Czytaj książkę: «Государыня for real»

Часть I

Глава 1. Империю за сигарету

17 мая 2017 года

Российская империя. Санкт-Петербург. 200 метров над Невой

Мелисса

Семье Романовых грозила немедленная гибель.

Летающая платформа с царской семьей и еще парочкой высокопоставленных лиц Империи вот-вот должна была обрушиться прямо в негостеприимную Неву. Один за другим отказывали квадрокоптеры, удерживавшие хрустальную платформу в белесом небе столицы. Еще несколько мгновений – и коронация новой императрицы Екатерины Третьей закончится совсем не так, как планировалось.

Здоровяк Алексей, технический руководитель полета, безуспешно терзал пульт управления квадриками. Алексей был весь покрыт испариной, клетчатая рубаха прилипла к спине, пот заливал глаза, но Попович не решался даже на мгновение оторвать пальцы от джойстика, только тряс кудрявой русой головой, как сенбернар после купания.

– Ёлки-квадрёлки, ко мне, паршивцы, сюда, кому я говорю, – стонал он, адресуясь к запасным дронам, дежурящим на крыше Зимнего. Вот же они, беспилотники из плана Б, стоят на низком старте между римскими статуями на парапете дворца: пропеллеры крутятся, фамильный герб Романовых (огненный полулев-полуястреб на серебряном фоне) сияет на весеннем солнце, но всё это великолепие ровным счетом ничего не стоит без нормального вай-фая. – Где сигнал, дроны вы негодяйские, что с вами всеми вообще сегодня творится? Мелисса Карловна, ни черта не работает! Ума не приложу… Технические решения исчерпал все… Ёлки, хоть бабу Ягу с ее метлой вызывай подхватить платформу… Мы в воздухе продержимся от силы минут пять, и то если остальные наши квадрики не откажут.

Если бы даже Мелиссе и удалось придумать в буквальном смысле из воздуха план спасения парящей махины, на которой, к слову, находилась и она сама, то как быть с проблемой номер два? Ведь в эти же минуты стремительно надвигался крах самой Мелиссы как премьер-министра Российской империи.

Журналисты заподозрили главу правительства в тайном пристрастии к курению и требовали комментариев, причем еще до окончания церемонии коронации. О, как они хотели потоптаться на позорном секрете Мелиссы Майер! Еще бы – лидер самой либеральной партии «Вольнодумцы», ратующей за экологию и прогресс, и минуты протянуть не может без средневекового зелья.

Какой бесславный, глупый финал блестящей карьеры! Все достижения, все жертвы, все победы, всё будет потеряно из-за одной-единственной маленькой слабости. Черт побери, ну разве она одна все еще курит в этой стране, помешавшейся на здоровом образе жизни? Вовсе нет. Вот, скажем, этот инфернальный Бланк из конкурирующей партии «За Веру, Царя и Отечество» – ну не расстается с трубкой ни на секунду. Почему к нему ни у кого нет никаких вопросов, хотя у него дым уже чуть ли не из ушей, а ее журналисты растерзать готовы?

Один из них, самый наглый, посмел позвонить ей на личный Перстень, его самоуверенный голос буравчиком впивался ей в мозг через Разумный Наушник:

– Мелисса Карловна, вы бы назвали свое поведение лицемерным? – В голосе корреспондента «Всемогущего» чувствовалось превосходство свободной прессы над вечно оправдывающейся властью.

Летающие камеры описывали вокруг Мелиссы зловещие круги. Хорошо хоть, телевизионщики пока не поняли, что коронационная платформа, прямо сейчас, в эфире «Всемогущего», терпит авиакатастрофу.

Но был еще один пожар, пожар вулканического масштаба, перед которым прочие проблемы казались утренней прогулкой в весеннем лесу.

– Это Третья мировая, Мелисса Карловна, – лепетал Столыпин, бессмысленно дергая себя за магнитный пропуск от дверей Зимнего дворца, – это самая настоящая Третья мировая. Меня даже затошнило от страха. Как я скажу об этом мамочке? Она не переживет.

