Туранов замолчал. Столь поэтичное изъявление лояльности и одновременное повышение суммы взятки – должны были пропихнуть его через фильтр со скоростью света.
Немесов быстро отстучал по циферблату умных часов.
– Какое же восемь, Евгений? Время уже доходит десять – и мы с Викторией очень-очень задержались у вас. Вика, я завел мотор. Прости, зайка, но нам завтра рано вставать. За десять минут нам нужно успеть выпить чай. Извините, Евгений, государственные дела.
Туранов приоткрыл рот. Немесов выглядел невозмутимо и беспощадно – как статуя.
Туранов беспомощно посмотрел на Викторию.
– А… за девять?
– Вы не понимаете, не в цифрах дело, – покачал головой Немесов. – Мы очень благодарны за столь радушный прием, но нам нужно ехать.
Туранов потерял дар речи.
Черте что творилось… Он крепко финансово вложился в сегодняшний день – и все, походу, катилось в тартарары. Одни серебряные вилки с эмблемой Туранова чего стоили!
Теперь у него лишь десять минут, чтобы поймать московского журавля – а не остаться с синицей в сибирских кустах. Но какими силками ловить – он не представлял, уже все испробовал.
Вошла Роза. На серебряном подносе она несла четыре чашки, чайник – все из древнего китайского фарфора – и угощения: самодельные ореховые конфеты, печенье и мармелад. Роза нервничала, боялась уронить – и потому совершенно запамятовала скрыть разлапистую, медвежачью походку. Роза считала, что манера ходить выдавала в ней рожденную в поселке Зюзельский. Шея у нее сзади пунцовая: в ожидании чайника Роза массировала ее, пыталась снять напряжение.
Она поставила поднос на журнальный столик – и села рядом с растерянным мужем. Страх сказать или сделать что-нибудь не так ее парализовал. Роза прикрыла обручальное кольцо и сжала губы.
Туранов посмотрел на жену, но сразу понял: помощи в обхаживании Немесова оттуда не дождешься. Роза даже забыла разлить дамиану.
Запахло чудно́, гости почувствовали во рту кислинку.
– Что это? – Вика приподняла крышку чайника. – Пахнет необычно.
– А. Вы знаете, я обычный чай и кофе не уважаю, – ответил Туранов. – И сказал «чай» скорее так, по привычке… Дамиана! Я пью только отвар из листьев и цветов дамианы. Я считаю себя апологетом… В некотором роде пропагандистом этого напитка. Так что пожалуйте, из личных запасов. Прямиком привезли – с Юкатана… Это магический напиток.
Немесов сморщил нос. Виктория удивилась – и вдохнула на всю глубину легких.
Вот бы их реакции были с точность да наоборот! – подумал Туранов.
– Магический? – Вика начала разливать. – У вас все магическое!
– Это американская магия. Вы когда-нибудь слышали о цивилизациях ацтеков и майя?
– Да, конечно.
– Вот. Это их напиток. – И Туранов закрутил головой в поисках Знака.
Туранов действительно верил, что однажды – когда чуть было не потерял руку – он повстречал Бога или по крайней мере архангела. Это видение стало для него неопровержимым фактом существования потусторонних сил. Оно перевернуло его картину мира: очень сложно не увериться, если видишь все собственными глазами.
Но больше всего Туранова поразила не реальность Бога, а Его последний поступок – то, как Он нежно и поучительно, как проказника-шалуна, потрепал Туранова по волосам… Это – ласка и забота. И Туранову было чрезвычайно лестно, что кто-то там наверху милостиво смотрит на него и печется о нем.
Все долгие дни реабилитации Туранов размышлял на тему, как печально и неудачно устроилась его жизнь. Он начал разбирать прошлое на составные части – и взирать на события с новой, «прозренной» точки зрения.
И Туранов понял: Бог всегда слал ему Знаки, указания как жить. Но Туранов им не следовал.
Бог, любя, показывал Путь – но Туранов был слеп.
В каждом неприятном происшествии, которое он вспоминал с грустью и сожалением, Туранов припоминал какой-нибудь Знак. Это каждый раз было что-то необычное и якобы случайное – типа кулачной формы облака или предостерегающего далекого гудка (но теперь-то Туранов знал, что случайностей в принципе не бывает). Все Знаки говорили ему поступать иначе.
