Крылатый Ян

Глава 2. Бой за хорошие мечты.

Ян держался немного в стороне ото всех: дети не особо дружили с ним из-за инаковости. Но мальчик, разумный не по годам, не обижался на сверстников, в игры их не лез, и находил себе развлечения, не требующие компании. Однако сегодня он твердо решил, еще с самого утра, как проснулся, что никто и ничто не помешает ему увидеть среднекрылых. Поэтому, пока вся милюзга толпилась на обочине, Ян взобрался сначала на плетень, а затем перелез и на яблоню, прислонившуюся к забору, и раскинувшую зеленые пышные ветви прямо над дорогой.

Мальчуган как кошка, распластался животом на ветке, крепко обхватил ее, и в таком положении стал обозревать всю процессию сверху. Яну показалось, что даже аромат среднекрылых он уловил: сладко-терпкий с неожиданной свежей нотой по центру и теплой горчинкой в конце. Запах этот показался Яну чистым и роскошным одновременно. Мальчик прикрыл глаза на мгновение, и втянул воздух полной грудью, широко раздувая ноздри. Он хотел как можно больше впитать в себя запах новых людей.

Стразы на рукавах и широких воротниках купеческих одежд переливались на солнце и слепили глаза. Яркие бардовые, темно-синие, золотые одежды поражали своей объемностью, пышностью и вычурностью. «В таких рубахах в поле с косой не поработать: взопреешь, да порвешь еще о куст», – подумалось мальчику.

Крылья купцов поразили мальчика своей красотой и лоском. Видно было, что каждый день за ними ухаживали, расчесывали перышки мелкими гребнями, разглаживали специальными маслами. Ян читал про утренний туалет купца: это была длинная церемония с множеством мелких инструментов и химических веществ. За этим действием себя самого мальчик представить не мог – чтобы тратить утренние часы на умывание и самолюбование, когда так еще хочется поспать? Никогда! (Родители обыкновенно расталкивали Яна до рассвета и тащили за собой в поле на работы или на реку – доставать сети).

Кибитки и наездники растянулись по дороге, не спеша и вальяжно въезжая в деревню. Это давало возможность всем желающим разглядеть путников до мелких пуговиц на манжетах. Однако кое-кто из гостей не особо был рад вниманию горбатых. Двое мальчишек лет восьми – десяти, богато одетые в темно-зеленые бархатные шорты и курточки, ехали в открытой повозке. Они зло, исподлобья зыркали на деревенских горбатых детей, иногда тихо переговаривались между собой, глядя на кого-то одного из толпы, а затем громко ржали. Их кибитка была третьей с начала, сидели они рядом со взрослыми – женщиной и двумя мужчинами. Ян особо не стал присматриваться именно к этим двум персонажам. Взрослые с их зрелыми крыльями, разнообразными нарядами и элегантными манерами интересовали Яна гораздо больше, чем сверстники.

А вот купеческих детей, наоборот, привлек маленький светловолосый деревенщина с серым мешком на спине, который свисал прямо над их головами, примостившись на яблоневой ветке. Старший нахмурил рыжую бровь и толкнул в бок приятеля:

– Ефим, смотри! Не собирается ли этот босяк опрокинуть кому-нибудь из наших на голову мешок с объедками?

– Возможно…Уж очень подозрительный горбун, – ответил второй мальчишка, темноволосый, с бледно-голубыми холодными радужками глаз. Он пристально посмотрел на деревенского зеваку и брезгливо сморщил нос, – Давай сгоним его с дерева, да проверим, что в мешке. Если окажется, что там помои, самого его в мешок этот посадим и поколотим хорошенько, – сорванец начал закатывать рукава бархатной курточки.

– А если нет? Нам отец велел с местными не общаться вообще, – не сразу поддержал предложение товарищ.

– Ой, Захарий, не трясись! – насмешливо прищурился заводила, – хорошее дело только сделаем, когда сгоним на землю этого пройдоху. Нечего бескрылым выше земли подниматься! А если мешок пустой будет, то хоть страху нагоним, чтоб уважали нас здесь сразу!

