Солнце на краю мира

– Обещаю, – говорит она тихо. Я не поворачиваюсь, но мне кажется, она придвинулась ближе ко мне.

В последний раз я вдыхаю полной грудью, напрягаю спину и «рыбкой» сигаю вниз. С обрыва до воды – метра четыре, но с непривычки они тянутся столь долго, что в животе основательно ёкает. Вонзаюсь в желанную воду и тут только вспоминаю, какая же она обжигающе холодная. От моей напыщенности вмиг не остается и следа, я стремительно выныриваю и начинаю барахтаться, как щенок. Продрав глаза от воды, смотрю вверх на Дженнифер, которая готовится к прыжку. Поза ее выражает решимость и безнадегу. Я кричу, что здесь здорово и чтобы она прыгала «солдатиком», если боится. Через секунду за спиной раздается оглушительный всплеск – похоже, «солдатик» был с поджатыми коленями – и спустя несколько мгновений, Дженнифер высовывается рядом, жадно глотая воздух и бешено дергая всеми конечностями.

– Ты не сказал, что тут так холодно! – кричит она, стуча зубами. – Ты с ума сошел!

– Средство от всех болезней, – отвечаю я и тоже стучу зубами, как дятел. – Давай выбираться, плыви за мной.

В заключительный раз заныриваю глубоко-глубоко, открываю под водой глаза и трогаю рукой сыпучее дно. Глаза окоченевают от холода. Под водой светло и удивительно прозрачно. Рядом барахтается Дженнифер, пуская пригоршни белых пузырьков, не понимая, куда я делся и куда плыть ей. Не чувствуя кожи, я наконец выныриваю у отвесного берега и берусь рукой за скользкую ступень в нижнем камне. Камень теплый и шершавый, а рука моя на нем синего цвета.

Дженнифер подбирается ко мне, судорожно хватается за тот же камень, и я подсаживаю ее, чтобы она выбралась на него ногой. Нащупав рукой опору следующего камня, она, как паук, бросается карабкаться вверх. Вся дрожит, согнулась колесом, с волос текут струи, губы шлепают и издают нечленораздельные проклятия. Я усмехаюсь и лезу следом.

У костра, стоя ко мне спиной, она стаскивает бюстгальтер и жадно заворачивается в рубаху, штаны и плед. Отжимает волосы и принимается греть руки у пламени. Я не спеша иду от берега, нарочито вальяжно ступаю по теплой траве, хотя сам еле сдерживаю стучащие зубы. Беру свои вещи и напяливаю на мокрое тело.

Дженнифер сидит на корточках у самого костра, выставив вперед руки и смотрит в одну точку. Поленья уже хорошо занялись, появились первые угли. Я достаю припасенную бутылку вина и кружки, наливаю до краев в каждую и ставлю с краю шалашика, к самым углям. Увидев это и осознав, что через несколько минут ее ждет горячий глинтвейн, Дженнифер, наконец, оттаяла и рассмеялась.

– Ты сумасшедший, – говорит она и пихает меня рукой. – А вдруг у меня было бы слабое сердце?

– Тогда ты бы не работала в безопасности, – улыбаюсь я. – Да ладно тебе, неужели это страшнее, чем ловить шпионов?

Она шутливо дуется:

– Да я вообще не испугалась, это я от неожиданности…

– Ты отважная, – говорю я доверительно. – Ты вообще молодец.

– Издеваешься.

– Нет же… На самом деле, холод – ерунда, многие элементарно спрыгнуть боятся. А ты без раздумий – раз, и плюх!

Она помолчала.

– Это у тебя особое место, куда ты девушек водишь?

Я сначала не понимаю, а потом внутренне спотыкаюсь. Вот опять она на эту тему…

– Да каких девушек?..

Прозвучало чересчур безрадостно, так что я поспешно добавляю:

– Я имел в виду друзей. Деев, например, полчаса разглагольствовал, прежде чем прыгнуть…

Мы сидим, я палочкой ковыряю угли и смотрю, как на черной, будто смола, поверхности вина возникают ниточки пузырьков. Спустя минуту, я беру кружки и одну протягиваю Дженнифер. Она берет ее пальцами за краешек ручки, чтобы не обжечься.

