Член Директории, один из пяти правителей страны, закричал. Душный воздух вздрогнул, звук разлетелся по комнате, отразился от стен и вернулся густой волной, сбив меня с ног. Я рухнула на колени. Стекло в окне лопнуло и брызнуло бриллиантовыми осколками.

Горящий человек побежал. Он не глядя бросился вперед. Так быстро, что оставил за собой полосу оранжевого света, но врезался в стену. Снова взвыл. Я зажала уши, чувствуя, как ладони вдавили в кожу стеклянную крошку.

Нужно было выбираться.

Пылающий человек метался по комнате, не разбирая пути. Вокруг летели искры. Листы со стола взмывали в воздух и загорались на лету. На четвереньках я поползла к двери. Зря. Мужчина споткнулся об меня и рухнул на пол. Я не сдержалась: пнула его по ребрам и даже вскрикнула от ярости и радости. Курт бы оценил мое новое отношение к Директории. Расскажу ему, если выживу.

Горящее тело откинулось на бок. Человек махнул рукой, чтобы ударить меня в ответ, но промахнулся. Кулак опустился на ковер. Мощная дрожь от его удара вспорола паркет, и доски вздыбились. Одна рассекла воздух рядом с моей рукой. Длинная заноза воткнулась в ладонь. Я перекатилась к столу, где пол был еще ровным. Но тут дикая боль пронзила мою ногу. Я вскрикнула и дернулась. Горящий лист упал на мое платье, ткань занялась огнем. Не хочу сгореть здесь живьем! Я сбила пламя и вскочила.

Между мной и дверью был живой факел. Человек замер, словно перестал ощущать жар. Оранжевые всполохи огибали глаза, и в них я видела ледяную ненависть. Он встал. Охваченный пламенем с головы до ног мой враг напоминал огненного демона, убитого Богом-Покровителем. Мужчина бросился на меня. Но я не бог, мне не победить…

За два месяца до…
Глава 1. Утро в Падающем доме

Меня всегда раздражало, когда Курт удваивался. Вот один мой брат плетется вниз по лестнице, зевая и потягиваясь, а второй с выпученными глазами только что влетел в кухню через черный вход.

– На завтрак не рассчитывай. Ты уже ел, – бросила я тому, за которым захлопнулась входная дверь.

– Еще нет, – возмутился второй – тот, что уже спустился, остановился рядом со мной и тер живот.

Я зажмурилась. Мы почти всегда прыгаем в прошлое вместе. Но в те редкие случаи, когда Курт делает это один, оказывается рядом с самим собой и попадется мне на глаза вот так, в удвоенном количестве, голова начинает кружиться. Два одинаково высоких тощих белобрысых парня, которые одинаково улыбаются, хмурятся и машут длинными руками. Словно в комнате стоит зеркало, но я в нем почему-то не отражаюсь.

Тем временем, Курт – настоящий Курт, то есть из настоящего времени, – схватил с тарелки еще горячую оладью и стал перебрасывать из руки в руку.

– А сосиски есть? – он оглядел кухонный стол, на котором я готовила завтрак.

– А ты на них заработал?

Курт поджал губы. Я же взяла тарелку с оладьями, банку с остатками меда и подцепив мизинцем кружку чая, двинулась к обеденному столу. Стол был шершавый, весь в царапинах и следах термитов. Местами из-за влаги и грубого обращения от него отошли щепки, и каждый раз садясь завтракать или ужинать, мы рисковали посадить занозу. Пусть так, но я буду есть за столом, как приличный человек.

Чтобы не смотреть на Курта из будущего, я обвела взглядом кухню. Вся мебель была в таком же плачевном состоянии, как и стол. Дверцы шкафов покосились и не закрывались, ножки стульев угрожали подогнуться в любой момент. Очаг почернел, а его кладка потрескалась – провалиться, дрова кончаются! Хотя уже май, вряд ли еще будут заморозки. Лучи весеннего солнце били в окно и высвечивали все убожество нашего жилища. Как же я мечтала о занавесках…

От покосившейся рамы взгляд все равно скользнул к настоящему Курту, который стоя запихивал оладью в рот – ну, что за варварство. Затем я все же глянула на Курта из будущего. Он по колено вывозился в грязи, и вокруг его ступней уже расползалась коричневая лужа. Я поморщилась.

