Проза жизни

Светлана Забегалина
Мой день рождения

С детства не любила пышные праздники, по крайней мере, дома. Все мои дни рождения протекали скромно, не скучно, но скромно, чем я была вполне довольна, и чаще всего на свежем воздухе. На свои шестнадцать лет решила нарушить традицию и позвать гостей домой. Скажу сразу, праздника не получилось…

Глава 1. Гладиолусы

Мой день рождения приходится на конец августа, когда созревает урожай яблок, груш, есть дыни, арбузы, и даже картошка уже крупная и вкусная. Почему так разъясняю? Да просто очень люблю фрукты, свежие овощи, всякие салатики из них и даже простую «пюрешку», если все это выращено и приготовлено с душой.

Также в конце лета цветут богатые на разнообразие цветов астры, и гладиолусы. Именно гладиолусы у нас на даче были шикарные – крупные белые прятались под кустовой вишней, а самые невероятные по красоте – махровые бордовые, необычно высокие.

Перед моим днем рождения мама решила съездить на дачу, привезти гладиолусов, ну и зелень к салатам. На дачу ездили регулярно, на маршрутке, или автобусе, в зависимости от количества наплыва пассажиров либо то, либо другое. Я не поехала, так как готовилась к приему гостей. В свои шестнадцать я могла полностью приготовить праздничный стол, и прибраться, конечно, тоже перед гостями нужно.

Вышло совсем не так, как ожидалось.

В восемь часов утра, когда я ждала звонок в дверь и, соответственно, возращения мамы, позвонили. Только не в дверь, а по телефону. И незнакомый женский голос осведомился, так ли меня зовут, а услышав подтверждение имени и фамилии, сообщил, что моя мама в больнице, в отделении черепно-мозговых травм.

Потом, со слов мамы, когда она начала говорить, я узнаю, какую роль сыграли гладиолусы. Кстати, с тех самых пор, их бросили выращивать, и я никогда даже не смотрю в их сторону. Все понимаю, но теперь смотрю на них без того восхищения, что раньше.

Итак, мама не села на рейсовый автобус. Вместо этого ее уговорили поехать на попутке. Это была машина типа «санитарка», или как их там зовут, главное автомобиль был неприспособлен для обычной перевозки пассажиров.

Мама сидела рядом с дверцей. В ногах у нее стояла сумка с помидорами, укропом, луком, петрушкой, салатом, всего понемногу, а в руках – букет тех самых гладиолусов. Одной рукой она старалась держаться, но букет все же мешал держаться как следует. Рядом сидела еще попутчица. У водителя спереди также сидел пассажир, мужчина.

Дороги у нас, в России, да, наверное, как и во многих странах мира, редко находятся в идеальном состоянии. А в данном случае не только дорога, но и машина. Дорога была дальней, несколько десятков километров. Но уже когда въехали в город случилось ЭТО.

Водитель немного не рассчитал переключение светофора, хотел успеть проскочить, но понял, что не успевает и резко нажал на тормоза. От резкого торможения пассажиров, что сидели на жесткой скамье, сильно тряхнуло. Моей маме не повезло. Она сидела вплотную к дверце, и при торможении не смогла ни за что ухватиться. Не успела. Отчасти помешали те самые гладиолусы, что она не выпустила из рук. Не успела ничего подумать, дверца машины, на которую она навалилась при торможении распахнулась. Мама вылетела из машины прямо на проезжую часть.

Ударилась затылком. Сильно, рассечен был практически весь затылок. Покатилась до края дороги, ударяясь коленями, локтями, кроша передние зубы и обдирая все кожные покровы. Долетела-докатилась до бордюрного камня. Рассекла правый висок. Глубоко, сильно.

Машины что ехали во втором ряду успели затормозить раньше, поэтому под них моя мама не попала.

Водитель и пассажир, что сидел рядом с ним вышел из машины. Они встали рядом с телом, и рассыпанными цветами, и стали рассуждать, что делать. Видя рассеченную голову, ободранные конечности, да и лицо все в крови они даже не поняли, что человек может быть жив. Не стали проверять.

Медленно, от кончиков пальцев к моей маме стала возвращаться Жизнь. Так она рассказывала потом. Поняв, что ее могут отвезти куда-нибудь не туда, как мертвую, да и не торопятся помощь оказывать, она напрягла все силы и пошевелила рукой.

