– Еще чуть-чуть…
Под водой стало угадываться что-то темное и большое.
– Может камень?
– Да ну. Какой дурак будет привязывать камень?
Катя бросилась помогать брату. Но что это? Ухо, нос, рога. Стало жутко.
– Голова барана!
Это и вправду оказалась голова барана. С потемневшей мокрой шерсти стекали ручьи воды.
– А-а-а-а, Ваня, я боюсь! Вдруг это маньяк? Он убил барана, отрезал ему голову и утопил. Вдруг он где-то здесь? Увидит, что мы вытащили голову и убьет нас тоже? Давай быстрее уйдем!
– Дурында, какой маньяк? Это прикормка для раков. Там раков должна быть прорва. Опускаем голову обратно. Давай сюда раколовку.
Иван взял раколовку, куском камня раздавил чеснок и лежалых подлещиков, засунул в нее получившуюся массу, учуяв которую любой мало-мальски соображающий в гастрономии рак должен потерять голову и помчаться запихиваться в ловушку, и опустил раколовку рядом с головой барана.
– Всё, теперь ждем. Скоро сюда столько раков набьется, еле до базы дотащим.
Покончив с раколовной частью плана, ребята приступили ко второй, рыболовецкой, и принялись разматывать удочки.
И тут Катя услышала скулеж. Он доносился откуда-то снизу.
– Ты слышишь? Что это?
– Как будто скулит кто-то…
– Пойдем посмотрим.
Бросив удочки, ребята пошли на звук и, спустившись на нижнюю палубу, стали заглядывать во все двери. Нагромождения ящиков, шлангов, тросов, тумбочек, ржавых инструментов, всё это щедро сдобрено бумажками, которые при ближайшем рассмотрении оказались актами санитарного осмотра судна. Вероятно, помещения использовались как складские или мастерские. Своей захламленностью они могли привести в восторг даже самого взыскательного обладателя синдрома Плюшкина. В одной из полутемных каморок на грязном полу лежала маленькая худая собака. Она была привязана веревкой за металлическое кольцо в стене и, похоже, находилась здесь давно. Мисок с водой и едой видно не было. Ваня выругался:
– Вот черт. Кто ее так? Сейчас я перережу веревку.
Через несколько секунд собака была свободна. От истощения и обезвоживания она ослабела и не могла даже встать, только испуганно смотрела и жалась к замызганной стене.
Иван взял собаку на руки, и ребята подняли на верхнюю палубу. Кате было страшно.
– Ваня, давай уйдем отсюда! Вдруг тот, кто ее привязал, вернется?
– Да, валим. Только раколовку заберем.
Вытянули сетку. Раков в ней не было. Наверно, ракам, обитающим около дебаркадера, не сказали, что им следует любить тухлую рыбу с чесноком. Катя их не осуждала.
Спустившись на берег, поднесли пёсика к воде. Бедняга лакал и лакал, никак не мог остановиться. Затем отдали ему остатки батона. Когда он напился и наелся, двинулись к базе. Спасенное животное несли на руках по очереди.
На базе песика с комфортом разместили под лестницей-трапом. Найденыша назвали Франтиком. Он был черный с белой грудкой, похожий на маленького модника в черном фраке с белой манишкой. Оставшиеся до Катиного отъезда дни он был с ребятами неразлучен. Франтик быстро поправлялся, набирал вес, принимал участие в рыбалке, оказавшись на редкость гавкучим. Он громко лаял на каждую выуженную рыбу, бегал по мелководью, распугивал мальков, играл с местными собаками, в общем, был сыт и доволен. Кто и зачем его привязал, оставив умирать от голода и жажды на заброшенном дебаркадере, так и осталось невыясненным.
Катя решила забрать Франтика с собой в Грозный.
– Поедешь со мной, Франтик? Мама с папой будут рады. Будешь жить в будке у цыплятника, и никто никогда тебя не привяжет.
Франтик смотрел внимательными глазами и был абсолютно согласен с высказываемыми планами.
Наступил день отъезда. За Катей приехал папа. Против того, чтобы увезти Франтика с собой, он возражений не имел. Катя сбегала к Дону и бросила в воду монетку, чтобы обязательно вернуться (монетка сработала не так уж хорошо, на «Минплиту» Катя вернулась спустя 25 лет – проехала мимо на прогулочном теплоходике).