По негласной традиции, когда Курт являлся из будущего, мы его игнорировали. Он тоже к нам не лез. Этому же Курту явно хотелось поговорить. Он сорвался с места и подбежал ко мне, оставляя цепочку мокрых следов. Я застонала – теперь пол придется мыть.

– Знаешь, что? Знаешь, что? – Курт навис надо мной.

– Не знаю, – ответила я, не поднимая головы, и сделала глоток чаю.

– Ты не представляешь, что произошло! – Курт вскинул руки.

– Что? – Курт из настоящего заинтересовался. Он взял свою кружку и тоже двинулся к столу.

Я бросила на него хмурый взгляд. Ну, вот зачем? Зачем знать, что случится в будущем, если этого не изменить? Мы это ещё в приюте выяснили. Если местные задиры собирались нас побить, как бы мы ни прятались, они все равно нас находили и все равно били.

– Когда? – я попыталась отклонить русло разговора, чтобы потянуть время.

– Вечером! Нет, ну ты представляешь, представляешь! – будущий Курт принялся ходить из стороны в сторону. С его ростом и длинными ногами получалось сделать всего по паре шагов в каждую сторону. – Я подхожу к дому…

– Постой, этим вечером? Сегодня, в смысле или когда?

– Да, сегодня-сегодня!

– А почему ты такой грязный?

– Так я и рассказываю, ну, не перебивай. Я к дому подхожу, и меня карета обгоняет и вот – облила. Вечером, кстати, дождь будет…

– Увлекательная история, – хмыкнула я.

Даже настоящий Курт потерял интерес и потянулся к новой оладье. Я шлепнула его по руке и указала на вилку. Он скорчил гримасу, но прибор взял.

– Да, я не про это. Лита, ну, послушай меня! Не в карете дело. То есть, в ней тоже, но не в самой. Там внутри был Бодуэн Вормский.

В первую секунду у меня отвисла челюсть. Во вторую я все-таки подняла голову и уставилась на будущего Курта. В третью – засмеялась.

– Бодуэн Вормский? Новый член Директории? Здесь? В Лагаше? Он заблудился что ли? Ехал такой из столицы по Королевскому тракт и свернул не туда? Ничего не путаешь? – я откинулась на спинку стула.

– Не путаю.

– Откуда ты его знаешь-то? Тебе же даже голосовать нельзя?

– Я плакат с ним видел.

– То есть ты утверждаешь, – я подперла подбородок локтем и сощурилась, – что один из пяти высших чинов Ниневии, взял и приехал в наше захолустье. И зачем?

– А я почем знаю!

– Ну и смысл тогда про это рассказывать?

Теперь гримасу скорчил будущий Курт. Зато настоящий подал голос.

– Приехал глянуть на знаменитые Падающие дома, – он качнулся на стуле и драматично – совсем как его версия из будущего – поднял руки к потолку.

Я глянула в окно. Там темнела дюжина домов – таких же ветхих, серых и покосившихся, как наш. Они ютились на краю крутого утеса: одна половина каждого цеплялась за твердую землю, а другая висела над пропастью. И лишь тонкие бревна фундамента, словно деревянные щупальца, хватались за склон и удерживали слабый баланс. Даже с моего места было видно, что пол у многих домов покосился, а крыша склонилась в сторону ущелья.

В Ниневии много прекрасных мест: красные озера Мохендро, Алмазные горы, Водопад тысячи сестер. Но некоторые путешественники по Королевскому тракту делали крюк, чтобы посмотреть на это убогое чудо инженерной глупости. Конечно, с высоты можно было рассмотреть сверкающие воды реки Тифр или зеленое море непроходимых лесов Джезире на другом берегу, только ехали сюда не за красивыми видами.

Искатели впечатлений надеялись увидеть, как какой-нибудь из домов сорвется и разобьется о скалы. Везло им редко. Дома падали со скоростью одна штука в пару лет. Да, наш тоже когда-то рухнет.

