–Знаю,знаю. Не мое.
–Есть еще пруд с большими белыми утками.
–Лебеди.
–Что?
–Большие белые утки, о которых ты говоришь, – это лебеди.
–Ну-у,дядя Джон, вы совсем как мой папа! Беледи– это сложно, буквы путаются!
–Значит, хочешь, чтобы все было просто?
–Ну да. Просто! Но не так просто как у Джейси Стибса из параллельного класса. Он тупой. А просто как-то по-нормальному, по-человечески, по-приятному просто, понимаете?
–Джейся Стибс? Тупой?
–Чер-р-ртовски тупой, капитан Джон!
–Так все, с меня хватит! – я встал и поспешил отправиться домой. Но вы примерно поняли, какой липучей досадной шуткой оказалась эта девчонка.
–Дядя Джо-он, а вы сзади похожи на стог сена. Ха, вы бы видели! А еще на старого полководца. А еще на сироп от живота. Но это не сзади, это вообще. Кстати, слово «полководец» мне папа рассказал.
–Черт возьми, да причем тут сироп от живота?-закричал я, все больше выходя из себя.
–Нуу это ведь вообще…просто после вас люди морщатся! Вот так! –засмеялась Китти и сморщила нос.
–Аай! – я махнул рукой и пошел дальше, ускоряя шаг.
–Дядя Джон, не уходите,а. Вы мой самый-пре-самый лучший друг.
Джон вдруг замолчал. Он медленно вдыхал запах старых книг Нэнси и хмурился.
–Что вы сделали?-осторожно спросила Нэнси, поправив очки.
–Я развернулся. – будто разочаровавшись в себе, сказал старик.
Мисс Оллман утвердительно кивнула головой, словно это именно то, что она хотела услышать.
–Так куда идем, заноза Фрипп?– спросил я. Китти запрыгала.
–Смотреть на уток!
–Больших и белых?
–Да!
Я подошел к ней и аккуратно оглядел ее. Отчего у детей в глазах так много искорок, Нэнси? Не отвечай мне, я знаю ответ.
–Дядя Джон,а вы расскажите мне свои настоящие истории? Про то, как вы молодой, как мой папа, подписывали очень важные бумажки, и про войну,а еще про то,почему взрослые так много ругаются. И почему у вас усы такие грустные.
–За-мол-чи. – медленно произнес я и дернул ее за хвост. Знаете, что она сделала? Да,разумеется, она засмеялась, как над самой невообразимой шуткой. Я так и не понимал ни ее поступков,ни вопросов, ни рассказов. Я, признаться, вообще не знал, какого черта я сидел в саду,кормил лебедей и ел мороженое.
–Эй, малявка. Видишь этого носатого скрягу?
–Того, что смеется, как-будто лампочки лопаются?
–Именно его. Что скажешь?
–Должно быть, очень любит шоколадки с фундуком и самокаты.
–В самом деле? А женщина в красном?
–У нее точно есть две собаки. Тоби и Шэри. Но она больше любит Шэри, потому что Тоби сгрыз ее туфли.
–Так, значит?
–Совершенно так!
–Знаешь, Фрипси, пока не потухли искры в твоих глазах, переставай водиться со мной.
–Я буду водиться с вами, пока искры не будут прыгать и у вас в глазах, старый капитан. Я знаю, вы не верите, что так бывает. Вы верите в виски и бокс. Но я не обманываю. В семь лет очень трудно обманывать, сразу потеют ладошки, а мои, ну вы посмотрите!! Только в мороженом немного испачкались, но это ничего, можно облизать!
–Когда ты попробуешь все те неприятности, что ждут тебя от семи до семидесяти, то едва ли останешься прежней собой хоть на йоту.
–Вы только и твердите, что про неприятности. А случались ли от семи до семидесяти приятности? Вам дарили велосипеды или, может, вы любили кого-то? Вот представьте! Вы садитесь в велосипед и не в чей-нибудь, в ВАШ, дядя Джон, это ведь так важно, чтоб он был ваш, и пока вы едете по парку, допустим даже и за виски, вам навстречу вышагивает, ну, скажем, мисс Дардсли…
–Господи, только не мисс Дардсли!
Я засмеялся глухо, по-старчески.
–А чем плоха мисс Дардсли? У нее прекрасная трость, даже лучше вашей.
