В пыточной время всегда тянется по-своему. Никогда не знаешь, сколько же прошло дней на самом деле. Заговорщиков пытали в соседних камерах, чтобы все слышали, кто и что о ком рассказал, или же просто крики беспомощного упрямства.
– Ну что же, мой благоуханный друг, – Триумфатор смерил пленника взглядом, – вот и пришла пора прощаться.
Он покидал очередную камеру. Позади ему в спину слепо уткнувшись, «висела» прикованная к столбу изувеченная, без носа и ушей фигура, и дверь захлопнулась. Последняя камера, куда сегодня снизошёл Триумфатор, была камерой Брута. Он возник на пороге. Золото триумфального облачения озаряло полумрак бликами, аромат, сопутствующий ему, на какое-то время вытеснил «спутника» пыток и боли – смрад крови, пота и загнивающих ран, в которых нещадно пировали мухи. Жара, духота и жажда были в этом царстве боли. С потолка свисали цепи со ржавыми крюками, ещё со свежими следами крови. На столешнях лежали щипцы, свёрла, лезвия, молотки и пилы, кусачки и тиски – в общем, инструменты живодёра. Кроме прочего, ещё была жаровня с раскалённым железом, кочергами, иглами и штырями.
Брут был прикован к столбу, четверо надзирателей стояли в стороне. Триумфатор сразу обращался к Марку:
– Знаешь, я никогда не понимал тебя до конца, да, признаюсь, это и интересно, это и держит тебя около такого человека. Но твоё поведение… – Триумфатор помолчал. – Ты поддержал убийцу своего отца, ты примкнул к Помпею, ты пытался укусить руку, которая тебя кормила. В битве при Фарсале, когда я разбил вас, я приказал не причинять тебе вреда, даже приказал позволить тебе уйти, если бы ты отказался сдаваться добровольно.
Марк перебил Триумфатора.
– Я спасся, потому что не побоялся пройти там, где почва уходит из-под ног, а не потому, что ты позволил. – Он сверлил взглядом спокойное, невозмутимое лицо Триумфатора. – Я не боюсь смерти! – закашлявшись, попытался крикнуть Брут, но получился сдавленный сип.
– Нда, болота не поглотили тебя, и то, что ты оказался в моей «когорте друзей», видимо, тоже уже и упоминать не стоит, – отвлечённо заметил Триумфатор и сменил тему, которая ему наскучила. – Я думал, что ты лучше всех, ты пытался в этом всех убедить, – он ехидно улыбнулся с лёгким пренебрежением, – а ты такой же, как остальные.
– Ты уничтожил Республику, – возразил ему Брут.
– Народ вас не поддержал, выборы в магистраты были коррумпированы, на улицах были столкновения недовольных, все понимали, что произошёл подлог.
– Зато теперь выборов нет вообще, – Брут плюнул кровью в сторону Триумфатора. Надзиратель было дёрнулся, но был остановлен жестом.
Вдруг в происходящее ворвались чьи-то душераздирающие вопли и стоны, похоже, кто-то расстался с жизнью.
Триумфатор обычно снисходительно относился к достойным поверженным врагам, но здесь было другое, эти заговорщики убили его, Цезаря, он точно это видел.
– Вы вновь принесли бы хаос и гражданскую войну, а теперь мы монархия, империя! – Триумфатор провозгласил это гордо и громко.
Брут испепеляющим взглядом смотрел на ненавистного ему человека.
– Ты с пренебрежением относился к традициям, к основам Республики, к сенату! – с хрипом, но с твёрдостью в голосе выпалил Брут.
– Сенат? Республика? – усмехнулся Триумфатор. – Что это, как не сборище коррупционеров? Вы хотели отобрать у меня всё кудахтаньем, а я пришёл и взял своё. А как ты относишься к тем, кого победил на поле боя? Вот я многих из помпеянцев пощадил. Даже даровал должности, благосклонность, права. Видимо, надо было прислушаться к притче о змее, которая всегда остаётся змеёй и при смерти не кусает не из благодарности, а потому, что не может. – Триумфатор сверкнул глазами и словно немного оскалился.
Но Брут этого будто не слышал и продолжал:
– Ты вознамерился приравнять себя к богам. Эта твоя статуя в Храме Юпитера и остальные, в других Храмах, а также та, которая установлена рядом со статуей отца нации Ромула, на которой табличка – «Непобеждённому Богу».
Презрение читалось уже и в его голосе. Даже на краю гибели Брут всё равно был прямолинеен и упрям.
– Империя – это порядок! А конкретно тебе вредило моё убийство, я спасал тебя, помиловал Кассия по твоей просьбе. При моей диктатуре тебя ожидала блистательная карьера!
– Я убил бы собственного отца, если бы увидел, что он стремится к тирании, – процедил сквозь стиснутые зубы Марк.
– Это всё идеалистический бред, – отмахнулся Триумфатор.
Брут смотрел решительным, бесстрашным взглядом.
– Знаешь, что было последней каплей? Знаешь? Даже не то, что ты с неохотой отказался от царского венца. Я верил тебе, верил в тебя, верил, что, прекратив гражданскую войну, ты восстановишь Республику, а ты сказал: «Сулла не знал и азов, если отказался от диктаторской власти».
– Я выиграл войну, а не прекратил. Оголённые мечи сами в ножны не ложатся, а крепкие руки их не отпускают… – заметил Триумфатор. – Вы хотели жрать, – заключил он, – вот и побудьте мясом. О, да и ты, Брут! – выделил Триумфатор голосом и пошёл к выходу, после чего остановился и поманил жестом, бросив короткое: – Пошли, что-то покажу.
На этих словах, с лязгом и шумом побросав инструменты и взяв бренчащую связку ключей, четверо надзирателей отстегнули тень человека от столба и потащили мимо колодок и крестовины для свежевания. На плече Брута недоставало «лоскута» кожи. Сковав цепями и схватив Марка смертельной хваткой, четверо поволокли его следом за Триумфатором. Они шли по рубленным в скале коридорам казематов, и он говорил: