А вдруг Костя захочет отомстить?
Или – что еще хуже – разбудить и расспросить его?..
Костя мог. Освободи свое сердце от злобы – это точно не про него. Он постоянно поступал по-глупому импульсивно – и таким образом нередко ломал дров.
Нужно держать его подальше от Томаса.
Тимур заступил дорогу от убийцы до Кости.
– У нас нет на это времени, – Тимур покачал головой. – Нужно уходить. Сейчас.
Костя перевел на взгляд на Тимура – и прочистил горло.
– Слушай, ты меня, кажется, знаешь, и мне как-то неловко об этом спрашивать… Но – ты кто? Что тут вообще происходит?
Тимур попытался осознать, что именно только что спросил его друг.
И чем больше вдумывался – тем сильнее тяжелела и опускалась его челюсть.
Вид у Кости сделался виноватым, глаза забегали.
– Я просто… ничего не помню, – пробормотал он. – Вообще ничего.
Глава 6
Тимур понуро сидел на кровати – и думал о том, что отношения между людьми и крепки – и хрупки одновременно.
Вот, например, любит отец сына, лелеет его и жизнь готов за него отдать. А сын сделал по-своему – и говорит отец: нет, мол, больше у меня сына!.. Так и порвалась связь.
Или братья-сестры, которые не разлей вода. Всю жизнь делились сокровенным – и даже почку, если надо, пожертвовали бы. Но поссорились – и теперь враги смертные и зла друг другу желают…
Но там хоть повод есть – мелочный, но есть.
А бывают моменты, когда будишь друга. Он просыпается, глядит на тебя растерянно и спрашивает: «А ты кто такой?» И ты молча смотришь в его настороженные глаза – и не веришь.
А тем временем безгласно погибает часть твоей души.
Ну чего стоит дружба, спрашивается, если она так легко рушится, размышлял Тимур.
Кто он сейчас Косте?
Чужак?..
Тимур попробовал встать на место Кости, чтобы увидеть себя и мир его глазами.
Если Костя ничего не помнит, значит, сидящий на кровати человек – Тимур – просто незнакомый мужик. Точно такой же, как тот, который валяется в беспамятстве с пристегнутой к кровати рукой.
Убийца и Тимур – для Кости теперь одинаковы. Из лучшего друга Тимур вмиг превратился в постороннего.
Вот так запросто!
Ну а кто Костя – ему?..
Такое ощущение, что Тимур взял в руки любимую, исписанную годами тетрадь – но под знакомой обложкой обнаружил совершенно чистые листы. Кто-то подменил их, пока он отлучился, – и ныне она уже не его. Тимур держит бумагу – и не чувствует близости.
Просто чужая, незнакомая, неродная – как все остальные тетради.
Я чужак ему. Он чужак мне, – подумал Тимур.
Дружба умирает с человеком – так не стоит ли рассматривать того Костю как мертвого?..
Человек умирает за дружбу – а не глупо ли рисковать своей головой ради этого Кости?..
А не лучше ли – бросить его здесь?..
Теперь они друг другу никто – а одному выбраться гораздо легче…
Тимур мрачно посмотрел на Костю.
Потерявший воспоминания стоял у окна и растерянно вглядывался в дома, уличные знаки, пешеходов, машины, в пустое небо – и думал, что он тоже пустота. Его расхлестанные щеки горели ярко-ярко, словно он только что прибежал с мороза. Вместе с остальной бледностью это производило какой-то комический и в то же время трагический эффект – будто по щекам Костю отхлестала сама жизнь.
А может, ему даже повезло… Некоторым вещам цена – забвение, – подумал Тимур. – А я… Я всегда был один – с этого начиналось и этим, похоже, закончится.
Дружба с Костей – редкий и теплый луч света в его жизни. Но вот и он померк.
По правде, Тимур изначально знал, что он погаснет, потому что так устроен наш мир. Мимолетные радостные блики мы часто воспринимаем данностью, а не случайностью.
В реальности мир – это тьма, а разгоняющий ее фонарик – холодный цинизм.
Уроборос кусает за хвост: Тимур вновь одинок.
Была бы луна – Тимур бы завыл.
Костя неуверенно оглянулся – проверял, не пришел ли Тимур в себя настолько, чтобы ответить на его вопросы. Свитер он так и не одел, держал в руках.
