Несвятое семейство

Надя вспомнила, как ворчал Полуянов («Везешь меня куда-то в колхоз!»), и улыбнулась.

Хорошо, что она решила не нарушать гармонию здешнего утра не очень уместной йогой. Местная, итальянская культура — не в физических упражнениях, а в «ристретто» и свежей выпечке. Одинокий ранний завтрак, что может быть лучше!

Но на террасе Митрофанова оказалась не одна. В самом дальнем углу, в низком шезлонге, восседал, возложив босые ноги на парапет, черноволосый мужчина. Смуглый, глаза – ослепительно-синие, будто небо над тропическим островом. Шелковая гавайская рубаха расстегнута, мускулы и кубики из-под нее выглядывают очень даже аппетитные. Джеймс Бонд, да и только!

– Бонжорно, – смущенно пробормотала Надя.

Русские мужики подобного экстра-класса ее обычно не замечали. Но черноволосый мгновенно вынырнул из нирваны. Сигаретку отложил, кофе отставил, резво вскочил на ноги, заулыбался:

– Бонжорно, синьорина!

Хорош! Глаз горит, на щеках ямочки. И лицо – в отличие от Димкиного, в последнее время постоянно озабоченного – беспечное, просто одна сплошная декларация на тему: «Да здравствует дольче вита!»

Сердчишко сразу дрогнуло. Вечная Надина проблема: ей бы по себе мужчину выбирать, доброго, домашнего, неприметного – но нравились всегда писаные красавцы. Беззаботные, успешные, острые на язык.

Надя растерянно улыбнулась незнакомцу и отправилась наливать себе сок. Но денди – нет, вернуться бы в свой шезлонг! – потянулся за ней, галантно предложил:

– Orange? Apple?

– Оранж, пер фавор, – пролепетала Надя.

Красавчик в ответ радостно улыбнулся:

– Вы наша, что ли?

– Да, – неловко буркнула Митрофанова.

Надеялась: отстанет разочарованно, но фотомодель сиял, будто она – миллионерша, голливудский продюсер и королева красоты в одном флаконе. Взгляд его одновременно и ласкал, и манил, и подбадривал.

Налил ей апельсинового соку, посоветовал дружески:

– Вот эти желтые катышки, они «нут» называются, не берите, послушайте старожила. Категорически безвкусные. Лучше козий сыр, с виноградом и медом.

Сигарету свою недокуренную раздавил в пепельнице, подхватил недопитую чашку кофе, молвил:

– Позволите вам компанию составить?

А ей и радостно от того, что писаный красавчик откровенно клеится, и не по себе. Жизненный опыт вкупе с родимыми, российскими традициями шепчут на ухо: «Зачем ты ему сдалась? Что за цель парень преследует? Он вор? Маньяк? Жиголо?»

К тому же у Нади черта: со своими, с тем же Полуяновым, держалась непринужденно, могла поострить, посмеяться. Но в присутствии незнакомых, да столь блестящих, всегда вела себя словно неуклюжая, ершистая девочка-подросток.

– Я Роман. – Мужчина протянул ей теплую, мускулистую руку.

– Надя. Вы тоже здесь отдыхаете? – Митрофанова изо всех сил старалась казаться небрежной, по-европейски расслабленной.

– Ну да, у меня винный тур, – хмыкнул тот. – Хотя Луиза, хозяйка наша, на меня ворчит. И пытается к здоровому образу жизни приобщить. Но как в Италии – без вина домашнего, без миланской салями, без граппы на диджестивчик? – виновато вздохнул. – Сегодня, правда, уговорила. На йогу встал. Но не дошел.

– Аналогично, – растянула губы в улыбке Надя.

Почему, собственно, она всегда ждет подвоха от уверенных в себе красавцев-мужчин? Ну, скучно ему стало медитировать на террасе одному, вот и завел светскую, ни к чему не обязывающую беседу.

– Мясное здесь не подают ни в каких видах, – продолжал болтать Рома. – Экологическая ферма, блин! Салями, хамончик приходится в сельпо покупать. Вчера принес на завтрак, а Луизкина дочка – ей лет шесть – смотрит на меня в ужасе и спрашивает: «Дядя, вы людоед?»

