловалась:

– Мы в роддоме все женщины. Или мамочки, – я постаралась произнести эти слова с той же раздражающей интонацией, как это делали все медсестры в отделении гинекологии, где я лежала пару месяцев назад на сохранении. – Как же бесит! Вдруг я прям сейчас рожу. Их что, это не волнует?

Рома молча пожал плечами и еще сильнее сдвинул брови, чтобы сдержать стремительно возрастающее волнение. Я, стараясь успокоиться, мерила коридор шаркающими шагами.

Дверь распахнулась, выглянула девушка в медицинской маске и глазами позвала войти внутрь.

– А вы, мужчина, оставьте телефон и идите домой, утром вам позвоним.

На секунду я прильнула к испуганному мужу, чмокнула его в губы и прошла в кабинет. Он даже не успел обнять меня на прощание, но мне сейчас было не до нежностей. Впереди меня ждала важная работа.

– Садитесь. Что случилось? Фамилия? – крупная дама в белом халате сидела за столом, заваленным бумагами. Бросила на меня взгляд искоса и застыла в ожидании, приготовив ручку для записи.

– М-м-мифтахова, – сбивчиво начала я, – дома воды отошли…

– Срок какой? – замученным голосом перебила меня врач. Я подумала, что прошедший день весьма ее утомил и она мечтала побыстрее от меня отделаться.

– Тридцать восемь недель.

– Раздевайтесь за ширмой.

Я покорно направилась за переносную ширму. Сняла брюки с резинкой на животе, которые носила уже три месяца каждый день – других просто-напросто не было, – и присела на кушетку.

Я прислушалась к ощущениям. Живот стоял камнем. Я боялась, вдруг что-то не так? По сроку появление малыша я ждала только через две недели. Но все случилось сегодня вечером, когда я принимала душ. Закрыла кран, из душевой лейки стряхнула последние капли, как вдруг из меня хлынуло и потекло по ногам. Растерявшись, я громко крикнула: «Рома! Капец! НАЧАЛОСЬ!»

Прибежавший на зов муж помог выбраться из ванной, стремительно оделся и помчался в гараж за машиной. Вызвать скорую мы не догадались. Впрочем, ехать в роддом было недалеко.

Но что, если со мной все-таки что-то не так? Скорее бы уже все прояснилось!

– Женщина, ложитесь на спину, – неприветливый голос вернул меня в реальность.

«Ну почему женщина? Звучит как оскорбление. Тем более мне всего двадцать два. Какая на фиг я женщина!» – мысленно простонала я, но вслух ничего не сказала.

Акушерка обмерила лентой живот, послушала сердцебиение плода и отправила на осмотр к дежурному врачу. Я покорно поплелась дальше, ожидая какого-то уже вердикта. Да скажите, наконец, у меня все хорошо? А у малыша?

Врач – мужчина средних лет, судя по вискам, уже тронутым серебристым светом, в белом халате, шапочке и медицинской маске, закрывающей его лицо – велел забраться на гинекологическое кресло.

Я с неприязнью посмотрела на неказистую конструкцию, которая внушал мне страх и трепет. Каждый ее винтик напоминал о боли, который доставил мне мой первый в жизни осмотр. Холодные металлические элементы, грубый протершийся местами дерматин неудобного сиденья. Стыд, неловкость, смущение. И злобная тетка, что небрежно расковыряла нежное лоно до крови, взяв мазок для анализа. Я тогда вскрикнула, она с каким-то мало скрываемым удовольствием отреагировала упреком: «С мужиками спишь – вот и терпи!» Позже я, как и все, научилась сжимать кулаки, закусывать губу и терпеть дискомфорт. Но визиты к врачу женской специальности с тех пор всегда сопровождались легкой паникой.

После осмотра врач сообщил, что со мной и малышом все в порядке, но шейка к родам не готова. Воды отошли, а родовая деятельность не началась. Мне нужно выбирать: или подождать и попытаться родить самой, или сразу решаться на кесарево. Но тут же равнодушно добавил: «Имей в виду! Шансы родить самой – минимальны».

– Сама измучаешься, ребенка измучаешь. А в итоге все равно прокесарим. Решай, что будем делать!

Можно подумать, у меня есть выбор!

Врач отошел к столу, снял повязку, и тут я его узнала. Это же бывший мамин ученик! Я помнила его с детства.