Да, Костя теперь другой! Робость и терпение – редкое выражение на его лице: он денно и нощно вел себя резче, самоуверенней и поспешнее, чем следовало бы, – но Тимуру это в нем и нравилось.
Что бы сейчас сказал тот Костя?
Раньше Костя бы ухмыльнулся – и обязательно укорил Тимура в том, что он скептик и пессимист, преисполненный недоверия как к людям, так и к миру. Что в некоторые вещи, мол, такие, как совесть и справедливость, – стоит просто верить. И оберегать их от нападок – а не критиковать, как всякое говно.
Иначе и сам станешь все на свете критикующей тлей.
И что, если Тимур сейчас свалит, – он точно будет последним ушлепком.
Ну, возможно… – подумал Тимур.
– Ладно, Костя, – наконец сказал Тимур. – Голова не тетрадь – и записи в ней не так легко стереть. Авось вернется к тебе память.
– Так, значит, меня зовут Костя? – спросил Костя.
– Да. Костя Туранов. Я Тимур Даудов. Раньше мы были… Эм, в общем, мы друзья.
– А этот? – Костя кивнул на Томаса, который сейчас лежал в ногах Тимура. – Может, стоит ему вызвать скорую?..
Тимур задумался. Как бы покорректнее ответить?
Эта мразь раскромсала твою семью и еще пару человек до кучи, а потом приковала нас к кроватям, пичкала две недели какими-то таблетками и куда-то везла. Возможно, сука планировала распилить наши тела на органы или отдать в рабство. А еще он обладает непонятной технологией или магией: давит «плитой» и касанием греет молоко. От меня потребовалось немалых усилий, чтобы его вырубить и тебя освободить, – и теперь ты хочешь вызвать ему скорую?.. Ах, ну конечно давай! Только поспеши, а то тут бродит по крайней мере еще один такой же – он скоро придет, и тогда нам наступит окончательный пиз…
Нет, пожалуй, так отвечать – не нужно.
Тогда как? Просто сказать: «Враг»?
Но с чего Косте вообще ему верить?
Ныне он для Кости незнакомец – и его информация не факт. Как бы Тимуру в принципе добиться его доверия – причем быстро?
Буду давить, – решил Тимур, почесывая щеку. Костя уязвим в своем неведении – и одинок.
Лидер – это торговец надеждой, верно? Тимур воспользуется этим.
Косте наверняка страшно проснуться в непривычной обстановке и ничего не знать – поэтому он пойдет туда, куда скажет Тимур. Надо лишь дать хорошую надежду…
А еще нужно правильно себя поставить.
– По паспорту он Томас Зензё, – ответил Тимур. – Но тебе ведь это ничего не говорит, верно? Я знаю, кто ты, откуда ты и куда тебе идти, Костя. Он – не знает ничего. Со мной – ты вспомнишь все… Но я отсюда ухожу, так как здесь опасно. Если хочешь – идем со мной, тебе тоже тут опасно. А если не хочешь… Тогда ты никогда не узнаешь о своем прошлом.
Тимур надел тапки, которые до этого так и держал в руке, – поднялся с кровати и подошел к Косте. Взял миску с конфетами, бросил в рот несколько штук. Леденцы оказались кисло-сладкие, Тимур этого не любил. Но на безрыбье, как говорится, и рак рыба.
– Мы дружим четыре года, – продолжил Тимур. – У тебя шрам на голени – это тебе прилетело куском кирпича. Располовиненная бровь, – Тимур указал на нее, – рассекли полгода назад, я тебе и зашивал. У тебя есть сестра, ее зовут Алисия. Твое правое ухо ничего не чувствует. Хочешь знать больше – иди за мной.
И Тимур, прихватив початую бутылку молока, развернулся и уверенно зашагал в прихожую.
Там действительно оказалась пара черных ботинок. Их наденет Костя. Сам же Тимур не особо чувствителен к холоду, поэтому ему будет нормально и в тапках.
Тут же на крюке висела кожаная куртка убийцы. Взять ее?
Нет, пускай тоже заберет Костя. Он мерзляк.
С дверной ручки Тимур подцепил табличку Do not disturb! – он повесит ее с другой стороны.
