Рано утром все собрались у Галины. Недовольный, с помятым лицом, дядя Вася что-то буркнул в ответ на приветствие и пошёл в летнюю кухню «поправлять голову» – похмелье мучило. Ну а мы пошли в поход. Идти было легко и весело. Закончилась одна дорога, и началась другая, до заброшенной деревни. Со временем хорошо накатанный тракт порос молодыми деревьями и кустарником. Совсем дороге зарасти не давали. Возили колёсным трактором дрова и продукты тем нескольким почти столетним жителям, что доживали свой век в старой деревне. Пройдя несколько километров, свернули на тропинку и как в сказочном лесу очутились. По краям тропы краснели переспевшие ягоды земляники, костяники. Птицы пели переливами в густой листве деревьев. Сереге под ноги выскочил заяц, чуть не потерявший сознание от нашего визгу. Придя в себя, юркнул в частый кустарник. Тут вороны в густой сосновой кроне семейные разборки устроили, да такие, что вся живность вокруг умолкла, слушают. Всё как у людей. Подошли к ручейку, берущему начало из ключа, бьющего из-под земли. Для перехода старенький, но еще крепкий дед Дмитрий построил маленький, почти игрушечный мостик. К перилам из стволов молодых берёзок приладил берестяной туесок с гладко обструганной ручкой. Вроде и дети были, а мостиком залюбовались и воды из туеска попили. Водица была вкусная, холодная, аж зубы содрогались. Прошли ещё пару километров. Всего восемь отмахали, устали немного. Что для деревенского ребенка восемь километров, мы и пятнадцать ходили.
Вышли из лесу, и перед нашими взорами предстала деревня. Широкие холмистые поля с редкими древними домами. Тихая, неширокая речка, по берегам заросшая ковылём и камышом, меж гибких стеблей которых сновали разноцветные стрекозы. На улицах домов было мало. Много построек наследники продали в музеи под открытым небом. Какие-то разрушились от времени. Да и улицы еле угадывались. Дом Галиных предков стоял на холме. Большой, добротный пятистенок с высоким крыльцом. На маленьких окнах сохранились резные наличники с облупившейся белой краской. Потемневшие от времени брёвна, кое-где блестевшие смолой, придавали дому угрюмый вид. Сразу было понятно, что строились люди не бедные.
Галины родственники – Шкаевы, в нашей деревне их три семьи проживало, тоже считались людьми зажиточными. Семьи многодетные, мужики крепкие. Выпивали редко, но метко. Бывало, как напьются, начинали мужиков, что послабее, обижать. Одна на них управа была – мой дед. Одному в глаз засветит, другого по спине кулаком огреет. Пьяные, а понимали, что лучше задницы в горсть – и домой свинтить. Дома рыпнутся было жён гонять. А те мужьям много шалить не позволяли, себя в обиду не давали. Жёнки мордастые, водку жрать красные, как говорила моя бабушка. С супругами подерутся – помирятся, начинают песни орать. Бабуля ворчит – вот глотки лужёные, на всю деревню слыхать. Кто-нибудь из соседей крикнет: «Хорош хайло драть!» Минутная тишина – и по новой, уже другую, грустную песню затянут. Скучать местным жителям не давали.
Галина открыла большущий навесной замок. Зашли в дом. В сенях прохладно, по стенам развешана старинная конская сбруя, на низких лавках различная домашняя утварь, в углах деревянные грабли, заржавевшие косы, ухваты. В самом жилом помещении две большие комнаты с огромной русской печкой посередине. Самодельные трюмо, шкафы, этажерки. В каждой комнате по одной внушительных размеров кровати. Мы осмотрелись, всё проверили, потрогали и пошли на колодец, что во дворе стоял, воды набрать. Сняли тяжёлую крышку, ведро опустили и вдвоём с Серёгой еле наверх подняли. Пока тянули на себя посудину, половину расплескали. Попробовали воду и тут же выплюнули. Вонючая и противная на вкус. Как нам потом объяснили, если воду из колодца не вычёрпывать, она затухает. Пока с дровами да водой пястались, уже за полдень солнце перевалило. Бабулька зашла во двор. Маленькая, сухонькая, сгорбленная, с добрым, приветливым лицом. Ростом была с нас, детей. Опрятно одетая, с белым цветастым платочком на голове. Разговорились, познакомились. Звали её Мария Ивановна. Бабушка Маша сразу пригласила нас ночевать к себе в дом. Мы отказались, пообещав завтра на шаньги прийти. Я проводила бабульку до дома, прихватив ведро, набрала воды в хорошем колодце. Друзья тоже не сидели сложа