Пару лет назад Свен, наш с Куртом приютский друг, рассказал мне про рычаг. Уж не знаю, правильно ли я его поняла, но, когда мы заняли дом, я решила, что спальни будут в самой опасной его части – над обрывом. А кухня и гостиная – в той, что стоит на земле. Так, если дом упадет ночью, мы будем спать и ничего не почувствуем, а если днем – может, успеем выбежать на улицу. Вот такая я предусмотрительная. А Курт говорит – занудная. Еще посмотрим, кто прав, когда дом свалится.

Естественно, доброжелательных соседей у нас не было. Вообще никаких не было. Зато жилье нам досталось бесплатно.

– Мовет, уве ва просфотр теньги брать? – предложил Курт с набитым ртом.

– Конечно, если ничего больше придумать не можешь. Ты! – я резко обернулась к брату из будущего, отчего он вздрогнул. – Нашел сегодня работу?

– Ээм, – Курт забегал глазами, а потом вскинул руку, уставился на часы на запястье, постучал пальцем по циферблату и прицокнул. – Ну надо же, как время бежит. Вот и три мину…

Часы звякнули, Курт исчез. Просто испарился. Словно я моргнула – закрыла глаза всего на мгновенье, – а мир успел измениться. От этого тоже кружилась голова.

Нет, ну, каков прохвост! Я фыркнула и бросила злой взгляд на оставшегося Курта. Он, не чувствуя угрызений совести, доедал последнюю оладью – опять руками.

– А интересно, что Директория здесь забыла? – спросил он после большого глотка чая.

– Если они и правда здесь, то это дело не твоего ума, – огрызнулась я.

Можно было бы в сотый раз сказать ему, чтобы пошел искать работу, но мы уже выяснили – сегодня он этого не сделает. Поэтому я молча собрала чашки, отнесла на кухню и пошла за сумкой.

– Ты не рано? Только восемь, – Курт ковырял ногтем в зубах, раскачиваясь на стуле.

– В Секретариат нужно – отметиться.

Курт фыркнул и закатил глаза. Следом глаза закатила я. Ох, и нарвется же он однажды.

– Тебе когда идти?

– Скоро.

– Курт!

– На следующей неделе.

– Не откладывай до последнего дня. Сходи пораньше.

– Обязательно, схожу, отмечусь, ручки там поцелую, в ноги поклонюсь. На коленях перед ними ползать буду: «Пожалуйста-пожалуйста, отметьте меня, я ведь так хочу, чтобы меня считали, на мне клеймо ставили, как на корове на убой, и переезжать запрещали».

– Никто не запрещает тебе переехать, можешь свалить, когда захочешь.

– Схожу я, отстань.

– И посуду помой, – бросила я, перекидывая сумку через плечо.

Я двинулась к двери, но затормозила у порога. С коврика у двери, светло серого от времени, на меня уставились два коричневых отпечатка ног. Я опустилась на колени и коснулась ткани. Посмотрела на края коврика – снова на грязь. Разводы стали менять цвет – с коричневого на серый, – через минуты их вообще не было видно, а коврик вновь стал монотонно скучным и потертым по всей площади. Я не люблю это делать, но пятна я тоже не люблю. Ну и плевать, что они скоро появятся вновь, но оставлю я дом в порядке. Вот такая я – посмотрим правде в глаза – занудная.

Глава 2. Надзор над Мраком

Падающие дома окружал плотный лес. Сквозь него струилась старая почти заросшая дорога, по которой сейчас ходили только мы с Куртом, да ездили редкие любители поглазеть на развалины. Дорога вела к ближайшей деревушке – Борсиппе. Мы считали, что тоже живем в ней, хоть нас и отделяла миля дубовой чащи. Здесь мы покупали еду и одежду. Конечно, у тех немногих, что соглашались продавать нам. Обычно лавочники гнали таких как мы взашей, пока ничего не украли. Но когда я доставала деньги, некоторые все же становились сговорчивее.

Дальше – еще две мили вниз с холма. Полчаса – и ты в Лагаше. Город небольшой, но стоит на берегу Тифра ровно посередине между Северной и Южной столицами, поэтому приезжих всегда много.