А то вдруг кто-то зайдет – и растормошит убийцу?
Затем Тимур осторожно приоткрыл дверь и выглянул в пустой коридор.
Ну, погнали!
– Подожди! – послышалось сзади. – Дай время, я обуюсь.
Тимур оглянулся.
Костя, присев на колено, натягивал ботинки. Свитер уже был надет.
Выглядел Костя целеустремленно и рассерженно – вот это столь знакомое Тимуру выражение его лица. По мне – так гораздо лучше! – подумал Тимур.
Он спрятал улыбку и сказал:
– Накинь куртку, на улице зима. – И тихо вышел в коридор.
Глава 7
К. О. С. Т. Я.
Ко-о-ос-с-стя-я-я…
Пять букв звучали по-весеннему свежо и вращались внутри искрящимся раздольным вихрем. Костя подолгу вертел каждую их них на языке: чувствовал всеобъемлющую, гармоничную «О», тихо шипящую «С», мягкие «К» и «Т», утвердительную «Я».
Он игрался с именем, мысленно произнося его во всевозможных интонациях. В «Косте» таилось нечто свистящее – напоминающее то ли полет ветра, то ли легкое дуновение свободы.
Имя – это первое, что Костя получил от мира, кроме хлестких пощечин и теплого свитера.
Ко-о-ос-с-стя-я-я…
Кто его так назвал? Где любящие его люди?
Кто он в принципе такой?
Сейчас Костя был как вылупившийся птенец – только во взрослом теле. От растерянности поначалу кружилась голова. Незнакомо было все: от предметов вокруг – до своих же ладоней, коленок и голоса.
И еще Костя понял, что человек постоянно, хотя, возможно, и не осознанно, чувствует направление.
Просыпаясь утром, он знает, куда идти и что ему делать. Направление задается осмысленным прошедшим днем, целями и желаниями, нуждами и потребностями. А у Кости ничего этого не было. Ни желаний, ни целей, ни потребностей – ни минувшего дня. Поэтому он не ощущал направления – а избыток информации его оглушал.
Собственные растерянность и незнание пугали больше всего.
Единственная нить, которая привязывала Костю к суетному миру, – уверенно шагала впереди. Видимо, Тимур знал, что им делать.
И, кажется, Тимур знал его вчерашнего…
Костя легонько потрепал себя по правому уху. Да, оно в самом деле бесчувственное. Костя сгибал и мял его под разными углами – но ничего. Только пальцами ощущает мягкую мочку и хрящики.
Однако Тимур ошибся: почему оно такое – это сейчас Костю не интересовало.
Так же он не замечал в себе тягу узнать, допустим, о какой-то сестре Алисии. Пока для Кости это пустой звук, слово без содержания.
Более того, «Алисия» вызывала не интерес, а скорее раздражение. Так бывает, когда на человека сваливается уйма новой информации, а он не успевает ее полностью освоить.
Дискомфорт для психики.
За Тимуром Костя шел не потому, что ему срочно потребовалось вернуть свои воспоминания. И не оттого, что Костя целиком доверился первому попавшемуся.
Просто Тимур задавал направление.
Если бы Костя остался в той комнате один – от растерянности он бы, пожалуй, сошел с ума.
Сперва они торопились. Порядочно отбежали от белого шестиэтажного здания с черным первым этажом и крупными вертикальные буквами HOTEL.
Костя пытался выучить названия улиц, но потом все смешалось: топонимы сменялись быстро, ребята часто петляли. Он запомнил только Гутенбергштрассе: и то лишь потому, что «Гутенберг» знакомо перезванивал в закоулках извилин – и на нем Костя в итоге крепко зациклился.
Гутенберг… Гутенберг… – думал Костя. – Что же это за слово?..
Что оно значит?..
Костя вприпрыжку ступал за Тимуром, хмурился и разгребал свалку памяти. Он перестал следить за дорогой, полностью сконцентрировался на слове и на том, чтобы не упасть и не выйти на проезжую часть. Все вокруг поблекло, отдалилось.
Разболелась голова. В виске застучало.
Боль отдалась в зубы. Все разом их будто начали выдирать изо рта.
Гутенберг…
Белая тарелка. Две нежные, пышные булочки…
Сочная котлетка. Потекший от жара сыр и лук. Долька кабачка…
Пальчики оближешь.
