Ты мой яд, я твоё проклятие. Книга вторая

Я уже шла вниз по улице, когда поняла, что девушка с ребёнком безмолвной тенью следует за мной по пятам. Резко остановилась, обернулась, уставилась ей в лицо. Она тоже остановилась, испуганно спрятала глаза, отступила. Ребёнок вдруг заплакал, и она встрепенулась, стала покачивать, утешая, и что-то шептать ему на ухо, не поднимая головы. Мне показалось, на исхудалом лице двумя дорожками сверкнула влага.

– Что тебе нужно? – спросила я. – Ты просишь милостыню?

Денег у меня было не очень много, но уйти, оставив за спиной явно голодную женщину с ребёнком, было выше моих сил. Я потянулась за кошелём.

– Добрая нейди, – прошептала девушка. – Я… только хотела спросить…

– О чём?

– Правду ли говорят люди, что нейд Рамейо… погиб?

– Нейд Рамейо? – переспросила я. – Айлес?

Она кивнула. Глаза её яростно блестели, а дитя по-прежнему жалобно рыдало.

Горло у меня сжалось, и я ничего не смогла сказать. Достала из кошеля несколько монеток, подошла и протянула ей. Этих нескольких мгновений хватило, чтобы немного прийти в себя.

– Вот, возьми. Да, это правда. Ты знала его?

Она слабо вскрикнула. Перехватила ребёнка, посмотрела на мою ладонь, будто не видя, потом снова взглянула в лицо.

– Боги… – прошептала одними губами. – Погиб… никогда не вернётся.

– Возьми же, – я попыталась вручить ей деньги, но девушка словно застыла. В её глазах набухли большие слёзы, прокатились по уже проложенной дорожке.

– Спасибо, добрая нейди. Не стоит… раз уж отец его не вернётся, ему тоже не стоит жить, – она повернулась и, сгорбившись, продолжая укачивать рыдающего ребёнка, пошла прочь.

Я нагнала её, забежала, преграждая путь. В ушах, словно набат, стучало сердце. Бешеный сводящий с ума ритм.

– Что ты сказала? Его отец?.. Айлес – отец твоего малыша?

Она испугалась, отпрянула.

– Простите, нейди, я зря это сказала, – поправила шаль на ребёнке, словно пытаясь закрыть его личико от моего взгляда, и отступила, хотя это направление было противоположным её прежнему.

– Нет, нет… – теперь настала моя очередь непонимающе качать головой и буравить её остановившимся взглядом. – Не верю… это правда?

Айлес, мой Айлес, мой верный жених вот уже сколько лет – отец чужого малыша? И мать его сына вот так бродит одна по улице, в ветхом заштопанном платье, словно нищенка, простаивает напротив дома его родителей, ожидая… ожидая чего?

– Почему ты стояла у дома нейдов Рамейо? Ты хотела поговорить с нейди Инией? Рассказать, что твой малыш – её внук?

Девушка вдруг смущённо и грустно улыбнулась.

– О нет, благородная нейди. Об этом они давно знают. Я просто хотела просить их взять Хардиса на воспитание. Я не могу его прокормить одна, – на этот раз она сдержала слёзы каким-то неимоверным усилием воли.

– О боги… – я с усилием заставила себя проглотить вставший в горле комок. И тихо попросила: – Можешь показать мне его? Твоего сына?

Она помедлила, а потом, словно решившись, откинула с его лица старую ткань. Повернулась, чтобы мне удобнее было взглянуть. На меня уставилось маленькое заплаканное личико малыша на вид не старше полугода. По искажённому в плаче, залитому слезами личику было сложно увидеть сходство с Айлесом, но слегка завивающиеся тёмные с рыжиной волосики были его.

– Айлес… знал? – я снова сглотнула с трудом, только чтобы смочить слюной пересохшее горло. Протянула руку, как зачарованная, чтобы коснуться мокрой маленькой щёчки. Бедный малыш…

– Да, нейди. Он помогал нам. Без него мы бы оба давно померли от голода. Я… я простая деревенская девушка, это он привёз меня сюда. И за квартиру платил тоже он. А когда пропал… через месяц хозяйка выгнала меня на улицу.

– Так… я взяла себя в руки. – Он плачет от голода, верно? У тебя нет молока?