С этими словами Ефим шустро слетел на своих черных крыльях, доходящих до поясницы, с повозки на землю. Захарий поторопился за другом, не переставая хмурить рыжие брови в сомнениях. Женщина вдогонку крикнула, чтобы дети услышали за шумом колес и гомоном деревенских: «Куда вы собрались!? Отец запретил вам знакомиться с местными!» Но она тут же сама осеклась, прижала длинные пальцы с тонким шелковым платком к губам и боязливо посмотрела по сторонам. Мужчина, напротив, снисходительно махнул рукой: «Дети! Им все интересно!» Кибитка поехала дальше, а двое проказников двинулись в обратном направлении – туда, где деревенские радостно встречали следующие кибитки.

Ян впивался взглядом в каждого вновь прибывающего, старался уловить каждую детальку образа среднекрылых. Ведь неизвестно, когда в следующий раз кто-нибудь из купечества решит снова посетить их дальний край. Все его внимание было приковано к обозу. Потому он резко испугался, когда из завороженного состояния его выбила боль в плече от удара. Ян ошарашенно покрутил головой и увидел справа от себя обидчиков – одного с вороными куцыми крылышками и второго с рыжими, на вид тяжелыми крыльями до бедер, которые будто перевешивали мальчика и заставляли нарочито выпячивать грудь вперед. Первый стоял с кулаками и злой гримасой, второй же упер руки в бока и грозно крикнул:

– Эй ты! Мешок с картошкой! А ну слезай! – на этих словах он нагнулся к земле, подобрал булыжник и замахнулся в Яна, но не бросил, ожидая ответных действий.

Ян пришел в себя, стиснул зубы и пополз назад по ветке, чтобы спуститься и поговорить с обидчиками. Пятясь назад и одновременно оправляя одной рукой рубаху, задирающуюся из-за шероховатой яблоневой коры, мальчик обдумывал план действий. Чего вдруг купеческие дети на него разозлились? Как с ними подружиться или хотя бы разойтись без драки? Что им нужно от него?

Когда Ян подошел к среднекрылым и спокойно поздоровался, не забыв поклониться ровно так, как читал в книгах, мальчишки оробели. Они ожидали увидеть дикого запуганного зверька, а вовсе не обученного реверансам воспитанного горбатого. Они бывали до этого и в других деревнях, и везде, где бы они не пересекались с деревенскими – в харчевнях или на ярмарке, видели они раболепие, услужливость и покорность. Никто из горбатых никогда не смотрел им прямо в глаза.

– Показывай, что за спиной прячешь! – скомандовал рыжий после того, как его подтолкнул за локоть приятель.

– Там ничего интересного для вас нет, обычная тряпица, – уклонился от ответа Ян, но машинально провел рукой по плащу, чтобы проверить не выбились ли крылья из-под ткани.

– Врешь! – зашипел второй мальчишка, будто на змею кто наступил, – Скрываешь от нас! Значит, там опасная вещь, дубинка или рогатка, а может и арбалет! А ну покажи!

Рыжий с недоверием покосился на друга – в повозке речь шла только о мешке с мусором, а теперь фантазия приятеля разыгралась до оружия. Недовольно Захарий отметил про себя, что Ефим опять хочет показаться умнее и лучше него, даже в своих предположениях насчет деревенского босяка.

– А не оружие, так мусор, который на голову хотел сбросить нашим! – повторил свою версию Захарий и еще более грозно потребовал, – снимай тряпку!

Ян, молча, не переставая пристально смотреть на злые мордочки купчиков, снял свой плащ. Его белоснежные крылья были чуть длиннее, чем у чернокрылого, но ладные, с гладкими блестящими перышками и густой подпушкой.

– Это что за колдовство?! Откуда у тебя крылья? Настоящие? – наперебой посыпались вопросы от новых знакомых. Захарий и Ефим начали обходить Яна с двух сторон, чтобы рассмотреть крылья получше.

– Настоящие. Мои, – твердо ответил Ян, – с рождения.

– Не может быть! Врешь! Подделка! – не поверил Ефим, – небось кур ощипал, да на тесто прилепил, вот и вся магия! Дай-ка я тебе их обломаю, чтоб неповадно было. Ты горбатый, у горбатых не может быть крыльев!