Вот оно в чем дело.
«Гутенберг» очень походило на «Гутенбургер»…
К моменту, когда Костя наконец-таки «вспомнил» значение слова, они уже несколько минут двигались по длинной прямой Райнсбургштрассе. Дойдя до зелени маленького парка, беглецы пошли тише. Тимур молча грыз леденцы, вышагивал медленной, уверенной и чуть заплетающейся походкой. Часто озирался.
Может, он изучал архитектуру?
Или опасался преследователей?
Или проверял, не убежал ли от него Костя?..
Костя не знал: на его вопросы Тимур отвечал уголком рта.
Когда Тимур в очередной раз обернулся, Костя вгляделся ему в лицо.
Овальное и немного тощее – его обрамляли кудрявые и совершенно не послушные черные волосы. Они переплетались под невероятными углами и издали напоминали птичье гнездо. Нос остренький, челюсть твердая – а лицо смуглое, с явными восточными корнями. Глаза карие и очень добрые, с ироничной насмешкой и гусиными лапками – они вызывали доверие и были похожи на двух черно-белых рыбок, плывущих друг к дружке.
Сейчас в глазах Тимура проступали усталость и тревожная настороженность. Он щурился – смотрел вдаль, поверх плеча Кости: видимо, у него близорукость. Роста среднего, чуть ниже Кости, но более стройного телосложения. Еще с самого начала Костю поразили его волосатые руки: кучерявились кисти и даже суставы пальцев. Они были как будто звериные, покрытые шерстью, – хотя в целом Тимур смахивал на подвыпившего и слегка запустившегося Пушкина.
Говорил Тимур басом, медленно, слабо и тихо – словно умирающий старик. Из-за этого Косте казалось сперва, что переубедить его проще простого, – но он уже понял, что это ложное впечатление. Теперь Костя считал, что Тимур разговаривает вдумчиво и твердо – и его волнует больше смысл сказанного, а не то, слышит его визави или нет. Общаясь, Тимур поворачивал голову левым ухом к собеседнику, поэтому на Костю он смотрел всегда чуть искоса.
В целом же Костя пока не решил, нравится ему его первый знакомый или нет. Тимур раздражал тем, что довольно категоричный и на мнение Кости ему плевать с колокольни. А еще подбешивало оторванное от реальности выражение его лица – меланхоличное и грустное, с насмешкой, как у всезнающего вампира.
Однако Тимур предложил половину молока – Костя выпил, и леденцов – он отказался: по крайней мере Тимур не единоличник. Ботинки отдал, а сам ходил в мокрых тапках…
Тимур выглядел умным и чрезвычайно сдержанным человеком, а то, как он принял потерю памяти Кости – попросил пару минут на «подумать», беззвучно их отсидел – и потом как ни в чем не бывало продолжил быстро действовать, – Костю очень впечатлило.
Сейчас Тимур уверенно куда-то их вел – и, видимо, понимал, что делать дальше. Но при этом он молчал как партизан.
На все вопросы Тимур либо отвечал, что времени нет, – либо приподнимал-поджимал правый уголок рта. И Костя нутром чувствовал, что Тимур никогда не скажет ему всей правды: это просто не в его характере.
Но и врать – тоже не станет.
Возможно, это чувство – из прошлого?.. Ведь по факту Костя ничего о нем не знал.
Было еще кое-что – и это очередная причина, почему Костя за ним последовал.
Тимура от прочих людей отличала ярко-синяя оболочка: руки, туловище, ноги, щеки и затылок – она покрывала все его тело. Шириной примерно два сантиметра, она свободно проникала сквозь одежду там, где та плотно прилегала к коже. Покрытый этой сферой, Тимур переливался при ходьбе, словно освещенный синим диско-шаром…
Вначале Костя подумал, что Тимур намазал лицо индиговой краской. Потом решил, что у него самого помрачнение или беда с глазами, долго их тер.
Но морок не проходил. И ладно, если бы так выглядели все люди, – но Тимур такой единственный.
Костя не стал об этом расспрашивать – не хотел нарваться на приподнятый уголок рта или усмешку. К тому же он не знал, как об этом спросить таким образом, чтобы о нем не подумали, будто он сбрендил.
