Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону. Книга 2

Впрочем, Руит еще в первую встречу просила ее госпожой не называть, но у Льнянки, ни язык, ни мысля, не поворачивались взрослую женщину просто по имени кликать, зная, что она приходится девчонкам мамой и бабушкой.

Да и вообще, все здесь в Долине давалось девушке с трудом, с тяжелым осмыслением. Казалось бы, что может быть сложного в понимании местного уклада жизни для нее, выросшей среди волшебных проявлений и человеческой, и эльфийской магии?

А вот именно что – среди! Бабуля с мамой, живя на границе Леса и мира людей, предпочитали все делать сами, своими руками: и в доме убираться, и за скотиной ходить, и даже воду на стирку собственноручно ведрами тягать. А магию они приберегали для дела: хворых лечить, дождевые тучи нагонять да погреба в половодье заговаривать.

А в Лесу же наоборот – без магии никто и шагу не ступал. Феечки, что хозяйство в Дом-древах вели, не смогли бы без волшебства, не то что чулочки из цветов вязать, но и просто кастрюлю обычную с места сдвинуть – уж больно малы и хрупки они были. Да и все остальные тоже хороши – ни вещь нужную произвести, ни еду добыть, ни, элементарно, огонь в очаге развести! Все делалось по щелчку пальцев, а не трудом рук своих.

Вон у отца-то в доме, без магии и не помоешься – если и не расшибешься в красивой, но непрактичной хрустальной лохани, то уж воды точно не добудешь! Откуда бралась та теплая струйка, что из ниоткуда на голову лилась, Льнянка, конечно, знала – из воздуха та влага собиралась, но даже перед самым отъездом сама была способна, только холодную водицу добыть, пригодную разве что для жаркого летнего дня.

Ну, не суть дело, главное, что привыкла она в жизни к четкому разграничению: в Лесу волшебство – всегда и везде, по любому случаю и без повода совсем, а чуть ступишь вверх по Валу – колдовать не смей, только по великой необходимости.

А тут, в деревне волшебниц, все было вперемешку! Легким мановением руки веник отправлялся гулять по дому, а стулья при приближении к столу, отодвигались сами. Но вот еда готовилась строго своими руками и травы для зелий собирались и сушились тоже. На птичьем дворе солому с пометом грабли убирали самостоятельно, но зерно курочкам сыпалось хозяйками. Белье в бадье стиралось само, елозя остервенело по доске, но вот постели, как приметила Лёна, девушки заправляли собственноручно.

В общем, сразу и не поймешь, что к чему, где волшебством можно обойтись, а где положено руками поработать.

Но не только использование магии настораживало и приводило в недоумение девушку. Те же волшебницы Долины были довольно… своеобразными, как бы ни сказать – странноватыми.

Все, и дамы, и девушки, которых она видела в деревне, были без исключения рыжеволосы. Конечно, самым ярким пятном всегда и везде выделялись головы их хозяек – рыжие до красноты, подобные пламени. Ну, а волосы всех остальных заполняли огненную палитру от и до. То есть, от светлых, лишь чуть приправленных золотом, как если бы Льнянка сквозь свои родные белые пряди посмотрела на солнце, и до темных, почти черных, но с тем же теплым отливом – такие становились у Ворона, когда он близко к огню наклонялся.

А глаза-то при этом у всех разные! В смысле – на каждом лице. Каких только разноцветных пар Льнянка уже не видела за последние дни! И желтоватый, как у Тая, с коричневым, и голубой с зеленым, и фиалковый, как грозовая туча, с серым, туманным! Невероятное зрелище!

Меж собой волшебницы говорили все больше о магии, о ее использовании, о зельях и наговорах. И разговоры те велись в открытую, разгораясь порой до споров, и при этом никто не спохватывался, голоса не понижал и на окружающих не оглядывался.