С первым глотком горячего, бьющего в нос, ароматного вина все становится иначе. Холода больше нет, недавнее «моржевание» вспоминается как забавное приключение, которое мы с легкостью повторили бы снова.

Мы полулежим на земле около костра. Спутанные волосы падают Дженнифер на лицо, и в таком виде она очень красива. Сирена… В свете костра мерцают ее глаза, нос, щеки, тонкие пальцы, держащие кружку, желтые клетки рубашки. На лице застыла полуулыбка, взгляд сделался задумчивым.

– Боже мой, сколько всего вспоминается, – говорит она. – В институте мы ходили в походы, летом ездили в лагерь… У костра сидели вот так же. Пели песни… Переглядывались, обнимались, шептались… Сколько было переживаний!.. А сейчас это вспоминается, будто давно прочитанная книга или фильм. Сидим мы, например, под деревом, мокрые от дождя, и мальчик так несмело, несуразно меня приобнимает… Или плывем на катамаране по реке, нас четверо – двое ребят и двое девчонок. И с другой девчонкой мы откровенно хохочем над этими парнями, смешно ну просто до коликов. Они обижаются и бубнят что-то между собой… Но что это были за парни, что за девчонка, когда это было?.. То ли институт, то ли еще в колледже?.. Ясно помню отдельные кадры, как вспышки, а целые пласты событий вылетели. У тебя бывает такое?

– Бывает… Мы тоже в походы ходили, в горы лазали… На море сидели у костра ночью на пляже.

– Точно! – загорается Дженнифер. – Ночью – обязательно на пляж, ходить по воде босиком… Купались голыми, встречали рассвет сонные.

Мы молчим. Каждый вспоминает картинки молодости и, кажется, что это одни и те же картинки, что сидели мы с ней у одних и тех же костров. Я легко представляю ее лицо напротив, рядом пара ее подруг, закутанных в одеяла, кто-то уже спит у соседа на плече, справа сидит гитарист, которого неизвестно как зовут, и бренчит себе под нос… Только что допели очередную песню.

– Помню, как мы сидели с одним парнем рядом и переглядывались весь вечер. А потом взялись за руки, перебирали друг другу пальцы… Сердце аж замирало. Но что это был за поход? Первый курс… Парень – старшекурсник? Или нет? Как зовут, не помню, это еще пусть, но я совсем не помню, как он выглядел!..

– Я отношусь к этому философски. Провал в памяти – значит, информация больше не нужна. Что осталось, то твое. Остальное – ждет впереди. Ему же тоже понадобится место в памяти.

– Живи настоящим?.. – она неподвижно глядит перед собой; в распахнутых глазах отражается пламя.

– В молодости я вел дневник, – продолжаю я ностальгировать. – Писал туда все, что меня волновало, про друзей, про девушек, про всякие свои дурацкие проблемы… Год назад где-то на него наткнулся и перечитывал. И совершенно себя не узнал. Читаю, помню само событие, помню отдельные эмоции. Но совершенно не помню свое ощущение жизни… Понимаешь? И так странно: вроде все знакомо, но как будто это был кто-то другой. Я совсем не представляю, как из меня тогдашнего получился я сегодняшний…

– Интересно было бы почитать, – говорит она и глядит на меня.

– Да нет там ничего интересного.

– Я тоже вела дневник. Только не люблю его перечитывать, там слишком много личного.

– То есть?

– Ну… Вот много у тебя в дневнике, скажем так, постельных сцен?

Я задумываюсь.

– Постельных сцен хватает, но подробностей очень мало.

– Вот, мальчики всегда так… А девочки описывают все в деталях. И перечитывать их сейчас немного… стыдно.

– Вообще, ты права: интересно было бы почитать, – улыбаюсь.

