Каждая сплочённая группа людей, со времён Адама, не может обойтись без специальной олимпиады, посвящённой выбору главного бабуина племени, который будет за всех все думать, пока мы едим кокосы и жуём бананы. Выбор стаи, как правило, падал на самого сильного, но безнадёжно тупого, поскольку умный будет вечно выдумывать всякие глупости, вроде рационализации, автоматизации или, не дай Бог, демократии, что вообще никому, ни во что не упёрлось, так как кокосов от этого на пальме не прибавится, в отличие от растущих аппетитов. Но это было в те далёкие времена, когда человечество считалось разумным, пока в двери эволюционного прогресса, не постучалась глобализация, с приходом которой власть резко сменилась на умную, а вместе с тем и хитрую, которая за пару тройку революций отжала все плодоносящие пальмы, и выдумала заработную плату. Корабли полетели в космос, дети главных павианов отдыхать по тёплым странам, сами павианы уселись делить казну, а нам с вами выдали по телевизору, чтобы мы могли смотреть на бананы и не забывать ради чего живём.

Выбор главной обезьяны производится на основе рейтинга, который, в свою очередь, складывается из расчёта популярности. Популярность наследует только альфа-самец, стать которым можно исходя из трёх доступных человечеству путей.

Первый путь – самый простой, можно сказать наследственный. Необходимо родится под правильной звездой и очутиться в чреве беременной самки, которая таки смогла охмурить своими талантами главного бабуина. Алле-оп и ты альфа-самец с момента вылупления, дитя удачи, баловень судьбы и золотой ребёнок папиного кошелька.

Второй путь труден и тернист. Самец, претендующий на роль доминанта, рано утречком, под всеобщее бдение паствы, пока все зевают и жмурятся, должен представиться и резким, залихватским движением вывалить на суд общественности, свой главный аргумент лидера, выращенный, под гнетом прорухи судьбы и закалённый по всем правилам горя и ненастья, имя которому – характер, без него вообще никуда. Далее, плавно и самозабвенно помахивая перед лицом толпы будущим органом власти и контроля, необходимо, крепко удерживая аппарат умозаключений в своих плотных и мясистых ладонях, поэтапно обнажить всю его внутреннюю суть, под крики, свист и улюлюканье особо нетерпеливых граждан.

Первым делом появляются нервы, блистая редким составом из усиленных стальных канатов, словно сделаны они были не для человека, а подвесного моста через реку Ла-Плата. Затем, показалась уникальная харизма, сравнится с которой, может только плюшевый британский котик дымчатого окраса, да и то исключительно в спящем и мурчащем виде. Затем на рубеже марафона за право быть лучшим появляется волевая стойкость, одолженная у крысы, загнанной в угол опрометчивым врагом. Так же в этом вероломном наборе отметилась коммуникабельность, хитрость, быстрота мышления, сила и ораторское мастерство, весьма полезные гаджеты в споре за исключительность. Лишь в таком полноценном инструментарии, вы способны эффективно противостоять чужому мнению и творить великие дела, заглядывая в открытые рты ваших сердечных поклонников и радуясь, что именно вам божественное провидение уделило особое внимание, заключив в бренной тушке столь удивительный и редкий набор хромосом, с которым любая судьба априори станет героической.

Такой путь весьма редкий и годится только для лидеров мирового масштаба, если, конечно, не вселенского. Появляются подобные индивидуумы раз в сто лет, живут ярко, светятся на мировой арене славы как полярная звезда на небе, а потом стремительно угасают подобно одинокой лампе Ильича в кладовой и оставляют после себя кучу теневых последствий, в виде открытий, изобретений, и прочих необъяснимых явлений.

Человечество вынуждено ещё целый век расхлёбывать плоды мозгового опорожнения сумрачных гениев, путём создания всякого рода институтов, заседаний, комиссий, диссертаций, исторических эпосов и монографий для того, чтобы хоть немного понять, что вообще этот человек хотел сказать своим творческим волеизъявлением.