Но самым главным, что поразило ее в деревне, знаете что было?! А не угадаете! Здесь, в этой Долине волшебной, оказывается, феечки жили! Только не так, как у них в Лесу, толи живностью домашней, толи прислугой полезной, а вольным образом – сами по себе! Да, еще и с собственными… мужчинками… парнями… мальчишечками… Льнянка прямо и не знала, как назвать-то этих малюсеньких хрупких мужичков со стрекозьими крылышками!

Да-а, а знакомство ее с ними началось с казуса – у нее потерялась Лялька. И тыква вроде на месте, и, кажется, рядом только что была, а потом раз – и пропала фейка! И день ее нет, и два…

По началу-то, конечно, как-то не до нее было – раненый Вик, заклятая болезнь его непонятная, нервозность всеобщая, то да сё. Но вот на третий-то день Льнянка феечку все-таки хватилась и пошла ее искать.

Выйдя из ворот со двора на площадь, она поначалу растерялась. Куда податься? Да еще цветные плитки под ногами мерцали лаковым блеском и отвлекали ее внимание от задачи. Стоя на глянцевой гляди мозаичных фрагментов, так и тянуло угадать, на какой же части рисунка сейчас находишься. Перетекающие один в другой оттенки разных цветов завораживали, но с близкого расстояния никак не хотели складываться в определенные формы.

Впрочем, Лёна знала, как выглядит картина в целом. Из окна своей спальни она не раз разглядывала ее, поражаясь талантливости неизвестных мастеров. С третьего этажа прекрасно проглядывался весь красочный орнамент – от самого центра, от костровой ямы, к краям круглой площади тянулись изумительной красоты цветы, переплетаясь меж собой стеблями, листвой и бутонами. Поразительной сочности краски перетекали от ярких тонов в полутона, делая рисунок объемным и даже, казалось, живым.

Так бы и топталась она, пытаясь определить по основному цвету у себя под ногами, стоит она на цветке или листке, если б не местные детишки, которые шумной стайкой подлетели к ней. Видно, в Зачарованной Долине чужие люди бывали редко, и ее открытое появление на площади привлекло их.

Щебеча свои имена вперемешку с вопросами, они окружили ее, при этом каждый из них пытался привлечь именно к себе внимание редкой гостьи. Ее осторожно дергали за руки и камзол, заставляя вертеться в разные стороны, и совершенно не давая возможности внятно ответить хотя бы на один из заданных вопросов. А самая младшая из девочек, имя ее, конечно же, девушка не расслышала в многоголосом гвалте, даже попросила разрешения потрогать ее, Льнянкины, острые эльфийские ушки. Такую трогательную просьбу малышки, Лёна, естественно, проигнорировать не смогла и присела, подставляя голову под маленькие пальчики. И девчушка, робея от такой удачи, что именно на нее гостья обратила внимание, осторожно коснулась одного уха.

Дети примолкли, пораженные такой податливостью эльфийки и в наступившей тишине вперед выдвинулся старший из мальчиков. Светловолосый, краснощекий и крепенький, как боровичок, он держался с достоинством взрослого мужчины:

– А я тебя знаю. Ты гостишь в доме у моей бабушки, – степенно произнес он.

– Ты внук госпожи Норы? – спросила его Льнянка, поеживаясь от щекотных ощущений.

– Да. И брат Эль… и дядя Ривы, – ответствовал «мужичок». Притом последнее было сказано уже с заметным превосходством. А как же? Это ж такая гордость быть дядей девушке вдвое старше тебя.

Впрочем, как поняла Льнянка из слышанных в доме разговоров, у горделивого дяди должна быть еще и пара племянников… зим семидесяти так от роду. Но, он толи не знал о них вообще, толи по малолетству запамятовал, толи просто упоминать сейчас о них не захотел. Как бы то ни было, но Льнянка тоже заговаривать об этом не стала – сейчас следовало решать насущные проблемы.

– Ребятки, – обратилась она к притихшим детям, – а не видели ли вы где-нибудь феечку – ну такую, маленькую, с цветными крылышками, как в сказках?

– Феечку?! – хором воскликнули дети и загомонили опять, перебивая друг друга: – Феечек нету! У нас есть фаты! Они тоже с крылышками! И малюсенькие – чуть больше ладошки! Живут тама! В дубовой роще! – и дружно замахали руками куда-то в сторону северного склона.

– Пошли! Пошли с нами! Мы тебя отведем! – и пока Льнянка соображала, что возможно их феи из Леса и фаты из Долины одни и те же существа, ее уж подхватили под руки и потащили в сторону, в которую только что указывали.

Они сначала всем гуртом пронеслись по одной из улиц деревни, затем вдоль склона уходящей далеко вверх горы, а потом нырнули в узкую расщелину, которая вскоре расширилась и вывела, наконец-то, их к дубраве.

Конечно, привыкшая к необъятным лесам Льняна этот несчастный десяток деревьев, зажатых стенами ущелья, рощей бы не назвала, но спорить сейчас с детьми и высказывать свое мнение девушка не стала. Она просто окинула взглядом небольшую долину, поражаясь как в таких условиях дубы, любящие простор, смогли набрать хоть какие-то мощь и силу.

– Фаты любят больсые делевья! – сказала малышка, тряхнув вслед своему указывающему на древние дубы пальчику рыжеватыми кудрями, и заерзала у нее на руках. Лёна уж давно подхватила ее, еще в деревне, боясь, что маленькие ножки той устанут при быстром беге, который задали старшие дети.

« – Да кто б сомневался!» – подумала Льнянка, спуская девочку с рук.

Когда девушка вслед за детьми подошла ближе к деревьям, то стало понятно, что издалека оценить высоту этих исполинов она адекватно не смогла – покрытые кустарником склоны вокруг и слоистые уступы гор, служившие фоном, зрительно скрадывали истинный размер древних дубов. Они, конечно, уступали в размахе Дом – древам ее родины, но тоже были неимоверно огромны.

– Ну, зови свою фату, – велела малышка и заинтересованно стала оглядываться.

В принципе, все детишки, что были сейчас с ней, заозирались. Как поняла Лёна из их отрывочных и сбивчивых объяснений, пока они бежали, что здесь, в Долине, не принято было близкое и частое общение с фатами. Они жили сами по себе, выходя к людям только по Великим праздникам, чтоб танцевать с молодежью вокруг костра. Поэтому ребята так до конца и не поверили, что у девушки есть своя фата, которая путешествует вместе с ней.

– Ляляа-а! Лялечка-а! – голосила Льнянка, задрав голову и приложив ладони рупором ко рту. Звуки летели вверх, путаясь там в желтеющей листве, и было непонятно, долетают ли они до тех ветвей, что, казалось, расположились где-то под самыми облаками или так и остаются внизу, зацепившись за нижние сучья. Но не успела девушка испугаться, что ничегошеньки-то у нее не получается, как дети радостно загомонили:

– Вон! Вон фаты! И там тоже!

И точно, сразу с нескольких деревьев сорвались стайки разноцветных стрекоз. В основном группы, выпорхнув из листвы, зависали, не долетая до детей десяток саженей, но вот одна продолжала движение, мягкими кругами приближаясь к ним. И возглавляла ее так хорошо знакомая Лёне стрекоза с розовыми крыльями.

– Лялечка! Моя Лялечка! – даже слезы выступили от радости на глазах девушки.

А феечка приблизилась к ней и зависла перед самым лицом, при этом голова ее была опущена, а ручки покаянно прижаты к груди.

– Ты зачем меня бросила! Сбежала и не предупредила! Я же волновалась! – накинулась на нее Льнянка.

А фея защебетала в ответ что-то волнительное такое, жалостливое, при этом, то протягивая руки к подруге, то опять просительно прижимая к себе. Лёнка, конечно, чириканья феи не понимала, но за годы общения с Лялей прекрасно научилась общаться с ней языком жестов. Так что было ясно и без слов – загулявшая фейка вымаливала прощения.

– Да я понимаю, что ты нежданно-негаданно родню нашла, но могла бы и предупредить, – продолжала ей выговаривать девушка, неготовая так быстро простить пренебрегшую ею подружку.