Но нет, до самой больничной койки Туранов поступал так, как хотел, – а не как предписывалось свыше. Поэтому его жизнь сложилась столь тоскливо.
А могла бы – гораздо счастливее.
И Туранов решил, что впредь будет жить согласно повелениям Неба.
Он начал искать – и находить – Знаки везде. Порой было затруднительно определить, на что намекала, допустим, гавкающая собачонка… Или вообще уразуметь – Знак ли это. Но Туранов со временем наловчился и всегда справлялся – разгадывал головоломку.
Некоторые Знаки вели к нерациональным, сумасшедшим и даже зачастую подловатым поступкам… Но Туранов раз за разом слушался – ведь против Воли Небесной не попрешь…
В итоге из грязи он поднялся в князи – Туранов собой чрезвычайно гордился. Еще в молодости он верил, что является избранным, – но теперь-то у него были доказательства! Туранов стал очень богатым и успешным человеком – это судьба, предначертанная ему Богом…
Правда потом – уже переехав в город N и захватив холмик «Малины Хосю» – Туранов прочел «Алхимика» Коэльо. В книге он обнаружил, что теория божественных наставлений была давно описана. Истина всю жизнь лежала на блюдечке с голубой каемочкой – а он и не замечал! Какой же он дурак…
Из «Алхимика» Туранов понял, что Бог слал указания всем людям – а не только ему одному (сей факт его удручил). Но зато – мало кто их видел и понимал. Большинство пребывало в неведении – как и он до случая с рукой. И оттого, что дураки живут, как хотят, а не как свыше велено, – им выпадают неудачи и несчастья.
От осознания этого Туранов сильно ожесточился. Холокост случился с теми евреями, которые не видели божественных Знаков. А вот если бы они видели – то ничего бы с ними не произошло…
Каждый сам виноват в своем горе. Прозрейте – и будет вам благо.
Если Туранов встречал человека в беде – он никогда напрямую ему не помогал. Вместо этого он дарил маленького «Алхимика». Туранов всегда носил с собой экземпляр в мягком переплете – для помощи сирым и нуждающимся. Большего не надо: заблудший должен сам, как Туранов когда-то, выйти на Путь к свету…
Тот первый читаный-перечитанный «Алхимик» до сих пор лежал у него на тумбочке рядом с кроватью. Туранов считал эту книжку самой важной в истории человечества после Библии – а может, и важнее.
Сейчас он крутил головой – и искал божественный Знак.
Туранов искренне верил, что если ему суждено уехать в столицы – а все к этому и шло, – то Бог сейчас подсобит. Надо было лишь быстро и правильно Его понять – всего за десять минут.
Нервничая, Туранов тянулся то к сжавшему горло галстуку, то к часам – то к висевшему на груди, скрытому под рубашкой, здоровенному золотому кресту. Он отвечал невпопад и постоянно отвлекался.
– Расскажите подробнее, – сказала Вика, передавая Туранову горячий напиток. – Что такое дамиана?
– Да, спасибо. – Туранов залпом выпил отвар и протянул чашку обратно. – Будьте добры, еще. В горле пересохло… Дамиана, да. Я считаю, что все время своего существования… Цивилизация майя держалась на двух столпах. Точнее, на одном. – Туранов замолк и вгляделся в окошко: ему показалось, он заметил далекий свет фар…
– На каком?
– На пророчествах. Майя знали тайну Пути и видели Знаки. И, исходя из Знаков, они делали свои пророчества. А пророчества проводили их цивилизации через бесчисленные бедствия. Видимо, под конец они утратили знание о Знаках. Или жрецы неправильно их начали понимать. Поэтому они и исчезли в одной из случившихся катастроф. А дамиана… После того, как они пили дамиану, они лучше видели и понимали значение Знаков. Я тоже умею делать пророчества…
– Евгений, вы шутите?
– Нет. Кто видит Знаки – тот видит будущее. Точнее, он начинает чувствовать Путь и видит, куда этот Путь ведет. Я вижу Знаки, поэтому могу делать правильные пророчества. Я не как последние майя…
– Интересно. – Вика глотнула и поморщилась – очень кисло. – А что такое «Знаки», о которых вы говорите?
