Глава 5
Прогулка с человеком эфира
Анна сидела на террасе и курила. Дым огибал открытые ставни окна и выходил наружу, слабо туманясь. Перед окном рос каштан, и взгляд Анны не всегда попадал на плоды каштана. В некоторые из дней она смотрела вперед, но не видела их прямо перед собой. Потому что там росли и другие деревья, и порой она видела только гроздья рябины или листья березы. Но не замечала шарообразных плодов каштана впереди. Хотя каштан всегда был там. И в те дни, когда ее взгляд встречался с плодами, она мысленно обращалась к ним: «Привет, вот и снова мы встретились». Это произносилось внутри, нежно, тихонько. А порой, даже вглядываясь, она не могла их рассмотреть.
Так и бывает в нашей жизни: смотрим прямо перед собой, но не видим того, что стоит перед нами. Позже, отмечая весной явления в жизни деревьев, Анна поймет, насколько она была ненаблюдательной.
Писатель Лев Толстой, размышляя о богословии, рассуждал о словах-инструкции в Библии «не противься злу». Соблюдение этого лаконичного правила позволяет человеку приблизиться к счастью. Слова те он не сразу распознал, даже много раз прочитав книгу. Он читал ее снова и снова и пытался толковать, но увидел и понял только спустя годы, и это было его личное озарение. «Не противься злому, – формулировал Толстой, – значит не противься злому никогда, то есть никогда не делай насилия, то есть такого поступка, который всегда противоположен любви». Открытие формулы поразило Толстого, потому что это было просто и также потому, что верное прочтение идеи всегда было перед ним, но оставалось незамеченным. Со многим не желает встретиться наш взгляд.
Позвонили из такси, сообщили, что машина приехала. Анна взяла рюкзак american tourister, который ранее был ее спутником в горах, и вышла из дома. Это странно, но перед ее путешествиями приезжал один и тот же таксист, чтобы везти девушку в аэропорт. В большом городе – один и тот же таксист. Это был приятный человек и хороший собеседник.
Он спросил, куда она держит путь теперь. Анна ехала в Стамбул. Таксист был знаком с местом и сказал, что это бескрайний город с богатой историей и многочисленными загадками. Возведенные там храмы были вначале христианскими, а потом становились мечетями мусульман. Мистика и тайны отразились во многих символах, которые можно там увидеть. Собор Святой Софии, что стоит в месте слияния бухты Золотой Рог и пролива Босфор, прекрасное и таинственное место. И вообще вот эта история, когда знаковые архитектурные объекты переходили из рук в руки, любопытна. «Мой дедушка, – сказал он, – был очень образованным человеком, читал много книг и знал разные языки, в том числе турецкий, и читал по-арабски. Дедушка рассказывал мне, что в книгах разных религий указаны схожие идеи, общие постулаты, вообще много общего. В Библии и в Коране, и в Торе многое едино».
Анна благодарила таксиста за рассказ, они подъезжали к турникетам аэропорта. «Спасибо, – сказала девушка, – вы всегда меня сопровождаете, и путешествия удаются. В прошлый раз, когда мы разговаривали, я записала в заметки ваше выражение „спать как пожарная лошадь“ – до последнего момента, крепко-крепко, всегда, когда возможно. С лошадьми связано много выражений, но такого я не слышала раньше». Таксист рассмеялся, очень приятно рассмеялся, и они простились.
В полете она думала об озарениях, о внутренних потрясениях человека, когда он общается с природой. Описанные в книгах пробуждение, обострение внутреннего чувствования, осознание взаимосвязи всего живого и включенности в общую Вселенную. Анна обратилась мыслями к тому моменту, когда она лежала навзничь на снежном покрове горы Эльбрус, глядя в небо и на видневшуюся вдали корону горного хребта. (Накануне стегала метель, потоки ветра и снега неслись с немыслимой скоростью по горе). Ветер скользил по лицу. Струи воздуха и снежинки нежно касались носа и щек Анны, словно гладили ее. Очень неуютно стоять на горе, когда упругие потоки воздуха толкают тебя, встречая сопротивление тела. А в эти минуты ветер дул довольно сильно. Она же легла на наметенный настил, в снег. Развела руки широко в стороны. И замерла. Оказалось, что когда не служишь препятствием ветру, он, вместо того чтобы толкать и обжигать колючим снегом, овевает свежестью, играет с тобой, как с дитятею, щекоча снежинками нос, забавляет и нежит.
Это было ранним утром, солнце еще не взошло, большой яркий диск быстро выкатывался из облака над седловиной горного хребта. Ночь накануне сопровождалась снежной бурей, которая стала полновластной хозяйкой на горе и спешила навести свои порядки: перестала работать канатная дорога, не было ничего видно на два метра вперед, сильнейший ветер тряс вагончики, где укрылись Анна и ее спутник Дильдар. И затем стихия отключила электричество на горе. Буря покрыла собою все, все обволокла белой колючей пеленой. Ветер хрустел и, словно листами плотного картона, бил по цилиндрическим вагончикам-бочкам. Анна и Дильдар спрятались в одном из вагончиков, оставшись в темноте без обогрева электрической печки. В аскетичном лагере были только они вдвоем, два человека на большой высоте над уровнем моря. У них была одна свеча и восемь одеял на двоих.
Под свист ветра, превозмогая холод, на разных сторонах деревянного настила, служившего кроватью, каждый из этих людей думал о другом, мечтал прижаться к теплому телу, утонуть в объятьях. Ветер стегал напропалую, со звуком огромного выбиваемого одеяла, и потом снова метель хрупала, словно разламывая листы картона. Они же мечтали друг о друге, вместе в мыслях, отдельно физически. На время удалось забыться, путники погрузились в сон. Ночью Анна проснулась, и было очень светло, пространство бочки освещала свечка, она стойко держалась уже много часов, не оставляя путешественников во мгле. Но светло было не только от свечи – за окном тоже. Девушка удивилась. Быть может, это свет от фонаря на канатной дороге? Может быть, починили нарушенное бурей, и теперь есть электричество? Она вскочила с настила и побежала через холод щелкать выключателем, но все бездействовало, значит, свет был не электрический. Анна завернулась в куртку, на ощупь зашнуровала ботинки и, отвернув железную щеколду, вышла из вагончика. Ветер бросился ей в лицо, девушка быстро отвернулась. И замерла. Луна ярчайшим светом освещала гору. Свет был особенный, странный, потусторонний, неправдоподобно яркий. Цветом сливок залито было пространство, в той молочности сквозь ночь виднелось зависшее над горой лентикулярное облако в форме широкополой шляпы. Это довольно редкое явление, его создают стремительные потоки воздуха. Недвижимое, на том же месте, облако провисело всю ночь и встретило день.
Вернувшись в вагончик, Анна улыбнулась – это были счастье и нега, и таинство. Теплый свет свечи, свет огня, свет луны, так много теплого света, делающего ночь прекрасной. Люди на горе были словно в капсуле из этого теплого света, посреди свободного пространства, одни, но не одиноки, а заключены меж заботливых ладоней мирозданья. Точно так же, как с осторожностью и трепетом путник, смыкая пальцы, черпает воду из горной реки близ водопада, на миг задерживая дыханье. Вселенная нежила забывшихся, ничего не знающих людей, то отпуская в прозрачную тонкую сферу, то прижимая к груди. Что может быть уютнее, чем приникнуть к ней в тонких клубах, в лучезарных слоях сущности, в системе систем? Дильдар, прикосновения которого она познает, равно и он познает ее, шелковистый художник, утонченный, легкий (касания едва осязаемые, словно ласковые поглаживания ветра), был рядом с ней. Высшее и всеобъемлющее вокруг и организм человека внутри. Анна изумилась, поняв свое тело как мощный генератор тепла. Он грел энергией ближайший слой, в котором холод снега на горе и лед в бутылке на настиле вагончика. Живущий греет собой близкое к нему окружающее. В этом читалось предназначение человека в подлунном мире.