– Ой, здравствуйте, а я Тоня, дочка Надежды Сергеевны!

Он внимательно посмотрел на меня, улыбнулся:

– Ого! Как ты выросла!

Стало неловко общаться со знакомым из положения, которое обязывало занимать гинекологическое кресло. Я оперлась руками об кожаную обивку и кое-как спустилась на пол. Беременный живот мешал сделать это грациозно.

– Тоня, не переживай! Сделаю тебе незаметный шов. Ну что, кесарево?

– Думаете, так будет лучше? – мне нужно было авторитетное мнение врача.

– Да, абсолютно! – врач сложил пальцы рук домиком и постучал друг об друга. – Экстренная операционная наготове. Решайся!

– Ох… хорошо. Давайте, – я надеялась, что выбрала из двух зол меньшее. Ничего, кроме надежды, у меня не осталось.

Через полчаса, после всех необходимых процедур, я лежала на операционном столе. Анестезиолог сделал укол в спину, объяснил, что это эпидуральная анестезия. Подождал, когда она начнет свое действие. Тыкал иголками в живот – проверял, не пропала ли чувствительность. Все ждали.

Меня трясло мелкой дрожью. Зубы стучали так громко, что заглушали голоса переговаривающихся рядом врачей. Но не от холода, а от страха. Я не могла унять сокращение мышц, не могла расслабиться, не могла доверить свое тело, своего ребенка этим людям. Пытаясь успокоить, медсестра положила руку мне на лоб и что-то тихонько шептала убаюкивающим тоном. Мой взгляд упирался в стену, на которой висели часы – ровно двенадцать. Начало нового дня. Значит, мой сын родится 2 марта. Надо только перестать трястись, и тогда мне сразу разрежут живот. Раздвинут плоть, вытащат ребенка!.. Нет, так только хуже! Надо подумать о чем-то приятном, отвлечься, успокоиться. Все пройдет! Скорее бы!..

Видимо, врачи потеряли терпение, а может, мое состояние вынудило их ускориться. «Сейчас ты заснешь. Но ненадолго. Не пугайся!» – ласково обратился ко мне анестезиолог и что-то вколол в катетер, который стоял в сгибе моей левой руки.

Я отключилась. Ни света в конце тоннеля, ни калейдоскопа наркотических галлюцинаций. Только пустая темная тишина. Вынырнув из забвения, я с облегчением услышала плач ребенка. МОЕГО ребенка! Незнакомый громкий голос кричал на весь мир, что он родился.

«Мальчик!» – буднично обозначила пол неонатолог.

«Мальчик! – вслед за ней торжественно повторила я внутри себя. – Ребенок родился. Сын!»

По щекам текли слезы – слезы облегчения и радости.

«Я стала мамой!»

Ребенка помыли, завернули в пеленку и положили мне на грудь. Повернув голову вбок, я увидела только серьезное сморщенное личико. Глазки закрыты. Я еще не успела разглядеть его как следует, а медсестра уже взяла моего сына на руки и унесла.

Меня зашили и перевезли в палату интенсивной терапии. В темное полуподвальное помещение. Куда доносились лишь тревожные крики рожениц и требовательный плач новорожденных.

Там я пробыла три дня.

Три дня боли, страха и тотального одиночества. Без связи с мужем. Без посещений родственниками. Даже без права посмотреть на ребенка – он был в детском отделении под присмотром медсестер. Таковы были требования того времени. Три бесконечных дня я испытывала незнакомые ранее физические муки. У меня болел свежий шов, сжималась матка, ломило тело. Я была раздавлена морально. Но бездушную систему это не волновало.

Однажды меня зазнобило. Санитарка принесла одеяло. Укрыла и задержала руку на моем плече. Тепло ее ладони я запомнила навсегда. Единственное проявление человеческого участия в ужасе ПИТа.

Когда меня перевели в послеродовое отделение, в одиночную платную комфортную палату с правом посещения родными, я вновь почувствовала себя живой! Правда, переживаний у меня не убавилось. Несколько раз в день медсестра заносила в палату плотный спящий кулек и через двадцать минут забирала обратно в детское отделение. Как кормить, как будить, что с ним делать – я не знала. Спросить стеснялась. И когда на пятый день после родов пришло молоко, кормить ребенка я не умела. Но это и не требовалось: приносили его уже сытым и довольным.