Надя улыбнулась. Внимательно взглянула на Романа. Что-то знакомое ей виделось в разрезе его ослепительных глаз. В манере говорить, усмехаться, выразительно вскидывая правую бровь. Девушка неуверенно произнесла:

– Мы с вами раньше никогда не встречались?

– Если бы я вас увидел – не забыл бы никогда! – последовал мгновенный ответ.

А в глазах мужчины на мгновение вспыхнула искорка довольства.

– Вы… певец? Артист? – предположила Надя.

Молвила – и смутилась. Кажется, все эти звезды жутко обижаются, если их по имени не признают и немедленно автограф не просят.

Но Роман, наоборот, обрадовался. Весело произнес:

– Ура! Слава нашла меня!

И (Наде показалось, что искренне) добавил:

– Даже странно, Надя, что вы меня видели где-то. Артист я начинающий. Парочка ролей второго плана да «Каникулы в Бразилии». И то выгнали практически на третий день. А на хлеб зарабатываю тем, что корпоративы веду. Не в «Газпроме», естественно, – туда Урганта приглашают. А вы чем занимаетесь?

Надя рассказала.

Полуянов всегда шутил, что у любого нормального человека, который название ее должности услышит, должно от скуки скулы сводить. Но Рома пришел в совершеннейший восторг:

– Потрясающе! Столь прекрасная девушка – и библиотекарь! А вы когда-нибудь замечали, что каждая книга пахнет абсолютно по-своему?

– Конечно, – кивнула Надя.

– Я бы прямо курсовую работу об этом написал! У меня вообще что-то типа наркомании: обожаю книжные запахи сравнивать. От желтых, ветхих страниц просто в экстаз прихожу. Пустите к себе в историко-архивную? Первое издание «Путешествия из Петербурга в Москву» понюхать?

– Его на руки не дают. Только фотокопию, – просветила Митрофанова.

– Ну да. Я понимаю. Борьба с наркоманией в разгаре! – сморщил нос Роман.

А Надя не удержалась, произнесла:

– Вы такой смешной!

– А вы – настолько очаровательны! – мгновенно парировал молодой человек. – Не желаете после завтрака вместе отправиться на прогулку?

И Митрофанова – вот она, волшебная сила мужского артистизма и обаяния! – едва не кивнула.

Но тут – вовремя или, наоборот, нет – на террасу ввалился Полуянов. Строго заявил:

– Так, Надька! Бросила меня, исчезла куда-то – нет бы кофе уставшему путешественнику принести!

Впрочем, глаза его улыбались, поэтому Митрофанова шарахаться от Романа или оправдываться не стала. Весело откликнулась:

– Меня вводят в курс местных реалий. Познакомьтесь. Дима – Роман.

Мужчины – слегка настороженно – пожали друг другу руки.

Артист подмигнул Наде и мгновенно начал речь на объявленную ею тему:

– О чем это я? Да. На йогу ходить не советую – это, конечно, сильно на любителя. Зато здесь отличный тренажерный зал. Еще можно на лошадях покататься. А на машине лучше не надо. Дороги узкие экстремально, я уже попробовал и благополучно помял бампер. Пришлось прокатчикам штраф платить. А сегодня хочу с горы на параплане слететь. Не составите компанию?

Дима оживился:

– Одного пустят? Или надо с инструктором?

– Я соврал, что у меня первый разряд, но европейцы – перестраховщики! – международный сертификат предъявить потребовали, – вздохнул Роман. – Поэтому придется пассажиром.

– Тогда неинтересно, – отмел Полуянов. Веско добавил: – Я на такси не люблю, лучше за рулем.

– А я бы хотела, – вырвалось у Нади.

– Готов сопроводить и всячески опекать, – мигом предложил свои услуги Роман.

И снова взглядом своим синим ее буквально прожег.

Но разве Полуянов, противный собственник, даст своей женщине свободу? Надю будто не услышал, покачал головой:

– Нет, спасибо. Мы лучше в Беладжио съездим.

– Что ж. Хорошего вам дня! – не стал настаивать Роман.

А Дима – когда новый знакомый отошел – проворчал под нос:

– Хлыщ какой-то!

Надя защищать артиста, конечно, не стала – Полуянов тогда совсем взбесится. Но проводила Романа откровенно заинтересованным взглядом. Она прежде ни разу не общалась вживую с артистами, но считала их заочно примитивными, самовлюбленными созданиями. Но этот оказался очень даже ничего!