Тогда Лялька чуть отпорхнула назад, открывая взгляду другую фею… нет… фея… ах да, фата! Отчего глаза Льнянки, в прямом смысле, полезли на лоб – ну не ожидала она такого поворота дела! Перед ней с независимым видом и вызывающе сложенными на груди руками висел в воздухе… парнишечка! Крылья у него были цвета последнего отзвука заката в предветренный день. А глаза, из под такой же пурпурной челки, смотрели вполне по-мужски – уверенно и горделиво! Суровый мужичок такой, одним словом. И никаких тебе скидок на маленький рост!

– Ты друга себе нашла?! – спросила феечку Лёна, когда справилась со своим удивлением и смогла вымолвить вопрос.

Но Ляля отрицательно помотала головой и стыдливо отвела глазоньки. Та-ак… понятно…

– Дружка, значит! – уже не спросила, а вполне утвердительно заявила девушка.

« – Ага! Ага!» – закивала фейка и ее мордаха, размером с перепелиное яичко, залилось румянцем. А новоявленный ухажер, сменив на лице гнев на милость, подхватил Лялину ладошку и приложился к ней, как заправский придворный кавалер.

– Даже так… – расстроено протянула Льнянка. Она, конечно, желала подруге всего самого лучшего… но пока еще не была готова вот так сразу радоваться ее счастью, из-за которого придется скоро расставаться. А осознание собственного эгоизма и того более портило настроение.

Но фея, подлетев к ней, погладила по щеке и замотала головой, делая «строгие» глазки.

– Ты хочешь сказать, что не бросишь меня? И когда придет время, уйдем из Долины вместе? – неверяще спросила Лёна.

Ляля закивала головой утвердительно, а взгляд, который она перевела на пурпурного фата, стал тоскливым-тоскливым, отчего тот, чирикнув что-то, прижал ее ручку к своей груди.

От этой сцены Льняна совсем расстроилась:

– Ладно, живи пока здесь, а там посмотрим, – сказала она и, послав фее воздушный поцелуй, пошла с поляны. Дети потянулись за ней.

Остаться без Ляльки было, конечно, плохо. Лёна скучала и изводилась мыслями, что фея может передумать к тому времени, когда придет время уходить из Долины. Но, как часто бывает в жизни – что-то неприятное приводит к довольно неплохим последствиям. Временно потеряв одну подружку, в лице детишек, что помогали Лёнке ее искать, она нашла нескольких друзей. Особенно сблизилась она с Альном, тем самым горделивым дядей Ривы. И с той малышкой, что так непосредственно интересовалась Льнянкиным ухом, и ее старшей кузиной. Девочки, конечно же, носили длинные и сложно выговариваемые имена, как и положено волшебницам, но представились они просто – Эми и Лия.

Льнянка всегда, еще со времен знахарства в своей родной деревне любила и умела находить общий язык с детьми. Так что и здесь, в Долине, подружиться с малышами труда ей не составило.

Альн при более близком знакомстве оказался совсем даже и не заносчивым пареньком, а вполне себе милым и в какие-то моменты даже застенчивым.

Девчоночки же были именно такими, как и показались девушке с первого взгляда. Младшая была порывиста и любопытна, и старалась добиваться своего всеми доступными способами. А старшая, как и ожидалось, нежной и мягкой. Но эти ее качества нисколько не мешали ей постоянно охлаждать необузданные порывы младшенькой.

Может быть, про новых приятелей Льнянки и не стоило так много говорить, мало ли таких ребяток еще купится на дружелюбие, обаяние и остренькие ушки юной эльфийки, но вот именно эти дети, в отсутствие потерявшей голову влюбленной Ляльки, стали «отдохновением души» для Лёны в последующие дни.

А дни… нет – недели, последовавшие за днем поиска феи, стали воистину тяжелыми для всех вообще и для Льнянки в частности.

Вик сгорал от жара, а в минуты светлого сознания мучался от боли. Они все, чередуясь между собой, сидели возле него, напряженно дожидаясь редких моментов его трезвого бодрствования. Но он так быстро опять погружался в бессознательное состояние и был так слаб, что им никак не удавалось разузнать у него, кто же является ему в бреду.

Лёна, как и все остальные, каждый день отсиживала свое время возле него, напряженно ожидая момента улучшения. В остальные же часы она старалась занять себя чем-нибудь – помогала даме Норе в приготовлении лекарств для Вика, учила Ли основам эльфийской магии и читала книги из библиотеки волшебниц, пытаясь найти в них что-то полезное для своей человеческой половины.

Все эти занятия требовали сосредоточенности и напряжения если и не физических сил, то умственных и эмоциональных точно. Поэтому так и были ценны те час-полтора, что она, бывало, проводила в компании своих маленьких друзей – легкий треп не о чем, наивные вопросы о ее жизни в Дриадовом Лесу и ответные рассказы ребят об особенностях Зачарованной Долины в очаровательной детской интерпретации.

« – Но, слава Многоликому, тяжелые времена, кажется, подходят к концу!» – радовалась про себя Льнянка, вспоминая последние недели и перебирая травы, которые госпожа Нора попросила ее подготовить для зелья. Скоро, по прибытии из Акселла Ворона и девушек, они снимут заклятье Ламарской ведьмы и приступят уже к настоящему лечению Вика. В благополучном исходе их предприятия Льнянка, почему-то, совсем не сомневалась. Почему? Да потому что интуиция ее еще ни разу не подводила. И сейчас, в эту минуту, она не испытывала ни малейшего сомнения, ни напряжения, а просто чувствовала уверенность и спокойствие.

И если тогда, в Акселле, она подспудно все время ощущала, что что-то идет не так, то теперь уж точно все складывалось как должно!

***

Вик проснулся, но открывать глаза не стал. Сегодня только пятый день, как его перестал терзать пылающий во всем теле жар, и ему до сих пор было еще слишком непривычно вот так приходить в себя – сразу со «светлой» головой и «гладкими» мыслями.

Впрочем, и боль, которую он ощущал, теперь была другой – она перестала быть всеобъемлющей, а локализовывалась только в месте самого тяжелого ранения мерной и вполне терпимой цепкостью. Дырка в бедре почти совсем затянулась, а лубки с него сняли сразу, как он пришел в себя. Ссадина на затылке, которую он заработал, когда грохнулся на камни там, на лесной поляне, и ранки от зубов тигра на руке, те вообще перестали беспокоить. Если конечно не считать шершавых, чесучих корочек на их местах.

В общем, отныне он пробуждался с неуемной жаждой к жизни и бурной деятельности, и в этом состоянии хотелось резво вскочить, петь и плясать. И даже было не важно, что пока он не мог и с постели-то встать самостоятельно, ему было вполне достаточно понимания, что скоро-то обязательно сможет!

Вик открыл глаза. Еще раз, посмаковав ощущение того, что солнечный свет больше не режет их, а «колючий песок» не мешает видеть, он осмотрелся. В пяти шагах от него, возле окна, на крытой ковром скамье сидела Рива и сосредоточенно вышивала.

Почему он уверен, что до окна всего пять шагов? Ха, да потому что он, не далее как второго дня, подгадав момент, когда возле него никого не было, собственными ногами отмерил их! Да, ему сначала показалось, что сесть на краю кровати, удерживая вертикально тело и не поддаваясь накатывающему головокружению, будет главной проблемой. Но сделав первый шаг по направлению к окну, он понял, что сидение на кровати, имея три точки опоры – задница и два кулака, это так, цветочки. А вот заставить себя передвигать две безвольные ходули, что числились у него за ноги – это-то и есть наиважнейшая «ягодка» в достижении желаемого. Нижние конечности, казалось, совсем не имели ни мышц, ни костей, и совершенно не собирались двигаться с места. Так что все эти пять шагов, что разделяли постель и лавку под окном, он отмерил не только своим телом, но и волей, приложив, что уж греха таить, большую долю самолюбивого гонора. Если б не понимание, что Эль может найти его валяющемся на полу, как полудохлую зверушку, то и не дошел бы…

Так, а теперь к вопросу о том, откуда он знал, что в данный момент у окна сидит не Эльмери, а ее сестра. Тут было сложнее объяснить, чем вялые мышцы и головокружение после многодневного жара и безвылазного лежания в постели. И объяснение то, лежало где-то между обычной интуицией и совсем уж мистического осознания, что одна из девушек является чем-то вроде неотъемлемой части его собственной сущности.