Тогда мужчины спохватились. Подняли ее и уложили в машину, на пол. Повезли, уже не теряя время, в дежурившую областную больницу.

На дороге остались следы крови и рассыпавшиеся гладиолусы. Белоснежные, как саван покойника и бордовые, как густая, засохшая кровь.

Глава 2. День рождения

Все, что случилось с мамой я узнала в таких подробностях гораздо позже, когда она смогла рассказать. А утром в день своего шестнадцатилетия я узнала только то, что опасности для ее жизни нет. Что попасть я к ней смогу после обеда, когда она отойдет от наркоза. Больше вопросов я не задавала позвонившей медсестре. Представление о больнице есть у каждого. Бахилы, белый халат, режим, одежда и тапочки для больного…

У меня было наготовлено еще со вчерашнего вечера для гостей. Кое-что доделывала сейчас – салаты. Девчонки должны были прийти к десяти утра, так как планировали провести вместе весь день, они не все были знакомы между собой, но все отличались талантом в какой-либо области, целеустремленностью, творческой фантазией, поэтому скучно нам не могло быть.

Отменять гостей за два часа до их встречи мне показалось неприличным, да и к матери все равно рвануть сейчас не могу – бесполезно, не пустят.

Решила принять гостей. Механически, как робот доделала пару салатов, без зелени. Зелень осталась где-то там… в том времени что было до аварии. Мне сказали по телефону, что мама попала в аварию. Подробности дежурная медсестра если бы и знала, то не сообщила. Механически накрыла в зале стол.

Умение сервировать было на автоматизме, поэтому не раздумывала. Мне кажется, что я даже переоделась к встрече гостей, хотя не уверена. В голове стоял какой-то туман. Все мысли были о том, что в двенадцать часов можно уже начинать собираться в больницу. Больше никаких.

В десять часов с разницей в несколько минут пришли мои, все как одна пунктуальные подруги. Да, творческие, но пунктуальные. Последняя пришла пятнадцать минут одиннадцатого. Часы были на моей руке, и когда пришла последняя я посмотрела на запястье. Старалась делать это незаметно, не знаю, получилось ли, но глаза постоянно норовили посмотреть на циферблат.

На лице моем видимо отчетливо проступало мое состояние, поэтому первый же вопрос, который я услышала от собравшихся – «Что случилось».

Я ответила коротко – «Мама попала в аварию, она в больнице».

Мы сидели тихо. Они почувствовали, что мне нужно занять эти пару часов чем-то, и видели, что отвлечься полностью, тем более веселиться я не способна. Также не способна вести беседу, как обычно это делает хозяйка, принимающая гостей. Поэтому они заняли себя сами. Такие ответственные оказались гости. Помню, мы о чем-то все же переговаривались, на русском и английском. Написали какое-то коллективное сочинение на английском. Это было интеллектуально, а главное мозг хоть на минуты, но забывал тревожиться, занятый мозговым литературным штурмом на иностранно языке. В те моменты, когда я все же «отключалась» из беседы, «выпадала» из реальности, меня не трогали, ждали, когда снова «включусь».

Я очень благодарна своим подружкам за то, как они себя повели. Они не стали меня утешать, успокаивать, тогда бы я могла сорваться. Нет, они просто поддержали меня своим присутствием, тихой уверенностью, что все обойдется.

Ровно в двенадцать я обвела взглядом своих подруг и извинилась за то, что вынуждена их просить разойтись, так как мне нужно собираться в больницу к маме. Да, моя фраза была «старорежимной», как из книг про джентльменов и леди. Они быстро засобирались. «Да, да, конечно, мы все понимаем» – примерно такие слова пробормотала каждая из них.

Они разошлись быстро, тихо, тепло попрощавшись. Каждая обняла меня и прошептала слова ободрения. Те, кто не был знаком ранее между собой обменялись телефонами. Удивительно, но эта пара часов привела потом к общей и крепкой дружбе.

Как собиралась в больницу не помню. Мой брат проявил инфантилизм и утром, узнав о том, что мама в больнице заявил, что я должна ехать одна и первой, ибо «психика крепче». Спорить я не стала, у кого крепче. Я бросила бы все дела поехала бы в любом случае, он – нет. Он пошел на работу.