Да, нравилось это мамочке Столыпина или нет, но несколько минут назад честолюбивая Испания объявила войну Венесуэле – союзнику Российской империи, а точнее, ее подопечному. И не просто объявила, а, как только что доложил Столыпин, уже ввела свои корабли в прибрежные воды беззащитной южноамериканской республики. Не помогли ни дипломатические ухищрения Мелиссы, ни ее прямые угрозы стране-агрессору. Короля Луиса Второго терзали великие амбиции. Он поставил перед собой цель вернуть Испании звание сильнейшей в мире колониальной империи. «Второй Золотой век», ни больше не меньше; таков был лозунг его нового крестового похода.

Мелисса почувствовала себя обманутой, обманутой жестоко даже по политическим меркам. Ведь у них с Луисом (вот кто непревзойденный лицемер!) была железная, а точнее, золотая договоренность: Россия передает Испании секрет философского камня, раскрытый отечественными программистами и позволяющий превращать тяжелые металлы в золото; а Испания отказывается от планов захвата Южной Америки, сохраняет мировое равновесие и спокойно богатеет всем на удивление.

И вот – на тебе. Луис усыпил бдительность могучей России, а сам потихоньку отправил корабли к берегам Венесуэлы. А это значит, что если Мелиссе каким-то чудом удастся спасти летающую платформу и свою репутацию, то ей как главе правительства придется экстренно решать: ввязывать ли страну в Третью Мировую. Да, решать придется именно ей, с такой-то неопытной государыней; вести военную кампанию Мелиссе придется тоже по сути в одиночку. Несмотря на то, что императоры имели право в некоторых случаях вмешиваться во внешнюю и внутреннюю политику, на протяжении последнего века Романовы играли скорее декоративную роль в управлении Государством Российским. Про себя Мелисса называла отечественную монархию «милой антикварной безделушкой».

Платформа ощутимо накренилась.

– Елки, крякнемся сейчас, как утята новорожденные, – бормотал Алексей, весь красный и мокрый.

– Вы готовы признать факт курения официально? – надменно вопрошал корреспондент в наушнике.

– Венесуэла отчаянно просит помощи, что делать, ваш’превосходительство? – трепетал Столыпин.

– Какого черта, – негромко сказала Мелисса.

Все пожары подождут. Кроме одного, никотинового у нее в крови.

Дрожащими пальцами она нащупала в кармане ярко-красных брюк последнюю сигарету, которую берегла на черный день. Помятую, растрепанную, никуда не годную. Такую же, как и сама Мелисса в данный момент.

– Какого чёрта, – повторила она в полный голос, щелкнула зажигалкой и затянулась самозабвенно, как перед расстрелом. На глазах у миллионов зрителей. Отныне жизнь Мелиссы будет делиться на «до» и «после» 17 мая 2017-го года.

Легким щелчком выбросила окурок в Неву – словно чистая вода никогда и не значилась в ее предвыборной программе.

Потом велела Столыпину с Алексеем взять себя в руки и прекратить истерику.

Решительно сбросила звонок от нахала-журналиста и набрала на Перстне номер креативного директора «Всемогущего».

– Звонишь ругаться, что дал твой номер своему корреспонденту? – невозмутимо приветствовал ее Левинсон. – Даже не собираюсь просить прощения. Ты и так знаешь, что работа для меня превыше всего. Впрочем, как и для тебя. Поэтому мы с тобой до сих пор вместе.

– Уже нет, Габриэль, – холодно отозвалась Мелисса. Пальцы дрожать перестали. – С этого момента – не вместе. Но не будем тратить время на дешевую мелодраму. Уверена, ты переживешь. – Левинсон хмыкнул, но возражать не стал. Ничем его было не пробить. С ним навсегда расстается самая влиятельная женщина страны, а он там, судя по звукам, кофеек себе заваривает. – Я звоню тебе, чтобы заключить сделку.