В том, что это галлюцинация, Костя убедился сам: успел потрогать оболочку, когда Тимур передавал ему бутылку молока. Пальцы проходили сквозь нее, не оставляя на поверхности даже всполохов. Казалось, что слой воздуха вокруг Тимура просто поменял цвет.
Никто, кроме Кости, этого не видел – никто не оглядывался, не подходил, не восклицал.
Что за чертовщина с ним происходит?..
Тимур тем временем не замечал косых взглядов Кости. У него сложилось стойкое ощущение, что за ними следили еще от отеля – тот жилистый смуглый посыльный, который стоял напротив администратора.
Надо было видеть, как грохнулись челюсти консьержа, швейцара и остальных, когда они смотрели, как Костя и Тимур – совершенно здоровые, грызущие леденцы – вприпрыжку спускались с лестницы. Люди ошарашенно провожали ребят глазами до самого выхода – будто они были приведениями или ожившими мертвецами.
Тимур предполагал, что их привезли сюда в коматозном виде в инвалидных колясках, – и навешали персоналу столько лапши про безнадежное состояние двух пареньков, что хватило бы на весь Китай.
Узрели чудо.
Сейчас же – значительно отбежав от отеля, с десяток раз обменяв одну улочку на другую – Тимур не наблюдал позади никакой слежки. Но он продолжал на всякий случай оглядываться.
Возможно, стоило заскочить в автобус и для надежности покататься по городу – но вот как раз с городом и возникла проблема.
Тимур примерно разобрался, где они находятся.
Они не в России – а судя по надписям на витринах, бутылке молока (Milch), названиям улиц и говору прохожих – в Германии или Австрии.
Тимур с самого начала подозревал, что они за границей, – еще когда услышал передачу по ТВ на иностранном. Но уж очень не хотел в это верить.
Открытие капитально меняло все планы.
О том, чтобы зашкериться, – уже не могло быть и речи. Тимур не знал немецкого и едва-едва изъяснялся на английском. Костя же был круглым троечником – на него в этом деле полагаться не стоило. Он на русском-то с трудом говорил…
И закономерно возникал вопрос: как без знания языка спрятаться в чужой стране от убийц с большими связями?
Да никак!
Они без документов: официально не смогли бы нигде остановиться. Можно вернуться и забрать поддельные паспорта из номера отеля – но ведь поздно. А вдруг остальные преступники уже там? Вдобавок по фальшивым бумажкам их бы легко вычислили как раз те самые убийцы.
В какую сторону идти – Тимур не имел ни малейшего понятия. Он просто уверенно топал, куда глаза глядят.
Даже денег, как оказалось, он схватил мало: в Европе все втридорога. Следовало присвоить хотя бы целую пачку…
Жизни грош цена – без наглости и дерзости взять от жизни все…
Куда идти? Что делать дальше? – эти вопросы мучили Тимура всю дорогу, пока Костя истязался Гутенбергом.
Возможно, Томас Зензё очнулся – или приехали другие убийцы? Тогда они уже сделали свой ход.
А если они прямо сейчас гонятся им вслед?..
Подобные мысли заставляли Тимура оглядываться почаще.
Потом – неизвестно, сколько еще Тимур мог удерживать Костю вблизи себя. Он думал, что заинтриговал его молчанием и командирским пафосом, – но и того, и другого хватило бы ненадолго.
Время поджимало.
В итоге Тимур заключил, что их обязательно поймают: либо полиция, либо убийцы. В таком случае, решил Тимур, надо рискнуть – и самим направиться в местное УВД. Все-таки они не в России.
Западной полиции Тимур доверял несравненно больше, чем русской…
К тому же неплохо было бы переложить ответственность за происходящее на чужие плечи.
Тимур очень устал.
После принятия решения о пункте назначения Тимур несколько успокоился и расслабился.
Цель простая – найти полицейского. А Райнсбургштрассе вела прямо, сворачивать некуда.
Тимур по-новому оглядел здания, машины и редких прохожих – и даже рассмеялся.
– Ты чего? – нагнав его, спросил Костя. – Или опять не ответишь?..
Тимур скептически посмотрел на него и усмехнулся. Затем сжалился.