– Может! Они мои! Настоящие! – Ян отпрыгнул от агрессора подальше, чуть не свалившись под колеса последней заезжавшей кибитки. Накидка выпала из его рук, но он не обратил на нее внимания.

– Иди сюда, пройдоха! – Ефим побежал за ним, Захарий неповоротливо присоединился к погоне.

Ян перебежал дорогу и остановился. Сердце его часто билось, страшно было и больно – осознать, что купеческие дети не принимают его также как деревенские, тоже считают его крылья уродством. Все чувства: обида, досада, горечь от недавней эйфории праздника, который не успев начаться превратился в гонение – все смешалось в душе Яна. Он поднял увесистый булыжник с земли и повернулся к преследователям.

– Не подходи, а то брошу! – крикнул он мальчишкам, бегущим за ним. Глаза его застилали слезы, но он твердо решил защищаться и если нужно, то и ударить агрессоров. Он не даст сломать свои крылья!

Вид камня только еще больше распалил злой азарт сорванцов, Ефим уже собрался сделать последний прыжок вперед и повалить противника на землю, но громкий окрик отца, словно молния пронзил его тело и заставил резко остановиться. Мальчишка, тяжело дыша, вжал голову в плечи и боязно обернулся на крик.

– Ефим, Захарий! Что вы тут творите?! Кто разрешил вам спрыгивать с повозки? – важный купец в темно-бордовой шелковой рубахе с золотым кантом на воротнике и рукавах, в широких черных шароварах и ярко красных, с золоченными зауженными носками, сапогах подъезжал на гнедом коне легким галопом. Приблизившись совсем вплотную к детям, наездник не стал спешиваться, а так и продолжил разговор взирая на всю компанию сверху.

– Ну! Чего молчите?! – потребовал ответа мужчина после затянувшейся паузы, в которой оба сорванца опустили головы в пол и растерянно шаркали лакированными ботинками по пыли. Ян тревожно смотрел то на ездока, то на обидчиков, он опустил руку с камнем, но не бросил его совсем. Купец перевел взгляд на него, внимательно осмотрел и с удивлением подернул бровью, – У тебя есть крылья?

– Да! Они мои! Настоящие! – с вызовом ответил Ян.

Купец заинтересовался неожиданной находкой и спрыгнул с коня, чтобы рассмотреть крылья мальчика получше. Не ожидал он в глухой деревне горбатых на окраине Королевства увидеть крылатого ребенка. Значит, где-то здесь прятался преступник – среднекрылый, или того хуже – стремительный летун. Хотя от этой диковинки сейчас никакого прока купец не видел, но возможно в будущем она бы ему пригодилась. Информация – тоже товар, и порой весьма дорогостоящий.

Он подошел к Яну и коснулся плеча мальчика, чтобы тот повернулся спиной. Но Ян резко отдернулся от руки купца. Среднекрылый ухмыльнулся в густую черную бороду и присел на корточки перед Яном:

– Не бойся. Покажи мне свои крылья, – спокойным и даже ласковым тоном попросил купец.

– Они хотели сломать мои крылья, – Ян боднул головой в сторону в купчиков. Ефим снова вспыхнул злобой на деревенщину:

– У горбатых не может быть крыльев, ты урод!

– Замолчи, Ефим! – купец обернулся на сына и так зыркнул на него, что Ефим снова оробел и закусил губу. Мужчина распрямился в полный рост и огромной черной тучей навис над своими детьми, – Сколько раз я вам повторял: куда бы мы с вами не приехали, с кем бы не встретились, везде мы – среднекрылые обязаны проявлять к окружающим снисхождение и дружелюбие, – он обернулся через плечо к Яну, который внимательно слушал речь благородного взрослого, и наигранно улыбнулся мальчику, – Мы – купцы. Наше ремесло – продавать товары, покупать диковинки в одной местности и предлагать их в другой. Каждый встречный для нас – это потенциальный покупатель, а удачная продажа – это звонкая монета в кармане и вкусный ужин на столе, – тут купец неожиданно с размеренного поучающего тона перешел на грозный крик и при этом расправил свои черные крылья в стороны так, что загородил весь солнечный свет над детьми, – Это, черт возьми, Ефим, твои расписные игрушки! – мужчина перевел тяжелый взгляд на старшего сына – Захарий! Почему не остановил брата?! Ты старший, должен младшего в узде держать, а он дичает как ужаленный змеей, на людей кидается! Оба наказаны будете! Прочь отсюда! Мать вас обыскалась!