Ваня расцеловал Франтика в морду, дав ему напутствие не шуметь в вагоне, вести себя хорошо и не бояться. Тетя Света целовать Франтика не стала, поцеловав только Катю. За связку вяленой чехони проводница без проблем предоставила Франтику полное право быть пассажиром плацкартного вагона, при условии, что спать он будет под обеденным столиком.
Франтик не возражал. После голодного заточения на дебаркадере место под столом представлялось ему райскими кущами. Он устроился на подстилке и всю дорогу был хорошим мальчиком. На остановках папа покупал себе и Кате мороженое в брикетах, и они быстро ели его, стараясь успеть до того, как мороженое начнет таять. Папа отгрызал свое мороженное огромными кусками, справляясь с брикетом за пять укусов. Катя за ним никогда не успевала. В жаре вагона мороженое быстро начинало течь по пальцам липкими сладкими каплями, но это было весело. Франтику доставались кусочки мокрой сладкой вафли.
Во время очередной ночной остановки Катя вышла на перрон и подняла голову. Толпы звезд слонялись по черной простыне неба. Фонари тусклыми пятнами освещали вереницу вагонов. Вокруг фонарей носились летучие мыши. От нагретых за день вагонов шло тепло. Несмотря на ночь, продавцы суетливо сновали от головы к хвосту состава и обратно, тягучими мазутными голосами тянули заветные слова: «Мо-о-ро-жен-но-е-е! Пи-и-во-о-о! Копчены-ы-ый толсто-о-о-о-лобик! Пирожки-и-и!». Они понимали, что путешествующее по железной дороге человечество должно быть сыто в любое время суток. На соседней платформе сонные толстоногие проводницы загоняли своих подопечных в вагоны, пассажиры в спешке докуривали сигареты, докупали вареную картошку, торопливо протягивая бабулям деньги уже с подножек вагонов. Вокзальная жизнь бурлила как бульон, под которым хозяйка, услышав из телевизора знакомые звуки «Санта-Барбары» и убежав смотреть на перипетии судьбы Си Си, забыла уменьшить газ. Было хорошо. Ехать бы и ехать, и пусть всегда будет лето, вокзалы, поля, кусты акации вдоль путей, летучие мыши, гудки паровозов, рельсы, запах мазута, пылинки уходящего лета, папа ест мороженное и Франтик спит под столом.
Дома у Франтика сразу нашлось превеликое множество дел. Он носился между кустами помидоров, рылся в малиннике, всматривался в щели в заборе, чтобы не дай бог никого не пропустить и облаять каждого прохожего. У Кати в голове крутилась фраза «во дворе пришелся ко двору». Особое удовольствие песель находил вот в чем. Заметив, когда Катя выходила из курятника несколькими свежеснесенными яйцами, он кидался ей под ноги, начинал егозить, выражать всяческую радость, подпрыгивать и в конце концов сбивал Катю с ног. Яйца падали, трескались, Франтик ловко съедал их содержимое и с чувством выполненного долга отправлялся в будку.
До первого сентября оставалось совсем чуть-чуть. Лето заканчивалось, было пора физически и морально готовиться к школе. И тут выяснилось, что Катя подцепила лишай. Судя по всему, это был подарок от Франтика ко Дню знаний. Благодаря ему Катя приобрела знания, кто такой врач-дерматолог и что лишай бывает многих видов. Розовый, разноцветный, красный плоский, белый, впору украшать новогоднюю елку. Кате достался стригущий. Дерматолог, благодушная сребровласая женщина, похоже не доверяла достижениям фармации и назначила лечение мокрицами, выписав два раза в сутки втирать в лишай мокрицевую кашицу. К счастью, во дворе они в изобилии водились под старыми досками и кирпичами, поэтому поначалу добыть целебных насекомых было нетрудно. Однако целебные насекомые оказались прозорливы и быстро догадались, что их жилища стали ненадежны. Они переехали неизвестно куда, поставив тем самым непрерывность лечения под угрозу. Спустя неделю Кате стало казаться, что Иванушке-дурачку из сказки легче найти живую и мертвую воду, чем по адресу Заветы Ильича 37А найти хотя бы самую завалящую мокрицу. К счастью, повторный анализ показал, что лишай побежден. Профессиональная состоятельность дерматолога и обоснованность лечения кожных заболеваний представителями фауны была подтверждена. Главы фармацевтических корпораций злобно потрясали кулаками с зажатыми в них аннотациями на вориконазолы и кетоконазолы, но оказались бессильны против хитрого дерматолога.