Проводив девчонок, я быстро собралась. В чем была. Захватила вторую обувь, бахил не было, а также дома были белые халаты. Мамины халаты. Взяла один из них, на всякий случай. Взяла из дома во что маму переодеть и комнатные тапочки. Все это собирала на автомате. Все мы если не из личного опыта, то из фильмов знаем, что нужно взять с собой в первую очередь.

Отделение черепно-мозговой травмы, или как оно там правильно называется, я нашла быстро. Кое-кто из пациентов лежал в коридоре – мест на всех в палатах не хватало, но маму положили в палату. Ее кровать стояла справа от входа, второй по счету в этом ряду. Вдоль другой стены был еще ряд пациентов, между ними тоже стояли пара кроватей, между этими основными рядами, кровати были вдоль всех стен. Не считала сколько их, но пространство между рядами соблюдалось, даже стулья стояли для родственников и близких, что навещали больных.

Мама только что пришла в сознание. Взгляд еще был немного мутный после наркоза. Зашивали рану на затылке. Поступило несколько пострадавших друг за дружкой, поэтому немного торопились спасти всех. Висок зашить маме или не успели, или забыли. Зашивали уже спустя несколько часов, дежурный врач заметил на обходе, что нужно наложить еще один шов.

Боялась ли я идти к матери – да. Безусловно. Я не знала, что я увижу, в каком она состоянии, что еще кроме сотрясения мозга – там ведь были больные с другими, сопутствующими травмами.

Помню это как сейчас. Ободранные колени, руки, лицо с остатками запекшейся крови, зубы, что покрошились от удара об асфальт или друг об друга, не знаю. Она была слаба. Едва говорила. Но я поняла, что амнезии нет, что, ее голова кружится, слабость, но память, да и мышление сохранны. Она видит и слышит. Так как мама не видела себя со стороны, я как могла погасила весь ужас, что я ощущала, глядя на ее повреждения, чтобы она не думала, как выглядит со стороны. Тогда я подумала, что должна хотя бы выглядеть сильной и спокойной. Я сидела с мамой, потом вечером вышла к подошедшему с работы брату, отдала ему халат, чтобы он тоже навестил маму. Перечислила видимые повреждения, чтобы тот был готов.

Так прошел мой день рождения, когда мне исполнилось шестнадцать лет.

Глава 3. Последующие дни

Я училась в школе и буквально через пару дней начиналась учеба. Приезжал отец. Я позвонила, сообщила, что мама в больнице. Они приехал, пару дней методично посещал маму, отсиживая несколько часов утром в палате, как всегда интеллигентно одетый в костюме и при галстуке. Потом сообща с братом отправили его обратно на дачу. Ибо прозаично, но бросать нельзя надолго – там слишком много всего выращивалось, все овощи были свои, кроликов на соседей тоже нельзя надолго оставлять.

Приехала и одна дальняя родственница. Сообщили все, но остальные не поехали, другой город, а человек в больнице, в общем посочувствовали, но смысла ехать не увидели. Кроме одной. Зачем приезжала осталось тайной. Аппетит у нашей дальней родственницы был отменный. За пару дней она подчистила все продукты, что были с расчетом на неделю у нас с сестрой. Даже подсолнечного масла она умудрилась истратить почти полную бутылку.

Когда уехала дома не осталось даже картошки. С собой, при наличии домашнего хозяйства ничего не привезла. Только все съела.

Почему делаю на этом акцент – да потому что денег у меня не было. У брата какие-то были, но тратил он их крайне нерационально. Возьмет и купит у старушек блюдце зеленых несъедобных яблок на пирог, а дома молока нет. Вероятно, он питался на работе в столовой, не спрашивала.

Я ела два раза в день. Утром и вечером. Ощущала постоянный голод. Но идти занимать у соседей – даже мысли не возникло. Терпела. За две недели я похудела со своих пятидесяти пяти до пятидесяти и ходила старательно вдоль стенок. Иногда кружилась голова и я хваталась руками за стенку. Да, вроде пять килограмм, но для меня это было заметно.