Наследственность, редкий дар – оба пути для меня сразу отпадали. Дюжинных талантов нет, богатых родственников не имелось, окромя аферистов-родителей. А что же осталось мне?

Оставался третий путь, самый простой и оптимальный. Годится он для любого балбеса, вроде меня, стремящегося в элитную поднебесную, где все на тебя смотрят как на последнего мамонта. Выбирается любая сфера жизни, благо, что человечество все продумало заранее, и разделила формы властного самоутверждения на готовые подкатегории, такие как: спорт, наука, искусство, музыка и прочие объекты восхищения для пролетариата. Далее, кандидат на совершенство, определившись с выбором, берет напильник, достаёт упорство и работает над собственным выбором, невзирая на трудовые мозоли, мокрую спину и подбадривающие крики друзей, вроде: «Брось – это не твоё», «У тебя все равно ничего не получится» или «Пойдём лучше выпьем». Полировать дело всей жизни необходимо до характерного свечения, пока блики и зайчики не заиграют на поверхности выбранной стези от ваших непомерных усилий, после чего вы бросаете напильник, нежно берете свой трофей как пропуск в рай, пока он не остыл, и бежите к лестнице в небо под всеобщее и громогласное изречение: «Какой все-таки талантище – этот везучий сукин сын!»

У любопытных и прозорливых товарищей, немедленно возникнет вопрос:

«Популярность, рейтинг, слава, авторитет, но зачем это все?»

Поделюсь собственным мнением.

Когда общество на тебя просто смотрит – с тобой ничего не произойдёт. Вообще ничего. А вот когда смотрит и симпатизирует, а ещё лучше восхищается, с тобой произойдёт многое и тут начинается самое интересное. Никто ещё не пустил себе пулю в лоб из-за обилия тёплых мыслей в голове, вроде:

«Ах, какой я хороший» или «Ах, как меня все любят и обожают»

Значит, общество оказывает на человека положительное воздействие, если этот человек, хоть что-то из себя представляет. Проще говоря, является личностью. К безликим людям, общество равнодушно и наносит такому человеку непоправимый вред, в первую очередь отсутствием интереса к данной персоне. У человека роятся в голове совершенно другие мысли:

«А почему я никому не нравлюсь?» или «А почему меня никто не любит?»

И вот тут уже, надо прятать пистолеты и всякое острое, поскольку человек не получает одобрения общества и вынужден от него закрываться, уходя глубоко в себя. Хорошо если у тебя есть врождённый навык, тогда из тебя получится бухгалтер или какой-нибудь инженер, так как личность под гнетом отрицания, имеет свойство раскрывать свой внутренний потенциал. А если нет ничего, а любви хочется, тогда добро пожаловать в ряды серийных убийц и прочих психов-маньяков, злых и жестоких до всего окружения, потому как недолюбили. Ну, а что ещё ждать от тех людей, которые ничего не умеют и не хотят – только гадости.

С такими мыслями я пришёл домой и вновь подошёл к зеркалу:

«Этому парню нужен авторитет, – думал я. – Если он смог нарисовать себе правильные глаза на собственном лице, так почему бы ему не пойти дальше и не нарисовать себе правильную судьбу в собственной жизни? Теперь он слишком хорош, чтобы быть никем. Его должны уважать мальчики и должны любить девочки. Это жизнь как пластилин и люди, сами архитекторы своих тюрем. Они не могут, потому что недостаточно хотят»

А я хочу. Мальчики уважают силу, а девочки красоту. Значит, мальчики будут уважать меня как крутого боксёра, а девочки, что там, кстати, любят эти девочки?

Тут нужно подумать. Внешность у меня уже есть. Такая, какая должна быть – красивая. Надёжность появится, поспорить с боксёром может только хороший стрелок, но это пока незаконно. А не хватает мне только одного – изящества или грации. В общем, тонкой работы. Точно! Мне нужен восхитительный голос. Такой сильный, чтобы декорации на сцене шатались и такой зычный, чтобы щекотно стало даже слуховому аппарату в ухе глухого пенсионера.