– Долго объяснять, я, к сожалению, за четыре минуты не успею… Я дам вам книжку, где не все, но многое описано. А потом, если вас заинтересует ваш собственный правильный Путь, Виктория… И более счастливая жизнь, которой вы лишились…
Глаза Виктории расширились, она едва не уронила чашку.
– У нее вполне счастливая жизнь, – перебил Немесов. Он нехотя припомнил ее морщины. Затем понюхал дамиану и отставил ее подальше от себя. – Просто время идет своим чередом, и от этого никуда не деться… Дамиана, как я понимаю, это древний мезоамериканский наркотик?
– Н-нет! Что вы, П-петр Степанович! Я законы соблюдаю… Штрафовать надо этих наркоманов!.. Они не соответствуют! Это просто сильный тонизирующий эффект дает! Расширяет мировоззрение… И никакого вредного кофеина. От которого, знаете, да, Альцгеймер, рак и прочая… А еще! – Туранов склонился над журнальным столиком, прикрыл от дам рот и зашептал: – Еще дамиана тонизирует наше м-мужское-то-сам-мое!.. Мощнейшее средство!..
Зрачки Немесова впились в Туранова так, что, казалось, готовы были его проткнуть. Немесов потянулся к очкам – но рука замерла на переносице.
Он посмотрел на дамиану, потом на Викторию – и снова на Туранова. Кое-что обдумал. Затем тихо вздохнул и поднял чашку.
И это был Знак.
Туранов затрепетал. Попался, голубчик! Попался, родной! От облегчения он чуть не заорал.
Он вновь отчетливо увидел Путь, который заволокло туманом, когда Немесов вознамерился уехать. Теперь все зависело от Туранова.
Надо все грамотно сказать и сделать – и счастье само приплывет в руки.
– И как же ее готовить? – спросил Немесов.
– Я, к сожалению, не успею вам рассказать за двадцать оставшихся секунд, – ухмыляясь, покачал головой Туранов.
– Давай останемся, Петя, – попросила Виктория. – Ради меня, я хочу остаться. Пожалуйста!
Глаза у Вики горели – как два угля. Она чувствовала, что наконец нашла то, что сможет хоть как-то заполнить зиявшую в ней пустоту. И дать другие ответы…
Она жадно поглядывала на Туранова и с просьбой – на мужа. Немесов удивился: это была прежняя Виктория, докризисная. У нее даже морщинки изгладились…
Немесов крепко задумался.
– Хм-м-м, – прихлебнул он. – Ну, можно еще… Но только ненадолго.
Туранов выдохнул, вытер лоб. По-барски откинулся на диван.
Все. Никуда Немесовы не уедут – он это видел. Дамиана сделала свое дело…
Троянский конь в крепости. Нужно обождать – и ворота сами откроются.
Туранов ослабил чертов галстук – теперь можно – и довольно глянул на жену.
Роза хищно смотрела на Викторию. До этого мига она восхищалась своим достатком и высоким положением; считала себя одной из первых леди города N и была полностью горда и счастлива. Но рядом с Викторией ее апломб слетел, как мираж.
За десять минут в обществе Вики Роза вновь ощутила себя деревенщиной. Это исчезнувшее, когда она выбилась в элиту, чувство опять появилось. Будто годами пряталось – и ожидало возможности напасть.
Роза заметила, как скромна Виктория по сравнению с ней в драгоценностях, платье и косметике – несмотря на больший статус. И сейчас Роза старалась спрятать все кольца, за исключением обручального и еще одного, с изумрудом поменьше, – но не получалось.
Она осознала, что явно передушилась: ничего не обоняла за тяжелой, терпкой пятой «шанелью». Аромат ей не нравился и вызывал головную боль – но в кругу подруг считался престижным. Теперь Роза думала, что воняет, как не мывшийся годами орангутанг.
Вблизи Виктории – Роза узрела собственную пошлость. Она смотрела, как грациозно Виктория разговаривает. Изящно разливает, держит чашку и пьет дамиану. Как высоко реагирует – и Розе казалось, что Виктория при ее красоте – это спустившаяся с небес богиня…
И Роза начала злиться – на себя, за эти мысли, и на Викторию.