Так получилось, что мне пришлось, хотя я была младшей по возрасту в семье, основную ответственность взять на себя. Ответственность за маму в больнице, за дом, за двух собак. У нас в то время был щенок овчарки и беременная спаниель. Еда для собак была – был запас мелкой дешевой каши, костей, мясных обрезков, что отдавали за копейки на рынке. Это было то, что нельзя продать людям и мне отдавали по символической цене.

Чтобы было понятнее, опишу свой стандартный день.

Вставала я в пять утра. Надо было по очереди погулять с собаками. Вместе было нельзя – щенок, обладая веселым нравом и ощутимой силой могла случайно навредить беременной спаниели. Потом я их кормила, делала какие-то домашние дела, завтракала, «для людей» кстати готовила сестра, она вызвалась, а я не стала ей в этом отказывать.

Шла в школу. После уроков быстро выгуливала собак и шла в больницу, захватив что-то из фруктов. Покупали специально в больницу. Помню, притащила целую дыню к ним в палату, досталось всем, кто мог есть. Мама, как любая настоящая мать, видела, что я голодна, видимо скрыть взгляд на еду не удавалось, и норовила что-то оставить из еды для меня. Я отказывалась, врала, что ела, а мама все равно оставляла. Питание было в больнице хорошим, она малоежка еще к тому же, а с сотрясением мозга аппетит и вовсе не ахти, в общем да, признаюсь, иногда ей удавалось уговорить меня на половину котлетки.

Очень благодарна «соседу», как я про себя звала мужчину, дежурившего у соседней кровати рядом со своей матерью. Он находился в палате постоянно. Взял отпуск, когда его мать попала в больницу. Когда меня не было, то есть до обеда, сосед ухаживал и за моей мамой. Совершенно бескорыстно. Молча. Он всегда молчал. За все время он едва произнес пару слов вслух.

Вечером я шла домой, убиралась, варила собакам кашу, выгуливала их, снова по очереди. Ложилась после десяти вечера. Итак, изо дня в день.

Разговаривая с мамой, я поняла, что лечение в больнице минимальное. Нужны очень дорогие лекарства для восстановления. Пока она лежала в больнице прогресс был очень слабый. Она могла разговаривать, зажили оцарапанные места, прошли гематомы. Но она по-прежнему не могла вставать. Только сесть ненадолго, и то с трудом. Лекарства были не просто дорогие, но их еще и не было. Нужно было доставать.

Параллельно я отслеживала как продвигается следствие по аварии. Предложили выбор – водитель приносит упаковку лекарств и мама подписывает отказ от претензий. Мама согласилась. Я хотела, чтобы все лечение оплатил, но мама убедила меня, что больше он не смог достать. Конфликтовать ей было тяжело, и характер не тот и состояние здоровья. Мне объяснила, что так как ходить по следователям да судам она не может физически, могут замять дело без потерпевшей, а если его осудят, то ей тоже легче не станет – не выздоровеет, поэтому согласилась, хотя бы на одну упаковку.

Одной упаковки было мало. Необходимо было хотя бы еще две. Я искала. Да, девчонка шестнадцати лет звонила врачам, ходила в больницу, и да, нам их выписали по бесплатному рецепту. Это было чудо, в которое никто не верил. Не верила и я, до тех пор, пока не получила эти заветные упаковки в руки. Смотрела на них и не верила, что получилось, что нашелся врач-волшебник, что смог достать и, более того, как говорится «по бесплатному рецепту». Всю жизнь буду поминать его добрым словом.

Глава 4. Мама дома

Когда маму выписали, ссылаясь на переполненность больницы, она шла с трудом, с обеих сторон ее поддерживали мы с братом. Она пошатывалась и едва дошла до дома. На врачей обиды нет, лекарствами у нас и правда обеспечивают крайне плохо. Даже иголок, чтобы швы накладывать, и тех мало, и далеко не всех требуемых размеров, а уж что говорить о лекарствах…

Уколы я делать умела и раньше, но до этого моими пациентами были кошки и собаки. Уже не помню, с какой живности началось, но соседка медсестра пришла, показала, как вскрывать ампулу, набирать шприц, под каким углом вводить, в общем она научила меня делать уколы. А куда именно делать объяснял ветврач, что лечил наших кошек и собак. А тут человек, да еще самый родной. Снова надо учиться. Опять пошла к соседке-медсестре. Та объяснила и показала, как делать уже человеку. Сказала, что верит в меня, рука мол легкая.