руки. Серёга потрошил рюкзаки, выкладывая на стол снедь. Ирина готовила спальное место, перетаскивала подушки и лоскутные одеяла на одну кровать (порознь ложиться спать побоялись). Галина деловито растапливала печь, забыв открыть заслонку. Дыма в комнаты набралось, часа два проветривали. На улице духота сгустилась, и начался тёплый ливень. Сидели на крыльце с навесом и любовались молниями, вздрагивая от мощных раскатов грома. Сели ужинать поздно, уже смеркаться начало. Я, как самая сильная, открывала консервы. Сгущёнка добылась просто. Проделала ножом в банке две дырки, Ирка содержимое в тарелку выдула. С тушёнкой оказалось посложнее. Кое-как середину вырезала, порезала палец. Мясо вилкой выковыряли. Чай заварили прямо в чайнике. Крепковатый напиток получился, но Серёге понравился. Поужинали с аппетитом. На чёрный хлеб клали тушёнку, распределяя по поверхности куски мяса. Хрустели свежими огурцами и ароматным луком. Белый хлеб макали в сгущённое молоко, запивали горячим чаем. За окном потемнело, зажгли две свечи. Одну прилепили к блюдечку и поставили посреди стола, другую в стакане на табуретке у кровати. В туалет перед сном пошли все вместе, на улицу, кто куда. По одному, как стемнело, в незнакомом месте ходить стало боязно. Двери закрыли на большие железные крючки. Спать улеглись на кровати «вальтом». Серёга с Галиной у стенки, я с Ириной с краю. Сон не шёл, хоть и устали. Может, от того, что крепкого чаю напились. Стали вспоминать, пересказывать страшные истории, что от старших ребят слышали. Начало понемногу клонить в сон. Вдруг слышим: по чердаку кто-то ходит. Сон слетел сразу. Свечка, что на столе стояла, сильно заколыхалась. Огонь сантиметров на десять поднялся, потом стал по столу стелиться. Галька начала потихоньку поскуливать, пришлось на неё цыкнуть. В сенях цокот копыт послышался и шаги как человеческие. Дверь дёрнулась. От ужаса у нас мороз пробежал по коже. Всё стихло, свеча на столе горела спокойно. Я предложила всем в кучу сбиться, подойти к двери, снять крючок и на улицу рвануть. Все закивали, затрясли головами, а про вторую-то дверь напрочь забыли. Встали, подошли к двери, открыли. Сени и осветило свечным светом из комнаты. У лестницы стояла девочка лет десяти, на голове повязан тёмный платок, в серой кофте и широкой цветастой юбке до пят. Стояла и смотрела на нас чёрными злыми глазами, ярко выступающими на бледном лице. Потом быстро побежала по лестнице на чердак. Как открыли вторую дверь, никто не помнил. Горохом скатились с крыльца и побежали к Марии Ивановне. Неслись по скользкой после ливня дороге по лужам. Впереди всех бежала всегда нерасторопная тихоня Галина. За ней вприпрыжку невысокий ростом Серёга. Мы с Ириной бежали и оглядывались – нет ли погони. Старушка сидела на крыльце и гладила кошку. У бабули, как у всех пожилых людей, была бессонница. Отдышавшись, мы наперебой стали рассказывать, что случилось. Мария Ивановна покачала головой и пригласила нас к себе в дом. Помыв грязные ноги водой из бочки, зашли в тёплую, уютную избу. Напоив травяным чаем, добрая бабулька уложила всех спать. Чувствуя себя в безопасности за хрупкими плечами старушки, после пережитого потрясения сразу уснули. Проснулись аж после обеда, на столе лежали накрытые белоснежным расшитым полотенцем горячие, ароматные шаньги. Мария Ивановна, пока мы спали, принесла наши рюкзаки и закрыла дом. Пока мы пили чай с пирогами, она нам рассказала историю. Когда сама ещё была молодая, случилась у Галиного прадеда беда. Средь бела дня пропала десятилетняя дочка. С утра крутилась во дворе, помогала матери по хозяйству, а на обед докричаться не могли. Искали всей деревней. Урядник из волости приезжал, всех опрашивал. Так и не нашли. Произошло страшное преступление, а убийца так и остался безнаказанным. Охотники, что в избе останавливались, пару раз видели девочку в сенях, а уж больше шестидесяти лет прошло. Через несколько лет после исчезновения прадед Галины тоже свою дочь увидел. Крепкий мужик с чёрными смоляными волосами после потрясения превратился в белого как лунь старика. Еле отошёл от стресса, пришлось переехать. В доме поселился его младший брат. Тот никого не боялся и летом спал пьяный в сенях – там попрохладней. Если кого и видел, то никому ничего не рассказывал.