Шестнадцать.
Ангелина не вышла на работу, не взяла телефон. Я у администратора выманил ее адрес – поехал к ней. А она… Она наглоталась таблеток. Я стоял за дверью и чувствовал, как жизнь покидает ее. Стучал соседям, пытался вызвать участкового, ломал эту чертову дверь. А она там умирала. Дверь вскрыли слишком поздно. Жизни в ее теле уже не было. Я пытался связать этот рисунок, сложить этот паззл, держал ее за руки, обнимал, но… Она была мертва. Я сам почти умер, пока пытался вытащить ее. Не смог. Мой Ангелочек. Она умерла. Оставила записку, что умирала каждый раз со своими детьми и вот умерла до конца. Черт! У нас же там есть штатные психологи! Как они могли пропустить! Она почуствовала, понимаете, почуствовала, что Миша остался жив не просто так! Как я мог повесить на нее этот выбор?!
Я опять запил. Уже не мог вернуться в онкоцентр. Я не знал, что делать.
–– И тогда вы решили пойти по пути Ангелины? – Юдин уже не делал никаких заметок. Снял очки, взъерошил волосы.
-– Почти. Я чувствовал себя убийцей. Понимаете, я должен был нести людям жизнь, а, получается, забрал ее у любимой.
-– И что вы сделали?
-– Я стал искать ту рыжую, что отдала мне двадцать жизней.
-– Девушка из кофейни?
-– Да. Я не знаю, зачем мне это было надо. Я был одержим.
-– Нашли?
-– Нашел. Долго искал. Больше месяца. Через знакомых ментов получил данные карты, которой она в той кофейне расплатилась. Нашел ее на записях камер. Она совсем не из нашего города. Знаете, как она попала в ту кофейню? – Владимир горько усмехнулся, – она двое суток шла пешком куда глаза глядят.
-– Что вы хотели с ней сделать?
-– Спросить. Как быть? Что делать?
-– А она?
-– Она такая же жертва, как и я. Знаете, что она мне сказала? Ей отдали двадцать жизней. И она не смогла подарить ни одной. Сходила с ума, проваливалась в бездну. Если бы не я – убила бы себя.
-– Тогда и вы…
-– Да. Тогда и я решил убить себя.
-– Вам помешали.
-– Мои друзья. Я больше двух недель не выходил на связь. Допускаю, что нашли они меня в абсолютно невменяемом состоянии. – Володя усмехнулся. – И надо же было им появиться именно в ту секунду. Ни раньше, ни позже.
Владимир замолчал. Юдин возбужденно грыз дужку очков.
-– А знаете, пожалуй, я смогу вам помочь!
-– Вы? Вы поверили?
-– Ну, сейчас и проверим до конца! Отдайте мне оставшиеся шестнадцать жизней!
-– Вы хотите это проклятье, после того, что услышали?
-– Это вам проклятье, вы были не готовы. А я – человек поживший, опытный, знающий природу людей. Поверьте, я знаю, что с этим делать! – глаза Сергея Петровича блестели от возбуждения. – Да в конце концов, не избавиться ли вы от этого больше всего хотели?
Владимир помолчал. Потом несмело протянул Юдину руку. Поколебался еще секунду и накрыл его ладонь своей.
***
Белая яхта с одним матросом пришвартовалась в Марселе. Загоревший Владимир спрыгнул на пирс и огляделся: «Говорят, французы тебе не ответят на английском, даже если поймут. Ну что ж. Будем объясняться жестами». Пошел в кассу порта, оплатить причал. Он намеревался здесь простоять не меньше недели.
***
Юдин Сергей Петрович подъезжал к хоспису. Там уже больше месяца жила на наркотиках его жена. Юдин спешил и волновался. Здесь у дверей он ясно чувствовал, что ей осталось совсем чуть-чуть. «Но ничего, это мы сейчас исправим!»
Заветное желание
Бойтесь своих желаний – они имеют свойство сбываться.
М.Булгаков
Исполнители желаний. Говорят, они были не всегда, но многие в это уже не верили. Казалось – они стали неотъемлемой частью бытия. Непреложной истиной. Тем, на чем держится Земля вместе со всеми своими слонами и черепахами.
Кто они и откуда – никто не знал. Их было около сотни на весь мир. Как ни странно – хватало. Выглядели как обычные люди. Только не менялись. Не старели, не болели. Жили отшельниками в удаленных местах. У людей не было над ними никакой власти: многие пытались подкупить, уговорить, взять в плен. Нет. Ничего не выходило. Они были как бы над людской вселенной. Вроде и не боги, но уже и не люди. Сверхсущества. Исполнитель мог выполнить одно желание любого жителя Земли. Любое. Любого. Но только одно.
Свобода в выборе желания сводила людей с ума. Убить кого-то, захватить вселенную, стать президентом – легко. Получить заветных солдатиков, превратить Ленку Сидорову в прыщавую дуру, сделать так, чтобы я был сильнее всех в классе – пожалуйста. Сами Исполнители не ставили никаких рамок. Их пришлось создавать людям.
***
Маленькой Люде почти шесть. Она стоит у витрины и смотрит на куклу: фарфоровое личико, стеклянные глазки, как будто настоящие локоны. Одета кукла была в атласное зеленое платье, а сверху – бархатная накидочка. На руках – перчаточки, на волосах – шляпка с перышками. Ножек видно не было. Но Людочка была уверена, что она обута в совершенно очаровательные ботиночки.
Папа, когда увидел, аж присвистнул:
– Да она стоит целое состояние!
Людочка поморщилась и выпалила:
– Тогда я ее Исполнителям закажу!
Мама, присев на корточки, обняла дочь.
– Какая ты у меня глупышка. Ну кто ж Исполнителям куклу заказывает. Желание надо беречь для чего-то важного. А это – хоть и красивая, но всего лишь кукла. Ею и играться-то будет неудобно. Она ж фарфоровая!
Людочка отрывается от витрины и смотрит на родителей. Сначала с надеждой и с вопросом в глазах. Три, нет пять секунд, и надежда уступает место отчаянию: носик сморщился, глазки зажмурились, губки скривились в некрасивую дугу. Люда завыла. Это был тихий, отчаянный плач ребенка, отказавшегося от мечты.
Семья уходит от витрины. Люде подарят куклу. Совсем другую. Тоже красивую. Модную. Ею можно играться: причесывать, переодевать и даже купать. Но это будет не та кукла.
***
Люде пятнадцать. Она выросла в высокого нескладного подростка. Девочка неплохо учится и поет в девичей группе под гитару. Нельзя сказать, что они – звезды, но определенной популярностью у сверстников точно пользуются: в ухажерах недостатка нет. Тем обиднее, что именно Андрей не обращает на нее никакого внимания. Совсем никакого. Он по уши влюблен в свою Светку-конфетку и даже не приходит с остальными парнями на репетиции, когда звездочки милостиво разрешают посторонним присутствовать.
Люда рыдает в подушку ночи напролет. Красит волосы в красный цвет. Потом в черный. Потом стрижется налысо. Учеба летит к чертям. Спасает только музыка. Репертуар становится все депрессивнее. Группа намекает ей, что хотела бы играть другую музыку. «Ну и к черту вас!» – Люда уходит из коллектива. Лежит на диване и без конца прокручивает его профиль в соцсетях: Андрюшка, ее Андрюшка. Светлоглазый, широкоплечий, а какая у него улыбка!
Мама успокаивает ее, гладит по волосам:
– Людочек, да сколько их еще будет, Андреев – то таких. Тебе сейчас кажется, что на нем свет клином сошелся, но поверь, радость моя, он далеко не последняя любовь в твоей жизни. Будут еще мужчины. Только не вздумай бежать с этим к Исполнителю: свое желание надо беречь.
И в этот раз она слушает маму. А как же хочется поступить иначе!
***
Андрея, как и Светку, она теряет из виду сразу после школы. В институте знакомится с Борисом. У него совсем не такая очаровательная улыбка, но он красиво поет и всегда рядом. Однажды Люде надоедает провожать его вечерами, и она разрешает ему остаться на ночь. Еще через полгода они женятся. В том же году рождается дочка. Называют Машей.
Люде тридцать два. Жизнь идет своим чередом: дочь растет, карьера строится. Недавно они с Борисом купили новую квартиру.
Это ощущение благополучия улетучивается в один момент: мама попадает под машину. Жива, но в реанимации. С громким треском реальность разорвалась на «до» и «после». Люда сидит у дверей отделения ошарашенная, оглушённая. Держит в руках мамину сумку. Новую. Совершенно бесполезную и бессмысленную сейчас. Смотрит на нее и раскачивается в такт каким-то своим мыслям. Что же делать? Как тяжело понимать, что от тебя ничего не зависит! Или зависит?
-– А у тебя желание уже исполнено? – спросил ее кто-то.
–– Что? – Люда не поняла, о чем ее спрашивают.
–– Желание, говорю. Матери жизнь пожелай. – Седая медсестра участливо держит Людмилу за руку и смотрит ей в глаза.
Люда хочет что-то сказать, да так и замирает с открытым ртом. Ведь желание нужно для чего-то по-настоящему важного. А что будет, если серьезно заболеет Машенька? Борис свое желание уже использовал. Совсем неразумно, как она поняла. Когда она его спрашивала на что, он только отмахивался и смущенно отводил глаза. Истратил на ерунду, теперь жалеет. Нет, Людмила не такая. Она свое желание бережет. Для чего-то важного. Действительно важного.
Пытается вдохнуть, но что-то мешает. Взгляд мечется по стенам, натыкается на какие-то плакаты, лица чужих людей. Ответа нигде нет.
-– Я должна подумать, – сдавленным голосом произносит она и уходит домой.
В ту ночь мама умирает. На похоронах никто не спрашивает Людмилу о желании. Папа смотрит на нее вопросительно и немного с укором. Или ей кажется? В конце концов, она не обязана ни перед кем отчитываться!
***
Люде шестьдесят четыре. Почти пенсионерка. Идет по улице с тяжелой несуразной сумкой. Дыхание сбивается. Люда пыхтит и странно покачивается в такт шагам. Останавливается. Берется рукой за сердце. Все проходят мимо. Никто не обращает на нее внимания. Никому она не нужна: родители умерли, с мужем развелась, дочь уехала. Последним ее пристанищем была работа. Была. Сегодня ее сократили. Сбережений хватит на полгода. Если разумно тратить, может, и на год. Но разве тут дело в деньгах? Ради чего теперь вставать по утрам? Что ей делать целыми днями напролет. Поехать к Исполнителю? Попросить новую цель в жизни? Безбедную старость? Просто много денег? Или чтобы ее восстановили на работе и не увольняли до самой смерти?
Вот еще! Желание не пойми на что тратить. Прорвемся. Пойду в няньки или сиделки. Как-нибудь выкручусь. На хлеб заработаю. На худой конец, Марию попрошу.
***
Люде семьдесят шесть. Она стоит перед Исполнителем. Выцветшими стариковским глазами она смотрит на улыбающегося мужчину неопределенного возраста и молчит. Она думает о том, какой у него странный цвет волос. Русый. То ли с отблеском. То ли с сединой. Освещение плохое, да и зрение уже не очень. Не разобрать. А обстановка в комнате и правда аскетичная. Твердый стул для него, мягкий – для нее. Маленький столик. На столе – стакан с водой и букет цветов.
На душе спокойно. Она смотрит на него, и в голове у нее всего один вопрос: а что же было по-настоящему важно? Любимый муж? Жизнь матери? Смысл жизни в старости? Что важно было тогда? И важно ли оно сейчас?
И вот она почти решается просто спросить и натыкается на смеющийся взгляд Исполнителя. Он не насмехается, он смеется. Людмила смотрит в его глаза, собирается с духом и произносит единственное важное для нее желание:
–– Хочу куклу. Чтобы было фарфоровое личико, стеклянные глазки, как будто настоящие локоны. Чтобы кукла была одета в атласное зеленое платье, а сверху – бархатная накидочка. На руках – перчаточки, на волосах – шляпка с перышками.
Очень плохой день
-– Пашка! Петька! Вы мне кого подсунули?! – Павел с Петром переглянулись. Приосанились. Придали себе, и без того важным, еще более солидный вид. Постарались спокойно посмотреть на возмущенного старичка, окликнувшего их так непочтительно. Петр откашлялся и смущенно произнес:
–– Матвеич, ну а кому его, как ни тебе?
Матвеич стиснул зубы, пытаясь сдержаться. У него это почти получилось: вместо матерных ругательств прозвучал просто глухой рык. Сильно заметная плешка покраснела, глаза заблестели с новой яростью.
–– Что значит «кому, как ни мне»? Я вам что, отстойник для всякого хлама? Я теперь со всеми недоумками возиться должен? – старик брызгал слюной и стискивал кулаки до белых костяшек.
Тот из двоих, что в это время молчал, чуть отступил за спину другого. Вытянулся. Попытался, видимо, спрятаться. Маневр не остался незамеченным. Матвеич накинулся именно на него:
–– Что прячешься? Думаешь, я не знаю, что по твоей протекции мне его подсунули? «В честь меня назвали, я его покровитель, дайте парню шанс…» – передразнивая интонации Павла, разглагольствовал Матвеич.
–– Матвеич, дорогой, – Павел вышел-таки из-за спины Петра, – не сердись. Ну знаем мы, что он дундук, но ему ж тоже как-то жить надо! Петр прав, никто кроме тебя не справится.
–– Да и я уже еле справляюсь! Вот хоть сегодня утром: встречу сорвал? – сорвал, – старик загибал пальцы, перечисляя свои подвиги, – ключи потерял? – потерял. Машину запер!!!! Сосед уехал, машину его запер! Так он у соседской жены ключи взял и сам отогнал. А? каков? Еле нашел болт ему в колесо, чтобы его спасти от этой аварии!!! И ладно бы, один день такой дурацкий, вся жизнь такая!
Матвеич посмотрел в честные, абсолютно не раскаивающиеся глаза Петра и Павла, протянул лишенное всякой надежды «аааай», махнул крылом и улетел.
***
–– Пашка, вставай, завтрак проспишь! – мамин голос, записанный вместо будильника, поднимал даже после самого бурного вечера! Любил Паша маму. И завтрак.
Сварил кофе, сложил башенку из сыра, хлеба и колбаски. Сидеть за столом не любил – бегал по квартире: одевался, собирал по дому кошелек, документы, телефон, ключи… Ключи! Черт, где ключи! Ну что за вечный бардак! Хорошо, что мама не видит. Хотя, если бы здесь была мама…
Пашка вздохнул, и попробовал представить, как бы мама искала ключи. Очень явно услышал ее ворчащий голос: «Вечно все не на месте! Сто раз говорила, заведи ключницу, так нет же! Опять вот, дверь открыл, а ключи куда швырнул? Вместе с шапкой на вешалку. Они с нее и свалились!» Подошел к вешалке, отодвинул ее: «Точно! Вон они, у стенки! Спасибо, мама», – довольный посмотрел на часы – не опаздываю.
Закрыл квартиру, вышел во двор. Смачно выругался: сосед опять выезд перекрыл. И он же уехал, Пашка точно видел, что уехал! "Стоп, а из какой он квартиры? Он же не возит ключи с собой!" – Павлу пришла в голову гениальная мысль, и он рванул обратно в подъезд. Если соседская жена дома, то он сейчас быстренько тачки местами поменяет.
-– Что значит отменил? – Пашка недоуменно смотрел на свой смартфон. Только что пришло сообщение от координатора: «Клиент встречу отменил». – Блин, да я к ней месяц готовился!
Разозлившись, Пашка нажал на педаль газа, играя в шашечки на дороге. В голове крутились события утра. Ну что за день! Ключи потерялись, сосед запер, и еще этот урод встречу отменил!
Машина затормозила на светофоре. С досады Пашка ударил ладонью по рулю, как будто тот был в чем-то виноват.
–– Не день, а жопа!
Загорелся зеленый. Машина тронулась и неестественно ушла вправо.
–– Фуух, хорошо, что в правом ряду. Просто вылетел на обочину. Еще и колесо. Черт! Нет, сегодня точно никуда не поеду.
Бросил машину на обочине, пошел в ближайшую кофейню. Уже с чашкой американо в руках достал смартфон, чтобы вызвать эвакуатор. В этот момент раздался звонок от секретарши:
–– Павел Андреевич, с вами все в порядке? Там в вашем районе авария страшная, развозят санавиацией. Погибших много, я так за вас волновалась, вы еще не приехали, – взволнованный голосок продолжал щебетать в трубке, а Пашка уже отложил смартфон и всматривался в экран телевизора в зале кофейни. Срочный выпуск новостей. Страшная авария. Десяток погибших.
–– Вот же ж, мать вашу, утро. – Крепко выругался Павел, окончательно убедившись, что у него сегодня очень плохой день.
В лучах славы
От автора:
Этот рассказ – вариант уже опубликованного здесь рассказа «лучи славы». Те же персонажи, та же фабула. Изменено только одно: в характер героя добавлено чуть меньше отчаяния и чуть больше беспринципности. Посмотрите, что из этого вышло.
То, что он собирался сделать было незаконно, аморально и, черт возьми, больно! Потели и дрожали руки, пересохший язык прилип к небу. Ханс Шнайдер наносил рисунок на руку, боясь ошибиться.
Какому чудовищу это пришло в голову? Кто сказал, что должно быть так? Так, а не иначе?
Сейчас, еще один штрих…
Парень сидел в абсолютно пустой комнате и под светом голой лампы выводил на руке татуировку: несколько чуть овальных делений шкалы. У него их было три. Он рисовал четвёртое и пятое.
Никто не помнит, с чего это началось. Нет, эта шкала, напоминавшая родимые пятна, была всегда. Поговаривали, что тысячу лет назад это был отличительный признак одной из семей. Но потом кровь сильно перемешалась и эти пятна стали появляться сначала у всей нации, потом у всего человечества. Доминантный ген избранной расы.
Путем наблюдений и нехитрых умозаключений эта шкалу связали с успешностью человека. С его способностью к самореализации. "Лучи славы". Ее так называли. Считалось, что если твоя шкала три – пять и более делений, то ты будешь успешен на высоких должностях. Пять – семь – добро пожаловать на руководящие позиции. Выше семи – тебе рады сильные мира сего. Поговаривали, что у Рейхканцлера было десять делений.
У Ханса было три. Причем третье было очень бледным. Сначала Ханс не обращал внимания: до двадцати двух лет шкала могла проявляться. В двадцать два делали анализ крови на процентное содержание доминантного гена. Результат этого анализа, по сути, определял твое место в жизни. Это мог быть билет в прекрасное будущее или приговор. Двадцать два Хансу будет в этом году.
Парень продолжал наносить рисунок самодельной машинкой. Процесс был очень болезненный. Его уже тошнило от напряжения. Перед глазами все плыло, и света лампы явно не хватало.
Ханс добросовестно учился, строил карьеру. У него в голове была масса идей, и он с пеной у рта доказывал руководству их жизнеспособность. Он не боялся экспериментов и умел рисковать. Он мог бы заработать для своей компании миллионы. Только дайте. Но нет. Все в совете директоров первым делом смотрели на его шкалу. "Проект интересен, молодой человек, но мы не можем рисковать. А давайте поговорим после того, как вам исполнится двадцать два?"
Двадцать два через три месяца. Шкала не росла. Руководство хмуро и задумчиво посматривало в его сторону. Руководитель его отдела намекал ему, что повышение задерживают, потому что "оно ему не по шкале". Коллеги все реже приглашали выпить. Девушка. Грета. Черт, она просто бросила его! Даже не стала ничего выдумывать. "Я не собираюсь связывать свою жизнь с трехбальником!". Ее слова до сих пор звучали у него в ушах. С трехбальником. Это о нем! Чертова шкала!
Существовал один единственный способ обмануть анализ: инъекция препарата под названием "Радиус". Препарат был разработан в подпольных лабораториях, безумно дорого стоил и не давал никаких гарантий. Ввести препарат нужно было за сутки до анализа. Ты мог в тот же час умереть от анафилактического шока, а мог получить измененный анализ процентного содержания доминантного гена. Чистейшая лотерея. Ханс готов был рискнуть. В течении полу года он продал все, что мог продать. В его доме не было даже стульев. Заветная ампула была куплена и ждала своего часа в вентиляционном отверстии пустой кухни. Оставалось одно "но". Инъекция никак не меняла отметины. Те самые лучи славы. Поэтому парень сейчас сидел и набивал себе татуировку.
Этический вопрос его не волновал совершенно. В отличие от своего начальства, он верил в себя. Он знал, что все его проекты хороши. Парочку даже можно назвать блестящими!
Сначала Ханс думал набить тату просто иглой, но оказалось, что собрать машинку не так уж и сложно. Описание конструкции он нашел в старых косметологических журналах: статьи про перманентный макияж и татуаж на дому, как ни странно, не были вымараны цензурой. Это оказалось проще, чем он думал. Все, что понадобилось – это мотор от детской машинки, крупная пуговица, гелевая ручка и струна. Машинка работала по типу швейной: при включении мотора струна двигалась вверх-вниз с небольшой амплитудой. Но вот как найти нужный цвет чернил? Ни хна, ни краска для волос не подходила.
Немного изучив историю, решил попробовать охру с листерином. Несколько недель экспериментов на свином окороке и нужный цвет был найден. Оставалось самое сложное. Ханс глубоко вздохнул и принялся за работу.
Казалось, две полосы нанести быстро, но мужчина промучился больше часа. Когда окончил, в висках стучало от напряжения. Пот ручьями стекал по спине. Только сейчас он понял, что сделал: пути назад не было. Тату не выведешь и не вырежешь: шрам около шкалы насторожит кого угодно. Значит все, значит так. Только так.
Обработав рисунок антисептическим раствором Ханс выключил лампу и попробовал уснуть. Ничего не выходило. Встал, выпил антибиотик, таблетку от головы и пошел в душ. Даже на работу не пойдешь: специально взял отпуск. Ханс сделал несколько кругов по пустой комнате. Зверь в клетке, вот кем он сейчас был. Рука нестерпимо чесалась.
К вечеру второго дня предплечье опухло и поднялась температура. Ханс снова выпил антибиотик и обезболивающие. Не помогло. Когда на третий день он не смог подняться с постели, он понял, что без помощи не обойтись. Это он продумал заранее. В детстве у него был приятель. У него даже третья полоса не проявилась. Двубальник. Ханс старался не общаться с ним при посторонних, но в тайне любил и уважал. Днем Кристофер убирал улицы, а ночью… Ночью он был частью огромного синдиката: игровые залы, проституция, запрещенные вещества. И Крис там был не последним человеком. Наверное, глядя на него Ханс и решился на то, что сделал. Херня вся эта шкала. Крис – живое тому доказательство. И Ханс сможет прорваться. Так он думал.
Ему нужен был врач. Молчаливый врач. Крис дал ему контакт их штатного ветеринара.
–– Ветеринар, Крис?!
–– А что тебя смущает? Меня он латал дважды. Кроме того, у него лицензионный доступ к такииим препаратам! – Крис присвистнул.
Ну что ж, выбор не велик. Может, именно это ему сейчас и надо.
Ханс сидел в большом светлом кабинете на окраине. В руках он держал какую-то полоумную таксу. Это было обязательным условием визита к ветеринару. Собака визжала и пыталась его укусить и он с удовольствием бы оплатил усыпление, если бы ее не надо было возвращать Крису. Врач с хитрым прищуром осматривал руку:
–– Не удивительно, что антибиотики не помогают. Это не воспаление, это – сильнейшая аллергическая реакция. Говорите, кошка поцарапала?
–– Кошка. Уличная. Когда мусор выносил. – Хансу было тяжело говорить. Его знобило и тошнило.
Ветеринар хитро улыбался:
–– Вы знаете, эта царапина вам дорого обойдется. – елейный голос вызывал желание дать ему в рожу, но Ханс сейчас на это был не способен.
–– Я хорошо заплачу
–– О да! В этом я не сомневаюсь.
Ветеринар выписал целую кипу лекарств: антигистаминное, противовоспалительное, какие-то мази. Поставил Хансу укол прям в кабинете. Наверное, только благодаря этому тот и добрался домой. Выпил пригорошню таблеток, упал на матрас и, впервые за трое суток, уснул.
К концу недели состояние почти пришло в норму: температура не поднималась, отек на предплечье спал, Ханс даже есть и спать мог почти нормально. Изредка поглядывал на руку: шкала из пяти делений смотрелась как родная. Все получилось!