Я ступила на мощеную дорогу и быстро влилась в поток мальчишек-молочников со звенящими бутылками в корзинках, прачек с красными руками и клерков в серых сюртуках и с серыми лицами. Как всегда к маю стены двухэтажных коричневых домов покрывались плотным ковром плюща. Поэтому местами Лагаш походил на зеленый лабиринт. В городе я ориентировалась хорошо, и зеленые стены мне нравились, особенно, когда плющ начинал цвести. Центр же города больше смахивал на лысую макушку, блестящую на солнце.

Главную площадь давным-давно выложили белым мрамором, в центре журчал фонтан – фигура Бога-покровителя держала сосуд, из которого в большую чашу лилась вода. На площади громоздились самые важные здания города: мэрия, церковь, школа, суд, большие магазины. Но для меня был только один путь – в Секретариат.

Секретариат – это закон. Здесь и штаб стражей, которые следят за порядком, и тюрьма, для тех, кто этот порядок нарушает, и Надзор за Мраками, который саму природу порядка ставят под вопрос. За такими, как я с Куртом.

Пять минут позора – и свободна на три месяца. Так я подгоняла себя, поднимаясь по широким лестницам. Все здания на площади построили много лет назад, они щеголяли высокими колоннами и резными фигурами на фасадах. Секретариат возвели недавно. Из огромных желтых плит без облицовки, вензелей и прочей, как казалось строителям, ерунды. Внутри по большим и пустынным коридорам с высокими потолками даже в жаркий день гуляли сквозняки и эхо. Единственным украшением на стенах были портреты бывших и действующих членов Директории. Мужчины на них проводили меня тяжелыми взглядами, когда я двинулась в дальний кабинет.

–Здравствуйте, я отмет… – я толкнула дверь, просунула голову в щель и осеклась.

За гигантским – от стены к стене – столом всегда сидел офицер Секретариата. Лысеющий толстяк, у которого я отмечалась последние два года. Не то, чтобы мы стали друзьями, но как-то пообтерлись, и процедура проходила с приемлемым уровнем неудобства. Но сегодня за столом сидел другой офицер. Незнакомый. Молодой и усатый.

– Я-я отметиться.

Офицер поднял голову от бумаг, смерил меня взглядом с головы до ног, потом с ног до головы, еще раз в оба направления и наконец кивнул. Я двинулась вперед, у стола протянула руку, чтобы отодвинуть стул, но вновь напоролась на колючий взгляд. В нем точно не было разрешения садиться. Я осталась на ногах.

– Руку, – выплюнул офицер.

Я подняла левую ладонь и повернула тыльной стороной, чтобы хорошо было видно клеймо – буква М в перевернутом треугольнике.

– Имя?

– Лиутгарда Гирсу, – отчеканила, глядя в потолок.

Проверка сама по себе вещь паршивая, еще и фамилию свою называть приходится. Да-да, Гирсу – по названию сиротского приюта. Люди, когда ее слышат, понимающе хмыкают: почти все Мраки из приютов – родители всегда торопятся избавиться от такого ребенка.

Офицер обернулся и кивнул старушке-работнице архива, что тихо сидела в углу. Она засеменила в соседний кабинет и вернулась с моей папкой. Мужчина раскрыл ее на последнем отчете и положил рядом чистый лист.

– Хм… Гирсу… Гирсу… возраст?

– Двадцать.

– Здесь написано девятнадцать, – офицер вскинул голову.

– Так, три месяца прошло…

– И?

– У меня день рождения был.

– И? Мне тебя поздравлять что ли?! – бросил мужчина.

– Нет, я не говорила.

– Рот свой закрыла!

Я тут же умолкла и на этот раз уставилась в пол. Теперь отмечаться станет сложнее. Может, толстяк уехал на время и еще вернется…

– Рост?

Я покорно назвала цифру.

– А тут-то чего не подросла, – и офицер засмеялся собственной шутке.

Я смолчала.

– Цвет волос?

– Серьез… – я против воли ткнула пальцем в голову, но прежде, чем офицер отреагировал, взяла себя в руки. – Русый.