– Почти нет, нейди… только жалкая малость, ему не хватает. Я даю ему пососать смоченный в воде хлебец, но этого мало…

– Ещё бы. Идём со мной! Покажи, где здесь живёт ближайший молочник. У меня есть кое-какой долг перед Айлесом. Пожалуйста, не отказывайся принять мою помощь.

Последнее я добавила потому, что видела: пусть эта девушка и бедна, пусть простолюдинка, но у неё есть гордость, и она не хочет просить. Наверное, это было глупо в её положении, но сейчас не время было читать ей проповеди.

Даже так она засомневалась. Но потом взглянула на ребёнка и решительно ответила:

– Да благословят вас боги за вашу доброту, нейди.

– Меня зовут Тинна, – сообщила я, когда мы устроились на длинной скамейке за грубо обработанным деревянным столом во дворе молочника.

Хозяин любезно разрешил нам воспользоваться его гостеприимством, чтобы накормить малыша, тем более что я заплатила не только за молоко, но и за творожные ватрушки, которые как раз испекла его жена.

Девушка – её звали Нергия – несмело кивнула в ответ и стала осторожно, по капле, цедить молоко в ротик притихшему малышу. Я налила ей самой цветочного чаю, тоже из запасов семьи молочника, придвинула ватрушек и начала расспрашивать, стараясь быть по возможности деликатной.

Нергия, видимо, чувствовала себя очень благодарной за эту нехитрую еду, поэтому рассказывала без утайки. Выяснилось, что ей двадцать один год, всего на год старше меня. Айлес встретил её два года назад, когда по службе приезжал в их деревню. Он квартировал в доме её родителей два месяца, пока не пришёл приказ возвращаться. И Айлес взял с собой Нергию, которую успел к тому времени соблазнить.

Было тяжело и даже неприятно слушать о том, как мой жених, оказывается, вёл двойную жизнь втайне от меня. Ведь эти два года он ни словом, ни делом не дал мне знать, что хотел бы расторгнуть помолвку, что любит другую. Нет, он поселил Нергию в том же городе, где жила я, навещал её почти каждую неделю – а где-то год с лишним назад, когда она забеременела, пообещал, что прокормит и её, и ребёнка – но никогда не сможет на ней жениться.

– Айлес говорил, почему? – осторожно спросила я.

Нергия кивнула:

– Да, у него была невеста. Я понимала, что не пара ему. Глупая была, что сперва поверила…

– И ты даже не настаивала, чтобы он бросил ту невесту и женился на тебе? И сама ни разу не хотела с ней увидеться?

– Боги с вами, нейди Тинна. Кто я и кто она? Ведь нейд Айлес был барон, а его невеста, он говорил, вообще приходилась дочерью какому-то знатному диомейскому вельможе.

Я невольно поморщилась. Боги, а любил ли Айлес меня? Или он просто хотел деньги и положение, твёрдую опору, вес в обществе? И ведь… ведь он ухаживал и за мной. Горел желанием быть со мной, как муж с женой, целовал меня, хотел большего.

И всё это тогда, когда у него уже была другая.

Передо мной словно разверзлась пропасть, чёрная и бездонная. Всё, что раньше я считала незыблемым, оказалось пеной на воде. Начиная с отца, заканчивая Айлесом. Почему я была так слепа? Почему не видела, что Айлес выбрал не столько меня, сколько возможности, которые я могла ему дать? Так же, как и нейди Иния была добра ко мне не потому, что это была я, а потому, что я была дочерью Хранителя Хрустального Жезла, сильнейшего мага Диомеи.

Выйди я замуж за Айлеса, не знаю, что бы он делал. Бросил бы девушку, с которой прижил ребёнка? Или продолжил бы втайне навещать их? Или, может, завёл бы ещё одну на стороне?

Я помотала головой, чтобы избавиться от чёрных мыслей. Айлес уже мёртв, мёртвых не судят. Он поступил не по чести со мной и с Нергией, но он хотя бы содержал их. Вот только не позаботился о том, что будет с ними, если он погибнет. Как они станут выживать здесь, в чужом городе, без родни, без гроша за душой.