– Знаешь, как проходил один день нашей жизни? – спросил он, продолжая идти. – Очень однообразно. Сказки – сказками, а будни – буднями…
Мы просыпались, учились, потом встречались у «Родничка» – и кое-как перебивались до позднего вечера. Там я учился или читал, а ты уезжал к себе смотреть свои дурацкие фильмы.
Мы были как две маленькие рыбки, мечтающие об океане, в аквариуме с мутным толстым стеклом… Мы оба хотели на волю, на свободу!
После окончания школы я собирался начать путешествовать. Путешествуй, ипохондрик, чтобы исцелиться от своей ипохондрии…
Путешествуй, мизантроп, чтобы полюбить человечество…
Я хотел повидать мир своими глазами. Остальное все скучно, неинтересно. Семья, карьера… Ну их к чертям, думал я.
Уж лучше странствовать налегке, на мопеде, подрабатывая… Только не знал куда – столько мест.
Возможно, крутанул бы глобус – и поехал туда, куда, не глядя, ткнул бы пальцем. Оказался бы где-нибудь…
Да просто где-нибудь. Главное – была цель вырваться из города, уехать.
Ты тоже хотел свалить, Костя. – Тимур искоса глянул на него. – Но ты собрался в армию, в офицеры…
В офицеры? – удивился про себя Костя.
– А я хотел приключений, мечтал о них… А теперь иду по заграничному городу и думаю – а на хрена?..
Ну как бы сбылась она, мечта моя – мечта глупца. Иду по гладкому ровному асфальту – ничего необычного: дороги и у нас есть хорошие.
В местах. Кое-где…
Но те же по сути здания. В них тоже живут и страдают люди… Вокруг такие же одноцветные машины, даже марки как на подбор…
Так а чего я ожидал увидеть-то? Верблюды – это верблюды, в зоопарке они или в Африке. Китайская стена – просто стена, я стен что ли не видел?..
Венеция – это лодки на воде, обязательная галочка в дневнике путешественника… Даже люди здесь те же, я чувствую это.
Люди везде одинаковы…
И все как-то поблекло сейчас и смотрится мне под другим углом. Всю жизнь хотел вырваться из дома – а зачем?
Да побег это был, я думаю, чистой воды – от скуки, от быта, от бессмысленной жизни!..
Только от них некуда деться, Костя, они повсюду.
Вот чему я смеялся.
Всю жизнь хотел вырваться, а теперь, вырвавшись, единственное желание – вернуться…
Хочу домой.
Мимо них серым пятном промчалась легковушка. Она подняла студеный ветерок – и Тимур замолк, защелкал леденцами.
Домой… – отзвенело в голове Кости. – А хочу ли домой… я?
Ответа нет.
«Дом» – это тоже пока пустое слово: на него не отзывались никакие воспоминания или чувства. Гораздо ближе были щиплющий кожу морозец и жмущая в плечах куртка.
Костя потер ладони, задышал на них – и вдруг замер, остановился.
Линии руках – незнакомые. И пересечения, и мозоли, и жесткие костяшки. Все одновременно его – и как бы не его.
Гутенбургер…
До Кости только-только в полной мере начало доходить, что он толком ничего о себе не знает. Костя не родился этим днем, у него есть прошлое.
Родное, близкое – и оно его ждет.
И оно там, скрыто за туманами, вечными, пьяными, – одна сплошная загадка.
Я офицер! Я хотел стать офицером! – разглядывая ладони, потрясенно повторял про себя Костя.
Между тем Тимур вышел на перекресток Райнсбургштрассе и более широкой и многолюдной улицы – Зильбербургштрассе.
Навстречу им в черном пальто и с кожаным кейсом напористо и торопливо шел приземистый и хмурый человек лет двадцати пяти. На угол портфеля он прилепил черно-желтую призывную наклейку «Сопротивляйся! Это твоя страна!»
Тимур заступил ему дорогу и с ужасным акцентом заговорил:
– Извэнить мэня, вы гаврить аглиски?
Парень остановился и брезгливо оглядел Тимура. Он подолгу задержался на промокших, изгаженных тапках с солнышком, диковинном красно-черном свитере с белыми ножницами и миске с пестрыми леденцами.
Затем изучил восточную физиономию Тимура, кучерявую шевелюру и щетину. В конце обернулся, проверяя нет ли кого позади, сплюнул – и быстро и высокомерно произнес:
– Нет, мигрант-свинья, только немецкий. – И продолжил свой путь.