Через неделю сняли швы, и в день моего двадцатитрехлетия я вернулась домой со спящим сынком в одеялке.

Дома я развернула кулек и впервые по-настоящему увидела того, кого произвела на свет. Малыш сладко посапывал, прижимая к себе ручки и ножки. Настоящие ноготки на миниатюрных пальчиках, мягкие волосики на голове, белесые реснички – не знаю, что поразило меня больше всего. Никогда раньше я не видела новорожденных.

«Господи, это ж не какая-то реалистичная кукла, – проскочила испуганная мысль. – Нет, это живой человек, и сейчас он проснется и обязательно заплачет! И что тогда нам делать? Жизнь не готовила меня к этому!»

Рома аккуратно потрогал ладонью малыша, она почти накрыла его полностью. Мы переглянулись, улыбнулись, осторожно перенесли ребенка в кроватку и на цыпочках вышли из комнаты. Не дай бог, проснется!

После первого дня, проведенного с младенцем день наедине, я весь вечер рыдала у мужа на коленках. Плакалась, что дети – это так сложно! Что ребенок кричит, я ничего не понимаю. И что же будет, если вдруг я совсем не справлюсь? Не смогу накормить, воспитать, поднять на ноги? Вдруг я буду плохая мать? И что тогда?

Рома молча меня слушал, ласково гладил по волосам теплыми пальцами. А потом ловко поменял ребенку подгузник.

Глава 4.
Авария

Тишина разорвалась на части, и сквозь трещины первыми проникли звуки. Как воспоминания о чем-то утраченном, до меня донеслись сначала щебетание птиц, потом стрекот кузнечиков. Через мгновение ожили чувства, и я ощутила осторожное касание нежным ветерком моего непривычно горячего лица. Пора было включать зрение.

Я с трудом разлепила веки и увидела, как прямо перед моими глазами по травинке ползет жучок – желтенький в черную точечку.

«Где я?»

Мой взгляд заскользил дальше. Повсюду на траве разбросаны вещи – фотоаппарат, вылетевший из чехла, сумка с ноутбуком, пакеты с едой и одеждой. Пачка макарон лежала около моих ног.

«Почему я лежу на земле?»

Резкий запах мочи ударил мне в нос. «О боже! Неужели обмочилась?» Я подняла голову, посмотрела на мокрое пятно на брюках. Попыталась встать, но резкая боль припечатала к земле.

Услышала стон. Повернула голову на звук и закричала:

– РОМА!

В метрах пяти от меня на спине лежал муж. Глаза закрыты. Лицо и руки в крови. От его странно тяжелой фигуры веяло ужасом и болью.

Я скосила глаза вправо и увидела машину. Она лежала на крыше. Багажник открыт, как пасть огромной акулы. Вещи раскиданы по полю. Капот сложился гармошкой, двери закрыты. В лобовом стекле – ни трещинки.

Я вспомнила, что случилось.

Друзья пригласили нас в лес с ночевкой. Предполагался обычный отдых за городом – шашлык, озеро, костер. В последний момент решили сына с собой не брать, оставили с бабушкой. В намеченное время выехали из города вереницей из пяти машин, включая нашу. Мы плелись в хвосте. Никак не могли угнаться за всеми. Приходилось поспешать, чтобы не потеряться в пути. Я крепко цеплялась за руль, который так и норовил выскочить из рук на кочках и рытвинах.

Через сто километров какой-никакой асфальт закончился. Машины повернули в лес, выехали на грунтовую дорогу. Она то расходилась на две колеи, то путала меня на перекрестках. Я потеряла из виду даже пыль от впереди угнавших авто и от страха заблудиться окончательно сильнее вдавила в пол педаль газа в надежде догнать всю процессию. Деревья расступились, дорога запетляла по полю. Впереди показался поворот, я повернула руль и поняла, что мы вылетаем с дороги.

Успела крикнуть «Рома!», вцепилась покрепче в руль. И мир закружился перед глазами…

Что же с мужем? В отчаянии я попробовала доползти до него, но рвущая сознание боль меня обездвижила. И я звала, умоляла, кричала, насколько хватало сил, но Рома лишь едва слышно стонал и не приходил в сознание.

