Студентка

Но это были очень тяжёлые времена в плане денег. Денег не было. Хватало только на еду. Так что мечты о барах и клубах оставались только мечтами. Я понимала, что если хочу даже в кафе, то оставлю там хорошую часть стипендии, и что мне не хватит на оставшийся месяц. Иногда ужасно хотелось купить овощей и фруктов – питаться ими было гораздо дороже, чем гречкой или рисом. Как-то раз я пошла и всё-таки купила два килограмма яблок. Я всю неделю ела яблоки, пока у меня не начали почему-то слоиться ногти и болеть желудок. Но это были очень вкусные яблоки…

Я жаловалась Яну и Антону, и они отвечали, что понимают меня, и что надо ещё годик потерпеть, а там дальше можно будет найти работу. Они говорили, что это самый тяжёлый курс, и что дальше будет легче. Я возражала, что слышала эту фразу уже много раз, и каждый раз становилось только хуже, но они продолжали в один голос твердить, что вот сейчас, вот ещё чуть-чуть… И я шла учить дальше, приняв, что сейчас мы действительно не можем ничего сделать, только терпеть и ждать.

Я ходила на семинары по квантовой механике скорее, чтобы отдохнуть. Там хоть и обсуждались очень серьёзные вещи, оценки в этом семестре по квантмеху не было, так что можно было расслабиться и получать удовольствие, а уже в следующем семестре расстроиться, обнаружив, что материал второго семестра невозможно усвоить без глубокого понимания материала первого семестра, затем раскаяться в том, что учился вполсилы, без должной серьёзности относился к предмету, пообещать, что больше никогда, никогда так не будешь делать – и на этом успокоиться.

Когда в конце семестра Сергей решил на доске последнюю задачу, сказал финальное: «Ну вот и всё. Жду вас на своих семинарах в следующем семестре», я вышла из аудитории, жалея, что не увижу его ещё почти два месяца, а мне так нравилось смотреть, как он блестяще решает у доски задачи, рассказывая при этом ещё что-нибудь интересное о том, где такие, казалось бы, абстрактные задачи, находят применение на практике, в реальной жизни. Да и потом, он был просто красивым, невероятно милым и добрым. На него было приятно смотреть.

Перед новым годом мы сдали несколько самых лёгких экзаменов. Самая интересная часть сессии, которая должна была начаться в январе, грозными тучами маячила на горизонте, но до этого было несколько новогодних дней. Дима и Олег купили еловые ветки и поставили их в банки с водой. В один из предпраздничных дней Олег уехал домой, а Антон пошёл гулять с какой-то девушкой (уж не знаю, где он их находит). Мы с Димой и Яном решили посмотреть фильм и украсить комнату Димы, в которой мы собирались справлять новый год. Дима выглядел очень уставшим, и ничего не хотел делать. Пока я подметала комнату и распаковывала коробку с гирляндами и крошечными ёлочными игрушками, Ян сварил Диме кофе с коньяком и сгущёнкой, чтобы тот взбодрился.

Тихо жужжал ноутбук, на котором скачивался фильм, Ян, стоя на столе, вешал на карниз гирлянду, а я цепляла на еловые веточки красные и золотые шарики. Дима говорил мне и Яну, как лучше сделать, а потом затих. Ещё не допив кофе, он уснул, и мы с Яном сели за Димин стол и смотрели «Сталкер» Тарковского, а потом разошлись по своим комнатам.

Новый год прошёл как обычно: кто-то выжил, кто-то не очень. Радовало то, что все, кто блевал – блевали в тазик, что значительно облегчало последующую уборку. Ян приготовил свинину в духовке, я нарезала салаты, Дима и Олег закупили напитки. На праздновании были ещё какие-то другие наши однокурсники – я их не запомнила.