– Ну перестань, – отмахивается она. – Подумаешь сейчас, что у меня разносторонняя сексуальная карьера.

– А на самом деле?

– На самом деле нет, – говорит она, теребя палочкой угли. – Я была хорошей девочкой.

– Все так говорят.

– Все лгут, а я говорю правду, – кокетничает она.

Я делаю большой глоток вина.

– Почему ты уехала сюда из Казани?

Она долго молчит.

– Все там у меня как-то разрушилось. Та история, потом унылая служба в секьюрити, с Яром сходились и расставались… Больно так было, невыносимо… А спустя год – новая депрессия, не детская, настоящая, чуть до резания вен не дошло… Отец тогда умер еще… И никого не осталось. Темный, промозглый ноябрь, тоска, я одна, и никакого света на горизонте. Приходила вечерами домой, заворачивалась в одеяло, да так и сидела в углу, без света, до самой ночи. И мальчик больше не снился… Только работа спасала. Она была монотонная, но там я хоть чем-то занималась. Ужасно боялась ее потерять, не знаю, что бы тогда произошло… Вытащили меня оттуда хедхантеры из Super Armories и SP. Затрезвонили вдруг, как с цепи сорвались. Одни приглашали в Австралию, другие в Италию. Я выбрала Стратос.

Она пьет вино из кружки, не глядя на меня.

– А в России была с тех пор?

– Нет.

Мы молчим. Как-то там сейчас в Твери, в Константиново? Колледж свой я не навещал вообще ни разу. От кого-то слышал, что его планируют то ли перестраивать, то ли расширять. Съездить бы туда, пока не вырубили наш любимый парк со столетним дубом…

– А ты почему пошел в ПАК? – спрашивает Дженнифер.

Я как следует отхлебываю глинтвейна, прежде чем начать.

– У меня отец работал в спецназе полиции и в ПАК… Я его почти не помню, он погиб вскоре после моего рождения. Спецоперация в Леванте, зачищали крупный лагерь террористов. Там много бойцов полегло… Мне мать про него рассказывала. В доме было много его распечатанных фотографий, награды, кое-какое обмундирование. Я в детстве очень интересовался военными, детская мечта была стать агентом и отомстить за отца. Потом это прошло. В молодости увлекся криптографией, что гораздо больше подходило для удачной карьеры, нежели военная служба. Так мне, по крайней мере, казалось. Но окончательным поводом стала Мари: она отправила меня лесом в первый раз, заявив, что ей нужен военный, настоящий Д’Артаньян, а не рохля, ну и далее по списку… Не знаю, был ли я в самом деле рохлей, но меня задело до глубины души. Плюс, у детской мечты открылось второе дыхание. Долго я не думал, волевым решением поступил на службу в ПАК сразу после колледжа.

Дженнифер слушает с большим интересом.

– И Мари тебя дождалась?

– Нет, вряд ли она меня ждала… Но когда я вернулся, загорелый, здоровенный, с деньгами – она тут же бросила своего тогдашнего ухажера, и все между нами было решено.

Дженнифер выпрямилась и глядит восхищенно.

– Ну вообще! Вот это история! – хлопает она меня по коленке. – Хоть на плакат в приемке ПАК вешай!

– Почему? – я невольно конфужусь. – У нас полно ребят было, которые после службы возвращались к своим пассиям, будучи ими отвергнуты. Не у всех, конечно, во второй раз складывалось, но мне повезло.

– Еще ведь момент, что ты бросил работу ученого… Поэтому ты потом ушел в Gateway?

– Да нет… То есть в какой-то мере да… Наука меня всегда интересовала, я поэтому стал в ПАК аналитиком. Не наука, конечно, но, в общем, труд интеллектуальный… Детские мечты давно развеялись. Когда я уходил в Gateway, тому были абсолютно прозаические причины. Злободневные. В Штабе тогда ввели балльную систему и урезали зарплату аналитикам. Я и без того утратил интерес, а тут и часть дохода потерял… А Деев с полгода как свалил в Gateway и рассказывал по вечерам воодушевляющие истории, как им там свободно и интересно живется. Это было спонтанное решение из серии «А почему бы и нет?». Лишь постфактум я его аргументировал давним своим интересом к физике. Дескать, возродил первое направление карьеры, когда второе зашло в тупик.