Когда Айлес пропал, поначалу Нергия не слишком беспокоилась. За время жизни с ним она успела скопить немного, на эти деньги и жила. А потом до неё дошли слухи, что Айлес погиб. Она пришла к его родителям, но те закрыли перед её носом дверь. Оказывается, они знали, что сын содержит бедную девушку и прижитого с ней ребёнка, но помочь не собирались.

Она стала искать работу, но с младенцем её никуда не хотели брать. В конце концов квартирная хозяйка выгнала её на улицу.

– Ты не думала вернуться к родителям? – спросила я.

Она кивнула:

– Теперь уж, наверное, попробую. Раньше всё думала, нейд Айлес вернётся. Но делать нечего, пойду. Лишь бы Хардис дорогу выдержал, – она с любовью и тревогой взглянула на малыша.

Тот наконец насытился и заснул, прижавшись к матери.

– Пешком? – ужаснулась я. – Это же опасно, молодая девушка одна с младенцем.

Она устало пожала плечами. А я задумалась, просчитывая варианты.

Нергия родом из Амани. Это на другом конце страны, и со мной ничего общего не имеет. До встречи с Нергией это было для меня всего лишь названием на карте Ордона. А значит, никому не придёт в голову искать меня там. И тем более никому не придёт в голову, что у меня может быть какая-то связь с Нергией, любовницей моего жениха.

А она из деревни – значит, умеет вести хозяйство. Ухаживать за скотиной, за огородом. А я, со своим пусть небольшим даром – наверняка окажусь полезной в любой деревне. И уж на что-что, а на хлеб для себя и… для нас всех – заработаю.

– Знаешь, Нергия, – я осторожно коснулась её руки. – У меня есть к тебе предложение.

Сейдж дин Ланнверт

Жизнь – демонски удивительная штука. То думаешь, что у тебя в руках всё, до цели – считанные шаги, за спиной – верные соратники, тебе отдала своё сердце самая чистая и прекрасная девушка в этом мире, то буквально за несколько часов девушка оказывается шпионкой и предательницей, друг – подручным злейшего врага, разработки всей жизни украдены, а дом взлетел на воздух.

Мне потребовался месяц с лишним, чтобы собрать себя по кускам. Почти в буквальном смысле, потому что, помешанный на том, чтобы обезопасить всех своих людей, сам я выбраться не успел. И получил щедрый удар тёмной магией, настолько сильный, что пришёл в себя лишь через пару недель. Повезло, что оставшиеся на моей стороне люди вытащили из-под завалов.

На самом деле если бы не Фараиту, я бы не выжил. Только то, что он практически овладел мной, и спасло меня в итоге. Забавно. Мне повезло, что против меня обратили именно тёмную магию. Смертельно, чудовищно опасная для любого живущего существа – она пощадила того, кто почти слился с её собственным порождением.

Впрочем, и кроме щедро влитой в атакующее заклинание тёмной магии там хватало зловредных чар. Почти целый месяц я не вставал с постели, а когда наконец поднялся, то чувствовал себя немногим лучше столетнего старца. Целители пытались запретить, угрожали, что останусь хромым на всю жизнь, но времени прислушиваться к целителям у меня не было.

Надо было скорее разобраться в своих делах, подсчитать активы, понять, что у меня осталось.

Что ж, когда я это сделал, увидел, что потерял всё.

Та сеть, которой я на протяжении нескольких лет опутывал Рейборна, расползлась на куски. Мне не только не удалось лишить его доверия короля, сместить с поста Хранителя Жезла, разорить – он воссиял в ещё более ослепительном блеске.

Ещё бы – ведь Ард со своими людьми переметнулся на его сторону. Пусть я не доверял ему полностью, того, что он знал, хватило, чтобы Рейборн выслужился, получил личную благодарность короля, его осыпали дарами. Скорее всего, подлец воспользовался моими разработками, выдал их за свои, так и вижу поганую ухмылочку на его потасканной роже старого интригана.

Сукин сын. И он, и Ард. Ну Ард за это ещё поплатится… но почему он сделал это? Он столько лет был со мной.