В ответ Тимур лишь вздохнул.
Костя тем временем увидел отражение в витрине старого кукольного магазина. Словно околдованный, он послушно подошел.
Дюжина немецких марионеток со скукой созерцала, как Костя осторожно, как неисследованную территорию, трогает свое лицо. Он прошелся по широкой челюсти и волевому подбородку, по прямому узкому носу и невысокому лбу, по рельефным губам. Вгляделся в темно-карие глаза – под мужественными и несколько косматыми бровями.
Костя был красив и внешне походил на отца – тоже напоминал Алена Делона. Левую бровь рассекал шрам – но это лишь добавляло маскулинности и харизмы. Каштановые волосы неряшливо падали на лоб – и Костя сначала пригладил их, а потом взъерошил: с зачесом назад он выглядел еще лучше.
Куклы одобрительно закивали.
– Вы гаврить аглиски? Аглиски, жэнщинэ?
В этот раз Тимур заговорил с женщиной под пятьдесят: бежевый пуховик, черная сумка и синяя шапка. Вид у нее был донельзя обеспокоенный и заведенный – как у рулевого, который застрял посередине раскачивающейся из-за пассажиров лодки…
Шлюпку попеременно содрогало то справа, то слева – а женщина криком и уговорами пыталась вразумить беснующихся безумцев, смутьянов и дураков…
На Тимура опустился отяжеленный тревогами и мыслями взгляд – дама смотрела так, будто и Тимур сейчас начнет ее теснить и критиковать.
– Да, я говорю на английском, – осторожно произнесла она. – Но предпочитаю немецкий.
– О! – обрадовался Тимур. Он ликующе затряс чашей. – Да! Палицай! Я нужэн палицай!
– Вам нужен полицейский? – несколько расслабилась дама. – Что-то произошло?
– Да! – ответил Тимур. – Нет! Жэнщинэ, я нужэн палицай!
Она медленно кивнула – и, видимо, решила, что не горит желанием влезать в чужие дела.
И правда – у нее своих по горло. Она невечна – и ей срочно требуется найти сменщика.
Того, кто займет в челноке ее место – и при этом сохранит баланс и равновесие…
Она с расстановкой, сопровождая слова указаниями рук, проговорила:
– Тут недалеко. Пройдите вдоль улицы, пока по правую сторону не увидите Шпильфлехе Зильбербурганлаге. Это парк, там детская площадка. Походите вокруг, поищите – там всегда кто-то дежурит. Всего доброго! – И торопливо зашагала дальше.
Тимур проводил ее разочарованным взглядом. Покачал головой и закинул в рот горстку леденцов.
Костя уже закончил осмотр лица и перешел на 180-сантиметровое плотное и мускулистое тело.
Он находился в отличной форме – не зря куртка была узка в плечах. Потрогал бицепсы, грудь и ноги – тело у него как у актера из голливудского супербоевика. А в кожанке и этом дурацком свитере с громадным сердцем на груди он выглядел романтично и брутально, как советский шпион времен холодных войн.
Воодушевленный, Костя подошел к Тимуру.
– Значит, мы идем в полицию? – спросил он.
Костя слышал их разговор – и мельком подумал, что преступник не будет сам стремиться в застенки.
Все-таки Костя подозревал Тимура. Его напрягал тот старик, который в беспамятстве и с окровавленной физиономией валялся у кровати с прикованной к ножке рукой.
Тимур даже не захотел вызвать ему скорую…
В общем, то, что они ищут представителей закона, увеличило к Тимуру доверие – и Костя слегка успокоился.
– Угу, – Тимур поднял уголок рта. – Но вот найти ее – задачка не из самых легких. Полиция всегда там, где нас нет, или там, где ей быть не следует…
Костя почесал затылок.
– А в чем проблема? Дама сказала идти к Шпифлеке Зильбебурда, или как там его… К парку, в общем. Пошли проверим?
Тимур не донес до губ очередной леденец. Он сощурился и внимательно посмотрел на Костю.
– В смысле? – спросил он. – Какая еще дама?
– Ну та женщина в пуховике и синей шапке. Она сказала, что у парка всегда кто-то дежурит.