Купчики сорвались с места и были только рады убежать подальше от отцовского гнева. Мужчина же развернулся снова к Яну. Мальчик смело смотрел среднекрылому прямо в глаза, будто они были равными.

– Как тебя зовут? – спросил купец, складывая крылья за спину и снова присаживаясь на корточки в надежде разглядеть наконец необычного ребенка.

– Меня зовут Ян, – ответил мальчик. Только сейчас он выпустил камень из рук и сложил ладони перед собой в замок. Только сейчас он понял, что в погоне потерял накидку. Мальчик почувствовал острую необходимость укрыть свое сокровище от посторонних глаз. Он до сих пор не чувствовал себя в безопасности.

– Ян. Хорошее имя, – добродушно похвалил купец и снова дотронулся до плеча мальчика, легонько поворачивая его спиной к себе, – А скажи, Ян, у твоих родителей – мамы или отца – тоже есть крылья?

– Нет, они горбатые, поэтому они меня не любят, – ответил Ян, и почему-то эта мысль именно сейчас неприятно кольнула его прямо в грудину. Раньше он так болезненно не ощущал свою отчужденность от родителей. Он заметил в окне соседского дома, куда смотрел сейчас, как знакомая женщина накрывала на стол. В ее движениях было спокойствие, размеренность и нежность. Яну стало тоскливо и невыносимо, он отвернулся и стал снова лицом к мужчине.

– А есть кто-то, кто тебя любит? – купец почуял подвох в словах мальчика и решил выспрашивать дальше. Крылья были натуральными, живыми, по длине костей и тонкости пера мужчина предположил, что им еще расти и расти. Чувствовалась отменная порода в этих крыльях. Мальчик неуверенно пожал плечами, его печальное лицо озарила легкая улыбка:

– Дядя Радмир, наверное. Он хорошо ко мне относится, гладит иногда по голове, работать не заставляет. Мы с ним книжки читаем по вечерам, – простодушно ответил Ян.

– А у дяди Радмира есть крылья? – задал следующий вопрос купец, прищуривая глаза.

– Нет, – покачал светлой головой Ян, – я один в деревне с крыльями. Дядя Радмир говорит, что такое бывает очень редко, я – уникум.

Купец нахмурился. Значит, мальчик не знает, в кого из родственников у него крылья. Но сами по себе они не могли начать расти. Ладно, не один день ярмарка будет, успеется эту тайну открыть. Мужчина выпрямился, и, подходя к лошади, напоследок спросил:

– А о чем ты мечтаешь, Ян, кем хочешь стать?

– Дядя Радмир говорит, что, если крылья станут длинными и сильными, можно будет попробовать себя на турнире стремительных летунов, которые проводятся в городах. Проводятся же? – Ян заглянул в лицо купцу пронзительными светло-серыми глазами.

– Проводятся, – согласно кивнул купец, улыбаясь и придерживая узду неспокойно топчущегося коня, – Ну а если не вырастут крылья длинными и сильными? Будут… ну, как у меня, – он слегка помахал крыльями, поворачиваясь боком и показывая их длину – едва до бедер, – Что тогда будешь делать?

– Тогда все равно уйду из деревни в город и стану учителем, – мальчик приподнял брови, отчего складка посередине лба стала глубже и четче, – Я книжки люблю читать, и уже много чего знаю. Но больше мне хочется стать стремительным летуном и облететь все наше Королевство.

– Хорошие мечты, – одобрил купец, – только помни: большинство наших мечтаний разбиваются о реальную жизнь. Лишь немногие из них перерождаются в цель и обретают план достижения, – мужчина помолчал, подумал и добавил бодрым тоном, – Приходи с родителями на ярмарку, или с дядькой своим. Покажу тебе много интересных вещиц!

Глава 3. Роковая случайность.