Впрочем, я понимал. Девчонка… Рейборнова дочь соблазнила его и окрутила по ногам и рукам. Она маг эмоций, ей это было совсем просто. И со мной она поступила так же. Только использовала какие-то очень мощные и скрытные чары, так что ни один целитель и даже другой маг эмоций не смог их обнаружить. Уверен, Рейборн приложил к этому руку.

Его сучья дочь засела у меня в потрохах, въелась, как яд, ничем не вытравишь. Я видел её во снах, а иной раз даже наяву всплывало перед внутренним взором её лицо, её тот лживый до мозга костей – и всё равно трогающий, проникающий в самое нутро доверчивый взгляд.

Райас, как же я её ненавидел. И эта ненависть только росла и копилась с каждым днём, как наваждение. Одолевало навязчивое желание найти её, схватить, притащить к себе. Снова заковать в цепи – да так и держать, иметь и избавляться от этой муторной, переворачивающей внутренности зависимости. Втоптать в грязь, унизить, избавиться от картины, которая стояла перед глазами: когда я думал, что она тянется ко мне, позволяет мне всё, потому что любит.

М-м, от ненависти становилось кисло во рту, внутри всё сжималось, хотелось крушить и метать. И сквозь эту бешеную невыносимую ненависть стучала в сердце непонятная мне самому потребность сделать её моей. Ощущать её моей.

И Фараиту, сволочь, поддакивал изнутри: нежная, вкусная, сладкая. Давай, Сейдж. Найдём её.

В общем, я выдержал месяц с лишним, едва зализал раны – и, как последний идиот, употребил все силы не на то, чтобы отомстить Рейборну, не на то, чтобы снова его подсидеть – а на то, чтобы найти эту дрянь и вернуть на её место, увидеть страх в зелёных глазах. Страх и понимание, что ей никуда от меня не деться. Я мечтал о ней, о том, как сделаю с ней всё, что пожелаю, как снова сожму в руке её шелковистые волосы, как вопьюсь губами в покорный рот. Как заставлю стонать подо мной, отдаваться мне через ненависть и желание уничтожить. Рыжая лиса, змея, хитрая, пронырливая… и волосы пахнут лесными ягодами… Демонова кровь, проклятое наваждение.

Вот только она канула в небытие, как будто её никогда не существовало.

Я узнал, что она собиралась замуж за Арда – но свадьба расстроилась. Узнал, что Ард уехал из страны в одиночестве – куда-то далеко, на другой континент, там, кажется, требовались толковые маги. На Арда я плевать хотел – мелкая сошка. Но она…

Или Рейборн таки выдал её за кого-то, или тоже отправил прочь из страны (Арда я проверил, он жил холостяком), или держит взаперти у себя в замке – один Райас знает почему. Как я ни пытался выяснить это, подослать шпионов – никаких сведений о девчонке добыть не удалось. Как будто сгинула с этого света.

Но вот я точно знал, что она жива. Не знаю почему – чувствовал это каким-то внутренним бешенством. И был уверен, что время обязательно сведёт нас, даже если я не приложу к этому никаких усилий. Наши судьбы завязались в какой-то мёртвый узел, и этот узел ещё придётся разрубить.

Год спустя

Тинна

– Нейди Ивели-ин, – послышался тягучий голос почтальона. – Письмецо вам!

Нергия, сосредоточенно месившая тесто – по локти в муке, даже на лице белые мучные следы, волосы прихвачены платком – встрепенулась и сделала попытку побежать к двери.

Я махнула ей, мол, успокойся, открою сама. Даже сейчас, через год совместной жизни, она продолжала считать меня благородной нейди, а себя – моей прислугой. Я предложила ей это в самом начале, исключительно для того, чтобы она спокойнее себя чувствовала, но почти сразу пояснила, что я такая же одиночка, как она, и за моими плечами нет ни титула, ни богатства. И пусть по рождению я и впрямь из благородных, сейчас я ничем не отличаюсь от неё – незамужней женщины, воспитывающей незаконное дитя.

– Вот, пожалуйста, – весело сказал Марис, передавая мне конверт из плотной коричневой бумаги. – Аж из Диомеи пришло!

Пальцы невольно дрогнули, принимая. Я повертела конверт в поисках имени отправителя, сама не зная, чего боюсь увидеть: то ли почерк отца, то ли другой, размашистый, отпечатавшийся в разуме. Глупости: Сейдж никогда не стал бы писать мне. С него сталось бы скорее очутиться здесь, бешеным вихрем ворваться в дом, снова разрушив мою жизнь.