Несмотря на впивающиеся в тело камни и картину разрушения вокруг, на то, что мое тело не выполняло ни единой моей команды, я отказывалась поверить в происходящее. Казалось, надо потрясти головой, проснуться, и все окажется злой шуткой, жестоким наваждением. И нет ни колючего поля, ни пронзительной тишины, прерываемой тихими звуками природы, ни этой страшной неподвижности. Мы в пути, мы шутим и озорно переглядываемся, мы скоро уже приедем.

«Пожалуйста, господи, можно отмотать назад?! Ну, миленький, что тебе стоит? Прошу, всего лишь несколько минут. Как я могла… Рома! Живи, пожалуйста, только будь живой! Прости меня, я виновата!» Моя горячечная молитва напоминала бред, слова перемешивались, сознание путалось, но я не останавливалась – только из нее, из этой страстной мольбы могло прийти спасение.

Не представляю, сколько прошло времени, прежде чем я услышала, как зашуршали шины по камням. Вздохнула с облегчением – за нами вернулись друзья.

Потрясенные ребята выскочили из дверей авто и бросились на помощь. «Тише, тише, лежи спокойно, – не скрывая задыхающихся рыданий, упрашивала меня подруга, пока я безуспешно пыталась в очередной раз дотянуться до мужа. – Все будет хорошо, вы сильные, вы справитесь!» Вызвали медиков, которые отвезли нас в больницу ближайшего селения. Потом туда приехали родители. Лежа в унылой палате с облупившимися стенами, я слышала, как в коридоре плачет свекровь. Мое сердце обливалось кровью: «Не уберегла, не смогла, не справилась». Мама держала эмоции при себе, лишь гладила меня по волосам. Чуть слышно благодарила бога, что мы чудом выжили.

На двух каретах скорой помощи с мигалками нас перевезли в больницу родного города. Положили в одной палате, стали заживлять раны и переломы. Почти не говорили друг с другом, тогда я объясняла это стрессом, болью и переломанной челюстью у Ромы.

После больницы свекровь забрала сына к себе – так ей было проще заботиться о нем. А я лежала на нашей кровати дома одна, ждала, когда срастется кость и можно будет сменить ее и самой ухаживать за переломанным мужем.

Пришло время, мы оба вернулись домой. Забрали от бабушки нашего сына.

Отношения между нами напоминали холодную войну. Слишком горький мы пили коктейль, замешанный на любви, боли, обиде. Гнетущее больничное молчание не было временным следствием трагедии. Рома не прощал мне свои переломы. Свекровь подливала масла в огонь, раздувала его обиду. Я злилась на него и на себя, а душу выжигало чувство вины. Но в то же время мы очень любили друг друга и радовались, что живы. И у нас был сын.

Однажды я горько спросила у мамы: «Как нам жить дальше? Куда деть обиду и ссоры?» – «Ничего непоправимого не произошло, – чуть помолчав, ответила она. – Вы живы и уже здоровы. А все остальное со временем отойдет на второй план. Жизнь долгая, все забудется!»

Я не поверила ей. Казалось совершенно невозможным просто жить дальше. Авария безапелляционно поселилась вместе с нами. Присутствовала в каждом дне, поцелуе и ссоре. Ее отравляющие споры проникали в наши души, выжигая изнутри то волшебное, что нас когда-то связало. И однажды я сказала Роме: «Хорош! Да, я виновата. Не справилась с управлением, с ситуацией, переоценила свои умения. Но все! Я больше не хочу тащить с собой по жизни эту вину. Я оставляю ее там, на обочине, а дальше пойду налегке, что и тебе советую. И еще. Будет все-таки здорово, если мы пойдем рядом».

Думаю, муж тоже устал быть несчастным. Ведь после того разговора ссоры прекратились, а мы научились пристегиваться, соблюдать скоростной режим, не гнаться за другими.

Быть осторожными.

Глава 5.
В честь бабушки

Я перекрыла кран, отодвинула шторку и перешагнула бортик ванны.

Взяла полотенце, наклонила голову набок и сначала отжала волосы по всей длине. Наблюдая за своим отражением в зеркало, принялась вытирать воду с тела.

«Живот уже кругленький! Про талию можно забыть… Зато можно не втягивать живот на фото, чем не бонус!»

Я усмехнулась. Аккуратно промокнула полотенцем грудь.

«Как налилась! Надо же, какая чувствительная! Ты еще ни сном ни духом, а грудь уже шепчет – купи тест на беременность!»