– Ох уж этот Деев, – смеется Дженнифер, – Он всегда был таким… буйным?

– Да ты что, – машу я рукой, – раньше был вообще ненормальный! Сейчас более-менее остепенился…

– Это, по-твоему – остепенился? Н-да… А расскажи какую-нибудь историю, что он вытворял, когда ты только пришел в Gateway? – просит она азартно.

Нечего там рассказывать… Каждый вечер были сальности, по пятницам – бар, обсуждение телок и Рустема; затем – ночной клуб и социальные приключения. Деев этим своим багажом втайне гордится, а вот другие участники – по-разному.

– Все истории слишком известны в узких кругах, чтобы их рассказывать, – отшучиваюсь я.

– Ну вот, как всегда… – дует губки. – А бывали у Деева подвиги, где не замешаны женщины?

– Сложно, – размышляю я. – У Деева кругом бабы, и шалит он в основном с ними… Разве что был безобидный случай с левым литием, который нам приходилось добывать для первых искривителей… Но, по-моему, тебе будет скучно.

– Нисколько! Ты же обделил меня подробностями ваших мутных историй, – говорит она с хитрецой. – Да не делай такое лицо, я шучу… Не нужны мне детали, касающиеся одного тебя и компетентных органов, – подражает она манере полисмена. – Меня интересует романтическая сторона, приключения…

Я сдаюсь и рассказываю про то, как Деев с Эджвортом добывали литий на какой-то фабрике, ночью, за наличку кладовщику. Большого секрета тут нет, все фигурирует в одном из тех закрытых дел, когда-то имевших дежурный гриф «C». Было это километрах в пятистах от Стратоса, и двум младым повесам пришлось на деевском оверкаре под утро проходить посты дорожной полиции, у коей, разумеется, возникали к ним разные вопросы. Чтобы направить вопросы в безопасное русло, Эджворт прикидывался в стельку пьяным и мило буянил. Полицейские, ясен пень, охотно проверяли на алкоголь Деева, который сидел за рулем и был совершенно трезв. На этом злоключения заканчивались, и они ехали дальше. Лишь раз сонный и мрачный полицейский обиделся на такой облом и попросил открыть багажник, где под дном был спрятан литий. Когда они заподозрили, что инспектор попросит поднять дно, Эджворт сделал угрожающе зеленую рожу («Господин полицейский, при всем уважении, я сейчас сблюю!»). Деев поспешно закрыл багажник и оттащил того к обочине. Засим инспектор с отвращением отпустил их восвояси.

Дженнифер эта история, как ни странно, приходится по вкусу. Она звонко хохочет, откидывая назад великолепные мокрые волосы.

– И что, такие приключения происходили каждый раз, когда вы нелегально что-то закупали?

– Почти каждый… А таскать леваком приходилось многое. На все нужны разрешения, которые фиг ты быстро получишь. И вот, ездили то за парапластиковым сырьем, то за ураном, то за пси-лаборантами…

Я отпиваю вина. Может, и права Дженнифер, что они пытаются взять нас за горло за прошлые заслуги. А ведь именно тогда мы замыслили свое главное творение, которое теперь, даст бог, обретет заслуженную славу. Где бы мы были, если бы не деевские ночные вояжи?

Я зачинаю еще одну историю, и вдруг у Дженнифер по телу проходит дрожь и она трет ладошки.

– Так тебе, оказывается, холодно? – спрашиваю. – Иди сюда, прислонись ко мне спиной.