Купцы меньше недели пробыли в деревне – торговля не задалась. Радмир познакомился со всеми гостями лично, все побывали в его доме на ужинах со старейшинами. Разговоры были длинными и серьезными – о жизни Королевства, новшествах в законах и укладе, о новых изобретениях Короля.

Ян, по обыкновению проводивший свой вечерний досуг также у дяди, нисколько не конфузясь, присутствовал при встречах взрослых, и иногда даже, улучив паузу в разговоре, переспрашивал непонятные детали.

Крылья Яна привлекли внимание среднекрылых, однако Радмир заверил, что мальчик такой родился сам по себе, никто закон не приступал, никакой мятежник в деревне не скрывается. Как-то отец зашел за Яном – поздно уже было совсем, – и купцы убедились, что мальчик – копия родителя. Те же белесые ресницы, большие светло-серые глаза и широкие брови. Только глаза Яна, в отличии от папашиных, не буравили окружающих исподлобья недоверчивым совиным взглядом, а были ясными, и из них исходил свет любознательности и очарованности миром.

В последний вечер перед отъездом старший купец, с которым Ян познакомился раньше всего, подозвал мальчика к себе и протянул ему небольшой тканевый сверток со словами: «На удачу хочу подарить тебе эту вещицу, малец. Продать ее некому – в деревнях бесполезный предмет, а у стремительных летунов на заставах уже давно модели новее. Тебе же будет напоминанием о твоей мечте. Только не забудь о построении плана.» Мужчина подмигнул Яну и перевел взгляд на сверток, приглашая развернуть платок. В черном лоскутке бархата оказались очки, самые настоящие, какие Ян видел на гравюрах в книгах. Очки предназначались для полетов, были с толстыми защитными стеклами зеленого оттенка и кожаной оправой, переходящей в ремешок, который опоясывал голову и не давал очкам слететь во время полета.

«Спасибо большое, сударь!» – прошептал, задыхаясь от восторга Ян. Взгляд его не отрывался от полученного сокровища. Он поднес очки на ладони поближе к глазам и широко улыбнулся, когда увидел, как от его дыхания запотели круглые стекла. Теперь у него тоже была своя драгоценность, на которую он мог смотреть с любовью и обожанием.

Купец, вручив подарок, снова вернулся к беседе со старейшинами и своими товарищами. Проявление милости к мальчику, которого шпыняли его дети, успокоило честолюбие купца. Он почувствовал себя благороднее, чем днем ранее. Ненужная безделушка стала платой за травлю Яна, устроенную сыновьями в день приезда. Кто как не родитель может загладить вину бездумных отпрысков. И он исполнил свой моральный долг без какого-либо финансового ущерба. Идеально.

Однако и Ян знал о «благородстве» среднекрылых, знал о том, что по их обычаю, любой подарок требует ответного знака уважения или делает должным тебя дарителю. И тот вправе истребовать ответный подарок или услугу в любое время, даже спустя много лет. Поэтому мальчик, не привлекая внимания, улизнул из библиотеки, быстро пробежал до родительского дома, но не заходя на порог, спустился в погреб через уличный лаз. Пробираясь на ощупь в темноте и часто моргая, чтобы глаза быстрее привыкли, Ян наконец нашел прошлогодние крынки с вареньем из сморожницы. Мать все равно в конце лета выливала начинающие бродить старые припасы. Поэтому за пропажу одной крынки Яна никто бы не заругал. А варенью годности еще два месяца было.

Когда Ян вручил запечатанную крынку купцу, тот удивился, а когда понял, что это ответный подарок по обычаю, рассмеялся и поощрительно потрепал мальчика по волосам. «Молодец, мальчонка! У тебя не только крылья растут, но и ум!»

В общем, подарками все остались довольны. Торговля, конечно, не порадовала купеческое сообщество, зато много чего диковинного у местных нашлось. Закупились, похорчевались, новостями обменялись и поехали дальше.

Дядя Радмир после уезда купцов взялся за написание книги «Правки к законам Королевства поднебесных птах. Лето 1189 года с Начала времен». Писал он неспешно, по вечерам, когда все работы по хозяйству заканчивались. Когда последние листья слетели с деревьев, а земля посерела и стала промерзать ночами, том был дописан. «Пригодится кому-нибудь», – подытожил Радмир, ставя новенькую книгу на полку рядом со старыми фолиантами. Ян гордился дядей за его ученость, стремление к знаниям и просвещению деревенских.