Сей «богине» никогда не понять – какого юность провести среди кур, грязи и пьющих деревенских мужиков. Бросить все – и уехать в город. Учиться на медсестру, тесниться в общаге и осознавать, что будущее – это череда жоп. Куриных или пациентов – из этого и выбирать…
Она не знает, что значит бедность, корыта и свиньи. Ей не знакомы мытарства по коммунальным квартирам с малышом на руках, побои и ругань от мужа. Косые взгляды и стыд Греха. Виктории не приходилось льстить на каждом шагу. Она не шла на жертвы.
А Роза – терпела измены. И сама изменяла – ради семьи.
Но разве грешно желание хорошо устроиться? Ведь это ничего, крохи! Просто минимальный комфорт, обычное человеческое счастье – неужели это так много, чтобы об этом мечтать?..
Роза никогда не зарилась на третий холм в дачном кооперативе «Малина Хосю». Все, что она хотела, – это достаток, красивый мужчина и крепкая семья. Быть не хуже других. Чтобы на детей никто не смотрел свысока. А супруг был достоин уважения – и рядом с ним стоялось приятно и гордо. В холодильнике всегда лежала вкусная еда. А в выходной – находилось место, где в радость отдохнуть.
И Роза – всего добилась. И даже сверх – но кто в здравом уме откажется от большего, если само идет в руки?..
Однако она прошла через ад, чтобы сейчас сидеть на диванчике. А Виктории – той досталось все от рождения. И в этом – их различие.
Вика не ценит то, что имеет, так, как Роза.
Роза готова защищать нажитое насмерть. И «богине» Виктории – она не проиграет.
Роза изначально не желала приглашать к себе Немесовых – и перебираться в далекую Москву. Это затея Туранова, а ей хорошо и тут. Но сейчас она чувствовала себя в городе N как когда-то в поселке Зюзельский. И она уже не могла здесь остаться.
Теперь Роза хотела переехать и встать рядом с Викторией – оказаться с ней на одном уровне. А затем, возможно, – и превзойти ее…
Роза была возбуждена как человек, нашедший себе новую цель.
– Рассказывайте! – сказала Вика. – Теперь время есть. Как готовить дамиану?
– Видите ли… Дело не только в том, как готовить… – протянул Туранов. Он лениво подтягивал «пойманную рыбу». – Нужно заваривать при определенной температуре и определенным способом. Но важен весь процесс, с нуля… Я покупаю семена. Выращиваю в подвалах. Сам сушу, сам измельчаю. Сам храню… Нужно весь процесс знать, чтобы напиток получился правильным.
– Правильным?
– Если приготовить неверно, то дамиана будет простым травяным отваром. Она не покажет Знаки. Не возбудит то-самое, – Туранов ухмыльнулся. – И не покажет Путь. Вы видите свой Путь, Виктория?
– Нет, – покачала головой Вика. – К сожалению, нет…
– А я – вижу…
Туранов глотнул дамианы и прикрыл глаза. Он – видел.
Туранов стоял на тропе на крутом склоне. Он обернулся и посмотрел вниз, на болотистые низины – туда, откуда пришел.
Выучиться на пианиста, чтобы потом батрачить, как ишак, – за хлеб и воду? Перебиваться пельменями и макарошками под пятью разными соусами, для видимости разнообразия, – и задирать нос оттого, что ты не какой-то там продавец электроники, а самый настоящий Пианист, Представитель Культуры?
Нет!
Спесиво говорить, что деньги ничего не значат, так как главное – это Искусство, а самому втихаря завидовать по-черному? Найти тупую смазливую бабу, которая бы преклонялась перед музыкой и, следовательно, перед Турановым – и согласилась на четырнадцать тысяч заработка?
Дети – дача – старость – смерть?
Нет!!
Умереть непризнанным, ненужным, в нищете – и это называется «жизнь»?!
Нет!!! Трижды нет! Туранов – против!
Почему он не сможет? Ведь у других – выходит! Чтобы Туранов – и не попытался?! Он – добьется! У Туранова будут деньги и слава – его начнут уважать.
У него получится!!!