Полуянов (противный психолог!) усмешливо поднял бровь:

– Уже замену мне ищешь? Безработному журналисту?

– Глупости, Димка, не говори! – возмутилась она.

Но покраснела.

– И я тебя понимаю, – самоуничижительно буркнул Полуянов. – Зачем я тебе? Неудачник, изгой?

Совершенно очевидно сгущал краски, но обычную в последнее время песню («Не переживай, милый, все устаканится») Надя завести не успела. К их столику подошла хозяйка экологической фермы, Луиза. Несмотря на вычурное имя и начальственный статус, одета женщина была совсем просто: в льняном сарафане, босиком, на шее простенькие, деревянные, но стильные бусы.

Полуянов прошелся взглядом по ее точеной фигурке, задержался на лице со свежим, безо всяких вспомогательных средств, румянцем – и мигом оживился. Вскочил, поцеловал хозяйке ручку, чуть задержал ее ладонь в своих. И продолжил распушать хвост. Уговорил присесть за их столик, начал расспрашивать – давно ли в Италии, как здесь живется. Старательно разыгрывал роль заинтересованного, чуткого журналиста: «Вы мне экскурсию по своим владениям устроите? Я бы где-нибудь в ваших полях денек-другой поработал, на общественных началах! Люблю крестьянский труд!» (Совершеннейшее вранье.)

Хозяйка (уже старушка, лет сорок, сколько ни молодись) атаку Полуянова принимала с видимым удовольствием. И к концу завтрака Луиза с Димой уже запланировали: совместное путешествие на лошадях, прогулку по макушкам деревьев, катание по озеру на виндсерфах. (Хотя Дима прекрасно знал, что Митрофанова подобных увеселений на грани экстрима боится и участвовать в них не будет.)

Луиза перехватила ее взгляд, встревожилась:

– Надя, вы на что-то сердитесь?

– Нет-нет, что вы! – светски улыбнулась библиотекарша.

Но про себя решила: пусть Димка обхаживает старушку, ей не жалко. Укорять журналиста она не будет. Лучше – если получится – ему с красавцем-актером отомстит.

* * *

Ох, нравилась Наде Италия – страна изящная, непринужденная, дружелюбная, слегка взбалмошная. И очень здорово, что они здесь не в отеле живут, а почти что в гостях. Луиза, конечно, ее раздражала – тем, что постоянно ворковала с Полуяновым, но отдых им организовала отменный. Изо всех сил старалась развлечь гостей, показать им все самое интересное. Возила Надю с Димой в городок Варенну, где протекает самая короткая в мире река, длиною всего пару десятков метров. Показала СПА-центр с изумительными термальными ваннами. Наде особенно понравилась одна, где лежишь в бассейне, на открытом воздухе, на спине, уши погружены в воду, а оттуда, из глубин, медитативная музыка доносится. И любуешься снежными шапками гор.

Ну, а помимо экскурсий, отличной домашней еды и хмельного вина^[3] очень Надю будоражил Роман. Как она его называла, сосед.

Удивительный человек! Ему бы – с фантастической фигурой и лицом античного бога – взирать на всех, будто сам на Олимпе, а остальные мизинца его не стоят. Но нет: всегда компанейский, галантный, веселый. И анекдот расскажет, и комплиментами осыплет.

Надя всегда радовалась, когда Рома подсаживался за их столик во время ужина. Любовалась им, будто шедевром – прекрасным, но недостижимым. Античный бог, да и только.

Впрочем, вел себя Рома очень даже по-человечески. Как положено русскому туристу на курорте, старался все радости жизни ухватить. Сколько хозяйка экофермы ни пыталась приобщить начинающего актера к упорядоченной жизни, до йоги Роман так и не дошел и на чинные дневные экскурсии не ездил.

– Мне больше нравится ночную жизнь изучать, – признавался он Наде с Димой.

И рассказывал: про танцы на песке в танцевальном клубе Менаджио, про турнир по покеру в казино Лугано, про пивную вечеринку в особняке, куда его пригласили знакомые итальянцы.

«Наверняка и девчонку итальянскую себе завел», – вздыхала про себя Надя.