– У тебя Китти пока самые милые предрассудки. Ты еще не бывала на другой половине корабля, не дышала злом и несправедливостью.
–На моей половине есть мороженое и вы. Я очень хочу спать, дядя Джон, пойдемте домой.
Разумеется, я проводил ее и отправился к себе. Что-то было в этом. А что? Я не знал. Я просто гулял с глупой девчонкой и даже захотел бросить курить. Знаешь,Нэнси, как живут старики? Чужими жизнями. Внуки, дети, сериалы. Умирать не хочется,а каждый день – еще более тусклая копия предыдущего. Философские вопросы выветрились по молодости, а в голове сплошные бытовые черти. Живем, чтобы жить. И я спросил себя: «Джон,ты был ребенком?» И мне показалось, что это было в кино, старом и забытым, как и я. Видишь ли, Нэнси, если я и жил для чего-то семьдесят лет, то уж точно не для того, чтобы стать неодушевленным стариком. И все же: пока я спал,я старел,пока ел – старел. Я старел всегда, с каждым вздохом и взмахом ресниц.
Еще не раз я встречался с этим странным ребенком.(А может все дети странные?) Занимались всякой милой чепухой, которая так нравится детям, а однажды даже сходили на бокс. Как-то, помнится, она подбежала ко мне, когда я в гордом одиночестве сидел на скамейке:
–Я знала, что вы тут,я знала!
–Уходи, Фрипси, не до тебя сейчас.
–Почему же?
–Тебя стало слишком много. Я даже забыл когда последний раз курил.
–Только два словечка!Два!Дядя Джон, можно я вам станцую?
–Станцуешь? Зачем?
– У меня завтра выступление в кружке, а не перетировала.
–Ты хотела сказать «не репетировала»?
–Ну да,я так и сказала.
–Только один раз, и быстро уходишь!
–Совершенно неизменимо!Представьте:я – бабочка. А вы дуб. Старый и разваливающийся.
–Да уж, очень тяжело представить.– иронично подметил я.
–Я должна танцевать вокруг вас, ну-ка встаньте!
Я встал.
–Вы могучий и слабый. Мой последний танец для вас.
–Что?
–Ничего, это мои слова, не мешайте, старый капитан.
Китти разулась. Коснулась носком земли и подняла руку. Опустила второй носок и взмахнула другой рукой. Маленькие телодвижения не были отточенными, но очень грустными. Дети – проводники комкообразных эмоций, порой странных, но всегда настоящих. Теперь я это видел.
–Я похожа на бабочку? Мама сказала не слишком. Говорит плохо выходит, а я по-другому не могу.
–Она хочет, чтобы ты старалась.
–Почему?
–Мамы всегда хотят, чтобы все старались.
–А папы чего хотят?
–А папы, чтобы мамы и Китти не шумели.
Я улыбнулся криво и некрасиво.
–Вы что, и правда, умеете улыбаться?
–Я забыл как, – солгал я.
–Очень просто.– она подошла и начала тянуть мои щеки в разные стороны,из-за чего мой рот растягивался и напоминал улыбку.-Старый капитан, вы даже не стараетесь. Представьте, что я – ваша мама.
–Моей мамы давно нет.
–У меня нет больших старых туфель, но вы просто представьте, что я – она. Я даже могу покричать.
Я засмеялся, но глаза мои увлажнились.
–Фрипси, я очень дурацкий человек. Почему ты не отстанешь от меня? И не играешь с ровесниками?
–Я с вами не играю. Вы самый лучший старый капитан из всех, что я видела. И из всех, что не видела. Я больше всего хочу, чтобы, когда я стала большой и с морщинками, вы пришли на мой день рождения.
Я хотел ей сказать, что я рассыплюсь, наверное, уже через пару суток и не стал. Или же не смог.
–А вы почему не играете с ровесниками? – подозрительно спросила она.
–От них пахнет пивом и безнадегой. Лучше подыхать одному в этом парке.
–Дядя Джон, что значит «подыхать»? То же самое что «отдыхать»?
–Хах, абсолютно.
–Тогда, если вдруг соберетесь подыхать, непременно звоните мне.
–Ты даже не выучила свой номер до конца, – усмехнулся я.
–Пойдемте воровать конфеты!-вдруг выпалила она.
–Воровать? Мама учила тебя, что это плохо?