Но на конверте стояло всего лишь имя моей бабушки.

Я нахмурилась. Странно, с чего бы ей вздумалось писать так часто, да ещё и напрямую? Обычно она посылала письма раз в месяц, через нотариуса в ближайшем городишке, мы так условились. Письма и денежную помощь: запретить это бабушке я не смогла. И правильно сделала: той осенью, когда из-за слишком ранних снегов полдеревни осталось без урожая, мы бы не выжили, если бы не её деньги.

– Нейди Скайнер, – почтальон прочитал имя на конверте вслух: не смог подавить любопытство. – Не знал, что у вас есть знакомые в Диомее, нейди Ивелин.

– О, это дальняя родственница моего мужа. Надеюсь, ничего не стряслось, – улыбнулась я.

Почтальон приподнял брови, выражая явное желание услышать больше, но я поблагодарила его за доставку и сослалась на дела. Он не без сожаления откланялся.

Озабоченно нахмурившись, я подошла к бюро. Взяла серебряный ножик, хранившийся в запертом на замок ящичке, чтобы шаловливые ручки начавшего бегать по всему дому Хардиса не дотянулись. Аккуратно взрезала плотную бумагу.

– Что такое, нейди Тинна? Плохие новости? – спросила Нергия с кухни.

Я молчала, пробегая глазами чёткие бабушкины строки. Сердце дёрнулось, на миг остановилось, потом застучало, нагоняя ритм. Глаза выхватывали отдельные фразы. «Мой последний час уже близок… прости старухе упрямство… хочу увидеть тебя… тебя и ты знаешь кого…».

Боги!..

Конечно, я понимала, что когда-нибудь это время придёт. Никто не живёт вечно, а бабушке уже шестьдесят пять, в таком возрасте любая болезнь может оказаться смертельной. Но неужели всё так серьёзно? Пишет… что целители не дают ей больше пары месяцев.

Дважды перечитав письмо, я прикусила губу, чтобы не расплакаться. Боги, как же не хочется терять ещё одного родного человека, у меня и так их слишком мало! Пусть мы с бабушкой не виделись уже больше года, она продолжала оставаться моей бабушкой, заботилась обо мне даже на расстоянии, мечтала, что в один прекрасный день я вернусь в Диомею. И я мечтала, что когда-нибудь снова её увижу. И увижу, и познакомлю с…

Только я надеялась, что это произойдёт не в Диомее. Туда я возвращаться боялась. Сама даже не понимала почему: отец не подавал о себе знать, Сейдж… Сейдж, видимо, всё же погиб или навсегда уехал, бояться было нечего. Но мне почему-то спокойнее было жить здесь, в далёкой Амани.

Я подошла к кроватке, заботливо укутанной лёгким тюлем. Раздвинула ткань.

Алайна беззаботно сопела, повернув головку чуть набок, расслабленно раскинув ручки. Сердце привычно сжалось от вида её милого личика. Свет моей души, жемчужина моего сердца.

В кроватке Алайна была не одна, сбоку от неё, сложив ручки под щекой, преспокойно спал Хардис. Боги, когда этот мальчишка успел сюда забраться? И, главное, не упал же и даже шума не поднял, маленький егоза. А я-то думала, что-то его не видно и не слышно.

– Нейди Тинна? – Нергия, успевшая сполоснуть руки и лицо, тихонько подошла. Тут же негодующе зацокала языком, обнаружив сынишку. – Сейчас я отнесу его к себе, простите.

– Оставь, – я отпустила тюль. – Пусть спят. Они такие милые.

– Харди обожает маленькую нейди, – Нергия заулыбалась. – Я уж так и так твержу ему, что надо проявлять уважение, но он пока ещё слишком маленький, не понимает.

Я только покачала головой. В этом была вся Нергия. Даже после того, как узнала мою историю, она не перестала обращаться ко мне с почтительностью, словно я действительно была её госпожой, а она – моей служанкой. Почти всю работу по хозяйству она брала на себя, разве что когда нужна была мужская сила, мы нанимали приходящих работников.