Он видел, как с детства мечтал об избранности. Что он единственный из тысяч, который выбился. Он – Особенный. Туранов с юности грезил: столицы услужливо склоняют к его ступням золотые купола.
Известность! богатство! всеобщая любовь! – вот что значит «жизнь»…
Но также Туранов видел, как раз за разом нога подворачивалась – и он скатывался с косогора обратно в болота. Не срослось с рок-бандой «Мозгоеды». Из талантливого музыканта он постепенно превратился в наркомана и басиста третьесортных групп. А внизу – беснующаяся толпа пустоголовых нимфеток, для которых сначала он – Звезда, а в итоге – ничтожество.
Видел, как в неудачах винил всех без разбора. С ужасом глядел на искромсанную руку – и думал, что песенка спета. Нет музыки – нет будущего. Доигрался…
И как несмотря на препоны – он поднялся до нынешнего своего положения. Туранов третий в городе N.
Но это – еще не предел.
Выше! Выше! На самый Олимп!..
Туранов повернулся и посмотрел вверх – куда вела его тропа.
Он – в золотокупольной Москве. Сидит за дубовым столом в собственном кабинете. И люди, которых он знал только по телевизору, кланяются и заискивающе тянут ему руки и «тортики»…
Ах, налоговый вычет? Конечно-конечно, для «своих» все вычтем. Пускай «чужие» платят вдвойне…
Заноза-конкурент не хочет продавать бизнес? Ничего-ничего, пошлем инспекцию – и все арестуем… Назначим непомерный штраф.
Штраф – какое замечательное слово! Туранов его обожал. В нем одном сконцентрирована вся абстрактная власть: люди делятся на тех, кто накладывает штрафы или имеет возможность наложить – и тех, кто эти штрафы получает.
Штрафующий никогда не станет штрафником – так думал Туранов.
Туранов открыл глаза и улыбнулся. Затем вновь глотнул кисловатой дамианы – но почувствовал во рту сладость, будто отведал Малины…
– Петр Степанович, я могу вам подарить в качестве уважения несколько мешков дамианы. Допустим, девять… Вам хватит надолго. Вы согласны?
Немесов молчал – он был заинтригован. Не дамианой – подобная байда его не занимала. В этом деле Немесов больше полагался на науку и медицину, чем на древнюю магию неизвестно как окочурившихся майя.
А заинтересовался он тем, что оживилась Виктория. Очевидно, она рада обществу Туранова. Немесов вдруг понял, что Вика будет припоминать чертову выжигу в течение всей поездки – и, скорее всего, потом, в Москве… Всю дорогу быть осажденным Турановым, а затем еще и в собственном доме – это уж слишком… Немесову и одного дня хватило.
Стоило перевести наглеца в столицу. Пускай Вика судачит с ним о древней магии, ацтеках и Знаках – пока полностью от него не устанет или пока не кончится ее долбанный кризис.
Туранов все так же раздражал Немесова. Но теперь Немесов иначе на него смотрел.
Туранов проходил фильтр.
– Может быть, пройдем в погребок?.. – предложил Туранов. – Посмотрите на свою дамианку.
– Ладно, Евгений, вы порой бываете невероятно убедительны… – ответил Немесов. – Но меня интересует минимум двенадцать, ниже я не согласен.
Туранов побледнел.
– Будьте уверены, вложения в «Кому на Руси жить хорошо» окупаются многократно. – Немесов постучал по часам – выключил двигатель. Затем поправил на носу «щиты». – И, кроме того, государство любит не только верных, но и щедрых… А свою дамиану вы можете оставить себе, в качестве бонуса. Давайте допьем, потом поедим чего-нибудь, а затем обговорим детали. Давно минуло время ужина, а мы с Викой до сих пор не кушали. Дела не решаются на голодный желудок. Вика, ты довольна?
– Очень!
– А вы, Евгений?
Туранов нехотя кивнул. Когда видишь свой Путь – тяжело торговаться.
Похоже, этих дипломатиков не перехитрить – их в Москве муштруют, торгаши хреновы. И вдобавок Туранов боялся спугнуть пойманного журавля.
Он чувствовал, что едва-едва вцепился в хвостовое перышко – и журавлю куда легче с ним распрощаться, чем пронести Туранова через Урал.