Когда снег мелкой порошей стал застилать поля, а слизнепузые козы, завернувшись клубками в свои кожистые панцири, залегли по хлевам в спячку, Радмир обошел дома поселения и пригласил на традиционные «зимние чтения». Детей он учил начальной грамоте, а для взрослых находил книги, «нужные для жизни»: по земледелию, строительству, животноводству. На самых верхних полках – Ян как-то добрался и до них с помощью лестницы – были книги со стихами и фантастическими романами. Но такое чтиво деревенских жителей не интересовало.

– Вырастешь, может, мое дело переймешь. Тоже просветительством займешься, – как-то предположил Радмир, подбирая литературу на следующий вечер.

– Я летать хочу. Путешествовать, – тихо, но твердо напомнил Ян.

– Это само собой, не зря же крылья растут, – согласился дядя, улыбнувшись, – Но жизнь, Яньчик, не один день от рассвета до заката. Человеку даны многие лета и зимы. При желании можно все успеть – и мир поведать, и ученым стать.

Глаза мальчика засветились радостным предвкушением своей замечательной будущей жизни. Быстрей бы вырасти!

…За ночь изба совсем выстыла и кончик носа, как дозорный, первым делом замерз и вызволил Яна из теплого летнего сновидения. Ян открыл глаза, и холод тут же пробежал по всему его телу. Мальчик съежился, поджал руки и ноги, завел правое крыло на живот и нос тоже спрятал под одеяло. Но мать уже заметила его елозинья и громко буркнула:

– Проснулся – нечего разлеживаться! Вставай давай, крючколапов иди кормить. Визжат вон уже, раньше зари жрать захотели.

Ян покорно сел на кровати, натянул на ноги теплые носки и поплелся к крючколапам в хлев. Почему они не засыпают на зиму, также как слизнепузые козы? Еще и визжат, и землю роют, вечно грязные и вонючие. Но добрые и игривые. Когда Ян зашел в загон к животным, они шустро подбежали к нему, переваливаясь на толстых коротких лапах и начали тыкать своими пятачками ему в ноги. Толчки были мягкими и частыми, от того Яну стало весело и щекотно. Круглые слегка розоватые бока крючколапов, покрытые редкой черной щетиной, в миг окружили мальчика и прижали к стене. Ян уже смеялся во всю. Он тайком от матери взял несколько комков меда, чтобы полакомить животину. Сейчас ароматные кристаллики лежали у него в кармане, но видимо носатые учуяли запах сладости и нетерпеливо толкались и похрюкивали.

Веселье кормешки нарушил крик отца с улицы. Он звал мать из дома. Ян было дернулся побежать – узнать, что случилось. Но потом остался и докормил крючколапов, чтобы не получить очередной нагоняй. Тревожность нарастала в мальчике снежным комом, катящимся с крутой горы. Он спешно раскидал остатки проса и овощей по лоханям, налил воды и побежал в дом.

Дядя Радмир сидел на лавке, грузно навалившись на стену. Правое плечо его было окровавлено. Мужчина тяжело дышал, на лбу его были крупные капли испарины, хотя он сидел без рубахи в одних штанах. Мать Яна промывала рану, скрутив кухонное полотенце в жгут, то и дело прополаскивала его в тазу, а затем снова прикладывала к ране, каждый раз вздрагивая от шипения Радмира от боли. Отец сидел за столом, схватившись за голову руками. Его рубашка и жилет были все в крови, но целые. Значит, это была кровь дяди.

– Не смотри, не надо, – прохрипел Радмир, облизывая сухие потрескавшиеся губы, когда заметил напуганного Яна на пороге избы.

– Иди на улицу! – с визгом крикнула мать, отрываясь от плеча, чтобы выжать в тазу красное от крови полотенце.

– Куда ты его на мороз гонишь? Двойные похороны хочешь устроить? – Радмир сморщился от боли, но все же стараясь сохранять добродушие в голосе обратился к племяшке, – Иди за печку, чтобы не смотреть на меня.