– Глаза?

– Зеленые.

– Хмм…

Мужчина сощурился, вытянул шею и даже немного привстал, вглядываясь в мое лицо.

– Хммм, – он склонился над бумагой и нарочито громко проговорил по слогам, записывая. – Гряз-но-зе-ле-ные.

Вот гад! Я сжала кулаки, но промолчала.

– Место жительства.

– Борсиппа, ул… – я запнулась, – улица Ткачей, дом четыре.

Офицер поднял глаза. Я свои вновь опустила. Вечно я так. Каждый раз боюсь. В Борсиппе нет такого дома, и улицы такой нет. Но для отметки нам нужен был адрес. Только Падающие дома строили до того, как появилась деревня. Поэтому мы с Куртом просто выдумали адрес и самовольно приписали его к Борсиппе. Потом для надежности – я настояла – написали номер дома краской на входной двери. За два года никто так и не проверил.

– Способность?

– Меняю цвет вещей.

– Покажи.

Старый добрый цирк. Ведь всем нравится смотреть на уродов. Хотя я слишком скучная, чтобы меня возили в фургоне и выставляли на потеху публике. Но иногда и мне перепадает людское внимание: с примесью брезгливости и страха. Я огляделась. На столе офицера валялось несколько скомканных листов бумаги. Я потянулась к ближайшему.

Пальцы коснулись края листа, я взглянула на комок и собственную руку с меткой. Если бы ее не было, я бы не стояла здесь и не позорилась. Почему-то вспомнился день, когда клеймо поставили. Железный прут, который прижали к тыльной стороне ладони, был раскален до красна, но пузыри, появившиеся потом на коже, были еще ярче.

Сгиб бумаги окрасился в красный. Цветной поток можно было принять за кровь. Я поморщилась, когда закончила. Скомканный листок теперь походил на кусок сырого мяса.

– Мерзость, – фыркнул офицер и сверился с прошлой анкетой.

Раньше после этого вопроса меня отпускали. Усач же ещё раз глянул на красную бумагу. Протянул руку, взял комок и развернул его. Внимательно оглядел с двух сторон и даже посмотрел на просвет.

– И они навсегда такими остаются?

– Нет, скоро обычный цвет возвращается.

– Через сколько?

– День или два.

– Конкретнее!

– Я не знаю, не засекала.

Офицер скривился. Ему явно надоело возиться со мной, он скомкал бумагу и метко бросил в урну. Затем размашисто подписал бланк допроса, стукнул штампом и захлопнул папку. Я так опешила, что не сразу сообразила вытащить паспорт и положить на стол для свежей печати. Мужчина с громким стуком пометил страницу в книжице и, перегнувшись через стол, подал мне. Едва я потянулась к документу, как офицер разжал пальцы, и паспорт упал на пол.

– Явишься через три месяца, – услышала я, опускаясь на колени.

Глава 3. Незапланированные траты

Солнце било в глаза, я закрыла лицо рукой и постаралась отдышаться. Из кабинета Надзора к выходу я бежала. Вот засада! И так каждые три месяца будет? Курт перед каждой отметкой рвет и мечет, заявляет, что это беззаконие – контролировать Мраков только за то, что они такими родились. Смешной. Ведь это-то как раз и есть закон. Без отметок Мраки бы без конца бродяжничали, побирались и грабили. Но сейчас я разделяла гнев брата.

Я выдохнула. С этим я ничего поделать не могу, зато могу опоздать на работу. Спускаясь по лестнице, сунула руки в карманы юбки, чтобы никто не заметил клейма. Но опоздала.

– Мрак, эй, Мрак. Мама, это Мрак, – мелкий, пухлощекий пацан, от уха до уха измазанный шоколадом, показывал на меня пальцем и верещал на всю улицу. – Мама, погляди на нее!

Детский визг разлетался по площади и эхом отдавался от стен главных зданий Лагаша. Чиновники, священники и няньки, что вели отпрысков благородных семей в школу, повернули головы. Провалиться! Я заспешила прочь с площади. К пацану подбежала мать, схватила за руку и потащила к карете, что стояла у здания мэрии.