Наступил краткий момент тишины. А затем на всех разом снизошло умиротворение…
Каждый в молчании наслаждался тем, что тут приобрел. Туранов – исполняющимися грезами. Роза – видом Виктории и новой жизненной целью. Виктория – тем, что сулило ей знакомство на краю ойкумены. А Немесов – что разрешил-таки проблему жены.
Счастье заразительно. Все начинали расплываться в улыбках. Даже Роза невольно растянула алые губы. Купидоны благословляли на удачу, а монархи – на подвиги и успех. В гостиной воцарилась гармония, словно все оказались в буддийском саду камней.
Но – не судьба.
В прихожей зашумело так, будто там проехался поезд. Со скрежетом лопалось железо, с колокольным звоном валился металл.
Все вздрогнули – и уставились на дверь…
Глава 4
Блаженство мигом сползло с Туранова. Атмосфера радости слетела, как осенью листва.
Все встревожились – даже Немесов, когда увидел, как быстро растерянное и побледневшее лицо Туранова покрывается испариной.
Что чувствовал Туранов? Если Вы когда-нибудь вываживали сома – крупного, килограммов на восемьдесят, – в запрещенном для этого месте… И уже предрекли себе победу – так как рыбина после пары часов борьбы наконец выдохлась, и подтягивать ее стало гораздо легче… Достали багор, намереваясь огреть сома по голове… Ваши губы рассекла предвосхищающая улыбка: наяву представили, как показываете коллегам фотографии, на которых, напрягая мускулы, демонстрируете сногсшибательную длину речного монстра…
И в этот момент – сзади хлопает дверца машины инспектора Рыбнадзора… Вы дергаетесь – а удилище выгибается зигзагом и с треском ломается.
Вот примерно так и ощущал себя Туранов.
Этот грохот – явно зловещий, предостерегающий Знак. Туранов начал прикидывать, что могло так упасть.
Сперва он подумал на угловую вешалку, для зонтиков и шляп, – но та не произвела бы столь звонкий металлический гвалт. Потом – на подслушивающую Алисию. Но и дочь вряд ли бы так шлепнулась, да и маловероятно, что она вообще грела уши. Люстра тоже так не загремит.
Ничего на ум не приходило.
Но затем в дверь гостиной тихонько постучали – и Туранов сообразил.
Костя. Ну кто еще мог устроить подобный армагеддон – а после нагло постучаться, как будто ничего не произошло?
Этот хулиган и драчун, позор его жизни!
Сын всегда найдет способ нагадить отцу… А ведь Туранов прямо просил его – без грубости, хотя и следовало – не входить и гостей не беспокоить. Ведь сегодня решалась судьба Туранова! Но, видимо, Костя лишь из зловредности и непослушания спустил с лестницы что-то железное. Наверняка свою чертову штангу с блинами!
Дверная ручка начала медленно поворачиваться.
Туранов сжал кулаки и поднялся. Он не позволит Косте вмешаться – и одним словом или жестом похерить все, чего он достиг.
Наверное, Туранов был мягок – впредь будет жестче. Надо отправить Костю в интернат, с военным уклоном. Кочергой и плеткой там вытрясут из него непочтительность и не соответствующий возрасту инфантилизм. Пускай потом топает в армию или куда хочет – на все четыре стороны, – его выбор. А сейчас Костю следовало вытолкать, не позволить спугнуть журавля – и с наименьшим шумом где-нибудь похоронить, чтобы ни звука до отъезда Немесовых не издал…
Туранов успел сделать пару шагов – когда замочек щелкнул, и дверь приоткрылась. В просвет заглянул не Костя, а совершенно не знакомый Туранову человек…
// В айсе приходят незваными.
– Ай-яй-яй… Я так и знал, что мне не повезет, – сказал визитер.
Под шапкой неопрятных и темных, с обильной сединой, волос вытянулось землистое, усталое лицо. На вид гостю было лет шестьдесят. Невысокий лоб, сломанный широкий нос, узкие губы. Физиономия покрыта морщинами и багрово-бурыми пятнами – то ли болезнь, то ли разной стадии синяки. Распахнутые голубовато-серые глаза смотрели наивно и просяще – по-детски.