Повернулась боком и посмотрела на свое отражение.

Тонкие руки и стройные ноги подчеркивали выступающий вперед живот. Скрывать беременность становилось сложно. Но я и не скрывала. Не сообщала всем подряд – это да, но особо любопытным, тем, кто спрашивал напрямую, говорила правду: «Да, беременна. Да, третий. Нет, еще не знаем, кто – мальчик или девочка». Хотя так и подмывало ответить, что я просто толстая, чтобы посмотреть, как они смутятся от понимания своей бестактности. С другой стороны, из моей жизни наконец исчезнет идиотский вопрос: когда за третьим? Можно подумать, это кого-то волнует. Особенно странна такая заинтересованность у тех, кто еще даже на одного не решился!

В конце концов, это наше с мужем личное дело – когда рожать и сколько. Почему я должна всем рассказывать и, более того, оправдываться? Как будто делаю что-то незаконное и стыдное. По-моему, это самое прекрасное, что могут делать люди, которые любят друг друга – рожать желанных детей. Но далеко не всех такая позиция устраивает. Вон, моя свекровь считает, что карьеру делать, деньги зарабатывать – это достойно уважения, а детей плодить – дело нехитрое, каждый может. Ну что ж, ее право – так считать, я-то тут причем? Мой живот, моя семья, мое право!

Я с нежностью и благодарностью потрогала живот, посмотрела в глаза отражению, разгладила хмурые брови и улыбнулась в предвкушении: «Сегодня узнаю, кто там поселился в моем животе. Чьи ножки меня пихают, что за рыбка трепыхается внутри. Ради кого я мучаюсь дурацкой тошнотой и днем, и вечером. Кого же это я уже люблю всем сердцем».

Я быстро расчесала влажные волосы. Посмотрела на часы: «Ого! Еще немного, и опоздаю!» Закутавшись в широкое полотенце, вышла из ванной комнаты. В спальне достала из шкафа приготовленное с вечера (еще школьная привычка) свободное летнее платье: «Какое счастье – носить беременность летом! Накинула что-то легкое, всунула ноги в балетки – и готова. Красота! Не то что зимой: пока оденешься, на улицу передумаешь выходить. Живот и так тяжелый, а еще сто одежек на себя нацепить надо!» Открыла коробку с косметикой, подкрасила ресницы. Посмотрела в зеркало и осталась собой крайне довольна: молодая стройная женщина с таинственными огоньками чуда в глазах.

Только я закончила, как зазвонил телефон. Высветился номер мужа.

– Подъехал? Спускаюсь!

Села в машину и потянулась губами для поцелуя:

– Опаздываем?

– Привет! – Рома чмокнул меня и начал выруливать с парковки. – Да вроде пока нет. Я торопился как мог. С работы долго не отпускали. И, как назло, эти светофоры! Все красные! На каждом пришлось останавливаться.

– Погоди, я же еще не рожаю! Мы просто на УЗИ едем. Что ты так волнуешься? – засмеялась я, рассеянно поглядывая на дорогу.

– А вдруг, пока мы тут все красные собираем, ребенок повернется неправильно, и нам еще три месяца голову ломать, мальчик или девочка! – муж потер переносицу.

– Да уж, загадка века! – иронично воскликнула я. – Все равно рано или поздно узнаем. Пол-то уже не изменится.

Рома забарабанил пальцами по рулю, потом вытер потную ладошку об коленку. Весь остальной путь прошел спокойно, и даже светофоры, казалось, сменили гнев на милость. Муж понемногу расслабился, и мы спокойно обсуждали разные текущие дела. А уж когда у больницы обнаружилось свободное парковочное место недалеко от главного входа, довольно хмыкнул.

– Приехали! Пошли! – заботливо помог мне выйти из машины.

Когда мы заходили в двери поликлиники, я взяла мужа за руку. Если спрятать пальцы в его теплой большой ладони, то становилось спокойнее.

Рома невольно поежился, мне был понятен его дискомфорт – все-таки сугубо женское царство, мужчины тут чувствуют себя неуверенно. Я усмехнулась, эта привычка общества делить сферы жизни на женские и мужские меня раздражала и забавляла.

Разыскали на втором этаже нужный кабинет и постучали в двери. После негромкого «Входите» мы отворили дверь.

– Здравствуйте! У нас плановое УЗИ. Вот направление… А можно я с мужем?