– Милый, не надо. Не подходи к ней.

Я хмыкнула. Лицо у меня чистое, и я никогда не буду так бестактно тыкать в человека пальцем. И все равно главное отребье здесь – я. Уже свернув в проулок, я оглянулась. Статуя Бога-Покровителя – та, что одной рукой лила святую воду из кувшина, – второй грозным перстом указывала на меня. Да поняла я, уже ухожу.

***

Трактир «Олень и тетерев» было лучшим заведением в городе – по твердому мнению его владельца. Месье Гийом был один из немногих, кто хорошо ко мне относился. При встрече он не отводил глаз, кивал мне, пару раз в день мог обратиться по имени, но главное – дал мне работу.

При первой встрече в ответ на просьбу о месте месье Гийом, как и многие, рассмеялся мне в лицо. Но я заставила его выслушать меня и заявила: если он действительно претендует на звание приличного трактирщика, а с ним и на кошельки богатых путешественников, обслуживание должно быть на уровне. После этого я рассказала, для чего используют каждый из пятнадцати столовых приборов легендарного королевского набора, показала семь способов складывать салфетку на тарелке и отчеканила составы всех блюд из его меню. Я знала – у меня лучшие манеры во всем Лагаше, и другого такого официанта в городе ему не найти. Трактирщик долго мялся, кусал губу, тяжело вздыхал и все время возвращался взглядом к метке на моей руке. Приличный трактирщик не мог позволить, чтобы гостей обслуживал Мрак. И как удачно и совершенно случайно в тот момент я вспомнила, что в лучших заведениях столицы официанты ходят в белых перчатках. Глаза Гийома загорелись.

Так я начала работать в «Олене и тетереве», гостям я нравилась, и они оставляли неплохие чаевые. Я же не знала, что их нужно отдавать в общую кассу. Но быстро усвоила, когда меня в первый раз побили другие официанты. Они быстро поняли, что я Мрак, поэтому завести друзей на работе мне не светило.

– Убери столы у дальней стены и отнеси завтрак в третью комнату, – с порога бросил месье Гийом. – Потом на кухне помоги.

Высокий, дородный, с черной бородой и потным лицом он больше походил на сапожника или обрюзгшего кузнеца, но двигался удивительно грациозно. Особенно, если нужно было успеть перекинуться парой слов с дюжиной постояльцев. Пока я собирала посуду, его грузное тело, закованное в шелковый камзол, металось от одного стола к другому. Трактирщик с одинаковой легкостью мог поддержать разговор и о росте цен на древесину, и о разбойничьих шайках на подходах к столице.

– Мраки страх потеряли! У брата – ювелира – лавку вынесли подчистую! Он утром пришел – дверь закрытая, а золота нет. Они, паразиты, через окна залезли. А в окнах, этих, представляете – стекол нету. Нет, брат, их не разбили. Они их расплавили – стекло как вода по стенке стекло, потом лужа на полу была. Только стеклянная и твердая. Тьфу, – один из приезжих ударил кулаком о стол. Его чай выплеснулся из кружки. – И Директория хочет, чтобы они с нашими детьми в школах вместе учились! Да их вязать их всех надо!

Я хмыкнула, да уж, новый закон о совместных школах много шуму наделал. На деле вряд ли люди это допустят. Но все равно приятно, что Директория считает, что мы можем учиться. Я вот могу.

– Конечно-конечно! Так и надо! Разве их не держат на контроле? – трактирщик бросил на меня быстрый взгляд.

– А толку-то? В книжечки записали, – ненавистник Мраков сделал вид, что водит карандашом по руке, – а они пошли людей грабить и творить все свое безобразие. Я вот, что скажу. Только вычислили, что парень с гнильцой, сразу за решетку его. Таких не исправить…

– Или девчонка, – влез в разговор официант Тибальд и поставил перед гостем тарелку с яичницей и беконом. – Ваш завтрак.

– Чего?

– Завтрак, говорю, месье. А еще – с гнильцой может быть не только парень, но и девчонка, – Тибальд скосился на меня и подмигнул.

Он меня на дух не переносит. Особенно после того, как Гийом попросил меня обучить остальных официантов столовому этикету. Тогда меня тоже побили. Тибальд в первую очередь. Конечно, можно было обратиться в Надзор с жалобой и ему бы выписали штраф, но тогда мне бы досталось в двойном объеме. Ещё я могла в отметку расцарапать Тибальду лицо, но побоялась, что трактирщик выгонит меня за драку. От идеи поделиться знаниями пришлось отказаться.

Несколько часов я бездумно разносила тарелки, собирала тарелки, мыла тарелки и снова наполняла их. Работы я не боялась, да и не такой уж и сложной она была. С какой стороны класть вилку, а с какой нож, какое вино посоветовать к рыбе, а какое – к мясу, перед кем присесть в реверансе, а перед кем молча поставить обед и удалиться – все это я знала слишком хорошо. Когда этикет все детство вдалбливают в тебя палкой, вытравить его потом невозможно. Обычно я работала как шарманка у уличного музыканта – одного завода хватало до вечера. Только и нужно было, что уворачиваться от гостей, которые норовили ущипнуть ниже спины, и Тибальда, который пытался невзначай опрокинуть на меня тарелку с остатками супа. Но это не первый задира в моей жизни – уворачиваться я умею.

В обед, который у официантов наступает гораздо позже обычного обеда, я взяла на кухне положенный мне сэндвич, вышла на улицу и сбежала к набережной. Там я спряталась в любимый закуток между овощной лавкой и пекарней. Весной и летом я всегда ела снаружи – презрительные взгляды за общим столом портят аппетит. А на улице тепло свежий воздух. Насколько он может быть свежим в подворотне, куда повар выбрасывал протухшие потроха и где кошки метили каждый угол. Да и тепло сегодня уже не было – небо заволокли тучи. Обещанный Куртом из будущего дождь должен был вот-вот начаться.

Я села на перевернутый плетеный ящик, закинула ноги на второй, поменьше, после чего достала сэндвич, откусила и закрыла глаза от удовольствия.

–Хэй, красавица, чего скучаешь в одиночестве? – протянул кто-то.

Я открыла глаза исключительно, чтобы закатить их. О, Покровитель, что за избитые фразы. Да и неужели кто-то реально заводит знакомства в подворотне среди одичавших от голода кошек и разжиревших крыс? Нет, определенный тип людей, наверняка. Я повернула голову. Да, вроде такого типа.

В дальнем конце прохода между зданиями, облокотившись плечом на покрытую мхом и плесенью стену, стоял молодой парень. Он вряд ли был старше меня. Но вот его сюртук и цилиндр – видели еще моих предков. Даже издали я видела обтрепанные рукава и лоснящиеся пятна на темной одежде. Зато лицо у парня было светлое – над глазами поднимались дуги белесых бровей, а ресницы или отсутствовали напрочь, или были абсолютно прозрачными. И только на удивление красные губы выделялись на белом лице.

Я проигнорировала вопрос и снова впилась зубами в бутерброд. Парень подошел ближе, потом еще ближе и до неприличного близко. Сел на ящик, куда я положила ноги и заглянул мне в лицо.

– Хэй, красавица, а еще одного не найдется? – он ткнул пальцем в мой сэндвич.

– Заработай, – я опустила ноги и отвернулась.

Парень был настырный. Он поднялся и обошел меня, чтобы снова заглянуть в глаза.

– Не всем с работой везет, – он вздохнул, как будто и вправду сожалел. – Другие вертятся, как могут.

Я промолчала, только глянула на сэндвич – много ли еще осталось, – а потом на небо – скоро ли польет.

– Слушай, – не унимался белобровый. – А давай я тебе что-нибудь продам. У меня разного добра навалом. Вот и заработаю.

– Я меня все есть, – хмыкнула я, – только денег нет.

– Да ты не переживай, я сестре скидку сделаю.

Он коснулся тыльной стороны правой ладони. На руке красовалась перчатка без пальцев. Я поняла, что он намекает на клеймо под ней. Такое же как у меня – я-то сэндвич держала голыми руками и метку выставила на обозрение всей подворотне. Я снова хмыкнула. Мрак, торгующей ширпотребом, наверняка, еще и ворованным, – ходячий стереотип.