Платформа снова покачнулась. Николай Константинович, возлагавший корону на свою дочь Екатерину на противоположном конце плоского облака, на мгновение умолк, затем возобновил торжественную речь.

– Люблю сделки, – сообщил Левинсон. – Но если ты надеешься, что я не вынесу в главные новости твое публичное курение, то зря. Что с тобой, Мелисса? Ты всегда была так аккуратна. И вдруг – дымишь прямо во время коронации. Только что видел тебя с сигаретой в эфире. Всё, что я могу для тебя сделать, это выделить полторы минуты на твои оправдания в завтрашнем выпуске «Светлого утра, Империя». Приходи в студию в пять тридцать. Не опаздывать.

– Как же я рада, что бросила тебя, – процедила Мелисса, с ненавистью глядя на шпиль телебашни, впивавшийся в небо. – Но сделка в другом.

Она раздраженно отмахнулась от очередной телекамеры, зудящей у правого плеча. Камера обиженно дернулась и отлетела подальше.

Платформе между тем заметно накренилась.

– Всё, я веду ее к Дворцовому мосту и опускаю, – сдавленно сказал Алексей. – Времени нет совсем. Как только квадрики перестают крутиться, становятся лишним балластом. Они прикручены к платформе, их не сбросить. Беру курс на мост, как хотите.

– Но там же люди, Лёша! – взвился Столыпин, показывая на мост, где толпились нарядные, радостные горожане, размахивая флажками и картонными сердечками. – Люди пострадают! Подданные!

– До площади не дотянуть, ясно? – крикнул Алексей. – Ёлки, на себя-то плевать, но я не могу утопить всех Романовых, вместе взятых, да и вас с Мелиссой Карловной заодно!

– Отставить Дворцовый мост, – жестко вмешалась Мелисса, прикрыв рукой Перстень. – Сейчас я всё решу.

Она вернулась к разговору с Левинсоном:

– Габриэль, я прямо сейчас объявляю в твоем эфире, что ухожу в отставку, – Мелисса говорила быстро, но четко. – Дарю тебе уникальные исторические кадры. Ты будешь крутить их в эфире до старости, собирая теленаграды и теша свое непомерное эго. А за это ты окажешь мне всего одну пустяковую услугу: все квадрики «Всемогущего» в радиусе километра немедленно слетаются сюда. У тебя их много, я знаю.

– Не понял – тебе одной камеры для объявления своей отставки мало? Ну и у кого после этого непомерное эго? – насмешливо спросил Левинсон.

– Для такого объявления и одна камера – слишком много, – буркнула Мелисса.

Платформа в буквальном смысле уходила у них из-под ног. Столыпин часто и тяжело дышал, пытаясь справиться с морской болезнью. Алексей исступленно жал на кнопки пульта и последними словами поливал современные технологии в целом и беспилотные летательные устройства в частности. Перепуганная Екатерина вжалась в трон, умоляюще глядя на отца. Николай Константинович едва держался на ногах, но продолжал церемонию, посматривая через плечо на Мелиссу. По его лицу было ясно, что он понял – премьер-министр действует.

Мелисса чувствовала себя пилотом пассажирского авиалайнера, который нужно посадить на крошечную просеку в джунглях.

Сейчас самое трудное – сообщить прожженному телевизионщику, что через пару мгновений он сможет снять потрясающее видео и тут же доказать, что делать этого не стоит.

– Послушай, это не для эфира, но коронационная платформа терпит бедствие, – как можно спокойнее сказала Мелисса. – Наши дроны отказали. Теперь уже почти все. Твои квадрики нужны для поддержки проклятой стекляшки.

Левинсон, похоже, поперхнулся кофе:

– Ах вот оно что! А я смотрю на экран и думаю, что у нас с сигналом, почему картинка дергается? Вас болтает, как во время шторма. Почему Николай не остановит церемонию?