Но, как бы то ни было, Вик всегда точно знал кто из них зашел к нему в комнату, стоило одной из девушек переступить порог. И сбить его не могло ни поразительное внешнее сходство сестер, ни то, что он был практически незнаком с обеими.

Вот и сейчас, только бросив взгляд на склоненную над пяльцами фигурку, он понял, какая из девушек находится в данную минуту перед ним. И не важно, что выбившиеся прядки совсем скрыли лицо от него.

Впрочем, и лица девушек были очень похожи, и разницу можно было уловить далеко не с первой минуты общения с ними. А сам Вик только на вторую или даже третью встречу определил различия. У Ривы личико было немного пошире, поскуластей, а тонкий носик, чуть более вздернутым. Самым же заметным отличаем у них были глаза – у Эль темные, один цвета лесного мха, а другой синий, как небо в последний миг заката. У Ривы же светлые, ясные: один подобен Лёнкиному – что твой листик весенний, а другой прозрачно голубой.

Но, как было уже сказано, не внешние различия действовали на Вика, а что-то подспудное, в душе его живущее. Стоило Эль ступить в комнату, как принца пробирало изнутри радостной нежностью и ощущение появлялось, что знает он эту девушку давно, да забыл просто из-за болезни тяжелой, где виделись.

Сначала он и, правда, пытался вспомнить, где встречались, где пересекались, но потом понял, что если бы дело обстояло именно так, то на ее сестру, похожую неимоверно на Эль, он реагировал бы так же. Но нет, Рива вызывала в нем не более чем симпатию, возможную в отношении любого приятного человек, да легкий отклик чисто мужского нутра как на, опять же, любую красивую девушку.

Да-а, вот такие дела… и не только…

Вокруг, пока он был в беспамятстве, как оказалось, произошло много интересного и нового. Нового в смысле странного. А если учесть что и времени прошло всего ничего – что там, какие-то несчастные три десятницы, то и перемены те показались ему более значимыми и важными.

Во-первых, Тай. Такой нежной заботливости в грозном и грубоватом Тигре Вик и заподозрить не мог. Сколько раз он, выполняя обязанности наставника при молоденьком принце, так нещадно гонял его на ристалище, что потом был вынужден залечивать синяки и ссадины подопечного. И никакого намека не то что на жалось, но и на элементарное сочувствие Вик в нем ни разу не усмотрел. Парень, в понимании Тая, должен был расти стойким и терпеливым, и всякие болячки уметь переносить на ать-два! И вот, пожалуйста, квохчет над ним теперь, как наседка над цыпленком – влажным полотенцем обтирает, на ручках с места на место тягает, а словечки порой подбирает такие ласковые, что Вик, не залипай у него глаза от жара, так бы их обалдело и выпучивал каждый раз.

Во-вторых, Корр. Этот-то и раньше был более терпимым и понимающим к слабостям других, так что его повышенное внимание к своей больной персоне Вик воспринимал не так остро. Но вот то, что Ворон, с его-то вечной озабоченностью, сидит безвылазно дома, и это в деревне, где большинство населения молодые и красивые женщины, принца поразило неимоверно. Понятно, что волочиться за хозяйками дома он бы не стал, для этого Корр был слишком хорошо воспитан. Но Вик помнил, что изредка приходя в себя, видел в доме и чужих красоток, да таких, что не будь он столь плох, то и сам бы позаглядывался немного.