Сегодня он покупал машину! И не просто машину, а машину своей мечты. Плавные линии корпуса и нежно урчащий мотор вызывали почти эротическое возбуждение. Ханс был счастлив! Его дела пошли в гору: руководство наконец-то приняло его проект. Один из тех, которые он сам считал блестящими. Сказать, что это принесло прибыль компании – ничего не сказать! Доход за квартал возрос на сорок два процента! Его повысили сразу до начальника подразделения. Прежний шеф (тот самый, что намекал, что Хансу повышение не по шкале) считал честью поздороваться с ним за руку. Со своими старыми коллегами Ханс здоровался снисходительно и свысока. Он показал им всем! Он доказал.
Сексуально урча машина выехала за территорию концерна. О-па, а кто это у нас тут на остановке? Грета! Притормозил:
–– Привет! Подвезти?
У девушки расширились глаза от удивления и тут же сузились от злости.
–– Нет, спасибо. Дождусь автобуса, – процедила она сквозь зубы и отвернулась.
–– Ну как знаешь! – а она хороша. Ишь, характер! Так даже лучше: если бы она сейчас стала ластиться, было бы совсем противно. А так… Надо будет все же ее куда-нибудь пригласить. Благо, новая зарплата многое позволяет.
С этими мыслями он доехал до дома. Припарковался. Черт, у него даже нет гаража! Да, дом тоже надо будет поменять. Зашёл, бросил ключи на столик в прихожей. Стал раздеваться. Телефонный звонок заставил вздрогнуть. Кому он мог понадобиться. Ханс нехотя поднял трубку. Чуть помедлив ответил:
–– Алло.
–– Герр Шнайдер? – елейный голос ветеринара заставил вздрогнуть. Ханс точно помнил, что не называл ему ни имени, ни фамилии. Задержал дыхание, сглотнул.
–– Да.
–– Поздравляю с повышением, герр Шнайдер. – похолодела спина.
–– Вы же работаете в Т*** унд К***? Я слышал, вам прочат хорошую карьеру.
–– Что вы хотите? – голос Ханса чем- то напомнил звук мотора его новой машины: глухой и рычащий.
–– Конечно, денег! – ветеринар, напротив, веселился, – я же говорил вам, что эта царапина будет вам очень дорого стоить.
–– Сколько?
–– Я рассчитываю на ежемесячные выплаты. Ну, например, половина вашей новой зарплаты. Продиктовать номер счета?
–– Я завезу наличными. – Ханс положил трубку. Чуть помедлил, снова подняла телефонную трубку. В его взгляде промелькнуло что- то дикое.
Суд длился два с половиной месяца. Подсудимый стоял перед присяжными и не моргая смотрел перед собой безжизненными глазами. Судья монотонно зачитывала решение:
–– …совершил умышленное убийство с особой жестокостью в городе Н…бург при следующих обстоятельствах: в период времени с 19 часов 00 минут 14.10.*** г. по 21 часов 39 минут 14.10.**** г. Подсудимый, находясь в ветеринарной клинике, расположенной по адресу: 19/2 ***штрассе, в трезвом уме и здравом рассудке нанес семьдесят три колотых удара врачу ***, выколол глаза, отрезал язык. Смерть наступила в 20 часов 25 минут в результате обильной кровопотери. Присяжные, ваш вердикт.
–– Виновен. Единогласно.
Ханс Шнайдер смотрел трансляцию громкого судебного процесса в прямом эфире. Судья оглашала приговор:
–– Кристофер Шлятенбаум, вы приговорены к высшей мере наказания: расстрел. – удар молотка вывел мужчину из оцепенения. Крис закрыл глаза и беззвучно заплакал.
Ханс выключил телевизор, посмотрел на свою шкалу из восьми отчетливых делений. Странная штука жизнь: полоскам на коже верят больше, чем объективным фактам. Никто не поверил показаниям двубальника, против восьмибальника. Хансу удалось выйти сухим из воды. Он одернул рукав, встал с черного кожаного кресла, огляделся – его новый кабинет ему определенной очень нравился. Взял ключи от машины. Пожалуй, надо все-таки позвонить Грете.