Ян попятился за печь, осторожно сел на край лавки и беззвучно заплакал. Сердце его сжалось от боли, будто это его какая тварь цапнула за руку. Очень он хотел сейчас обнять дядьку и держать его крепко-крепко, согревая и вылечивая своим теплом больное тело родного человека.

Мать бранилась, что кровь долго не останавливается, рана была глубокой, рваной. В окна стал пробиваться свет, а воздух в избе несмотря на тепло печи оставался ледяным и тяжелым. Отец решил, что нужно позвать бабку Глафиру, мать одна не справиться, и ушел. Радмир начал бредить. Он то мычал, то невнятно бормотал, тяжело дыша. Мать уложила его на ту же лавку, где он сидел. Перетащить его ей было не под силу. Ян сквозь всю жалость, страх, боль, внезапно почувствовал пустую сосущую, как пиявка, пустоту в животе. Он не завтракал как проснулся, а потом не до этого было. За этот голод Ян на себя разозлился. Как можно думать о еде, когда близкий человек почти при смерти?

Казимир, отец Яна, вернулся вместе со знахаркой. Ян не любил бабку Глафиру. Уже смутные, но до сих пор остро-болезненные воспоминания о том, как эта низкорослая скрюченная горбунья опаливала ему перья на пробивающихся крыльях, всегда вставали перед глазами Яна при ее появлении. Знахарка несла с собой тяжелый смрад гнилого разнотравья и вытяжек из мелких гадов. Старуха щурилась, беспорядочно стучала деревянной клюкой перед собой и шамкала беззубым ртом.

– Где напало чудище? – проскрипела она, подходя ближе к лавке, где стонал Радмир.

– На дальней запруде, где летом крутиков ловим, там глубоко, – ответил Казимир, медленно шагая за бабкой, – Зимой туда часто крупная рыба приплывает, в особенности сомов много раз ловили, пару раз и пучеглазы попадались.

– Далеко, значить, от жилищ, – прошамкала Глафира, склоняясь над раной и чуть ли не носом касаясь разорванной плоти, – Драл, паскуда, схватить хотел и утащить.

– Именно, – подтвердил отец, заминая шапку в руках, – сначала один налетел на сани, где улов лежал. Мы с братом, понятно дело, попрятались за камышами, только по разные стороны поляны. Гад этот, аргон-то, стал рыбу нашу жрать, прямо на санях. Да пускай бы пропала она вся. Так нет, Радмир мне знаками маячить стал – мол, аргон этот маленький, справимся, сможем отогнать. Я струсил, не согласился вместе напасть на разбойника. И брат один выскочил на него с палкой да ведром – что было под рукой, в общем. Аргон отлетел, кричать стал, верещать прям, крыльями забил так, что камыши поломались. Радмир пару раз ему прям в третий глаз над клювом палицей вдарил. Чудище улетело. Но не успели мы рыбу разбросанную по снегу собрать, как прилетела уже птица огромная, больше раза в три первого. На рыбу он вообще не целился, сразу Радмира за плечо схватил когтищами и стал над землей поднимать. Я, как чудище увидел, опять побег в камыши. Оттудова уже увидел, как боролись они долго. Радмир-то тяжелый, птице несподручно было его сразу, как крючколапа, схватить, а брат еще и брыкался, бил птицу по ногам ведром пустым. Погодя он догадался схватить поводья лошади, запряженной в сани, которая все это время тряслась от страха на месте, да свистнуть ей, чтоб помчалась во весь опор. Лошадь рванула, и Радмир выдрался из цепких когтей. Аргон покружил еще над запрудой, я уж думал, что меня сейчас тварь найдет, припал к земле, не шелохнулся. Но птица улетела – в сторону Непроходимого леса, там видимо обитает. Как понял я, что путь свободен, сразу побежал по следу саней. Радмир до половины дороги домой осадил кобылу. А может, и раньше силы его покинули, и лошадь сама успокоилась и остановилась. В общем, догнал я сани, и довез Радмира уже в беспамятстве.

Ян слушал рассказ со своего места из-за печки и злился на отца за трусость. На его глазах дядю чудовище могло сразу убить или утащить на истязания, а он предательски прятался в камышах.