Теперь о Ли. Этот, как оказалось, вообще в себе магию открыл! Нет, вы представляете? Понятно, эльфийская кровь тормозит в нем физическое развитие, но ведь не в двадцать же зим такому Дару просыпаться! И если бы не Льняна, которой отец какие-то азы успел преподать, то были бы они все бедные при таком-то положении вещей – никто ж не знал, как с эльфийской магией обращаться. И улыбался он теперь почти беспрестанно, то застенчиво, а то задорно и весело. В общем на старого, привычного Ли, парень и похож-то не был.

А вот Лёна, наоборот, стала какой-то задумчивой и тихой, да еще переодически начала в юбки рядиться. Вик-то ее вообще не признал, узрев в первый раз в платье и чепце полотняном, скрывающем ее короткие перекрашенные волосы, посчитав за одну из многих приходящих поддержать его силы женщин деревни.

Но самые неожиданные перемены были, конечно, в нем самом. Первая, внешняя – это обстриженные коротко волосы. Вик и не помнил себя таким никогда. В детстве он всегда носил локоны, чуть ли не до середины лопаток. Впрочем, для маленького принца такая прическа была вполне обычна. Позже, когда он подрос и его стали приобщать к воинским занятиям, ему, конечно, их подрезали. Но всегда, как он помнил, они были настолько длинны, чтобы он мог убирать их в хвост. А теперь у него и с ушей, и с шеи, и с затылка, волосы были сняты почти полностью, как у Тая. И, что самое забавное, эта легкость собственной головы ему нравилась.

Но это изменение было внешним и уж точно не кардинальным, а вот его ощущение себя как раз оказалось таковым. Многие годы сдерживаемый Дар, который, то зверенышем жалким скребся изнутри, то злобной зверюгой выдирался наружу, сейчас, как знал Вик, был «выпущен на волю», и никакой «живности» внутри себя он не ощущал. А наоборот, казалось, что теперь вокруг все стало ярче и объемней… и, если прищурить глаза особым образом, то видно становилось даже больше чем когда-нибудь раньше. А именно: вот как сейчас, легкое бледно-золотое сияние вокруг сидящей у окна Ривы, или пушистый «котеночек» внутри оборотней, если кто-то из них рядом, или узор из цветных ниточек, когда дама Нора ворожит над его ранами!

Он видно пошевелился невзначай, потому что девушка вдруг подняла голову от вышивки и посмотрела на него. А увидев, что он проснулся, улыбнулась, пожелала ему доброго утра и пошла звать всех остальных.

Ох уж эта их заботливость! Вик уже начинал уставать от такого безотрывного внимания к себе. Вот сейчас налетят, закружат – взбивание подушек, умывание, обтирание, а потом кормежка с ложечки! Да, еще этот ужасный холодный плоский горшок… когда уж он сможет сам до отхожего места добраться?!

« – А потребую-ка я, что б меня под белы рученьки туда водили! Хватит, в конце концов, надо мной издеваться!» – решил он, наблюдая как в комнату залетают Корр, Тай и Ли, и сразу же начинают действовать по оглашенной схеме.

В общем, утрясся намеченный вопрос, Вик уладил дело и с кормежкой – раз сумел до комнаты уединения сам добраться, то уж ложку в свои руки отвоевать труда не составило.

А после всей этой утренней экзекуции, сегодня ужесточенной еще и руганью с препирательствами, когда он сидел подпертый подушками, такой весь из себя чистый, сытый и довольный, к нему пришла госпожа Нора.

В общем-то, дама сия приходила проведать его каждое утро и после осмотра ран, как правило, заводила тревожащие и смущающие его неподготовленный ум разговоры о магии.

Хозяйка их была довольно суровой теткой и с первого дня Викова выздоровления совершенно не делала скидок на его болезненное состояние. Без лишнего миндальничания, без хождений вокруг да около, она высказывала ему свое мнение, что, дескать, Дар у него неимоверно велик, и отказываться от него принц не имеет права.