Я же выполняла роль деревенского мага и знахарки. Раньше мне казалось, мой дар управления эмоциями не будет особенно нужен здесь, в сельской глубинке, и я научилась разбираться в амулетах, даже выписала несколько специальных книг из Ордона. Эта работа неожиданно пришлась мне по душе: мелкая, кропотливая, требующая логики и внимания. Но через пару месяцев жизни здесь выяснилось, что и мой природный дар может неплохо послужить селянам.

Я с лёгкостью мирила поссорившихся супругов или друзей, лечила духовный упадок сил, помогала хозяевам разобраться, что за недомогания чувствует их скотина – а то и их дети. Это выходило очень естественно, и мало-помалу деревенские так сильно прониклись ко мне, что стали подкармливать и называть «нейди», как обычно обращались к благородным женщинам.

А поначалу относились настороженно. Ещё бы, две пришлые девицы, одна с ребёнком. Хоть мы и назвались вдовами, всё же местную общину изрядно всколыхнуло. А я поняла, почему Нергия не захотела остаться в родной деревне. Слухами мир полнится, и, неровен час, дойдёт весть, что замуж она так и не вышла, а Хардис – всего лишь незаконное дитя.

Я снова вернулась к бюро, откинула крышку, достала чернильницу и бумагу. Напишу бабушке ответ и отправлю с завтрашней же почтой.

Как же не хочется выбираться из этой тихой, ставшей домом деревни. Не лежит сердце тащить четырёхмесячную малышку в Диомею, оставлять Нергию и Хардиса одних. Но и не ехать нельзя, я не прощу себе, если не увижу бабушку и не покажу ей её правнучку. А может, удастся уговорить её приехать сюда со мной? Хотя вряд ли, она и правда упряма, как только может быть упряма старая аристократка, всю жизнь прожившая на одном месте и на этом же самом месте желающая быть похоронена.

Остаётся только молить богов, чтобы целители ошиблись, – и выезжать как можно скорее.

***

Привычный дом, утопающий в древесных купах, привычная, чуть слышно, будто приветствуя, скрипнувшая калитка, привычная дорожка, усыпанная гравием – ничего здесь не изменилось. Прибавилось только растений в саду, цветочные кусты да три новых крепеньких туи. Бабушка писала о них, мол, удалось купить имерийские, самые неприхотливые и пышные.

Поднявшись на крыльцо, я постучала. Специально не стала звонить в колокольчик у калитки, магическим способом передававший сигнал в дом: не хотела будить бабушку, если вдруг она спит.

Пока ждала, чтобы открыли, оглянулась на найденную в Ордоне няню. Я наняла её на месяц, особо не выбирала и уже немного о сделанном выборе жалела. Слишком молода, немногим старше меня, и глуповата. Она, правда, клялась, что работает с детьми уже пять лет, в том числе с младенцами, рекомендации были неплохие, и из того ограниченного выбора, что был у меня в Ордоне, она совершенно точно была наилучшим вариантом – но всё же…

Эх, да чего там говорить, я просто скучаю по Нергии. По её тёплым ласковым рукам, на которых Алайна мгновенно засыпала, по нежному голосу, которым она рассказывала обоим детям сказки, по незаметной, неназойливой услужливости.

Эту же новую няню всё время приходилось дёргать самой, о чём-то просить, истолковывать ей плач Алайны: голодна она или хочет спать, или испачкала пелёнки. Впрочем, ничего, привыкнет. И я привыкну.

Корзину с малышкой она держала, во всяком случае, очень бережно, хоть и глазела по сторонам с раскрытым ртом.

За дверью послышались шаги, в мутном расплывчатом оконце показалось яркое белое пятно, кто-то тихо ахнул, и дверь тут же распахнулась.

– О боги, нейди Тинна! – старая служанка Есена, скорее даже компаньонка бабушки, кинулась обнять меня, в последний миг постеснялась и потянулась поцеловать руку.

Рассмеявшись, я сама обняла её.

– Как бабушка? – спросила с тревогой. – Я тронулась в путь, как только получила её письмо.

– О, – на лице Есены появилось странное выражение. Она отступила, освобождая проём. – Её благородие в гостиной. Вам лучше обо всём спросить у неё самой. О боги! – воскликнула она, увидев корзину в руках няни. – Это… это же её маленькое благородие?

Я улыбнулась ноткам благоговения в её голосе.

– Фесса, покажи малышку, – велела няне.

Та подошла, приподняла корзину так, чтобы Есене было видно, и приоткрыла кораллово-розовую ткань, прикрывающую ребёнка. Показалось личико крепко спящей Алайны, даже во сне ухитрявшейся посасывать пальчик.

Передняя наполнилась ахами, охами и вздохами. Есена умилённо смотрела на девочку, то и дело протягивая руку и не отваживаясь прикоснуться. Я хотела было вынуть Алайну, но Есена испуганно замотала головой:

– Что вы, что вы, нейди Тинна, пусть дитя спит!

– Как пожелаешь, – улыбнулась я. – Мы сюда надолго, ещё успеешь понянчить её.

Есена растроганно прижала руки к груди. Глаза вдруг подозрительно заблестели.

– Как же вам, должно быть, тяжело, – пробормотала она, утирая их краем передника. – Едва замуж вышли, как потеряли мужа. С такой малышкой одни на белом свете…

– Ну же, ну же, – я почувствовала себя неудобно. – Не плачь, Есена, всё хорошо.

В доме бабушки меня тоже считали вдовой. Мне казалось, бабушка сама верила в эту легенду. Она знала, кто отец Алайны, но так упорно называла его нейдом Ивелином и моим «погибшим супругом», что мне иногда казалось, это проявление старческой деменции. И вот Есена теперь с этим своим «потеряли мужа». Даже неловко, что я не ношу траур по своему якобы погибшему супругу.

– Что за шум? – из глубины дома послышался величественный голос бабушки. – О боги, Тинна!

Я бросилась ей навстречу. Когда ехала сюда, я боялась застать её в постели, слабой, исхудавшей – но сейчас с облегчением увидела, что бабушка выглядит так же, как год назад: с прямой спиной, тщательно уложенной причёской, в тёмно-зелёном шёлковом платье – хоть сейчас на выход.

– Бабушка! – я обняла и поцеловала её в морщинистую щёку.

– Приехала-таки! Идём, идём скорее. Девушка, – она царственно подозвала Фессу. – Отнеси дитя в гостиную, а сама ступай за Есеной. Она покажет и расскажет тебе всё необходимое. Пойдём и мы с тобой, – бабушка подхватила меня под руку и первой направилась в сторону гостиной.

Когда прислуга удалилась, она сама открыла ткань на корзине и взяла Алайну на руки. Та лишь ненадолго открыла мутные со сна глазки, огляделась и снова затихла.

– Боги, какой здоровый крепкий ребёнок! Как она ест? Хорошо ли спит?

– Всё отлично, бабушка. Ну, насколько возможно… Она тяжёлая, положи.

– Вздор! Она весит ровно столько, сколько нужно в её возрасте.

Бабушка ещё некоторое время тщательно расспрашивала меня о ребёнке, я не без удовольствия делилась тревогами и радостями. Потом разговор естественно стал сходить на нет.

Я опасалась спросить о её самочувствии, ждала, чтобы она сама заговорила. И дождалась. Бабушка, по-прежнему укачивая Алайну, метнула в меня острый взгляд и вдруг нехотя сообщила:

– Я обманула тебя, дитя моё.

Улыбка сошла с моих губ.

– Обманула? – переспросила я, чувствуя себя оглушённой. Что она хочет сказать? Ей осталось жить куда меньше, чем пара месяцев, о которых она писала? Или…

Бабушка молча выложила на стол открытку с красочной виньеткой из геральдических лент. Придвинула ко мне, явно намекая, чтобы я прочла.

В глазах зарябило от выписанных тщательно, кистью каллиграфа, заглавных букв: «Приглашение на приём по случаю отставки Главного Королевского Мага Его Величества Хранителя Хрустального Жезла Диомеи его сиятельства графа Рейборна».

Так же упоминалось, что податель сего приглашения вправе привести с собой одну персону, при условии, что оная персона достойна предстать пред очами их величеств.

– Я вызвала тебя ради этого, – бабушка постучала по карточке.