Она послушно подползает и облокачивается мне на грудь. В сочетание запахов костра и вина, как струя родниковой воды, вторгается аромат ее духов и мокрых волос. Инстинктивно мне хочется ее обнять, хочется прислониться носом к ее щеке. Я борюсь с нарастающим порывом это сделать. Я беру ее руки в свои ладони и начинаю их растирать. Они холодные, бледные и тонкие, как фарфор. Кажется, неосторожным движением их можно сломать. Я бережно согреваю своими пригоршнями ее гладкую, как глазурь, кожу.

Она ежится и сильнее льнет ко мне:

– Так правда гораздо теплее, – почти шепчет она и обращает лицо ко мне. Наши лица совсем рядом, мы едва не касаемся носами. Она смотрит мне в глаза, на губы, снова в глаза, пристально…

Откуда-то вылезает мысль о Ярославе Бойко, мелькает его угрюмый взгляд и исполинский лоб, но я гоню их…

Не в силах больше бороться с собой, я обнимаю ее, и – поцелуй. Он случается сам собой, даже подумать о нем не успеваю… Не ожидал, что все случится так скоро и бесповоротно. Впрочем, чего иного я ожидал?

Губы у Дженнифер нежные, но упругие. Как давно я не целовался, и как же это приятно!.. Мы целуемся еще и еще, моя рука путается в ее волосах, она обнимает меня за шею.

Наконец, оторвавшись от нее, я внезапно иду на попятную. Потому что вспомнилась мне и Мари, как она бегала по этой полянке, визжа понарошку от страха, что ей не хочется прыгать, потом визжала в воде от холода, и, конечно, мы с ней тоже тут целовались, да и не только. Вспомнилось мне, что я и Дженнифер – это руководитель ключевого проекта и руководитель службы безопасности. Ей бы надеть свой костюм, который остался в доме, и причесаться, а не сидеть на траве и пить вино из кружки. А мне – вернуться к ноутбуку, дописать программу и подготовить к завтрашнему дню наличные для псионки. Я освободился от объятий, поднялся и пошагал к берегу.

От речки веет холодом. Шум воды едва перекрикивает цикад. От них остро звенит в ушах, даже когда они замолкают. Луна слепит глаза. В голове пусто. Шаркая ногами по редкой траве, пробивающейся меж камней, я возвращаюсь к костру.

– Слушай, прости меня, – говорю я. – Давай, что этого не было. Это неправильно, и плохо кончится. К тому же…

– Да, разумеется, – произносит она с готовностью; голос ее неожиданно деловой, нежности и след простыл. – Ты прав. Я прекрасно знаю, чем это заканчивается, так что… Ничего не было. Отличное место, спасибо, что привез, и за вино.

Меня передергивает. Как одной фразой можно разрушить всю атмосферу и красоту моей секретной речки. «Отличное место, спасибо за вино» и домино. Я молча собираю кружки, закупориваю бутылку, ногой ломаю и затаптываю остатки костра. Пока убираю посуду и пледы в оверкар, Дженнифер сидит перед потухшими углями. Потом приходит, садится на пассажирское сидение, пристегивается. Мы отправляемся в обратный путь.

Зря я все это затеял, думаю. Тряпка. Какого черта мы тут устроили? Вечер воспоминаний о молодости. Бес в ребро. Держать себя в руках надо, Артур, ты же агент, а не юнец пубертатный. Мне стало стыдно, я даже зажмурился. Мелькнула мысль, не отвезти ли Дженнифер быстро в какой-нибудь мотель. Не стоит, думаю, пока найдем его, пока приедем, будет уже ночь, мало ли что заподозрят, позвонят в полицию уточнить личность…

«Деловой ужин», пропади он пропадом… И почему я в это поверил? Какое удобное оправдание: пока грань не перейдена, все это «деловой ужин». Деловое купание и деловой глинтвейн. Да даже сидение у камина, разговоры о жизни откровенные. Все для дела, во имя корпорации.

Одного не понимаю, зачем ей это нужно? Зачем она готова платить такую цену за невинные подробности о левом литии? Почему не держит дистанцию? Я далек от мысли, что виной всему я сам, такой неотразимый, невозможно устоять. Что же такое ей нужно, ради чего она готова дать доступ к телу?