– Знаменитая выдержка Романовых. На бал и на эшафот с одинаковой улыбкой. Ну что, Габи, договорились? – нетерпеливо сказала Мелисса.

– А Катюшка-то как растерялась, ты погляди, – Левинсон будто ее не слышал, – вся бледная. Это что, наша новая царица? Вот этот, с позволения сказать, мокрый котенок?

Платформу трясло, как Помпеи при извержении вулкана.

– Тебя тут нет, Габи, – вступилась Мелисса за несчастную Катарину, хотя, по правде говоря, терпеть не могла заносчивую девчонку, – турбулентность уже нешуточная. Скажи, дашь свои квадрики?

– А военные беспилотники почему не привлечешь? Детка, это же так просто.

– На военные операции нужно личное разрешение императрицы, неужели не понятно? Где я тебе сейчас его возьму? Можно подумать, ты не знаешь, что на каждом приказе должны стоять две подписи, моя и ее! Черт возьми, Габриэль, соглашайся! – повысила голос Мелисса. – Во имя нашей бывшей любви. Тебе что, недостаточно одной погибшей любви? Нужны еще жертвы?

– «Амбициозная летающая платформа терпит крушение в разгар коронации», – Левинсон попробовал на вкус заголовок, – вот какие кадры стали бы историческими. Вот за что мне дали бы главную телевизионную премию мира. Твоя отставка меркнет на фоне суперкатастрофы тысячелетия. «Титаник» двадцать первого века»… «Гибель величайшей империи в прямом эфире «Всемогущего»»… Ух, я прямо завелся!

– Что ж, тогда прощай, – резко сказала Мелисса. – У меня есть еще пара минут позвонить твоим конкурентам. «Елею», например. Или «Демосу». Да мало ли у нас каналов. (Алексей безнадежно покачал головой.) У них квадриков поменьше, но до набережной нас дотянут.

Левинсон помедлил.

Платформа дрогнула еще раз.

– Окей, согласен, – наконец сдался он. – А власть тебя испортила, Мелисса. Отставка пойдет тебе на пользу.

– Ну извини, что не хочу умирать в тридцать восемь лет ради того, чтобы ты получил очередную бессмысленную статуэтку, – Мелисса была преисполнена язвительности, – давай сюда срочно свои чертовы квадрики.

Между тем, напряжение на платформе нарастало. Будь здесь Брюллов, он тут же бросился бы всех фотографировать на свой Разумный Перстень, поскольку – какие находки для эпических полотен.

Юная императрица Екатерина – губы плотно сжаты, буквально оцепенела от страха, одной рукой вцепилась в подлокотник стеклянного трона, другой ухватилась за парадный отцовский мундир.

Экс-император Николай Константинович – внешне сохраняет поразительную невозмутимость, величаво простер руку над рекой, продолжая вещать: «Пусть державным в России будет только течение Невы, над которой мы находимся… Не самодержавие, а демократия есть палладиум России…», – а глаза отчаянные, прожигают Мелиссу зеленым огнем, кричат о помощи. Майн Готт, Николас, поверь, я делаю все что могу и даже больше!

Экс-экс-император Константин Алексеевич, дедушка Екатерины – умиротворяющая гавайская рубаха, блики солнца отражаются в бокале с белым вином, старик благосклонно поглядывает на всех вокруг, будто он на тропическом пляже, а не на терпящей авиакатастрофу коронационной платформе.

Его супруга Мадлен – элегантная, как балерина на пенсии, со скандинавской флегматичностью смотрит в сторону сияющего Финского залива, в сторону своей родины Швеции. Волнение выдает только ее сухие тонкие пальцы, нервно перебирающие жемчуг на морщинистой шее.

Высокопоставленную (а точнее, высокопарящую) компанию окружали тысячи подданных, заполнивших все петербургские набережные и улицы. Люди толпились на высотных остановках вакуумного трамвая, похожих на громадные булавки, воткнутые в ковер старинной городской застройки. Остановки оказались отличными обзорными площадками; а вот на знаменитых столичных крышах не было никого: по солнечным батареям, заполнившим почти все городские кровли, не походишь.

И, конечно, экраны, повсюду были установлены праздничные экраны, транслировавшие коронацию в прямом эфире. Мелисса видела сотни своих отражений по всему городу – несмотря на панику, бушевавшую в груди, она казалась: а) спокойной и б) просто шикарной в этом пламенеющем брючном костюме и такого же оттенка туфлях. И как же хорошо сочетался с этим нарядом ее Перстень, модель «Кольцо марсианского всевластия», сюрприз Габриэля на ее недавний день рождения…

А вот и другой подарок, а точнее, ловко выторгованная помощь от Левинсона. Усилилось низкое шмелиное гудение, воздух запестрел белыми винтами, давно уже вытеснившими с петербургского неба чаек, и под платформу начали подныривать десятки беспилотников «Всемогущего».

– Слава «Всемогущему»! – Алексей переменился в лице. Еще несколько секунд назад он был похож на стопятидесятилетнего старика, годился в отцы Константину Алексеевичу. А сейчас весь воспрял, преобразился, приосанился, будто позировал для Васнецова. – Летят, летят квадрики, давайте сюда, родненькие мои… И единый код управления мне прислали, – обрадовался он до слез, пролистывая сообщение на своем простеньком Перстне позапрошлого года выпуска. – Внимание, выправляю курс.

Гудение квадриков под платформой стало одинаково ровным. Пропеллеры зажужжали в строгий унисон. Алексей, дирижер этого беспилотного оркестра, невнимательно кивнул в ответ на восторженные аплодисменты обер-камергера Столыпина, и вновь уткнулся в пульт. Платформа плавно выровнялась и потихоньку развернулась в сторону Дворцовой площади, где возле Александровской колонны было заранее огорожено место для торжественной посадки плоского облака с российскими олимпийцами.

Николас издалека благодарно кивнул Мелиссе, не прерывая церемонию, посвященную дочери. Мягкий баритон разносился по городу: «Я доверяю тебе лучшую страну на земле. Империя теперь в твоих руках. Позаботься о ней». Юная государыня Катарина, кажется, плакала – то ли от облегчения, то ли от осознания величия момента.

– Ой, вроде бы зрители ничего не заметили, ваш’превосходительство, – вполголоса зачастил Столыпин, выпутывая свой пропуск из галстучного плена. Бараньи кудряшки обер-камергера совсем растрепались, словно он только что пробежал пару километров по галереям Зимнего дворца. – Я вас всех умоляю об одном – ничего не говорите моей мамочке. Она с ума сойдет, если узнает, какой опасности я подвергался! Она и так беспокоилась, что меня будет укачивать… Эх, не зря мамуля всегда мечтала, чтобы я выбрал себе профессию поспокойнее. А ведь у меня были способности к ботанике, были! Копался бы сейчас в корешках и горя не знал… А вы же просто так про отставку сказали, да, Мелисса Карловна?

– Сейчас узнаешь, Семён, сейчас узнаешь, – отозвалась глава правительства, бросая задумчивый взгляд на арку Главного штаба, увенчанную триумфальной колесницей. В повозке, запряженной шестеркой коней, стояла богиня победы Ника. Почему-то раньше Мелисса не осознавала, что композиция символизирует воинскую славу России. Империя всегда, за исключением разве что последних восьмидесяти лет, чертовски много воевала.

– И что нам делать с Венесуэлой? – приставал Столыпин.

– Имей терпение, Семен. Говорю же, скоро я всё скажу. Как только приземлимся.

– Остроумный ход с камерами, Мелисса Карловна, вы всех нас спасли, – сказал Алексей, направляя платформу мимо красно-коричневых стен Зимнего к Александровской колонее. – Просто не понимаю, что произошло с нашими квадриками. Я ведь проводил сотни экспериментов, десятки тренировочных полетов, даже с большей нагрузкой – и ничего. А тут вдруг такое. Приземлимся, на бал не пойду, буду разбираться.

– Не обольщайся, – в голосе Мелиссы зазвенел металл. – Судебные эксперты за тебя разберутся. Как только окажемся на чертовой земле, тебя сразу же под стражу. Я уже послала сообщение начальнику Личной Канцелярии Ее Величества барону Ренненкампфу.

– Что? – растерялся Алексей. – Меня? Под стражу? Почему?

– Он еще спрашивает! – горько рассмеялась Мелисса. – Покушение на первых лиц государства, теракт! Да тебе, мой милый, столько статей Уголовного Уложения светит, что лучше бы ты пару минут назад утонул в Неве. А так утонешь в обвинениях. Пусть мое личное будущее пока неясно, но зато я буду точно знать, что ты за всё заплатишь. Тебя сейчас возьмут тепленького.

– Но, Мелисса Карловна… Я же не специально… Я на самом деле не знаю, куда делся сигнал, почему остановились пропеллеры… И потом, мне нельзя в тюрьму, я уже купил билеты на финал Чемпионата мира по гонкам на лопатах… Это который в Сибири…

– Там ты тоже диверсию задумал? – мстительно спросила Мелисса. – Лопаты под спортсменами взорвутся?

Алексей был выше Мелиссы на тридцать семь сантиметров и в два раза ее тяжелее, но сейчас казался на ее фоне воспитанником киндергартена. Пшеничные брови растерянно поднялись, а уголки губ синхронно опустились. Какими нюнями стали мужчины в двадцать первом веке, подумала премьер-министр, с презрением оглядывая жалкие фигуры Столыпина, серо-зеленого, страдающего от приступа морской болезни, и Алексея, раздавленного перспективой скорого ареста.

– Игры кончились, мой милый, – подвела итог Мелисса. – Это тебе не в компьютерные аркады с Катариной резаться.

Тем временем, коронация подходила к концу. Где-то далеко в атмосфере взревел космический автобус, отправлявшийся по своему привычному расписанию на Луну; вся Галактика салютовала новой императрице. Народ, собравшийся на Дворцовой, шумно приветствовал царскую семью, размахивая картонными сердцами на палочке и самодельными плакатами вроде «Романовы forever» и «Мне уютно в этой империи». Катарина сквозь слёзы улыбалась подданным.

Ее отец Николас не отрываясь смотрел на Мелиссу. Однако та была занята подготовкой к исполнению своей части соглашения с Левинсоном. Один из квадриков «Всемогущего» завис прямо над премьер-министром, выжидающе помигивая красным огоньком камеры.

– Приземление через двадцать секунд, – сквозь зубы предупредил Алексей, поглядывая то в маленький экранчик пульта, то на Дворцовую, где его уже ждали спецагенты Личной Канцелярии в белых шинелях.

Мелисса одернула жакетик и, каждой клеточкой кожи ощущая на себе царапающие взгляды миллионов любопытных глаз, провозгласила:

– Милая моя империя! Нам нужно поговорить. Прямо сейчас. Ты знаешь, империя, что я пережила два развода – на твоих глазах. Было так тяжело, так трудно… Но сейчас во сто крат труднее. Потому что только тебя, империя, я любила всю свою сознательную жизнь. Майн Готт! Я помню свою первую победу на выборах городского головы моей родной Риги – я, дочь простого пивовара, недавняя выпускница юрфака, стала самым молодым градоначальником страны! Эта должность стоила мне первого мужа. Потом была потрясающая, умопомрачительная, невероятная, романтичная избирательная компания на пост губернатора Лифляндии – и еще одна победа, чей сладкий вкус оттенялся горечью второго развода. Империя, ты вознаградила меня за все жертвы постом премьер-министра, и мы были счастливы друг с другом…

Платформа мягко приземлилась возле Александровской колонны. Пропеллеры квадрокоптеров, этих неоатлантов, утихли. На площади воцарилась – нет, не новая императрица, а тишина. Дворцовая оцепенела, слушая прощальную речь Мелиссы Майер, самого популярного государственного деятеля в новейшей истории России. Честно говоря, Мелисса была настолько популярна, что знала – империя простила бы ей многое. Может быть, даже курение. Но решение было принято.

Нужно было поторопиться – вот уже Николас подталкивает к ней обескураженную Катарину, подсказывает дочери удержать успешного премьера…

– Но я предала нашу любовь, империя, – Мелисса повысила голос и ускорилась. – Да, дело не в тебе, дело во мне. Я признаю, что ради жалких сигарет предала идеалы «Вольнодумцев», партии, доверившей мне пост главы правительства. И я должна поступить, как порядочный человек. Мне стыдно. Поэтому – я ухожу. И пусть бесславный финал моей карьеры послужит уроком для тех, кто до сих пор не понял, что курение может сломать человеку жизнь. Прости, империя. И спасибо за любовь.

Не оглядываясь на императорскую семью, она спрыгнула с платформы, слегка поскользнувшись на полированной брусчатке – двенадцатисантиметровые шпильки не лучшая обувь для акробатических номеров. Кивнула на прощание казакам из своей охраны, потом кое-что вспомнила, нашла глазами агентов Нулевого отделения Личной Канцелярии Ее Величества и показала им Алексея. Повернулась спиной к Зимнему, спиной к империи – и ступила навстречу толпе.

Поначалу люди расступались перед Мелиссой, ошеломленные тем, что так близко видят хорошо знакомого им телевизионного персонажа. Потом внимание народа переключилось на новую императрицу, чье растерянное, почти детское личико показывали крупным планом на всех экранах, и Мелисса наконец выдохнула. Ей было несложно раствориться в пестрой толпе – невысокая, худенькая, с классической темной стрижкой каре, она проворно лавировала среди прохожих, опустив глаза к лакированной мостовой и ни с кем не встречаясь взглядом.

Чертовски красивая отставка, мысленно похвалила она себя, возносясь в скоростном лифте к остановке вакуумного трамвая. Просто классика. Стоит вознаградить себя за находчивость целым блоком «Смертельных». И отдыхом на море. Желательно в стране, которая: а) не ограничивает своих гостей в курении; б) не сгорит в ближайшие же месяцы в горниле Третьей мировой. Значит… Индия? Белые пляжи Гоа, миролюбивые буддисты, сигареты в свободной продаже… О, какое счастье – планировать бессмысленное валяние на песке. Подальше от подлеца Левинсона. Подальше от государственных проблем. Которые сейчас посыплются на Зимний, как молнии из набухшей грозовой тучи. Третья мировая – это вам не на ток-шоу кокетничать.

Мелисса не была порядочным человеком. В своей речи она, разумеется, соврала – ей ни капельки не было стыдно. Майн Готт, это всего лишь сигареты. Ничего особенного. Она же не украла их.

Она ушла, потому что их медовый месяц с империей внезапно закончился. Мелиссе не нравились тяжелые обязательства ни в работе, ни в личной жизни.

Наивный Левинсон! Как же он подыграл ей с этим курением! Её импровизация блестяще удалась. Редко так бывает, чтобы всё сложилось, как по нотам. Особенно с учетом того, что гениальный план был придуман буквально за пару затяжек.

«Пусть с моим именем будет связан золотой век Российской империи, – думала она, глядя из окна трамвая сверху вниз на императорскую резиденцию, которую покидала в самый трудный час. – А смутные времена достанутся кому-нибудь другому. Какому-нибудь неудачнику».

Вакуумный трамвай бесшумно заскользил по стеклянной трубе, унося Мелиссу к Гатчинскому аэропорту.

Она улыбнулась. Какого черта! Впереди были солнце и безответственность.

Она не заметила, что в тот же вагон успел запрыгнуть экс-император Николай Константинович.