В целом гость производил впечатление ветерана-алкоголика, который клянчит недостающие десять рублей на бутылку – и обижается, если не дают.
Явление незнакомца было столь неожиданно, что Туранов замер, как соляной столб: с раскрытым, готовым накричать на Костю ртом, сжатыми кулаками и грозным взглядом.
От такого «доброжелательного» приема гость смутился.
– Простите, что помешал… – сказал он, – вашему, эм, чаепитию… Но у меня к вам срочное дело. А герр Эдвард торопится очень… Я не мог ждать.
Речь у него медленная и осторожная, очень неуверенная – словно ищущая поддержки у собеседника. Голос приглушенный и мягкий – его интонации тут же всех успокоили. Туранов заметил небольшую лицевую асимметрию: левый глаз гостя приоткрыт шире, а губы поджатее справа.
– Евгений, это ваш водитель? – спросил Немесов. – И что это был за невероятный шум, он чрезвычайно встревожил Викторию… Вика, ты в порядке?
– Да, все хорошо.
– Н-нет, не водитель, – обернулся Туранов. – Сейчас выясним. Роза, ты знаешь его?
Роза помотала головой.
– Одну минуту. – Туранов повернулся к гостю и угрожающе проорал: – Ты кто вообще такой?! Ты как сюда попал?!
Дверь отворилась настежь.
Незваный гость был низкорослый и тощий, сильно сутулился. Одет в белый свитер аранской вязки с синичками на груди и боках. Он ожесточенно чесал правое плечо – а в свободной руке держал проволочный моток. Диаметром тот как фрисби, а толщина проволоки разнилась от нескольких миллиметров до двух-трех сантиметров.
– Слушайте, а может, вы уйдете, а? – спросил он у Немесовых. Затем кивнул на Туранова. – Мне ведь только голубой мистер нужен… Все остальные очень хорошие.
// В айсе отвечают вопросом на вопрос.
– Голубой… мистер? – ошалел Туранов. – Да ты хоть знаешь, кто я?
– То-то я думал, как настойчиво вы наседали на меня целый день… – ухмыльнулся Немесов. – Даже в туалете настигли… Выходит, вы, Евгений – мистер голубой? Обязан вам сообщить, что цвета у нас, к сожалению, не сходятся…
– Нет, – побледнел Туранов. – Нет, вы что!.. Я не гей!
– А также должен вас известить, что «Кому на Руси жить хорошо» геев не продвигает… Мы в русле государственной политики нашей страны… Езжайте-ка лучше в Гейропу!
– Петя! – воскликнула Виктория.
– Я не пидор, Петр Степанович! Не слушайте этого гада! Я впервые его вижу. Ты кто, собака, такая, а?! Роза, скажи же! Я не гей! Что ты молчишь?!
– Дырявых за версту видно, у них попец косит! – затараторила Роза. – А Женя хороший, сзади все хорошо – я проверяла…
Наступило молчание, все переваривали сказанное Розой…
Каждый понимал на свой лад.
– Эм… Извините, время очень поджимает… – снова встрял гость. – Герр Эдвард догадается и… И многое. Так вы уйдете, а? Мне только голубой нужен, а все остальные – не надо.
– Да, голубой друг голубого мистера, мы с Викторией, пожалуй, скоро уходим. – Немесов достал телефон – он хотел все записать. – Но, разумеется, после завершения вашего разговора… Не хотим вас прерывать. – Он наклонился к жене и зашептал: – Прости, зайка, но геи сильно токсичны… Со мной важные люди перестанут общаться. Найдешь потом другую забаву.
– Петя!
– Ты! Прыщ! Иди-ка сюда, я тебе кости переломаю!
И Туранов пошел на незнакомца.
Он был в ярости. Он решил при свидетелях исколотить худосочного визитера так, чтобы его родная мама не узнала.
Нет, этого мало. Туранов обязан стереть поклеп кровью, переломами – вторженца надо изувечить… Туранов считал, что Немесов пока еще шутит. Однако Немесов должен увериться, что в нем нет ни капли гомосячной мерзости, – иначе Туранову конец.
Он мог потерять то, что у него уже есть: богатство, статус, уважение.
