С другой стороны в дубровницкой поэзии встречается много указаний и намеков, много красок и картин, взятых из местной жизни, описание городов и островов, сельских занятий, событий жизни общественной и фактов из славянской истории: достаточно назвать «Цыганку» Чубрановича, «Рыбную ловлю» Гекторевича, особенно же великолепную эпопею Гундулича «Осман», сюжет которой заимствован из истории борьбы славян с мусульманами (1621) т. е. того самого эпического цикла, который составляет исключительное почти содержание сербских юнацких песен. Впрочем, если бы можно было даже доказать, что в содержании многочисленных дубровницких од, посланий, элегий, идиллий, поэм и драм нет ничего народного, славянского, то и тогда они не потеряли бы своего важного значения в истории славянской литературы уже но тому одному, что здесь мы находим столь высокую художественную прелесть сербского языка, что он надолго еще останется образцовым и неподражаемым. Это особенно должно сказать о трех последних корифеях дубровницкой поэзии: Гундуличе, Пальмотиче и Джорджиче. Это мастерство дубровницких поэтов в употреблении сербского языка тем для нас удивительнее, что получая воспитание большею частию в Италии, или от итальянских учителей, они должны были употреблять в школе, в науке и управлении языки латинский и итальянский; а некоторые, как Раньина, Златарич и Джорджич писали и стихи на этих языках с неменьшей свободой, как и на своем родном сербском. Где же находили они образцы поэтического употребления последнего? Не в другом чем, как в произведениях сербской народной словесности, образчики которой даже уцелели в сочинениях некоторых далматинских поэтов. Мы можем назвать наконец одного далматинского поэта, хотя более уже позднего времени, именно первой половины XVIII века, который соединил художественную форму старых поэтов дубровницких с народным содержанием поэтов новосербских. Это Андрей Бачич Миошич, оставивший в своем сочинении «Разговор угодни народа словинскаго» поэтическое описание важнейших эпизодов сербской истории. Это сочинение до сих пор остается самою любимою и популярною книгою во всех местностях и слоях сербского народа. Этот характер и цель книги, круг читателей, к которым она обращена и на которых рассчитана, знаменуют эпоху уже новых литературных взглядов и задач.
Вообще же дубровницкую поэзию, по её произхождению и целям, должно назвать скорее сословною, чем народною. В городах Далмации, по образцу Италии, составлялись общества или клубы, членами которых были по большей части люди аристократических фамилий; устраивались литературные вечера, домашние спектакли и т. п., для которых и писалась большая часть произведений далматинской литературы рассматриваемого периода. Предназначаемые для тесного кружка друзей произведения распространялись большею частию в немногочисленных рукописных копиях, почему от них уцелела и обнародована часть лишь очень незначительная в сравнении с утраченным или неизданным. Народ же не принимал почти никакого участия в этой блестящей литературной деятельности своих племичей, а также не многих патеров и горожан. О развитии литературного вкуса и распространения положительных знаний в народе не было еще речи. К литературе, как могучему средству пропаганды в народ известных идей, прибегли впервые деятели реформации, а после них и католические проповедники должны были волей-неволей взяться за то же орудие для сохранения своей власти над просыпающимися умами народов. Впрочем, реформационное движение из своих германских центров могло распространиться на славянском юге лишь в ближайших в Германии местностях, именно в земле словенцев и в собственной провинциальной Хорватии. Первыми вносителями в эти страны протестантских идей были даже отчасти одни и те же лица, как например словенцы Унганд и Далматин, хорват Юридич, серб Попович и босняк Малешевич. В народ тогда пущено было множество хорватских букварей, катихизисов и молитвенников, которые печатать для этой цели в Вигтемберге, Тюбингене, Регенсбурге и Нюренберге, а потом и в самой Хорватии, в типографии одного из графов Цринских, ставшего ревностным прозелитом протестантизма. Впрочем, католической реакции в XVII веке удалось подавить в Хорватии протестантизм, а вместе с ним и начатки народного образования. Еще два века продолжать здесь полусонная дремота народа, убаюкиваемого иезуитскими молитвенниками и катихизисами не пробуждаемого ни сухими словарями и грамматиками Габделичей и Белостенцев, ни однообразным воспеванием подвигов сигетского героя, Петра Цринского, и других поучительных материй.