Впрочем, Рома – по крайней мере, при ней – успехами своими не хвастался. И, пусть был постоянно под газом, вел себя не противно, как большинство выпивших. Наоборот – искрился остроумием, готов был обнять весь мир вокруг.

А как он слушать умел, как расспрашивать:

– У тебя, Надюша, такса? Толстячок? Котлетки небось любит, гулять ленится? А ночью норовит в постель забраться, погреться?

Сразу хотелось все ему рассказать: и про собаку, и про себя.

Тем более что Полуянов тоже не без греха. Едва завидит их хозяйку, Луизу, сразу к ней, светскую беседу вести. И руки ее (пусть натруженной, без маникюра) так и норовит коснуться. Вряд ли, конечно, они целуются или, пуще того, за Надиной спиной вместе спят, но все равно было неприятно.

…В последний их вечер в Италии Надя с Димой расслаблялись в шезлонгах. Днем они ездили – опять в компании Луизы – в Милан. Фотографировались у Дуомского собора, посетили музей театра Ла Скала, прогулялись по улице бутиков Монте Наполеоне.

Полуянов, утомленный впечатлениями, задремал – как и обещал, отсыпался в Италии на год вперед. Митрофанова же смаковала кампари с апельсиновым соком и любовалась бесчисленными яхточками и яхтами, заполонившими озеро.

Настроение – благостное, но немного было ей жаль, что ярко-красное солнце уже упало за горизонт, все тише поют птицы и последний их день в Италии почти закончен.

…Хотя для Романа приключения только начинались. Надя нет-нет да взглядывала в незанавешенное окошко его домика. Вот актер – что за божественный торс! – встал с постели. Побродил по комнате, оделся, закурил. Дымок, который струился из форточки, пах странно: травянисто, резко.

Рома увидел, что Надя на него смотрит, дружески помахал рукой. А через минуту, крадучись, словно пантера – грациозный, опасный, – приблизился к шезлонгам и поманил девушку за собой.

Нехорошо, конечно, шептаться за Диминой спиной, но журналист-то сегодня весь день с Луизой ворковал! И все время получалось, что на узких миланских улочках он все время оказывался с полуитальянкой рядышком, а Митрофановой приходилось плестись позади.

Что ж, представился случай поквитаться.

Надя тихонько встала, приблизилась к актеру.

– У меня для тебя подарок! – одними губами шепнул ей Роман.

И протянул девушке крошечную книжицу в серебряном переплете.

– Старинная, девятнадцатый век. В антикварной лавке купил.

Митрофанова восхищенно распахнула миниатюрное, не больше спичечного коробка, чудо.

Сонеты Петрарки. На итальянском. Бумага – тонюсенькая, пожелтевшая от времени.

– Потрясающе! – искренне выдохнула она.

– Мне тоже понравилась, – улыбнулся Роман. – А понюхай, как пахнет! Стариной. Чужими тайнами. Страстью.

Надя смутилась. Виновато обернулась на спящего Диму. Пробормотала:

– Это же очень дорого, наверное!

– Ерунда! Я вчера в казино джек-пот взял, – отмахнулся Роман.

И – будто никакого Полуянова в десяти метрах от них – требовательно Надю обнял. А она – позор! – оттолкнула его вовсе не сразу. В первые пару секунд – подалась к нему, прижалась, ощутила каждой своей клеточкой молодое, сильное тело. Лишь потом отстранилась, произнесла строго:

– Рома, я не могу. Прости.

– Ты потрясающая. Удивительная. Уникальная, – грустно произнес актер. – Мне очень жаль, что ты не со мной.

Целомудренно поцеловал ее в щеку и, сутулясь, двинулся прочь.

А Надя еле удержалась, чтоб не броситься вслед. Стояла растерянно, на лужайке. То на спящего, пусть ветреного, но такого родного и любимого, Диму посмотрит. То на Романа, который дразнил, манил. И уходил от нее все дальше.

За спиной вдруг раздался сочувственный голос:

– Трудно против него устоять!

Надя резко обернулась – Луиза. Опять босиком, совсем неслышно подкралась.

Митрофанова насупилась, покраснела. Хозяйка экофермы, получается, видела, как они с актером обнимались?

Женщина улыбнулась:

– Надя, не волнуйся. Я слепа и глуха. Хочешь рюмочку граппы?