– Здравствуйте. Можно. Направление давайте мне, а сама ложитесь на кушетку.

Закрытые шторы создавали полумрак, ярко светил экран монитора. Врач сидела спиной к двери, лишь немного развернулась к нам одним плечом и протянула руку, чтобы взять направление. На вид ей было около сорока.

Я шагнула вглубь кабинета, сняла платье (нет, летняя беременность – просто кайф!), положила его на коричневую кушетку и легла сверху. Выдавив прохладный гель на мой живот, врач начала водить по нему датчиком. Нажимала то мягко, то твердо. Я затаила дыхание. Врач щелкала клавиатурой и не произносила ни звука.

Рома стоял у двери, заглядывал в экран монитора. По выражению его лица я поняла, что он тщетно пытается что-то понять. Почувствовав, как от наползающей, словно ночная тьма, тревоги у меня холодеют пальцы рук, я решилась спросить:

– Все… в порядке?

– А что, что-то должно быть не так? – строго спросила врач. Ее глаза смотрели спокойно и безучастно.

– Просто вы молчите… Я беспокоюсь.

– А что тут говорить. Если бы был повод, я бы не промолчала. Пальцев достаточно, голова одна, сердечко бьется. Давайте его послушаем, хотите?

Кабинет наполнился уже знакомыми мне по первым беременностям звуками, от которых, как в первый раз, перехватило дыхание. Быстро-быстро бился ритм. Трепыхалось, торопилось сердечко. Ребенок стал осязаем. Раньше я только чувствовала его внутри, но сейчас еще и услышала.

Мы с Ромой переглянулись. Моя улыбка, как в зеркале, отразилась на его лице.

– Ну, вот и сердечко. Все в порядке, зря вы тревожитесь.

И тут прозвучал вопрос, который меня очень волновал. Получилось ли у нас? Повезло ли? Вытянули ли мы счастливую карту? Как сложится моя судьба? В этот мой последний шанс стану ли я мамой девочки?

– Пол ребенка узнать хотите?

И пока я собирала внутри себя решимость, Рома подал голос. Чуть поперхнувшись от волнения, ответил:

– Д-да. Хотим!

Минута истины. Я прикусила губу. Сжала руки в кулаки. Конечно, мы и мальчику будем рады. Но ведь мальчики у нас уже есть, а потому так хочется дочку! Нежность, радость, принцессу. Платья, косички, туфельки. Передать ей свой женский опыт. Чувствовать особую связь. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, молила я неизвестно кого!

Пусть девочка! Пусть хоть какая! Пусть толстая, глупая – я на все согласна! Я очень хочу быть мамой дочки!

– Ну вот, смотрите, – врач долго крутила датчиком по моему животу, – сейчас хорошо видно: у вас будет девочка.

– ДЕВОЧКА! Рома, девочка! – я смотрела на мужа и не могла сдержать слез.

В душе я танцевала джигу. Кричала от радости. Громко хохотала, откинув голову. «ДА-ДА-ДА! Нам повезло! Мы вытащили выигрышный билет!» А в реальности лежала неподвижно на кушетке, и слезы катились по моим щекам, оставляя мокрые дорожки.

Врач повернула монитор, чтобы мне было видно, и указала пальцем:

– Вот, смотрите, доказательство. У мальчиков тут совсем иная картина. Так что поздравляю.

– Действительно, так и есть, – муж приблизил лицо к монитору и прищурился. – Точно девочка!

– Можете вставать. Вот салфетки, вытирайтесь, – привычно скомандовала доктор. Затем обратила внимание на меня. – А почему вы плачете?

– Как же не плакать! Разве вы не плакали, когда вам сказали, что у вас родится дочь? – наивно возразила я.

– У меня нет детей, – сухо отрезала врач.

«Ого, неловко получилось», – подумала я и торопливо украдкой вытерла слезы.

– Спасибо большое! Всего вам хорошего! – попрощались мы с доктором сердечно. Выходя из кабинета, я снова нашла любимую ладонь, в этот раз Рома сжал мои пальцы чуть крепче, и даже в этом мимолетном жесте я ощутила его радость.

Уже в машине крепко обнялись. Я положила голову мужу на плечо – покой, уют и радость. Ох, Рома, сколько важных моментов жизни мы переживаем вместе!

– Я тебя люблю!

– И я!

Признания скрепили поцелуем.