– Понятно, понятно, – проскрипела знахарка, – стало быть, родитель детеныша защищал. Взрослый аргон знает, что только человек обидеть может. Вот и получили вы по заслугам.

Ян еле сдержался, чтобы не выкрикнуть брань в лицо старухе, сжал до боли кулаки на коленях и вжался в каменную стену печи.

– А лечить-то теперь как? – растерянно перешагнул с ноги на ногу отец Яна.

– Мариуша, пошли со мной, дам тебе порошок кроветвора и смесь трав для компрессов. Будешь к ране прикладывать и поить больного. Если до следующего полнолуния не сдохнет, то выкарабкается.

Ян нахмурился: сколько же до полнолуния дней осталось? Из-за морозов, он реже стал смотреть на небо, хотя темнеть стало раньше и позже рассветало. По холоду не до любования звездами – быстрей бы перебежать в тепло. Ян знал звездное небо, с дядей они летом залезали в карстовые колодцы недалеко от озера, и Радмир рассказывал, где какие созвездия, и как по ним в дороге ориентироваться. В последнее время Ян не видел звезд и Луны. Когда же полнолуние? И почему от этого зависит, выздоровеет дядя или нет?

Когда мать с лекаркой ушла, Ян осторожно вышел из-за печи и косясь на отца, который угрюмо затачивал рыбацкие крючки, подошел к дяде. Могучий богатырь пытался открыть глаза и что-то сказать, губы его медленно шевелились, но звуки были невнятными, сил на то, чтобы прийти в сознание, у Радмира не хватало. Ян неуверенно взял больного за руку.

– Ты обязательно поправишься, дядя Радмир. Я все для этого сделаю, – прошептал мальчик. Он постарался крепко сжать своей крохотной ручкой большую горячую ладонь. И очень обрадовался, когда почувствовал ответную конвульсию в пальцах.

Больного оставили у себя, не стали бередить рану и перетаскивать его в библиотеку, где он жил всю свою жизнь. Мать строго выполняла наказы бабки Глафиры, меняла влажные компрессы каждые три часа, засыпала в раны порошок кроветвора – гриба, имеющего ранозаживляющее действие.

На третий день Радмир открыл глаза. Ян перебирал крупу к обеду, надув щеки и насупившись. Дядька тихонько позвал его по имени. Мальчик встрепенулся, словно птаха увидела солнце из-за туч, спрыгнул с табурета и подбежал к дяде.

– Ты очнулся? Ты выздоровел?! – затараторил Ян, упав на дядину грудь и обхватив его руками и крылышками.

– Не так скоро, – еле улыбнулся Радмир, гладя племянника по голове, – Мне тебе сказать надо, – он сглотнул, втянул воздух ноздрями, постарался набраться сил.

– Что? – Ян отпрянул от дядиной груди и смотрел, широко открыв глаза и не моргая, чтобы ничего не упустить.

– Я виноват перед тобой, – дядя криво улыбнулся, – Хотел еще много тебе показать на этом свете, научить. Силы злые дернули накинуться на этого аргона. Не подумал я, что у голодного детеныша может быть безжалостный родитель. Эх, Яньчик, виноват я, сильно виноват перед тобой. Теперь тебе одному придется жить и набираться уму разуму.

– Нет, дядя! Не говори таких слов, замолчи! Ты бредишь опять! – Ян заплакал, сжав кулачками стеганое одеяло на дяде, – Ты выздоровеешь, поправишься, обязательно!

– Мал ты еще, – вздохнул тяжело Радмир и прикрыл глаза.

К вечеру он умер, стиснув зубы, в горячке. Ян рыдал без остановки. Единственный для него родной человек оставил этот свет. Рано, внезапно и безвозвратно. Сердце Яна разрывалось от боли, голова трещала. Отец прикрикнул с угрозой наказания. Родители были молчаливо угрюмы. Мать брезгливо прибиралась и бухтела, что надо было все-таки перетащить больного в его дом, пока был жив. А теперь изба воняет лечебными травами и гнилью от раны. Еще и труп до утра стыть будет. А на улице мороз, окна не раскрыть, чтоб проветрить.