– Спорим, у меня найдется что-нибудь для тебя. У меня талант – понимать, что человек хочет.

Он уставился на меня, прищурился и, не отрывая глаз, стал лазить по карманам.

– Не то, не то, – приговаривал он, не вынимая содержимое. – Такой красавице нужна красивая вещь. Вот!

Он выставил сжатый кулак, пошевелил пальцами. Из его ладони выпал желтый жук и запрыгал на веревочке. Через несколько секунд, я поняла, что это золотой кулон на тончайшей цепочке. Нежные золотые лепестки, которые я сначала приняла за лапы жука, обрамляли камень размером с ноготь. Кулон чуть повернулся, и на камень упал заблудившийся луч солнца.

– Под цвет твоих глаз, – расплылся в наглой улыбке парень.

Сегодня я смотрелась в зеркало, но и без этого прекрасно знала, как выгляжу. Русые волосы – того скучного цвета, что в хмурый день становятся особенно блеклыми. Тугая коса – чтобы спрятать оттопыренные уши. Бледная кожа. Но стоит меня разозлить – и она станет пунцово красной. Большой рот. Не чувственный, как любят писать в книгах, а гигантский. Прозвище «жаба» кому ни попало не дают. А я носила его все годы, что жила в приюте. И только глаза…

Глаза были моей гордостью, это было единственное, что мне в себе нравилось. И они были какие угодно, но только не грязно-зеленые. То есть, в первую очередь, они были зеленые. Светло-зеленые, ярко-зеленые, нежно-зеленые с каплей желтого. Как зеленая дымка, что появляется на деревьях ранней весной, когда листья едва-едва показываются из почек.

И именно такого цвета камень сверкнул в руках незнакомого Мрака в темной, грязной и вонючей подворотне.

Я застонала. Парень был прав – у него талант. Может, в этом его способность, а может, просто чутье торгаша. Я хотела этот кулон. Хотела больше всего в мире. У меня никогда не было такой красивой вещи. Я тихо застонала.

– У меня нет денег.

– Совсем нет?

Я опустила глаза к недоеденному бутерброду.

– Слушай, мы, конечно, оба понимаем, что вещь дорогая, – белобровый зажал украшение в кулаке. – Но мы также понимаем, что в лавку я его не понесу. Тебе готов отдать за пол цены.

– Сколько? – я так и не подняла глаз.

– Пусть будет… так и быть… пятьсот мин.

Я горько рассмеялась. В кармане у меня были две последние мины. Хотя сегодня месье Гийом должен был выплатить недельное жалованье – тридцать мин. Даже начни я торговаться с парнем, кулон никогда не будет мне по карману.

Я вздохнула и посмотрела на улицу, которая виднелась в проеме между двумя домами. Там шли покупатели с пакетами плюшек и рогаликов из пекарни, до меня долетал приторный запах выпечки. Там останавливались кареты и почтовые дилижансы, из которых выходили солидные путешественники и их жены в вышитых бисером и покрытых кружевами платьях. А мне хотелось всего лишь один маленький кулон.

Рука сама собой поползла в карман. Там лежал свернутый вчетверо лист бумаги. Лежал на самый крайний случай, как я не раз повторяла Курту.

– Так, как? Будешь брать? – белобрысый протянул руку и раскрыл ладонь. На ней снова зашевелились золотые лепестки, а в зелени драгоценного камня заиграли блики.

Я долго смотрела на кулон очень и надеялась, что на лице отражаются муки выбора, а не подозрительное напряжение. Мои пальцы тем временем разворачивали лист. Они двинулись от угла к центру, оставляя на бумаге цветные пятна. Красные завитки, герб Ниневии, цифра пятьсот в самом центре и портрет Хьюго Деманца, члена Директории. Я чувствовала, что на лбу выступила испарина, но отступать было поздно.

– На! – я вскинула руку и протянула сложенную банкноту.

Пожалуйста, не разворачивай. Пожалуйста, спрячь ее поскорей, пока цвет не сошел.