Чуть погодя, когда буря чувств немного улеглась, мы возобновили разговор, который возникал между нами регулярно. Мы спорили и не могли прийти к единому решению – как назвать ребенка.

А теперь, когда пол будущего малыша стал известен, спор об имени приобрел совершенно другое значение. Если раньше мы лишь предполагали, как назовем «возможно, вероятную» дочь, то теперь принять решение было необходимо. И важно сделать это до рождения ребенка, чтобы не получилось как со старшим, имя которому мы придумали только через пять дней после рождения. Никак не могли найти подходящее. Все имена или не нравились, или вызывали ненужные ассоциации. Хотя, возможно, мой первенец был из тех детей, чье имя рождается вместе с ним, и придумывать заранее бессмысленно, надо просто заглянуть в эти чистые глаза, вдохнуть аромат стерильной младенческой кожи и догадаться, какое оно.

Ведь, к примеру, с именем среднего ребенка проблемы не возникло. Как только врач на УЗИ в двенадцать недель сообщил, что будет мальчик, я твердо знала, что родится Глеб!

И снова имя, теперь уже девочки, нам не давалось. Каждый предлагал свои варианты. Но никто не хотел уступить. Я уже грустно смирялась с мыслью, что дочка будет безымянной даже не пять дней, а год.

Мне нравились имена Лада и Люба. Красиво, женственно. Любовь – так вовсе с глубоким смыслом. И с отчеством красиво сочетается. Но Рома не соглашался и уговаривал на совершенно безбашенный вариант. Он выкопал откуда-то из чертогов разума или детских воспоминаний имя Белладонна и всерьез предлагал так назвать ребенка. На это я никак пойти не могла. Как можно так подставить дочь с рождения?! В каком помешательстве надо быть, чтобы назвать девочку – хрупкую принцессу в пышном платьице – таким комичным именем? И как ее будут звать в садике? Белладонночка? А как сочетать с отчеством? И вообще, быть Белладонной – это с рождения превратиться в крупную толстую тетку с вавилонской башней из волос на голове.

– Ром, я тебя прошу – только не Белладонна. Ну в каком уме надо быть, чтобы так назвать дочь? – молила я, для убедительности трагически заламывая руки. – Ты еще ее Домоправительницей Фрекен Бок назови, как из книжки про Карлсона!

– При чем тут Карлсон! Бел-ла-дон-на! Как звучит! – Рома произнес имя с придыханием.

– Ну кто ее будет так звать: Бел-ла-дон-на? – я ехидно передразнила интонацию мужа. – Друзья ее будут знать Белладонка, Белка, а то и вовсе сократят до Донки. А самые креативные до Дна доберутся! Нормально вообще?

Я задохнулась от возмущения.

– Давай остановимся на прекрасном имени Любовь. Это же то, что так многим не хватает. Любовь – очень красиво звучит! Я считаю, что надо так назвать! – безапелляционно заявила я.

Наши фантазии боролись друг с другом. Мы не сдавались, и опять спор периодически возобновлялся.

Тем временем живот увеличивался, дочка внутри меня росла. Сменялись времена года.

И вот однажды, когда срок беременности почти подошел к концу, а наши жаркие споры так и не утихли, Рома неожиданно предложил компромиссное решение:

– Давай назовем дочь Надей? В честь твоей мамы.

Я пришла в замешательство – почему эта здравая мысль не появилась в моей голове? Меня же назвали Тоней в честь бабушки. Так отчего не продолжить традицию и не назвать дочь Надей в честь ее бабушки? Это же мощная преемственность поколений! Имя в наследство – это передача сильных и важных качеств характера, личности. Знать, что тебя назвали в честь бабушки, значит ощущать весь род за спиной. Ты не просто явился ниоткуда – ты родился, потому что твои предки были, жили, копили опыт, передавали ДНК из поколения в поколение! В тебе их гены, их сила, страсть и мудрость, ты под защитой.

– Рома! Гениально! – вскричала я, раскинула руки, порывисто обняла мужа. – Круто ты придумал!

Мы приняли решение и никому не рассказали о нашем плане. Готовили сюрприз. А в тот день, когда родилась наша дочка, мы сообщили бабушке, что назвали малышку в честь нее. В честь моей мамы. В честь бабушки. Бабушка Надя по этому поводу выплакала ведро слез. От счастья.