Когда путники вступили в новый яркий день, блистающий отраженным в снегу солнцем и горной основой, высоко в небе над впадиной склона парила птица. Светлая птица с прозрачными, невесомыми, бесплотными крыльями, сквозь которые просвечивали чистейшие слои воздуха и рассеянная жемчужной пудрой среда.
Словно то был дух, нематериальная тонкая субстанция горы, воспарившая из глубин ее груди, чтобы поприветствовать людей. Точно духовный надфизический взор первоначальной природы Эльбруса, взирающего на все сущее сверху. И этот взгляд, полный надмирной любви, ловит на себе человек. Как приятно встретиться с этим взглядом! Путник провожает его, растворяющегося в небесах, и восторг наполняет наблюдателя.
Купами света проносясь мимо, оставил дух отпечаток в сердце, не касаясь, достиг, украсил его напоминанием о том, что нет очевидного, что горизонт существования дальше, шире и чудеснее. Сердце человека ликует от встречи, ликует от подарка, ликует от соприкосновения с тайной.
Глава 6
Сражение
Между тем вернемся мы к храбрым друзьям Дишвару и Резану. Накануне, во время привала, обратился Дишвар к горе, попросил даровать виденье, и был ему ночью сон, что встревожил его. Рассказал Дишвар другу своему сон непонятный: «Видел я, друг мой, пугающие потоки, словно смерть лилась сверху. Страшный гром сотрясал всю землю, сполохи молний врезались в небо, грозовыми тучами оно набухло, и горело внутри неба темное пламя. И упала внезапно рядом гора, развеялся утес, как пепел». Резан разъяснил другу сон его: «Словно гром крики чудовища, что кроется в чаще. Сон же значит победу над монстром с зеленою гривой, точно так, как этот утес, враг будет повержен».
И продолжили герои свой путь, приободрившись, предвкушая победу. Вступили они в лесные владения зверя. И в молоке тумана, продетом меж стволов деревьев, увязли. Белая неизвестность, белое ничто, пелена, завеса. Не устрашились они, в лес глубже входят. В плотном тумане они заблудились, долго кружили, сквозь его полотно продираясь. Молоко так плотно было, что протягивали друзья вперед руки, но не раздвинуть пелену. То, что в ней скрывается, неизвестно и пугающе. Они идут навстречу туману, а он ступает навстречу им. Огибают героев млечные струи, тонким дымом расходятся прочь по сторонам. По левую руку в клубы завиваясь, по правую руку рисуя узоры смерти. Словно зло и мучения вниз нисходят, а добро наверху молчаливо ожидает возрождения. Утомились путники, на большой темный камень присели, склонил Дишвар голову к коленям, опустил Резан лоб, оперев на оружие, задремали друзья и один сон видят.
Будто на поляну они выходят, и предстает их взору дерево. Пусто то место, лишь дерево посредине. Две голые высохшие ветви воздеты к небу, ствол плющом овит, корни его глубоко в землю уходят. И представшая их взору картина знаком для друзей явилась. Этот образ соединил жизнь и смерть, показал их общность. Уходят в небо безжизненные изломы ветвей, в стволе еще есть жизнь, живой лианой ствол укутан, и живой корень дерева, что держится в земле крепко. Видят друзья всю картину, небо, откуда жизнь, потом мертвые ветви, между началом и концом ствол, соседствующий с лианой, и закрепляет все корень, который будет жить и держать дерево еще долго. Не стоит бояться смерти – глядя на это, друзья разумеют.