Вик же, привыкший бояться сего Дара и проявлений его, пытался выкручиваться поначалу, как и раньше говоря, что практикующие маги в нынешние времена деток иметь не способны, а ему, как единственному пока наследнику брата, именно об этом вопросе волноваться положено. И что подождет он пока годик-другой с магией-то этой.

Его и уговаривали, и стыдили, и даже ругали, но «сдвинуть с места» устоявшееся мнение пока не смогли.

И вот сегодня он приготовился к очередному словесному бою. Но, как ни странно, дама Нора повела себя по-другому. Она не стала давить или пытаться вразумить, а начала разговор с вопроса:

– А тебе не приходило в голову, что ты сейчас живешь в месте, где каждая женщина и девушка, да и некоторые из мужчин магией владеют, а вот детишки, тем не менее, в деревне не переводятся? Вон Льнянка ваша уже и друзей-подруг среди них завела. Да и сама она рождена, кстати, вполне опытной уже, практикующей волшебницей…

Нет, он об этом не задумывался. Сам-то Вик на улицу не выходил и детишек тех не видел. Хотя… что-то там Тай ему подобное о Лёне-то говорил… но давно, так что дословно уже и не помнится.

В общем, что он надумал, то и выложил даме Норе. Но, что удивительно, вопросы-то разные в голове закружились:

– А почему так получается? Может от места зависит? Вы вот в Зачарованной Долине живете, а Льнянка возле Дриадова Леса росла… – стал он подбирать логическое объяснение происходящему.

– А ничего, что многие наши волшебницы сотнями зим в Миру обитают? Вот моя внучка младшая, Эль, была рождена не в Долине, и до десятой зимы про нее вообще ничего и не знала! – подкинула в их спор госпожа убедительный довод.

– Но тогда в чем же дело? – уже заинтересованно воскликнул Вик.

– А в необразованности современных магов! Древние книги читают невнимательно, спешат, все стараются мощь побыстрее нарастить, что-то свое – новое придумать, чтоб авторитет у собратьев заработать. А законы, на которых держится человеческая магия, по боку пускают как ненужные, – с готовностью ответила женщина. – Раньше-то, при Первых королях, всех магов наши предшественницы, волшебницы Дола, обучали. Но в последующие годы, когда королевская кровь в разные семьи пошла, и магов рождаться стало все больше и больше, на всех нашего внимания уже перестало хватать. И практика обращаться к нам за обучением одаренных детей со временем сошла на нет. Уже ко времени Смут мы жили сами по себе, а люди, даже королевские Семьи, отдельно. И всего нашего влияния только и стало хватать, что на исправления самых грубых людских ошибок. Одни Смуты чего нам стоили! – эмоционально воскликнула дама.

Чувствовалось, что задевала ее «за живое» эта ситуация с недоученностью современных магов. Но взяв «себя в руки» и приостановив бурный монолог, она уже спокойным голосом спросила:

– Ты, кстати, уже видишь сущность других? – и, дождавшись кивка Вика, задала следующий вопрос: – Что именно?

Тут уж Виктору отделаться кивком не удалось, пришлось давать полный расклад:

– У эльфят вижу как бы кристалл хрусталя, у оборотней что-то вроде животинки пушистой, а у вас и других волшебниц сияние светлое, – ответствовал он.

Женщина, выслушав его, говорить ничего не стала, а пошептала на ладонь и в сторону двери дунула. А через пару минут молчаливого ожидания в дверь постучали, и в проем ступила… Лёна:

– Звали?

– Проходи девочка, – сказала ей дама Нора, – вот хочу Виктору кое-что объяснить. Не могла бы ты открыть его взгляду свою ауру человеческой волшебницы.

Льнянка кивнула и, прикрыв глаза, слегка напряглась. И увидел Вик, что девушку окружает такое же облако света, как волшебниц Долины. Хотя нет…

Госпожа ждать не стала, пока он расчухается и что-то сам соизволит изречь, а тут же и спросила его об этом:

– Видишь? А разницу чувствуешь?

– Угу. Свет, идущий от Лёны желтоватый, наподобие солнечного, а от вас светлее – как будто лунный исходит.