Сессия была тяжёлой. Я с трудом закрылась без «удов». Когда она закончилась, я не почувствовала облегчения. Она как будто бы и не кончалась. На каникулах я стала бегать по стадиону, и физические нагрузки давали мне некоторое психологическое облегчение, но я с ужасом думала о том, что в новом семестре снова надо начинать учиться. За каникулы я съездила в несколько соседних городов, чтобы сменить обстановку и погуляла там в парках. Было здорово, правда, только когда я гуляла. Как только я возвращалась в общежитие, какая-то тяжесть вновь наваливалась на моё сознание. Четыре стены, обклеенные нелепыми, да ещё и отслаивающимися, обоями, давили на меня, мешая дышать. Я просыпалась, бегала, шла в душ, завтракала, читала книжку, обедала, шла гулять, ужинала с Яном, ложилась спать. Такие простые и лишённые глубокого смысла действия занимали у меня весь день. Я спрашивала себя, а как же было раньше? Мне кажется, что я успевала больше, что я делала какие-то невероятные вещи, что я читала больше, что я учила что-то на каникулах. Как же мне удавалось? Не переставая удивляться, я отвечала на свой вопрос: я не помню. А это точно было? Это было со мной? Это была я?

Ни в один из дней этих каникул, я не совершила никакого великого или важного для науки дела – да как-то и не хотелось. Я все две недели лежала, гуляла, читала, играла, болтала с Яном – и ещё бы так две недели провела, а потом ещё и ещё. Но так не бывает.

Когда закончилась сессия и начались каникулы, я не почувствовала ни того, ни другого. Так же вышло и с началом нового семестра. Однажды я проснулась, побегала, сходила в душ, позавтракала и пошла на пары. Там были какие-то лекции, потом какие-то семинары, я что-то там писала, особенно когда лектор говорил, что это важно.

На улице не было ветра. Для февраля такая погода – редкость, особенно здесь. Небо было затянуто облаками, ровными, плотными, недвижимыми. Небо было абсолютно спокойно, но мне казалось, что там, за его молочной пеленой, за небесной оболочкой, что-то дрожит от напряжения, и оно вот-вот взорвётся. Я слушала семинар по квантеху без особого энтузиазма, но старалась вникать в суть происходящего. За окном показалось солнце, и моё лицо дёрнулось в еле заметной улыбке. Я тут же одёрнула себя, и вернула взгляд обратно к доске. В этот момент Сергей повернулся к аудитории, и мы на мгновение встретились взглядом.

Меня словно ударила молния, и ток прошёл по всему моему телу. Я в испуге опустила глаза. Он на мгновение запнулся, а затем продолжил говорить. Остаток семинара прошёл мимо меня. Как и все остальные лекции в тот день. Я вышла из аудитории сама не своя. Антон спросил, всё ли со мной хорошо, и я ответила, что всё в порядке.

Итак, я влюбилась в Сергея. Я считала дни до сдачи домашнего задания, и старалась изучить материал как можно более полно, по крайней мере, настолько, насколько это позволял наш упрощенный курс. Тратить на квантмех столько времени, сколько тратила я, было лишено смысла. Предмет был не основным, и в том виде, в каком он подавался, было невозможно претендовать на серьёзное изучение предмета, как и предполагалось учебным планом. К тому же, если уж мне хотелось бы подольше пообщаться с Сергеем, мне и вовсе следовало бы, по крайней мере, делать вид, что мне абсолютно всё непонятно, докапываться до него с вопросами или что-то в этом духе. На деле же я приходила, рассказывала ему задачу, он говорил, что сойдёт, и я шла домой.

Я приходила домой и долго сидела, пялясь в пол, не зная, что делать. Я не могла смотреть на него, не могла спокойно сидеть на семинарах: внутри меня всё переворачивалось вверх дном. Каждый четверг, когда я шла на его пару, я старалась выглядеть идеально: я поправляла макияж, следила, чтобы одежда выглядела опрятно, никогда не опаздывала к началу. Я не знала, что ещё я могу сделать, а весь этот цирк с вопросами, с изображением, что я чего-то не понимаю… ну не знаю. Как-то это всё не по мне. Я бы так делать не стала.

И я не стала. Однажды, гуляя с Яном, я рассказала ему о своих страданиях по нашему семинаристу. Ян выслушал и, наверное, впервые на моей памяти, сказал, что тоже не знает, как бы мне следовало поступить в такой ситуации, и что он поступил бы так же, как уже сделала я – просто ждал бы, стараясь выглядеть достойно.

– Если бы ему надо было, он бы сам после семинара позвал куда-нибудь, сказал бы, что хочет познакомиться с тобой. С тобой же вон сколько людей за время обучения познакомились.

– А вдруг его отталкивает просто то, что я студентка?

– Да, вполне возможно. Меня бы это остановило, например. Кто знает, может быть, после экзамена, когда ты уже перестанешь быть его студенткой, он подойдёт к тебе и всё-таки предложит тебе познакомиться поближе. Но, знаешь, я бы на твоём месте не надеялся.

– Да? Почему?

– Потому что, когда не очень хочется – не очень получается.

Не помню в этом семестре ни одного семинара, на котором появился Дима. Когда я решила, что пора бы зайти к нему и наведать его, мне почему-то стало страшно. Когда я вошла в его комнату, он сидел за своим столом и смотрел аниме. Он немного поправился и отрастил длинную бороду. Я осторожно спросила, как у него дела. Он усмехнулся и сказал: «Присаживайся».

Он неохотно рассказал, что ещё много раз шёл на поводу своей бывшей девушки, которая безжалостно использовала его доверчивость как могла. Окончательно разочаровавшись в ней, он потерял интерес к учебе, да и к жизни вообще. Напившись, он пытался выйти в окно, и не раз, но Олег всё время вытягивал его из рамы обратно в постель. Не желая слышать о проблемах в учебе, он проводил время читая книги по истории. С какого-то момента он даже стал очень серьёзно воспринимать это увлечение, и теперь он мечтает только об одном: организовать кружок по истории для каких-нибудь школьников. Он даже подумывал о том, чтобы получить второе образование – по истории. Я не стала говорить что-то вроде: Дим, что за бред, разве за этим ты поступал в этот Университет, на этот факультет, не сдавайся, Дима! Это было бы полным бредом. И я даже не хочу сказать, что человек ошибается – дело не в этом, а в том, что человек меняется.

Иногда всё на свете бывает слишком. На Диму навалилось слишком много: отсутствие денег, проблемы в личной жизни, проблемы с учебой, в конце концов, предательство близкого человека. И он просто не выдержал. Он не сломался. Он просто что-то понял – и стал другим. Его может спасти теперь только время.

Дима ушёл в академ. Провожая его на поезд, мы не прощались. Мы скоро увидимся. До скорой встречи.

Кампус как-то опустел, когда он уехал. Я почувствовала какой-то холод. Нет ничего удивительного в том, что весной обычно холоднее всего. Весной только одно тепло согревает – тепло близкого человека, тепло его слов и его тишины. До этого я несколько месяцев ходила этими же, опостылевшими до смерти, тропинками, но знала, что Дима там, наверху, в своей комнате, и я могу в любой момент к нему зайти, а теперь он был далеко, и стало как-то пусто.

***

Неумолимо надвигалась весна. Она буквально виднелась на горизонте – в непривычно светлом вечернем небе, глядя на которое, я наполнялась чувством, что и в моей жизни совсем скоро произойдёт что-то светлое. Это не могло не произойти, потому как я ясно чувствовала, что терпение моё на исходе.

Я по-прежнему засыпала в ожидании четверга, когда я вновь увижу Сергея. Иногда он мне снился, но всё это почему-то были кошмары: я шла к нему навстречу, даже бежала, но сколько бы шагов я ни сделала, расстояние между нами не сокращалось; я тянула к нему руки, звала – но он всё смотрел куда-то вдаль, словно ни меня, ни моего крика и не существует.

Ложась спать на рассвете, я обещала себе, что однажды смогу прикоснуться к его светлым вьющимся волосам, провести ладонью по его щеке и буду навсегда счастлива, ведь, без всяких сомнений, именно он был для меня идеальной парой. Он был спокойным, уверенным в себе человеком, он был умным и, в то же время добрым, отвечал без усмешек на самые глупые вопросы моих одногруппников. Сергей был всегда в хорошем настроении, всегда был заинтересован в том, чтобы не просто объяснить студентам задачу, но и в том, чтобы донести, что то, что он объясняет, не просто важно и нужно – это, в первую очередь, красиво. Он решал эти задачи с видом человека, только что одержавшего победу над тайной природы – так оно и было. И я о большем и мечтать не могла, чтобы слушать его голос вечно, всю жизнь, на завтрак обед и ужин, каждый раз прикасаясь к чему-то прекрасному и вечному.

А пока я просто кормила себя обещаниями, которые помогали мне держаться. Я уверяла себя, что нужно подождать до конца семестра, нужно сдать экзамен, и тогда всё разъяснится; тогда, несомненно, он предложит мне пообщаться, или, быть может, пригласит на свидание…

На самом деле, я искренне не представляла, каким образом это может произойти. В глубине души я считала категорически невозможными подобные отношения, но слепая влюбленность заглушала все прочие чувства и доводы, оставляя на уме лишь болезненные мечты о том, что эту сказку ждёт счастливый конец. Только благодаря им я мирилась с грязью общежития, с усталостью, недосыпом, неудовлетворённой потребностью в развлечении, отдыхе и общении. Я постоянно себе всё это обещала. Пока однажды мои сны не стали явью.

Одним тихим апрельским вечером я сидела на лавочке на аллее между общежитиями и учебными корпусами. Я слушала музыку и читала математические методы статистики, когда увидела неподалёку их: Сергей и Диана медленно расхаживали по аллее, и в руке у неё был небольшой букет пионов.

Диана – девушка из второй группы, у которой он вёл семинары. Она выглядела как совершенно обычная девушка, которой абсолютно плевать на то, как она выглядит. Она была безвкусно одета: на ней была длинная бабушкина юбка по щиколотку, потёртые кеды, какая-то дурацкая водолазка, серая, да ещё и в тёмно-синюю полоску. Сергей выглядел в тысячу, в миллион раз более ухоженно. Мне было больно на это смотреть.

Но главное, что повергало меня в шок, было то, каким Диана была человеком. Она была ровным счётом такой же, какой была я на первом курсе. В жизни её интересовала только наука – и больше ничего. Ей не требовалось ни развлечений, ни общения. Она круглыми сутками проводила с книгами, изучая теоретическую физику. Мира вокруг для неё не существовало, а если и существовало, то он был искажен, её представления о нём были такие, словно она судит о происходящем вокруг, разглядывая события в осколках разбитого зеркала. Она была до глупого наивной, инфантильной и пустой внутри. С ней было невозможно общаться – а ведь я когда-то пыталась, в те времена, когда ещё не потеряла надежду найти в Университете подругу. Разговаривая с ней, у меня сложилось впечатление, что я не могу её понять из-за того, что внутри у неё ничего вовсе и нет: ни желаний, ни предпочтений, ни мнения. Мнение у неё есть только относительно предметов и того, что читают на лекциях. Быть может, она так хорошо скрывает от посторонних свой внутренний мир, конечно, но мне показалось, что его просто нет.

Пожалуй, я не была такой вообще никогда. У меня всегда была слишком большая склонность к чему-то такому обычному, человеческому, а потом и к женскому. Мне казалось, что я была бы хорошей парой для Сергея, потому что он выглядел, как хороший мужчина, а я, как мне казалось, была хорошей женщиной: я ухаживала за собой, следила за порядком на своей территории в комнате, научилась хорошо готовить, я вела себя всегда достойно, никогда не подлизывалась к преподавателям, выпрашивая оценку повыше, как делала это Лиза, и если мне ставили низкую оценку, я получала низкую оценку – и точка. Но мне… мне нечего было ему предложить.

Как бы неприятна была мне Диана, особенно в этот момент, я с горечью должна была признать, что у неё было то, чего не было у меня. Диана не просто знала больше, она больше времени, чем я, уделяла миру вокруг, в то время как я тратила время на себя. Она стала интересным человеком, а я… по правде говоря, как бы я не убеждала себя в обратном, я не могла поддержать разговор практически ни о чем, потому что последние годы делала только бесконечные домашки, которые приходили в мою жизнь и уходили, а на их место приходили новые. В свободное время я бегала на стадионе, делала маски для лица, играла с друзьями в компьютерные игры или смотрела фильмы. Я могла бы упасть в море сожалений о потраченном времени, но не стала – если бы я не тратила свой досуг на подобные развлечения, я бы, наверное, просто сошла с ума.

Чисто теоретически я бы хотела, возможно, читать в свободное время статьи с arXive – но не могла, просто потому что не могла. Могла бы мечтать или воображать, как бы было здорово, если бы я была таким человеком, который способен в свободное время читать статьи с arXive, но быть им не могла. Я не могла быть и такой, как Тая или Соня – я не посмотрела ни одного широко обсуждаемого сериала, я не была в курсе популярных новинок музыки, не была фанаткой какого-нибудь полу-смазливого бойз-бэнда, даже не смотрела аниме. Казалось, что мне вообще ничего не интересно, и единственное, что меня волнует в этой жизни – это сдать экзамены и увидеть утром отвес. В самом деле, если бы я была на её месте, о чем бы я говорила с Сергеем? Что бы я стала ему рассказывать? Как красила ногти, пока вместе с друзьями смотрела E3? Как, как… что?

Сидя на лавочке, смотря на Диану и Сергея, я спрашивала себя, готова ли я пожертвовать своей красотой – не внешней, внутренней, – и стать ей? Но я больше не знала, что вообще такое красота, не знала, о чем сама же говорю, и не знала, на кой чёрт какая-то красота вообще кому-то сдалась. И даже тогда я ответила себе – нет. Даже если бы мне дали шанс, случилось бы чудо, осуществилось бы невозможное – и все мои слёзы, пролитые ночью на чужой подушке, если бы все моменты отчаяния и боли были стёрты из моей памяти, и я вновь стала бы той, кто не знает, что такое крик в пустоту, я бы отказалась. Ведь тогда мне не нужен был бы Сергей, потому что меня бы вовсе и не было.

Какой бы пустышкой не выглядела моих глазах Диана, пустышкой была я. Вот такой вот парадокс: во мне было на одну человечность больше, чем в ней, но я была полой внутри.

Ведь даже предмет Сергея я учила в самом деле не потому, что мне так уж интересна квантовая механика – да к чёрту квантмех, в самом деле! Мне нравился он. Мне бы нравился Сергей, если бы он занимался чем угодно: будь он преподавателем, будь он музыкантом, дизайнером или адвокатом. Я любила его за его умение удивляться и видеть красивое в абстрактном, за способность понять, что люди бывают и умные, и глупые, и добрые, и злые, и все достойны внимания и уважения. И я хотела утащить себе этот лакомый кусочек, и я проиграла.

Я проиграла везде: я не смогла достичь того уровня просветления, которого достигла, например Диана, которая была до того сообразительной и обладала до того хорошей памятью, что успевала делать все задания и при этом высыпаться – мне приходилось выбирать. Я не смогла найти себе ни подругу, ни парня, и я понимала, что вероятно, дело тут во мне, а не все вокруг меня такие плохие. Я не начала зарабатывать деньги: к этому времени множество моих сокурсников начали работу в консалтинге и аналитике, перестав испытывать финансовые трудности. Я ничего не добилась. Я всё проиграла.

***

На следующем семинаре по квантмеху я ощущала себя странно. Эти полтора часа, которые были для меня самым волшебным временем в неделе, теперь казались до боли пресловутыми, ничего не стоящими, бессмысленными. На повестке дня была задача двух тел.

– Как забавно, – сказала я Антону, выходя из аудитории, – всё прямо как с людьми. Если задача двух тел ещё как-то решается, то, как только появляется третье тело, всё становится гораздо сложнее.

В преддверии зачётной сессии в библиотеке участились разговоры про академ, но теперь они не казались мне шуткой. Мне не на что было надеяться, нечего было себе обещать. Я была путником в пустыне в том мире, где не существует колодцев^*. Я просто должна была закрыть сессию, но я больше не могла ничего учить. Я читала доказательства теорем, и они были лишь символами, лишёнными смысла, логики и причинно-следственных связей. Я смотрела и понимала, что, чисто теоретически, это цельные, связные доказательства, но видела я лишь набор букв. Я не могла думать ни о чём другом, кроме как о том, что хочу лечь и лежать.

Я хотела сказать кому-нибудь, что больше не могу учить, но я не знала, кому это сказать, так чтобы от этого стало легче. Я приходила и говорила: "Ян! Что мне делать? Я больше не могу учить!", а Ян мне отвечал: "Милана, дорогая, а кто может? Всем так же плохо, как и тебе. Ну, может только Олегу не плохо", я говорила дальше: "Ян, давай уйдём в академ! Я больше не могу", а Ян качал головой: "Всего чуть-чуть осталось потерпеть. Так надо. Мы должны". И я шла в свою комнату, открывала учебники, конспекты, и продолжала учить.

На квантмехе было два экзаменатора: Сергей и какой-то старый выживший из ума профессор. Недолго думая, я пошла ко второму. Когда он спросил, буду ли я решать задачи на «отлично», я ответила, что нет, не хочу. Он поставил мне «хорошо 7» и на этом всё закончилось.

Помню, как в день перед каким-то экзаменом мне было лень идти в магазин, а дома осталось только старое затвердевшее печенье, и я ела это печенье, а потом сдавала экзамен с ужасной болью в желудке.

Больше ничего не помню.