Дальше во сне путники взирают на небо, и вначале оно выглядит как обычно, плотный темный небосвод с розовой подложкой и редкие звезды. Нет больше тумана, ночь беззвучна. Вдруг, в одно мгновенье, будто перехватывает у обоих дыхание, звук из груди пытается выйти, но не может, ибо они начинают видеть совсем другое небо. Получают они возможность глядеть сквозь небо. До того момента было оно непроницаемым и вдруг стало видимым во всей глубине своей. Ощущение приходит, похожее на глубокий быстрый вдох открытым ртом, что влечет охлаждение горла и предельное наполнение легких. Затем следует видение. Видят всю многослойность, все круги и диски, и центры, и видимые и невидимые скопления, и то, что за ними, многообразие объектов, которым не знает человек названия, и неизвестную материю, и вещество, и его истечение, видят, ведь все прозрачно. И тем приближаются к осознанию истины, открываются глаза друзей, чувствуют мужи, что соединяются они со всем сущим через свою собственную бесконечность. Идеальное единство раскрывается перед ними. Глядя с трепетом в безбрежную ясность, в себя они вмещают прекрасное сверхсодержание и соединяются со всемирным целым. Пробудились друзья – более не встревожены. Не страшит их туман, перед ними волны его расступаются. Нет больше в них страха, нет разобщенности.
Из молока туманного выступило чудовище, огромных размеров зверь двинулся к друзьям. С ним магические духи, воплощенные в семь лучей сияния, помощники колдовского чудовища в схватке. Разбежались по траве лучи, заняли позиции. Крик чудовища содрогнул деревья, дикий крик, что к соперникам обращен. Восстал против друзей лес, сплотились деревья, чудовище к ним на задних лапах подступает, грива его переливается светом, подзывает лучи, подзывает растения. Шепчутся друзья, меж собой обсуждают, что поразят сперва зверя, а его прислужников позже. Боевой топор поднял Дишвар и ринулся в бой. Отбросил свой страх, применил обман в движеньях и со всей мощью поразил чудовище в затылок. Резан друга поддержал, соперника с силой в грудь ударил. Сопротивлялось чудовище, бились друзья без удержу. Нанес Дишвар третий удар, и смерть пришла зверю. Легло чудовище на покров из травы и нежных утренних цветочков, сникло его тело, больше тех цветов он не увидит. Сраженный навзничь лежит, стонут деревья. Сетью друзья ловили лучи, все семь. Запутавшихся в сети палицей убивали, одного за другим каждого из семи истребили. А когда остановились, вытерли вспотевшие лбы, тишина в лесистых вершинах установилась. Застряла тишина, лес на победителей взирает. Огляделись друзья, принялись изничтожать деревья, те, что чудовище хранило. Заходили боевые топоры в страшной рубке. Сделал дело Дишвар, топор на пояс повесил. Возвысил себя победитель. Со смехом он смотрит на горы, голову воздел гордо: всех разбил он, блеснул оружием, триумфатор в чужом жилище. Насадил на копье голову зверя сокрушитель – так перервалась ниточка, связующая чудовище и деревья. Снял Дишвар с себя грязную рваную одежду, омыл тело в ручье. Накинул победитель плащ, увенчал голову тиарой, ноги твердо вдевает в горную дорогу.
Увидела эту победу богиня войны и распри, возжелала сокрушителя себе в мужья. Спустилась пред Дишваром на землю, обратилась к нему с речью. Быть супругом ему предложила и блага сулила. «Дам запрячь для тебя колесницу из золота и лазурита, с рогами, что из сплава серебра и золота, впрягу в нее бури. Большие колеса будут торжественно громыхать, плащ твой станет развеваться победно. Возвещу о величии жениха моего, что плод мне подарит. Усажен ты будешь в почетное кресло в башне, что в городских воротах. Будут целовать твои ноги нищие, и цари преклонят пред тобой колени, принося дары со всех земель», – соблазняла его богиня, заклинала, многократно моля быть с ней. Стенала она семью голосами, в блуд вовлекая, тянула ветрами за края одежды.
Почувствовал недоброе правитель Дишвар, в сердце у него заскребло. Не будет трепета любви в том союзе, а лишь жадность страсти, укореняющая порок. «Тем нарушится воля Мира. Соединение двух хорошо, когда свободно и умножает общую радость, пополняет чистый источник. Чувствую, не воспарим мы, но упадем наземь», – отвечает.
Также случай Дишвар богине напомнил, что известен ему и ходил легендой. Богиня войны возжелала садовника, украшавшего стол ее гроздьями фиников. Обнажилась перед ним и на семь ладов многими голосами уговаривала его с ней темной страсти предаться. Но ответил садовник непреклонной, применив иносказанье, что не ел он того, чего мать его не пекла, и не может нынче есть хлеб прегрешений и скверны, равно как не смогут лохмотья укрыть от стужи. Рассердилась богиня, в паука садовника превратила, поселила посреди паутины.
Ответил Дишвар богине так. Разъярилась богиня, поднялась на небо и отправила небесного чудо-быка, чтобы затоптал он Дишвара.
Явился бык пред друзьями мгновенно, содрогнулась земля от его дыханья. Переливаются сине-золотым рога из лазуритовой массы, взор его грозен, и глаза горят рубинами. Он понесся вперед стремительно, торс его золотом сверкает. Не испугались и здесь друзья, ибо сердца их кипели отвагой. Быстро сговорились, что один за хвост быка того ухватит, а второй его меж рогов поразит кинжалом. Развернул Резан быка круто, схватил за хвост крепко. Дишвар же между головой и шеей вонзил кинжал свой. Лежит небесный бык поверженный. Одолев быка, обнялись друзья и отправились в Эрех. Взирают на них с уважением простолюдины. Гордо подняв головы, победителями герои в город вернулись. Пили вино друзья и веселились, праздновали лихую победу, достигнув своих желаний.
Глава 7
Смерть
Боги между тем на них разгневались, встретились, чтоб вердикт друзьям вынести. Увидели, что, совершая подвиги, творили воины злодеяния, жизнь у чудовища отняли, живые деревья рубили. Взирают сверху божества, совещаются. «Вошли друзья в кедровый лес, – мыслят, – вошли в дом невиноватого. И в азарте своем, в себялюбии, на схватку решились, творя зло бессмысленно. Стонало чудовище, стонали деревья, земля и небо в тот момент плакали. Поступили друзья опрометчиво, ни о чем, кроме славы своей, не подумали. Стереть нужно их имена, написать другие».
Донесся тот совет богов до друзей через сны. Пробуждаются в тревоге, друг на друга смотрят, сон обсуждают и изумляются. Не подумали они о зле совершаемом, а только о том, чтобы имена их озарились славой. В новом свете дела открылись героям, плач всего убитого услышали, поглотила их тьма среди ясного беззаботного утра. Не могут они больше солнцу радоваться, не для них, встречая новый день, цветы распускаются. Согнула их тоска великая, кости ломит, во тьму увлекает. Не лелеет их больше мир, отвергает их мироздание, отныне не блаженные дети они в объятьях матери.
Совещались еще великие боги, смерть Резану решили назначить, сохранить жизнь Дишвару. Донеслось до друзей решение богов, смерть постигнет Резана за то, что мировое зло умножил. Пал, словно осенний лист, на грудь друга Резан, обливаются воины слезами. Закрыл глаза Резан, рассвет он слышит, видит закрытыми глазами мистический лес, бескрайний ковер из крон. По-новому перед ним лес предстает. Красота в нем тиха, невинна. Стонет в бессилии Дишвар, упал на землю. «Зачем вместо брата меня оправдали? – плачет товарищ. – Никогда не увижу я брата любимого». Садятся рядом они, припоминают, что совершили, и тоска их одолевает. Не изменят свое слово боги.
Поднял голову Резан – хочет мести, сыплет проклятия. Проклинает он и охотника, и блудницу, что в Эрех его привели, просит для них страшной доли. Откликаются небеса, но возражают: доброго товарища Дишвара подарила ему судьба чрез охотника, и возлюбленную Аду проклинать за что же? Растерян Резан. Уже другого им желает в отчаянии – любви и лазури, и злата.
Ночью боль в тело Резана проникает, лежит он на ложе своем одиноко. Видит сон: стоит он в темной ночи, перед ним человек с ликом мрачным. Птице бури подобен, с перепончатыми крыльями он и орлиными когтями. На плечи Резану он вспрыгнул, бороться с ним бесполезно. Длинными когтями впился в плоть несчастного, подхватил воина и понес над землею. И разверзлась земля. И бросил он Резана в обитель мрака, туда, откуда не выйти, туда, где живые лишаются света. Одеждою крыльев живущие там покрыты, на засов дверь в ту обитель закрыта. Видел Резан в месте том правителей великих, что при жизни вершили судьбы и землями владели, живут там верховные жрецы, живут младшие жрецы, живут юродивые, жрица – писец земли стоит на коленях перед земли царицей, таблицу судеб перед собой держит и читает. Вдруг вскинула лицо дева-писец, врезалась в Резана страшным взглядом бездны и, взметнув простертую руку к нему, восклицает: «Смерть уже взяла того человека!»
Вошел Дишвар в покои к товарищу, делится с ним Резан сном, и горестное предчувствие друзей одолевает. Тоска, великая тоска вокруг разливается. Скорбит Дишвар по тому, кто прошел с ним все трудности.
И вот сбывается сон. И день, и два, и три, и четыре, и пять лежит Резан, не вставая, и шесть, и семь, и восемь, и девять, и десять, недуг тело его пожирает. После еще два дня лежал на ложе своем Резан, мучимый болью, и в ночь умер.
Пришел к любимому товарищу Дишвар, смерти его не поверил, сел и рядом сидит. Долго не предавал тело любимого друга могиле, вел задушевные разговоры с другом так, что прислужники от ужаса холодели. И день, и ночь сидел возле постели, и так несколько дней, пока черви не стали точить тело Резана. Тогда очнулся Дишвар – его друг не слышит больше! Лежит перед ним холодное тело, пустая плоть.
Выбежал Дишвар на центральную улицу Эреха, скорбью гонимый. Сочтены дни человека! Смерть пускается по следу каждого, чтобы бросить оземь наши кости! Плакали по Резану народ и дикие звери, плакали уступы лесистых гор и бурные реки. Понял Дишвар, как смерть разливается. Ложной была тропа славы, не вела она к бессмертию. Страх, жгучий страх его сердце поразил, осознание смертности проникло в думы. И метался Дишвар и назад, и вперед, и волосы рвал на себе в отчаянии. Город вокруг покрылся пеплом скорби.
Созвал Дишвар кузнецов и скульпторов, повелел другу памятник воздвигнуть, какого еще не было. Открыл правитель сокровищницу, приказал тем брать драгоценных камней и металлов для работы довольно. Чтобы образ друга в величественном памятнике нашел отражение. Оплакивать Резана также велел народу Эреха.
Затем снял Дишвар богатые одежды, надел из грубого сукна рубаху, устремился Дишвар в пустыню, бежал все дальше и дальше, волосы на себе рвал и сбивал в кровь ноги. Думы его точат: был друг у него, его облаченье и оружие рядом. Недавно они сидели здесь, у ручья, шли той дорогою, а больше нет Резана. И самого Дишвара постигнет судьба человека!
Из сонмища дум восстает явственнее прочих мысль о смертности. И затем начинает владеть правителем безраздельно. Ужас, леденящий ужас объял его от мысли о неотвратимости смерти. Вот был его друг и внезапно умер, молодым, полным сил. Не видеть мертвому сияния солнца. Был человек, нет его больше, так внезапно, так скоро! Неотступность смерти схватывает морозом сердце правителя. Так же как приближается смерть, так и растет желание избежать ее. Хочет видеть солнце Дишвар, насытиться его светом, темнота страшит героя.
Предтечей размышлений горьких было не только лишь стенание об утрате, что делает душу тоньше, но и гордыня человека. Опускает та гордыня прямо в землю. Не хотел Дишвар смириться с тем, что смерть неподвластна воле человека. Объял правителя страх, словно обнес дух частоколом. Страх тот разрушает, парализует, через него силы тьмы входят в душу. Поражены ядовитым гадом были самые недра, заключил страх его дух в темницу.
И надумал Дишвар попытаться найти бессмертие. Бессмертие – это жажда, бессмертие есть надежда. Человек всегда хочет больше, а жажда жизни в нем бескрайняя, как океан неба. Желание жить – безумно. Решил отправиться Дишвар на поиски бессмертия, надеясь вернуть к жизни павшего друга и самому избежать доли человека.
Едва рассвело, покинул Дишвар Эрех, начал путь по пустыне. Пошел вперед он, себя не помня, страх повел его. Долго скитался герой, большие пространства минуя. Достиг гор с двумя вершинами, между которыми рождается утреннее солнце. Исполинские те горы – первые свидетели восхода и заката солнца. Громады гор достигают небес. Охраняют вход к ним древние люди, тела которых панцирями покрыты. Хитиновый щит их головогруди закрывает. Вместо рук клешни тот народ имеет, чтоб добычу захватывать, у ртов их клешни, и по бокам тела много пар щипцов, когтями вооруженных, шевелятся. Скорпионам те люди подобны, хвосты над ними возвышаются, чтоб противника жалить. Окружают народ живые зарницы, что волшебным сияньем вокруг все освещают, словно змеи, кишат зарницы вокруг людей-скорпионов. Вид охранников тех суров и страшен, перебирают клешнями, блистают сиянием. Проход через гору, на которую опирается небосвод, выводит за край обитаемого мира. Пройдя внутрь, может путник достичь места, где человек еще не был.
Увидел тех страшных людей Дишвар, лицом стал мрачен. К храбрости своей обратился, подошел к ним ближе. Почему идет он путем далеким, спрашивают стражи, к нему обращаясь, дальше не пропускают. «Достиг ты особого места, человек, – вещают. – Никого далее живым мы не пропустим. Дверь через гору стережем днем и ночью, не обойти смертным наше войско».
Предстал правитель перед старшим стражем, о смерти друга своего поведал. Рассказал, как умер тот, с кем славные подвиги совершали.
– Много дней над ним я плакал, не предавая могиле, но не поднялся друг на мой голос.
– Всего лишь постигла твоего товарища судьба человека, – отвечал охранник.
– Теперь мысли за мной следуют неотступно, – продолжал правитель, – от них спасаюсь я бегством в пустыню, нет мне покоя более на свете, весь мой смысл теперь в этих дорогах. Дай пройти к бессмертному Рашиду, что был принят в собранье богов и живет у волшебного сада, спрошу я его о жизни и смерти. Выжил тот мудрец после страшного потопа, знает он больше, чем все живущие.
– Темен ты, правитель Эреха, – покачал хвостом членистоногий охранник. – Не ходил этой тропой ни один из живущих, однако намерение твое дверь открывает. Кто ищет истину, да приблизится к полам ее одежд. И послушай теперь, – вещает охранник, – неизвестно, может ли этот путь одолеть смертный. Дальше простирается мрак, двенадцать дней ты будешь окутан им, тело твое и глаза твои будут объяты густой темнотой. В одиночестве пройдешь ты до таинственных ворот, что открываются с восходом солнца и закрываются с закатом, и, войдя туда, не скажу, сможешь ли вернуться обратно. Своевольное божество опаляет огнем любого, кто откроет ту дверь. Войдешь ли ты и сможешь ли покинуть то место, я не знаю.
– Вперед пойду я, чего бы мне это ни стоило, – Дишвар отвечает, – ведь тоска в моей плоти утвердилась, сердце не находит покоя. Страж, открой мне горные ворота.
Пожелал ему тогда страж, чтобы путь непростой был пройден, чтоб миновал правитель горы и моря за ними и вернулся обратно благополучно. Смотрел на Дишвара он печально, произнося напутствие. Навалились люди-скорпионы на засов массивный, заскрипел он, поддаваясь, возвестил о том, что открыты горные ворота для Дишвара.