Китти стыдливо опустила глаза.
–Всегда мечтал это услышать!
В следующие часы мы уже наворовали три мешка конфет в разных супермаркетах. Китти подходила к кассе и, услышав цену, делала невероятно грустные глаза и плакала.
–Девочка, к сожалению, все обязаны платить. Если нет денег, оставляй конфеты и иди домой.
–Женщина,да вы в своем уме? – вступал я.– На бедном ребенке лица нет. Неужели ваш магазин столь захудал, что уже и думать забыли о человечности? Девочка, должно быть, уже несколько лет сладостей в глаза не видела.
Затем я демонстративно бросал свою фальшивую потребительскую корзину и выходил с восхитительным налетом омерзения на лице. А через пять минут вбегала Фрипси и пожимала мне ладонь свободной от сладостей рукой.
–В следующий раз, когда пойду за виски, возьму тебя с собой.Доброй ночи, коллега!
–«Коллега» – хорошее слово?
–Самое лучшее, Фрипси.
Она улыбнулась мне, а я ей.
Ночью этого же дня улица была горемычной и горчила. Было ли мое настроение таким же из-за этого факта или же напротив, улица подыграла моему состоянию – я не знаю, но нам обоим было невыносимо одиноко. Внезапно зазвонил мой дряхлый вещатель. Я молча поднял трубку.
–Дядя Джон, это вы?
–Фрипси?
–Сегодня очень плохой день, самый дурацкий, правда-правда!
–Ну что там?
–Мама сказала, папа на работу, там много…дядянька…и я не знаю зачем…
–Оо, господи, Фрипси, давай ближе к делу!
–Ма говорит, мы переезжаем.
–Оу. И что же плохого?
–Как же? А школа? А пруд? А вы? Как же я буду? А вы как?
–Это ерунда, будет меньше шуму и пустой болтовни.
Китти плакала в трубку и что-то бубнила.
–Эй, ну хватит. Слышишь? Хочешь, сходим завтра на твой пруд?
–Хочу! Я хочу!
–Ну все, только не кричи.
–До завтра, старый капитан. Напишите мне прощальное письмо.
Я положил трубку и оглядел свое пристанище.
–Чертовы дети! – заорал я и отхлебнул ром. Никогда в жизни не писал письма, тем более прощальные. Я взял ручку и закурил.
«Здравствуй,малявка.
Из-за тебя я потерял всякий покой, но, что важнее, мне, похоже, это нравится. Никогда не говори маме, что твой друг пьет, курит и что ты воровала с ним конфеты. Взрослые этого не любят.
Я, пожалуй, не особо талантлив, и письма не мой конек.
Маленький клопик, ты ненадолго напомнила мне, что я еще не подох.
Джон Фритчел.»
Скажу вам честно, мое письмо было на редкость ужасным. Особо отчетливо я это понял, когда развернул зажульканую серую бумажку, отданную мне Китти, в тот самый последний день.
«Старый капитан, все так быстро получилось. У нас с вами очень много общего. У вас тоже выпали все зубы, и вы плохо запоминаете цифры. Я никогда-никогда вас не забуду. Вы думаете, что вам ничего не нравится, но я видела, как вы едите мороженое. У вас еще все впереди. Шлите мне открытки, пожалуйста, и приезжайте на мои дни рождения. Когда мне будет 70, я обязательно приеду к вам сама. Вы мой друг и коллега. Я буду скучать. Кормите беледей за меня.
Китти Фрипп.»
Джон Фритчел вдруг замолчал, как будто не хотел делиться самыми важными в этой и любой другой истории словами.
–Знаешь, Нэнси, ты за свою жизнь наверняка слышала немало высокопарного дерьма о любви, о людях и их судьбах. Сотри этот вздор из своей головы и запиши куда-нибудь эту маленькую историю. Это – любовь. Я это знаю. Не та, что для слюнявых сопливых подростков, нет, не та.– Джон указал ладонью на сердце и зажмурил глаза. – Черт побери, да чувствуешь ты ее или нет, старая курица?
Нэнси засмеялась и отложила блокнот.
–Пойду-ка я. По делам! – сказал Джон и на лету схватил свое пальто.
–Интересно узнать, с каких это пор у вас появились дела, мистер Фритчел?- с улыбкой спросила Нэнси.
–С этих самых, Нэнси. С этих самых.