Когда мама лежала уже дома стало намного легче. Во-первых, не нужно было мотаться в больницу, и переживать, как она там. Мама была дома.

Во-вторых, с уколами она заметно пошла на поправку. Она по-прежнему в основном лежала. Иногда сидела. Как только мы переступили порог квартиры, спаниель надумала рожать. Забралась под кровать и там родила четырех прелестных черно-пегих щенков. В общем по итогу щенкам соорудили нечто типа вольера из каркаса кровати, и мама, когда садилась на свою кровать, стоявшую рядом, любовалась ими. А положительные эмоции больному очень нужны для выздоровления. Более того, когда щенки подросли, они забирались к ней на кровать, и играли в ногах, а один, самый ласкушка, забирался спать на всю ночь.

В-третьих, маме выплатили зарплату, которую задерживали уже давно, и ее коллеги по работе принесли домой деньги. Возможно, что они и от себя прибавили, не знаю, главное, что питание для мамы было полноценным, да и сама перешла на трехразовое, готовить я стала все сама, так как времени стало больше. Когда маму выписали, с дачи снова заехал отец и теперь он привез продукты, так как собирался не впопыхах. Бросать дачу совсем он не мог – там жили кролики, и огород требовал ухода. На даче постоянно из семьи кто-то был с весны по осень, лично я почти все каникулы, это так, маленькое пояснение.

Эпилог

Любой взрослый скажет, что мне было очень трудно меньше трех недель, и это не так долго, и что я могла бы попросить отца привезти «картошки – моркошки», или занять денег у соседей на еду, но мне только исполнилось шестнадцать. Просить я никогда не умела, так и не научилась с тех пор. Как говорит Воланд, герой произведения «Мастер и Маргарита» М. Булгакова, – «никогда и ничего не просите, и в особенности у тех, кто сильнее вас», и единственный раз, когда я нарушила это правило не задумываясь – это когда нужно было поставить на ноги свою маму.

Другие мои «дни рождения» какие-то помнятся, какие-то совсем стерлись из памяти, но это, когда мне исполнилось шестнадцать, я не забуду никогда. Наши близкие и родные – самое ценное, что у нас есть, и ради них стоит быть сильными, или стать таковыми.

Елена Хамдан
Пожар в зеленом доме

Предисловие автора

Эта книга – мягкая подушка, в которую можно поплакать. Пушистый мурчащий кот, которого можно погладить, когда вам грустно и больно.

Это история о горе и его проживании. О том, как внутреннему ребенку сложно и страшно терять близких. О том, что детство и его приметы рано или поздно заканчиваются, как бы мы ни старались их удержать.

Основа этой маленькой книги – история, которая случилась со мной. Только превратив ее в текст, я смогла прожить и принять это горе. Я надеюсь, что мой рассказ поможет тем, кто потерял близких, высвободить непрожитые эмоции. Я пишу, чтобы показать: текст терапевтичен. С каждым из нас случаются беды, у каждого есть свои трагические истории. Написанный текст помогает их пережить, переосмыслить и использовать, чтобы стать сильнее. Не бывает людей без боли, но боль не должна управлять человеком.

Прочитайте мою историю. А потом возьмите ручку и запишите свою. Я надеюсь, вам станет легче. Плачу ли я, когда пишу? Да. Но я понимаю, что это неизбежная часть процесса, иначе непрожитые эмоции так и останутся зажатыми, так и будут забирать мою энергию.

Пролог

Я берусь за эту историю уже не впервые. И каждый раз я смотрю, как горят мои черновики вместе с мусором.

«Рукописи не горят,» – спокойно смотрит на это Воланд.

«Жечь было наслаждением,» – возражает ему Гай Монтэг.

«Забрать все книги бы, да сжечь,» – соглашается Фамусов.

Пока в моей голове проигрывается этот разговор, я помешиваю длинной палкой костер и раскрываю занявшуюся снаружи тетрадь. Я контролирую огонь. Сама. Огонь уже ничего не может сделать с моей жизнью. Все, что мог, он сделал семь лет назад.

Рукописи не горят. И поэтому я опять начинаю сначала этот рассказ об огне, детстве и (не)счастье.