– Н-нет, спасибо.

Луиза опустилась в свободный шезлонг, пожаловалась:

– Устала… Мы ж сегодня с вами весь день на ногах. А легла я вчера только в три часа ночи. Романа спасала.

– Это как? – удивленно произнесла Надя.

– Он в Лугано отправился. В казино. И все проиграл. А такси оттуда – двести евро. Пришлось ехать, вызволять. Все-таки он постоялец, я в какой-то степени за него отвечаю.

Надя нащупала в кармане сарафана изящную книжицу в серебряном переплете. Пробормотала:

– А мне говорил, что выиграл!

– Ему сегодня деньги переводом из России прислали, – просветила Луиза. – Агента своего, кажется, попросил. В счет будущих гонораров.

Женщина вздохнула:

– И понимаешь, что глупо себя мальчик ведет, жизнь прожигает, здоровье гробит, – но невозможно на него злиться.

– Мне показалось… – неуверенно произнесла Надя, – он сегодня какие-то странные сигареты курил. С необычным запахом.

– Гашиш, – кивнула Луиза. – Вчера купил. У нас же пусть итальянская, но деревня, все на ладони. Мне уже рассказали.

– Я бы постаралась его остановить, – твердо произнесла Надя.

– Я все-таки не нянька ему, – усмехнулась хозяйка. – Как я могу остановить? Запереть? Читать морали, угрожать – взрослому человеку? – Добавила грустно: – Творческим людям, наверно, надо как-то подзаряжаться. А убедить Рому, что йога может помочь лучше наркотиков, я не смогла.

…Где-то совсем близко взревела мотором легковушка.

– Рома. Опять на дискотеку помчался, – с материнской снисходительностью улыбнулась Луиза.

– На машине? – удивилась Надя.

– Ну да. Я ему ключи от своего «Фольксвагена» дала, – объяснила хозяйка экофермы. – Пусть сам себя возит. Не могу же я ночами таксистом работать!

– Он ведь травку курил! – встревожилась Митрофанова.

– Легкий, натуральный продукт, – отмахнулась Луиза. – У надежного человека купил. А полицейских у нас тут почти не бывает.

У Нади же в голове пронеслось: «Лучше б я не отталкивала его! Остался бы здесь. Как он поедет – ночью, нетрезвый, по узким дорогам?!»

Укоризненно произнесла:

– Зря вы его отпустили!

Луиза твердо выдержала гневный Надин взгляд. Пожала плечами:

– Надя, концепция моей экофермы: чтобы все гости, любой из них, были здесь счастливы. Делали то, что приносит им, всем и каждому, удовольствие. У вас – свое понятие о хорошем отдыхе. У Ромы – другое. Ваша позиция, не скрою, мне ближе, но и против его воли я пойти не могу.

Она легко поднялась, взглянула на часы:

– Время ужинать. Буди Димочку, приходите.

И заторопилась в сторону кухни.

А Надя бегом бросилась в домик. Еще раз полюбовалась серебряной книжечкой. Спрятала ее в дальний уголок чемодана.

На сердце было одновременно и радостно, и тревожно. Может быть, ей все же встретиться с Романом? В Москве, когда Дима не будет постоянно с ней рядом?

…За ужином Митрофанова сидела нервная, настороженная. Против обычая, позволила себе целых три кампари, хотя никогда больше одного коктейля не пила.

– Что-то ты сегодня сама не своя, – удивленно констатировал Полуянов.

Сам сидит добрый, благостный – отъелся на экологически чистых кормах, отоспался, помолодел.

Ответить Надя не успела – к их столику подошла Луиза. Обратилась к Диме:

– Не хотите в ночной клуб сходить? Суббота, будет весело!

– Только если с вами! – оживился журналист. – Поехали, Луиза!

Женщина развела руками:

– Нет. Сегодня никак не могу. Но вас, если хотите, отвезу. Мне все равно нужно в город по делам, ночной клуб по пути.

И – за Димкиной спиной – заговорщицки Наде подмигнула. Кажется, Луизу откровенно забавляло наблюдать, как Митрофанова борется со своей симпатией к беспутному актеру Роману.

«Но я к нему – на дискотеке – даже не подойду», – решила Надежда.

И подумала: «Ох, глупо я себя веду! Как сумасшедшая – лет пятнадцати от роду! – девчонка».

Вихрем бросилась в домик, извлекла из чемодана косметичку, накрасилась – куда ярче, чем обычно. Платье с открытой спиной, каблуки. Зачем, казалось бы, – все равно Романа, в присутствии Димы, обольщать не получится! Но то ли кампари на нее действовал, то ли просто раздражала Димкина святая уверенность, что она навечно при нем, никуда не денется, пока сам не прогонит.

…Но, когда приехали в ночной клуб, поняла: Роман ее вовсе не ждал. Молодой актер сидел за столиком в окружении трех девчонок – одна другой краше. Разноцветные коктейли в бокалах, заразительный смех. Ей – будто неприкаянной дальней родственнице – дружески помахал рукой и больше внимания не обращал.

Димка, конечно, не удержался от злорадной реплики:

– Твой Ромео не теряется.

– Свободный человек, имеет право. – Надя изо всех сил постаралась, чтобы фраза получилась равнодушной.

Что, интересно, сказала бы по поводу сложившейся ситуации ее мудрая приятельница из библиотеки Ирина Андреевна? Даже думать не надо: «Радуйся тому, что есть! Ты ведь не одна здесь, а с собственным, замечательным молодым человеком».

И Надя потянула Димку на танцпол, крепко прижалась во время медленного танца, нежно пробежалась пальчиками по его густым бровям, точеному профилю. Промурлыкала:

– Ты у меня… настоящий итальянский мачо!

– Ты тоже – очень даже аппетитная штучка, – он по-свойски ущипнул Надю за попку.

Косил, конечно, журналист глазом на симпатичных, совсем юных девиц, которые переполняли клуб. Но танцулек с посторонними себе не позволял. Послушно бегал к стойке за коктейлями для Надежды. Когда к ним привязался пожилой, очень нетрезвый итальянец, продававший вяловатые розы, безропотно купил своей спутнице букет.

А Романовы девчушки (по виду – американские школьницы в европейском турне, во всяком случае, говорили по-английски) своему единственному кавалеру просто в рот смотрели. Дружно хихикали над анекдотами (бородатейшими, Надя подслушала). Смешно отпихивали друг друга, когда диджей ставил медленные композиции.

Надя же с непонятной злостью подумала: «Надо будет книжку ему вернуть. Завтра с утра на порог его домика положу».

…Веселились до закрытия клуба. В три часа ночи диджей с типично итальянской фамильярностью предложил всем посетителям «дружно выйти вон». Роман вдруг отставил своих поклонниц. Пошатываясь, подошел к Наде с Димой. Ослепительно улыбнулся:

– На посошок?

– Давай, – согласился Полуянов. Великодушно предложил: – Если ты сейчас домой, можем вместе на такси.

– Лучше вы со мной! – браво отозвался Роман. – Я н-на м-машине.

И покачнулся.

Надя занервничала. Актерчик, конечно, проявил себя ветреной сволочью, но все равно они должны его остановить. Нельзя ему сейчас за руль!

Она шепнула Полуянову:

– Дима, скажи ему!

Но журналист лишь плечами пожал:

– Нет, Рома, мы с тобой не поедем.

– Оставь машину здесь, – поспешно добавила Надя. – Завтра с утра заберешь!

– Д-делать мне больше нечего! Я в отличной форме! – пьяновато ухмыльнулся актер.

– Счастливой тебе дороги, – холодно улыбнулся Полуянов. И потянул свою спутницу: – Пошли, Надюшка.

Что ей оставалось? Только последовать за своим невенчанным мужем.

Такси пришлось ждать довольно долго, и Надя прекрасно видела, как Роман, точно курочек, грузит своих девчонок в Луизин «Фольксваген». Лихо трогается с места. Цепляет бампером высокий бордюр, выезжает на шоссе. И тут же его обгоняет, вспыхивая проблесковыми маячками, полицейская машина. Тормозит впереди, останавливается.

А Дима с легким злорадством резюмировал:

– Кажется, мальчик попал.

Добавил задумчиво:

– Написать, что ли, про твоего Романа в нашу «Свет. ж.»? – Так Дима фамильярно называл газетную рубрику «Светская жизнь». – Они мои заметки с руками отрывают!

И еле успел увернуться от Надиного кулачка.

…Впрочем, Полуянов проявил благородство, добивать поверженного соперника не стал. Надя узнала из другой газеты – бульварной «ХХХ-пресс» – о том, как гуляют за границей начинающие российские актеры. Неведомый девушке журналист, смакуя, писал, что анализ крови на алкоголь и наркотики, взятый у Романа Черепанова, показал превышение всех мыслимых норм. Актер предстал перед судом, был приговорен к максимальному штрафу в одиннадцать тысяч евро и выдворен из Италии. Также его внесли в черный список на получение шенгенской визы, в связи с чем господина Черепанова спешно сняли с уже утвержденной роли в новом сериале, предполагавшем съемки в Европе. Менеджер актера, к которому мы обратились за комментариями, заявил, что Роман глубоко сожалеет о случившемся.

– Сам виноват, – жестко прокомментировал Полуянов.

…Надя, конечно, далека была от того, чтобы самонадеянно думать: ответь она тем вечером на поцелуй актера, и тот бы ни в какой ночной клуб не поехал. Она просто чувствовала себя неловко. Из-за того, что сама вернулась из Италии посвежевшей и счастливой, а ее почти что поклоннику поездка на озеро Комо стоила карьеры.

Димка, наверно, прав: Рома сам виноват.

Но все-таки очень жаль, что они с ним больше никогда не увидятся.

* * *

Полгода назад

Дочка, любимая Аленушка, действительно возвращалась к жизни. Но как!

Она – сама, перед зеркалом – отрезала свои роскошные, медового цвета волосы.

И мама почему-то не сомневалась, что все увещевания из прежней жизни – «цени, что дала тебе природа, в косе – твоя уникальность!» – сейчас не сработают.

Но даже короткой, под мальчика, стрижки ей оказалось мало. Накупила пакетиков с красками, поколдовала – и цвет волос в итоге получился убийственным. Ярко-морковный, с вкраплениями желтого. Лицо – прежде одухотворенное, тонкое – сразу стало казаться простеньким, одутловатым.

И косметику (хотя прежде почти не пользовалась) Аленка начала накладывать щедро и неумело. Обводила ядовитым черным глаза, в несколько слоев красила ресницы, малевала ослепительно-красным губы. Будто клоун получался – несчастный и некрасивый.

Но если прежде мамин арсенал воздействия был огромен – не убедить, так высмеять, а в крайнем случае, силком отволочь в ванную да умыть, теперь противоречить дочери она боялась. У Аленки ведь нервный срыв, и методы, которые можно применять к обычным зарвавшимся подросткам, с нею, очевидно, не сработают. Не зря ведь доктор, когда выписывались из клиники, напутствовал: «Лучшее, что вы можете сейчас сделать, – просто оставить ее в покое».

Прежде мать думала: хуже, чем дочкина апатия, ее долгие часы бездействия, глаза уставлены в потолок – ничего быть не может. Но то хотя бы была ее дочь – пусть несчастная, холодная, отстраненная. А эту новую девицу – вульгарную, злую на язык – она не знала. И не умела с ней обращаться.

Прежде у них никогда не бывало финансовых споров. Деньги на хозяйство – с тех пор, как Аленке исполнилось двенадцать – лежали в ящике буфета. Девочка сама брала – на школьные обеды, изредка – на кино, маечку, изящную заколку для волос. А если пачечка купюр таяла и до маминой зарплаты было еще далеко – умеряла, безо всяких напоминаний, аппетиты.

…Покуда Аленка молча страдала в своей комнате, деньги оставались нетронутыми. Но едва она решила выйти из заточения – вся пачка, в один день, исчезла. Новой Алене и в голову не пришло, что до следующей зарплаты больше двух недель. Явилась домой с грузом пакетов – одежда и обувь. Будто специально самое вульгарное подбирала! Короткие юбки, вызывающие кофточки, туфли на шпильках, сапоги-чулки. Строчки кривые, краски кричащие – с ее невеликой зарплатой гардероб только на рынке можно сменить, никак не в бутике.

И снова – мать про себя ужаснулась, но не стала перечить. Пусть хотя бы косо простроченная будет у дочери жизнь – только не печальное, молчаливое заточение.

Алена же – не замечая отчаяния матери – все больше входила во вкус новой, примитивно-уличной жизни. Начала курить. Исчезать по вечерам. От нее частенько попахивало спиртным. Ей домой стали звонить парни, и очень далеко им было до прекрасного принца, которым когда-то грезила дочь.

– Аленушка, – однажды решилась мать, – это не выход.

Но лицо девушки немедленно исказилось гневом:

– Отстань от меня!

Материнская интуиция подсказывала: нужно срочно Аленку остановить. Пока ее не затянуло окончательно в болото, пока она еще не напивается, а просто выпивает, пока не подсела на наркотики.

Только как можно остановить уже почти взрослого, без малого семнадцатилетнего человека? Говорить – бесполезно, слушать Алена отказывалась. Запереть в квартире, чтобы дочь, как когда-то, сразу после беды, начала бить посуду и крушить мебель? Заинтересовать – учебой, театром, каким-нибудь кружком, спортом? Однако дочь, очевидно, полагала: все, что исходит от матери, – это пустое, зло.

Но только возвращать к жизни дочь все равно было надо.

* * *

Сашка

Учиться в гимназии – сплошная морока. В обычных школах учителя сами ждут не дождутся, когда уроки закончатся и можно будет домой сбежать. А у них – мало что уроков полно, еще и постоянные мероприятия, социализация, адаптация к взрослой жизни и прочая заумь. Едва отгремел «Гамлет» на английском языке (Сашке досталась почетная роль Полония), так новая напасть: американские подростки приехали, по обмену.

То, что они на уроках вместе, даже прикольно, есть над кем поржать. Но чужеземцев еще и поселить оказалось надо – желательно в те семьи, где по-английски говорят!

Сашка с мамой, учительницей английского, оказались первыми кандидатами.

– Куда мы его возьмем, в «двушку», самим места мало! – попытался взбунтоваться он.

Но маман отрезала:

– В быту американцы неприхотливы. А тебе будет полезно язык подтянуть.

И взяла – видно, назло! – к ним в дом Стива, самого бестолкового, который по-русски – вообще ни бум-бум. Даже «доброе утро» только на английском! Хотя во всем остальном, Сашке пришлось признать, парень нормальный. Носки не воняют, ночью не храпит, фильмы смотрит правильные. И не особый ботаник. Мамины песни про Ленинскую библиотеку и Пушкинский музей выслушал вполуха и в первый же вечер потребовал на типично русскую дискотеку его сводить.

Сашка опасливо покосился на маму – та танцульки не жаловала. Но сейчас спокойно кивнула:

– Идите. Только пива ему не покупай. Американцам вообще до двадцати одного года спиртное нельзя.

– …Зануда у меня маман, да? – вздохнул Сашка, когда вышли из дома.

– Брось, – отмахнулся американец. – Нормальная тетка. К тому же я ее английский понимаю, – ткнул русского друга в бок, хмыкнул: – В отличие от твоего!

И впредь – к Сашкиному огромному удивлению! – к маме его почти кадрился! Всегда улыбнется, то сумки тяжелые подхватит (хотя в Америке вроде бы не принято), то сэндвичи с копченой индейкой приготовит на завтрак, то терпеливо объясняет ей новейшие тенденции в области подросткового жаргона.

А однажды, когда уже спать укладывались (Стив – на Сашкиной кровати, гостеприимный хозяин, вздыхая, на жесткой раскладушке), произнес мечтательно:

– Красивая она у тебя!

Сашка даже опешил:

– Кто?

– Mummy. На Шэрон Стоун похожа.

Вот уж что Сашке никогда даже в голову не приходило! Следующим вечером, когда мама овощи на салат резала, даже специально рассмотрел. Нос, правда, прямой, рот аккуратненький. Но вокруг глаз – паутинка морщинок, а меж бровей вообще целая борозда. Посоветовать ей, что ли? Какую-то специальную, омолаживающую кислоту в лицо уколоть, он слышал, девчонки в школе болтали.

Но едва рот раскрыл, мама цыкнула:

– Хватит без дела сидеть. Иди, салат заправь. И отбивные пожарь.

– А ты? – возмутился Сашка.

– А я ухожу, – усмехнулась маман.

– Куда это еще? – Сын взглянул на часы: девять вечера.