Дорога пролетает на автомате, поворот за поворотом. Съехали с горы, начались холмы, домики и сараи, людей уже нет вовсе и встречных машин тоже. Сзади луна мягко подсвечивает крыши домов, а впереди выше горизонта – кромешная тьма.

– Мне правда очень понравилось, – внезапно произносит Дженнифер грудным голосом, прерывая мои самокопания.

Я лишь киваю головой. Она продолжает свою дешевую игру. Мне это надоедает окончательно.

– Слушай, давай начистоту, – завожусь я. – Меня сегодня все пытаются обмануть. Хватит. Что ты там говорила про деловой ужин? Плавно перетекающий в глинтвейн и прочее…

– Ты же сам меня повез, – отвечает она с искренним удивлением.

– Я?! Так теперь значит, я и виноват?

– В чем ты виноват?

– Ну… В том, что было там у костра.

– Что мы поцеловались? Ну, это был сиюминутный порыв, помешательство. Мы это забыли. Ничего плохого не случилось. Мы приятно провели время.

Она невозмутима. Актриса чертова! Голос пластмассовый, как у девочек на совещаниях в отделе маркетинга. Меня охватывает злость, но я душу ее в зародыше. Нечего тут злиться, любители перепиха на одну ночь так обычно и отвечают, делая невозмутимое лицо…

Лицо Дженнифер не выражает ровным счетом ничего. Я все еще абсолютно не представляю, кто она такая.

– Слушай… Ты, конечно, можешь считать меня старомодным моралистом, но коллеги так себя не ведут, – говорю я, переведя дух. – Я не понимаю, зачем ты делаешь вид, что ничего не произошло.

– Мы же договорились забыть. Ты хочешь поговорить об этом?

– Хорошо, поговорим о другом, – говорю я устало. – Зачем ты приехала ко мне? Что тебе от меня нужно?

Она молчит. В лице ничего не меняется. Все тот же восковой профиль в отраженном свете фар. Губы властно сжаты.

– Артур, я тебе уже все объяснила, – в голосе вымученное снисхождение. – Мне некуда ехать. И немного не по себе. Но если я тебя отягощаю своим присутствием, я сейчас же уеду в гостиницу.

– Ты бы меня не отягощала, но…

– И не нужно мне ничего лично от тебя! – перебивает она. – Когда два человека общаются, не обязательно одному от другого что-нибудь нужно.

Это уже чистое лукавство, думаю. Мы молчим. Дорога становится все менее ухабистой, скоро асфальт. Обратно через лес и поле сигать не буду, хватит моей спутнице впечатлений на сегодня. Я молчу и сверлю ее взглядом, ежесекундно поглядывая в лобовое стекло. В конце концов, она замечает мой молчаливый укор и говорит изменившимся голосом.

– Ну, не смотри на меня так… Если честно, да, мне просто нужна поддержка… Это, конечно, мое личное дело, но у меня сейчас нелегкий период. Подробностями грузить тебя не буду, не беспокойся. И под поддержкой, чтобы ты понял, я имею в виду дружеское общение.

Тон железобетонный, без капли жеманности, но – доверительный. Так хорошему другу рассказывают о серьезной беде в своей жизни.

Выдержав паузу, она продолжает:

– Тебе, кстати, сейчас тоже не помешает моя помощь. Не вижу причин, чтобы нам не общаться. Завтра опять будем носиться в мыле, а ситуация, на самом деле, сложная, с этим расследованием… Мы должны держаться вместе и действовать слаженно, а времени на обсуждения попросту нет… Ты вот не рассказываешь, чем тебе сегодня угрожал Макфолл. Сейчас до кучи раскопают, что ты вступал в сговор с противником во время боевых операций… или что посещал какую-нибудь номерную запретную зону без приказа… У них же сразу найдутся свидетели, как по волшебству…

Я не отвечаю. Она отворачивается в окно, и до самого дома мы едем в полном молчании.