– Отец уходит в отставку? – в груди поселились спутанные чувства. С одной стороны, я до сих пор не простила его за то, что он с такой лёгкостью от нас отрёкся. И за весь этот год так и не счёл нужным найти нас, приехать увидеться со своей внучкой. С другой – я сама отсылала назад его письма нераспечатанными и сама была бы в ужасе, если бы он всё же заявился. А если за ним по пятам снова придут его враги, снова в дом ворвутся какие-то похитители? Ладно я одна оказалась бы в опасности – страшила мысль, что я не смогу защитить Алайну.

И ещё, надо признаться, весть об отставке застала меня врасплох. Странно, мне казалось, отец никогда не сложит с себя эти обязанности.

– Сама я, слава богам, совершенно здорова, – продолжала бабушка. – Прости мне эту ложь, дитя моё. Она продиктована исключительно благими намерениями. Я хотела, чтобы ты приехала сюда… и пошла вместе со мной на приём. Дело в том, что твой отец… ты знаешь, что он ненамного младше меня? Ему уже пятьдесят пять лет. Это опасный возраст для мужчины. А когда настанет ему время предстать перед богами, то его земные блага ему уже не пригодятся. Его состояние должно достаться тебе. Тебе – и ей, – она взглянула на Алайну, мирно спящую у неё на руках.

– О боги, нет! Я не хочу его видеть и не хочу ничего от него получать. Я и сама справлюсь. Сама могу её вырастить и обеспечить.

– Ты хочешь, чтобы она росла деревенской приблудой? – жёстко спросила бабушка. – Когда может блистать при дворе? Хочешь, чтобы она вышла замуж за сельского кузнеца, который станет лупить её после воскресной попойки? Хочешь, чтобы умерла в грязной лачуге от очередных родов, потому что у её мужа не будет денег позвать ей целителя?

Она говорила тихо, но очень отчётливо. И, что самое тягостное, была совершенно права. От наследства матери уже почти ничего не осталось после того, как я купила дом в Амани, скот, наняла рабочих. Денег, что я зарабатывала, на жизнь хватало, удавалось даже откладывать на чёрный день – но бабушка была права, жизнь в столице я своей дочери обеспечить не смогу.

Чего там, нам пришлось бы очень туго этой зимой, если бы не подспорье от бабушки. А ведь она сама небогата, из слуг у неё только Есена, от когда-то процветавшего клана Скайнеров осталось всего-то что родословная и семейная гордость.

Увидев, что её слова действуют на меня, бабушка заговорила тише и ласковее:

– Ты его единственное дитя. Он сознаёт свою вину перед тобой. Если ты придёшь на приём, первой сделаешь шаг навстречу, ты обрадуешь его сердце. Я не хочу защищать его, он принёс много горя твоей матери и тебе, я никогда его не любила, я вообще не хотела, чтобы твоя мать выходила за него… но я не могу не признать, что он по-своему тебя любит.

– Ох, я не знаю, – я покачала головой. Осторожно вынула крепко заснувшую Алайну из бабушкиных рук, уложила в корзину. Малышка не проснулась, только поглубже засунула в рот пальчик. – Если бы любил, дал бы о себе знать.

– В таком случае, думаю, я должна открыть тебе ещё один обман.

Я с оторопью посмотрела на бабушку. Она улыбалась, и моё дёрнувшееся было от тревоги сердце немного успокоилось. Что бы это ни было, кажется, всё не так страшно.

– Те деньги, которые я тебе посылала – на самом деле были от твоего отца.

Я застыла. В голове стало совсем пусто. А бабушка спокойно продолжала:

– Ох, поначалу я долго не хотела принимать их, обманом заставлять тебя пользоваться ими. Думала продать этот дом, я же всё равно старуха, дожила бы где-нибудь на окраине. Но он меня убедил. Родители должны заботиться о своих детях, думаю, ты это понимаешь сама теперь. Верно?

Я опустила глаза, не в состоянии даже кивнуть. Мне нужно было время, чтобы продумать эту новость. Да, это и впрямь был обман. Обман во благо, как и тот, которым бабушка меня сюда вызвала – и всё же обман. Но – странная вещь – в любой другой ситуации я бы огорчилась, но сейчас – негласное свидетельство заботы со стороны отца меня неожиданно обрадовало.