– Ты хочешь сказать, что понял, что она сказала?
Костя пожал плечами.
– А ты что, нет?..
Тимур промолчал. Затем он растерянно и утомленно огляделся.
Все было чуждое и незнакомое.
Серые и коричневые пятиэтажки. Группка юных деревьев впереди. Проезжающие друг за дружкой безразличные машины и роботы.
Полоски трамвайных проводов на блеклом однотонном полотне – в этой стране расчерчено и поделено даже небо…
Мир вставал вверх ногами – коль даже Костя теперь запросто понимал немцев…
Тимур, походу, ныне единственный, кто ни во что не въезжает…
У Тимура появилось странное ощущение, что он до сих пор спит, и вокруг – сон. Ну не правда ли, это довольно бредово: он впервые в жизни ищет полицию (а не убегает от нее); ходит в сырых тапках, в странном свитере и с чашкой конфет – вещи принадлежат безжалостному убийце; их похитили и увезли аж в Германию или Австрию; преступники – чертовы гарри-поттеры и волан-де-морты; и вообще вся та бойня в доме Турановых – как она в принципе возможна?..
Это сон!
И вдобавок – вишенка на торте – Костя утрачивает память, но зато приобретает способность говорить на английском.
Ералаш!
И все – случилось в один день.
А ведь еще вчера они вполуха слушали историю в школе и прикидывали, как бы повеселее провести Новый год…
Тимур потер глаза, затем кивком головы указал на приближающегося пешехода.
– Ну-ка, полиглот свежевылупившийся, заговори-ка вон с тем.
В их сторону шел смуглый и печальный юноша в потертом зеленом пуховике и с землистого цвета рюкзаком. Портфель увешан разноцветными значками. На половине из них черными и красными буквами было написано FCK AfD.
– Извините, вы можете нам помочь? – спросил его Костя.
Парень остановился и неторопливо оглядел Костю: кожаные ботинки, кожаная куртка, красивое белое лицо. Затем сплюнул и пошел дальше.
– Эй! – возмутился Костя. – Повежливей!
– Иди к чертям, живодер хренов! – не оборачиваясь, бросил юноша. – Сын потаскухи!
Костя сжал челюсти и сам себе удивился, когда сделал широкий шаг, положил руку на плечо парня – и рывком его развернул.
– Эй, постой, друг… – сказал Костя. – Так разговаривать с людьми нельзя.
Юношу крутануло так, что он чуть не упал.
Он выглядел откровенно потрясенным и испуганным. Его глаза забегали по лицу Кости.
– Что?.. – спросил он.
– Я сказал, что нельзя грубить незнакомцу, которой просит о помощи, – медленно проговорил Костя. Он напирал на парня и больно тыкал ему в грудь пальцем при каждом сказанном слове. – Или тебя в детстве обезьяны воспитывали?..
Костя прижал хама к стене. Он навис над ним – как вставший на задние лапы бурый медведь.
Юноша глянул на далеких прохожих и проезжающие автомобили – но всем на него чхать.
– Ох, это да… Это да, прости, – затараторил он. – Я думал, вы это… туристы. Или как там… Прости, в общем. Я это… Извини…
Выяснилось, что парень не знал, где находится полиция, но зато подсказал ее экстренный вызов – 110 – и предложил смартфон.
Отвечал он охотно, как доноситель на допросе, после которого ему бы сняли все обвинения… Затем, когда Костя отказался брать его телефон, он хотел впихнуть мелочь на таксофон.
Он не прекращал извиняться, пока Костя и Тимур не отошли, – а затем спешно ушел. Пять-шесть раз он оглядывался и после каждого – прибавлял ходу.
Костя явно его напугал.
Сам же Костя ощутил прилив уверенности и бодрости. Мир стал значительно ярче и живее – словно отблагодарил Косте за то, что он сделал его чуточку лучше.
Восстановил справедливость. Совершил добрый поступок…
Теперь Костя по-новому вдохнул сыроватый запах зимы – мягкий и свежий. Заново услышал шум города: стук башмаков и рев моторов, отдаленные гудки и хлопки. До него впервые донесся сладкий аромат из ближайшей пекарни – и Костя осознал, что откровенно голоден. Его охватило очень приятное, но не вполне понятное ему чувство…