Я щёлкнул пальцами, обрадовавшись найденному универсальному рецепту, для создания непререкаемого авторитета и улыбнулся своему отражению:

– Ты станешь замечательным боксёром и будешь красиво петь, – науськивал я сам себя и услышал, как открывается входная дверь.

Это пришёл Марк. Он снова застал меня врасплох у зеркала, и я не успел сбежать, трусливо поджав хвост, в ожидании лечебного пендаля.

Не разуваясь, прямо с порога он спросил:

– Всю любуешься? Скажи, а твой друг Дима был сегодня в школе? – спросил он как-то строго.

Совсем строго, даже для великого Марка.

Я замялся, Димана сегодня не было.

– Староста сказал, что он заболел, – вспомнил я утреннюю перекличку.

– Ну?

– Что ну? – не понял я.

– Чем заболел, ты выяснил?

«Ну конечно, я не выяснил, – подумал я. Его отсутствие я объяснил себе простудой. Топал со мной под дождём, а потом налопался мороженого, вот и заболел. У меня все просто, но Марк почему-то стыдил меня. Он видимо хотел, чтобы я навестил Димана. Я и собирался, но позже, когда разберусь в своём полете фантазии»

– Нет, но я как раз хотел, – ответил я.

Марк молчал и смотрел на меня с нескрываемой злостью. Вообще, он редко злился. Я начал что-то подозревать.

– Собирайся. Быстро. Мы в больницу идём, – процедил он сквозь зубы.

– Ку-кудааа?! – опешил я.

– В больницу. Твой друг там. Я жду на улице, с Машей. Бегом!

«С Машей? Она что, ещё с ним? Какая терпеливая! Так, а что с Диманом? Почему он в больнице и что так разозлило моего брата?» – завертелся у меня в голове увлекательный хоровод мысленного недопонимания, словно водяное торнадо в унитазе, пока я бегал по комнате и выискивал собственные носки.

Я выбежал на улицу и чуть не влетел в Марка с Машей. Они стояли, обнявшись у дверей, и ворковали как два воробушка на ветке рябины.

– П-привет, – поздоровался я с ней, почему-то заикаясь.

Маша смирила меня укоризненным взглядом. Видимо Марк все-таки заразный и является переносчиком тяжёлых инфекционных форм болезней, под названием: гордость, правильность, важность, иначе, чем объяснить подобное высокомерие?

Хорошо, что у меня иммунитет. Надо кровь сдать для спасительной вакцины, пока не поздно и мир не утонул в массовой эпидемии правильных и строгих людей, перенаселение которых, неизбежно приведёт к смертельной скуке от передозировки щепетильности.

Мы пошли в больницу.

– И даже не спрашивал? – спросила Маша у Марка о чем-то своём.

– Неа, – безразлично ответил Марк.

Маша послала мне контрольный луч ненависти и покачала головой.

– Да ёлки-палки что случилось! – не выдержал я молчаливого презрения. – Объяснитесь!

На что я рассчитывал? Все так и кинулись, ага. Я встал в ожидании посреди улицы, в позе руки в боки, но эта парочка безмолвствовала и упрямо шла, размеренным шагом, по направлению к больнице, не оглядываясь.

В кой-то веки я проявил характер, а из свидетелей два жирных голубя под ногами.

«Спелись, значит. Да, вдвоём мне их не сломить», – подумал я и, подчинившись чужой воле, поплёлся за их выразительными спинами.

– Там все увидишь, – бросил мне Марк на ходу.

Мы пришли в больницу.

Поднялись на третий этаж, где нам выдали белые халаты и проводили к двустворчатым металлическим дверям, над которыми горел плафон с красными буквами:

«Реанимация! Посторонним вход воспрещён!»

Я похолодел.

Нас не пустили в палату. Марк жестом позвал меня к смотровому окну и сказал: