– То есть, по-твоему, я друг? – с усмешкой спросил Амикус. Леся не поняла, была ли это очередная издевка или же простое недоумение.
– Я надеялась…
– Да я влюбился в тебя еще в аэропорту, дурочка! – сокрушенно воскликнул он. – Неужели это не было очевидно? Я думал, писатели те еще психологи.
Она оторопела, не веря своим ушам. По кончикам пальцев пробежали токи тепла. Не могло это быть правдой, должно быть, очередной безумный сон наяву!.. Амикус вдруг обнял ее, очень крепко, так и не дождавшись вменяемого ответа от ошарашенной таким признанием Леси. Девушка обхватила его тонкую фигуру в ответ, не желая выпускать больше никогда этого человека из своей жизни.
На удивление, она впервые за день позволила себе по-настоящему заплакать:
– Он умрет, Амикус. Он умрет, и я останусь совсем одна.
– Какие глупости, не останешься ты одна, – пробормотал он и еще сильнее прижал ее к себе. – У тебя всегда буду я.
7
Проходили дни. В закрытом городе жизнь словно остановилась, замерла в ожидании. Власти держали их в неведении, но Амикус говорил, что все образуется. Почему-то Леся верила ему. На то, конечно, не было оснований, но ей очень хотелось… Верить. Эта вера давала ей простую надежду, смысл; давала и крылья, что словно вырастали за спиной, когда она садилась за работу.
С каждым днем у нее получалось все лучше, яснее выражать мысль. С каждым словом она освобождалась.
Приезжая к Отцу, она садилась напротив и читала главу за главой ему, Амикусу и Оле. Леся, наконец, почувствовала, что у нее есть настоящая, крепкая семья. Хотя эти люди всегда были в ее жизни, они словно сосуществовали в разных мирах. Как эти миры могли соединиться здесь, в больничной палате, стало для нее загадкой (для меня с самым очевидным ответом).
Не хватало только Жози, которая, конечно, уже остыла и теперь сильно тосковала по дочери и беспокоилась за здоровье бывшего мужа. Леся знала, что они вскоре встретятся с мамой. Амикус знал, значит, и она не сомневалась в этом.
Приходя вечерами в мастерскую, Леся долго в ней не задерживалась, чувствуя, что вот-вот придет Амикус, и можно будет вновь поговорить обо всем, посмотреть теплой ночью на яркие мерцающие звезды, вдохнуть всей грудью сладкий воздух и раствориться в мелодиях, что напевали сверчки. И это не означало забыться, но означало любить жизнь, несмотря ни на что.
Отцу становилось хуже день ото дня. Болезнь разрушала его тело частичка за частичкой изнутри, саботируя волю этого сильного человека к жизни. Он принимал свой конец достойно, молча смотря Смерти в глаза, не боясь и не прячась за словами жалости. Слушал близких, говорил им то, что считал важным, делал последние распоряжения и давал советы так, будто отправлялся в далекое странствие, из которого однажды ему было суждено вернуться.
– У тебя все получится, Леся, – сказал Отец девушке в предпоследний вечер. – Я даже в этом не сомневаюсь. Не сразу, но получится все, что ты задумаешь. Потому что ты моя дочь, и иначе быть не может.
– Спасибо, – она почувствовала, что все же не может удержаться от слез, глядя на его истощенное, покрывшееся пятнами тело. – Пап, спасибо за все, правда. Если бы не ты, я бы вообще не начала писать. Так и осталась бы потребителем. Помнишь тот день, когда ты привел меня в галерею и показал «Хоноса»?.. Это ведь после него я и поняла, что хочу писать больше всего на свете.
– А вот и не правда, – Отец постарался улыбнуться. Ему было очень тяжело говорить. – Ты начала писать, потому что тебе было суждено это делать. Вовсе не из-за какой-то картины, хотя я и рад, что она радует твой глаз в мастерской. Надеюсь, после всего… Ты еще будешь приезжать в Ленинск, хотя бы иногда, ради Оли и своего брата или сестры.
– Я вообще не думаю возвращаться пока, – призналась Леся. – Мне сейчас и здесь хорошо.
– Значит, – в голосе Отца звучала искренняя радость. – Тебе будет хорошо и везде, это самое главное. Только не сомневайся двигаться дальше, когда почувствуешь нужным.
– Хорошо, – Леся постаралась взять себя в руки. – Спасибо, правда, если бы не ты…
– Это меньшее, что мог сделать для любимой дочи.
Они просто смотрели друг на друга какое-то время, пока Отец не отвел взгляд. Ему тяжело давались долгие бодрствования.
– Я всегда буду тебя любить, – Леся не удержалась и вновь залилась слезами. Вдруг ей почудилось, что она снова маленькая девочка, та самая, чьи крохотные ладошки обе целиком помещались в большую отцовскую руку, крепкую и теплую руку защитника.
– Люби тех, кто рядом. А меня помни и храни память о любви, тогда и жизнь моя будет иметь смысл. Она уже имеет, потому что ты выросла Человеком, которым я горжусь.
Вскоре он заснул, оставив Лесю наедине с роем мыслей. Каждое слово эхом отзывалось в сознании, приводя ее к пониманию никчемности жизни, которую она вела все эти годы. Желая найти себя, Леся все время искала и делала вовсе не то, что привело бы ее на истинный путь. Себя она смогла найти, только взрастив в своем сердце лучшее чувство.
Будучи ребенком, Алеся не испытывала страха перед сценой, однако в день, когда ее восхождение на подмостки было, по меркам общественности, заслуженным, ее пробрал мандраж. Туфли сделались неудобными и словно сжались в размере, а прекрасное платье ее все время хотелось скинуть и самой как-нибудь по волшебству раствориться.
– Хотя бы ради Инги, не мямли! – бормотала она себе под нос, зацепившись взглядом за струйки синих тонких вен на своих бледных ногах.
Мысль о дочери обратно вогнала ее в притупившуюся от волнения тоску. Вот уже три дня как она была вдали от их с Амикусом дома в Ленинске, прилетев по приглашению на вручение премии в Москву. Это была заодно и возможность пообщаться с Жози, которую она уже год как не видела.
Ритм города, однако, утомил ее на вторые сутки. Алеся настолько привыкла к шуму воды возле дома, к тишине и чему-то настоящему, что здесь, в людской карикатуре на природные замыслы, она чувствовала, будто пребывает в pastiche6 на жизнь. И, казалось, никто этого не замечал, кроме нее. Окружающие покорно неслись вперед, в свои миры и деятельность, создавая шум и кроме него как будто ничего. В этом было что-то завораживающее и отталкивающее одновременно.
Алеся не готовила речь заранее, хотя организаторы и попросили ее об этом. Но, пока женщина наблюдала за движением этого беспощадного потока, слова сами собой начали всплывать, собираясь в стройный текст. Пока она неслась вверх в лифте на нужный этаж, картинка вконец оформилась, и теперь нужно было только до нести ее до зрителей.
– Поздравляю вас, – мужчина, что вручал ей премию, искренне улыбался. – Вы меня просто восхищаете своей деятельностью! Ваш фонд в поддержку пострадавших от взрыва на Тукайской АЭС, открытые литературные школы, повести, переведенные на многие языки мира, сказки… И вам всего тридцать три, поразительно!.. В общем, даю вам слово.
– Спасибо, – Алеся улыбнулась в ответ ведущему. – Я безмерно благодарна не только своей семье, каждому ее члену; я благодарна еще и всем людям. В Москве я всего три дня, и, признаюсь, уже сошла с ума, и ваше мужество жить в этом городе вызывает даже долю уважения…
В зале послышались смешки. Она чувствовала, что говорит с каждой секундой все увереннее, что не могло не радовать. Алеся представляла Амикуса по ту сторону экрана, будто она разговаривает с ним за очередной чашкой кофе у них дома, и продолжать становилось все легче.
Я же в это время бегал по залу, перемещаясь из со-знания в со-знание. На удивление, в этот день я смог насчитать душ двадцать, в коих можно было немного покопаться. Да, за мной все еще водился этот грешок, хотя в Алесину лезть я давно перестал. Наконец, напрыгавшись, я вернулся к ней, прямо перед тем, как она произнесла завершающую часть.
– Так вот, окунувшись в ваш мир, такой отличный от моего, я заметила одну, казалось бы, лежащую на поверхности вещь: человек поистине наделяется невероятной силой, когда он не один. Мы создаем эту реальность, этот мир, являясь его частью. И, хотя мне, как и всякому, приятно держать в руках подобную награду и на несколько минут почувствовать себя особенной, я не могу не сказать высокопарного: это маленький приз всего человечества. Мы сможем стать лучше.