В России геям жизнь не жизнь…
Увидев приближающегося Туранова – который сейчас походил на разъяренного медведя, – гость и сам преобразился. Его левый глаз поплыл вверх по черепу, нос изогнулся, а лицо стало чрезмерно ассиметричным и страшным – как у уродов из детских сказок.
Он взмахнул мотком – будто бросал крошки голубям, – и тот плавно и стремительно развернулся.
Проволока воткнулась в грудь Туранова – над сердцем. Прошила лопатку и вышла из спины.
Гость резко дернул рукой вниз – словно ударил хлыстом. Железо разрезало туловище Туранова по диагонали.
// В айсе убивают людей.
Было больно. Ярость улетучилась.
Туранов прижал ладони к ране, судорожно вздохнул. Сквозь пальцы проступила кровь.
Затем он обернулся, сделал шаг к супруге – и рухнул как подкошенный.
В падении он лбом задел край журнального столика. Стеклянная столешница лопнула и посыпалась на шкуру. Металлический каркас откатился к занавескам.
Мех тут же окрасился смесью крови и коричневой дамианы.
– Простите, но теперь я уже не могу вас отпустить…
Роза закричала.
Немесов хотел подняться – но не успел.
Убийца хлестнул мотком – и полетела проволока. Отрезанная голова Немесова, кувыркаясь, упала на спину Туранова.
Обезглавленное тело завалилось обратно на диван. Накренилось и соскользнуло на колени Виктории.
Кровь из сонной артерии била фонтаном. Она мигом залила ноги и грудь Виктории.
Она ничего не понимала: недоуменно разглядывала ровный срез и улыбалась. Постепенно на ее лице проступало осознание ужаса происходящего.
Роза бросилась к Туранову. Она отшвырнула с его спины голову Немесова. Попыталась перевернуть тяжелого мужа – потянула за руку.
Но рывком – она лишь расширила рану. На мех вывалились кишки, почки, печень и даже легкие.
Роза держала ладонь Туранова – и в ужасе не знала, что делать.
Убийца вздохнул – и снова взмахнул мотком.
Постоянно меняющая свою толщину, будто живая, пульсирующая, – проволока вошла в одно ухо Виктории и вышла из другого. Насадив голову – убийца дернул вбок и разрубил череп Виктории на две части.
Носовой хрящ отлетел к противоположной стене. Виктория умерла мгновенно.
Роза вцепилась в руку мужа, соображала медленно.
Она смотрела на органы и думала, что рану надо зашить, – иначе занесется инфекция. Она не понимала, что Туранов убит.
И она словно нарочно подставила под удар шею… Убийца хлестнул.
Но тут его сшибло – движение сорвалось. Убийцу швырнуло к выходу.
В дверном проеме показался крепкий юноша двадцати лет в заляпанных берцах и сером свитере. Со свежими ссадинами на лице и фингалом под правым глазом. Он был на голову выше убийцы и в полтора раза шире.
Не заглядывая в гостиную, Костя рванул к убийце.
Пару разу ударил кулаком в висок. Затем схватил за грудки, приподнял и – хорошенько оттянув голову – врезал лбом по носу.
Послышался треск. Страшная физиономия убийцы стала совсем кошмарной.
Костя отпустил – и убийца ничком осел на пол. Привалился к стене.
Надо было наподдать ногой, чтобы наверняка, – но тут взгляд Кости привлекла покореженная входная дверь. Двухсантиметровая сталь была изрублена – и кучей металлолома лежала на полу.
// Нет двери, которая остановит айсу.
– Что за?.. – побормотал Костя.
Взгляд его заметался, он нахмурился.
Побежал в гостиную.
Роза ничком распростерлась на Туранове. На ее спине недоставало части платья и куска плоти от низа левой лопатки до плеча и шеи.
Коса отрезана. Сквозь алую кровь белели очертания костей…
Убийца застонал, завозился – и медленно, опираясь на стену, поднялся.
Держась за висок, вошел в комнату.
Костя стоял над родителями, затылком к убийце. В руках он держал голову Немесова – растерянно ее разглядывал.
Она казалась ему бутафорской. Отрезанные головы никогда не валялись на полу его гостиной. А эта лежала как тыква на Хэллоуин или футбольный мяч…